Костя капитан, или просранная карьера

– Эй, девушка, еще водки и колы!

– Костенька, ну тебе уже хватит.

– Что?! Перечить?! Ты знай, сука, свое место! Клиент всегда прав!

– Костенька, я не официантка. Я жена Трахтенберга. Ты находишься у нас в гостях. Не в ресторане, в квартире.

– А на х... тогда здесь скатерть?!

Костя дергает за скатерть, и мы с супругой еле успеваем схватить ее за другой край, чтобы не грохнулись на пол стаканы и тарелки. Это финал, а если рассказывать все сначала, получится долгая и поучительная история.

...Я уже два месяца работал в клубе «Хали‑Гали» четыре дня в неделю. Через месяц клуб стал наполняться на три четверти. Еще через неделю люди стали приходить в дни, когда шоу не было, и требовать развлекухи, вот тогда хозяин и задумался о том, чтобы программа в клубе шла все семь дней в неделю, и дал объявление о вакансии ведущего. Через несколько дней отзвонился пьяный персонаж и спросил: «Сколько платят?» Ему ответили вопросом на вопрос: «А вы работать‑то умеете?» В ответ послышалось убедительное: «Ё...тить!»

– Наш человек, – решило руководство и пригласило его на собеседование со мной.

Он пришел с опозданием. То есть он так опоздал, что я уже был на сцене. А через четыре часа, когда я победоносно завершил выступление и спустился в зал, его уже не было. То есть он по‑прежнему сидел в той же самой позе и в том же самом месте, но общаться с ним было уже невозможно. Он превратился в «стену плача», которую можно потрогать и сказать что угодно, и попросить все, что угодно, но слышат тебя или нет, бог его знает. Встречу перенесли на завтра, он не пришел. Послезавтра его тоже не было, он проявился лишь через неделю. Мы даже с ним переговорили перед программой, а после он опять спал. Еще через пять дней он сообщил мне по телефону, что готов попробоваться. Других кандидатур не наблюдалось, так как на безрыбье и сам раком встанешь, мы решили, что попытка не пытка и пригласили его на экзамен.

Я объяснил, что от него требуется десятиминутный вступительный монолог, в котором он объяснит, кто он, что он, зачем он; а также, что можно, что нельзя делать в этом заведении. Он пришел, слегка датый, в приподнятом настроении, гордо посматривая на собравшуюся в зале публику. Программа еще не началась, но люди сидели в предвкушении «чуда». Попросив его объявить, он взял микрофон и, всадив полташку на ход ноги, поднялся на сцену и довольно профессионально продержался десятиминутный раунд. Я положительно высказался хозяину насчет перепектив его работы и, оставив их вдвоем обсуждать деловую часть контракта, отправился на встречу к сегодняшней славе и успеху.

После программы я узнал, что главным условием приема Константина на работу была трезвость на сцене. Костя снова исчез на некоторое время, мотивируя тем, что ему нужно еще допить дня три, а потом он подошьется. Да и программу нужно написать. Через месяц он сказал, что готов, и шоу в клубе теперь стало функционировать семь дней в неделю.

Я выпивал на работе, зная меру. Догонялся после, а следовательно, играл в казино, шлялся по бабам, устраивал пьяные оргии. А он был приличным всегда и везде. Непьющим, но не очень успешным ведущим. Через год закончилась «подшивка», и он ушел в отпуск на две недели. Через неделю позвонил мне и сказал, что находится в Египте, с одной стороны; а с другой – что не может больше там находиться, потому что арабы, сидящие на корточках как бабуины, мерещатся ему из каждого угла.

– Костя, чего тебе надо? Время как‑никак полпятого.

– Денег.

– Сколько?

– Штуку. Максимум полторы, но лучше две.

– Костя, зачем тебе деньги в Египте?

– На баб. Дашь?

– На баб дам.

С утра я отправился в турагентство, через которое он уехал, и передал для него деньги. Через неделю он вернулся, дыша двухнедельным перегаром и рассказывая легенды о том, что теперь он снова подшился и больше пить никогда в жизни не будет. Пил он, впрочем, еще две недели, пока я был на отдыхе, так как заменить его было некем. С моим возвращением его положили под капельницу на три дня, потом подшили, и через неделю он вышел на службу. Четыре месяца он работал с энтузиазмом – нужно было отдавать долги; денег он, по всей видимости, занял не только у меня. На пятый месяц Костя загрустил, а еще через три расшился. Он решил пить, но в меру. И поначалу администраторы даже не замечали, что он приходит на работу бухой, но постепенно доза увеличивалась и алкогольная нахлобучка становилась все больше и больше заметна и администраторам, и стриптизеркам, и даже самому распьянющему зрителю. Фраза из зала: «А чё это у вас ведущий‑то пьяный?» положила конец вольному капитановскому поведению. Его снова подшили. Он превратился в скучающего на чужом празднике жизни артиста‑функционера. Все понимали, это временно. Беда заключалась в том, что это понимал и он сам. В отличие от нас он точно знал, когда это снова начнется. Не удивлюсь, если у него был календарик наподобие дембельского, в котором он прокалывал дырочки, считая, сколько же дней осталось до приказа: до окончания подшивки. Все закончилось в августе, спустя три года после начала его успешной карьеры. Публика к тому времени уже привыкла к нему, даже появились свои поклонники, то есть которые приходили на него, считая, что Капитан понятнее и доступнее, нежели заумный Трахтенберг. Он уехал в отпуск, из которого вернулся с опозданием на две недели. Еще неделю он скрывался от желающих его подшить администраторов, потом был пойман и с позором «прикован к батарее» в собственной квартире. Ибо для того, чтобы подшить человека, он должен как минимум три дня не пить. Домашний арест продлился две недели, так как в тот момент, когда охранник засыпал, он умудрялся послать гонца за бутылочкой отвратительного пойла. Гонцы эти вначале находились на другом конце телефонного провода. Потом, когда охранники это просекли и отключили телефон, он находил гонцов среди «синяков» во дворе и передавал им деньги в окно, благо жил на первом этаже. Потом через это же окно он совершил «Побег из Шоушенка», но был пойман через пару дней и водворен на место. Я, работающий бессменно в течение последних тридцати пяти дней, вздохнул с облегчением и через неделю, когда Костя – оштрафованный, подшитый и злой на весь мир, вышел на службу, умчался на заграничный курорт. Вернувшись, вышел на службу, а Костя попросил выйти вместо него на пару дней, потому как тяжело с непривычки столько работать. Отбомбив свою и его смену, созвонился с ним и, убедившись, насколько это возможно по телефону, что все в порядке, уехал на гастроли.

Третьего сентября двухтысячного года, в воскресенье, я был в Самаре, а Костя... неизвестно где. То есть он был в Питере, но на работу не пришел. То есть он не позвонил и не сказал, что не придет, а люди его ждали. Следующая партия зрителей так же безуспешно ждала его в понедельник. Во вторник я вышел на работу, а Костя был с помпой уволен.

У меня нашлось еще двое учеников, хозяин пытался привлечь на работу парочку звезд, предлагая им гонорар в два раза превышающий мой, о чем я узнал и подал заявление об уходе. Мне в три раза повысили зарплату, я собрался в Москву, об этом узнало начальство, мне дали п...ды, я остался, но за зарплату в два раза выше предыдущей, а где был Костя... Доходили слухи, что он там или сям завалил по пьянке программу. Я купил одну квартиру, потом еще одну, затем мне на пьянке подарили пентхаус. Я купил машину, потом ее продал, купил другую, завел любовницу, потом другую, а Костя по пьянке все заваливал и заваливал программы. В конце концов я твердо и окончательно решил покончить с хамством хозяина и перебраться в Москву. Никогда не забывая о тех, с кем начинал, позвонил Косте. Найти его оказалось несложно, денег на съемную квартиру у него уже не было, и он вернулся к маме. Договорились о встрече на следующий день. Костя попросил позвонить ему в четырнадцать ноль‑ноль – разбудить. Я позвонил, он сообщил, что сейчас примет ванну, выпьет чашечку «какавы с молоком» и будет у меня часа через два. Приехал он около девяти, теплый до невозможности, и с порога потребовал «рюмку водки и хвост селедки». Налив ему рюмку, но не давая в руки, я стал объяснять Капитану, которого развозило в тепле, суть происходящего: – Слушай меня внимательно, я уезжаю, клуб пропадет. У хозяина остается единственно верное средство спасти заведение – вернуть тебя на работу. Если ты будешь пить, естественно, ничего не получится. Но у тебя есть возможность занять мое место и получать большие деньги. Может, даже большие, чем платили мне. О моем уходе узнают через месяц, тридцать дней у тебя есть на то, чтобы подшиться и приготовиться к серьезным торгам.

– Водки дай.

– Потом. Слушай, если в Москве у меня все сложится хорошо, я и тебя туда перетащу. Поэтому подписывай контракт на год, не больше.

– Че ты дое...ался?! Все я понял! Давай выпьем.

– Точно понял?

– Точно, точно. Наливай!

Мы налили по одной, потом по другой, потом пришла жена...

Финал вы знаете. А теперь развязка:... попытавшись погладить мою жену за задницу и получив жестокий отпор, Костя переключил свое внимание на собачку Нюрку, которую можно было убить кепкой, но которой он почему‑то решил обязательно свернуть шею. Для этого он ее поймал, погладил и только собрался привести приговор в исполнение, как был мною выставлен в коридор. Туда же в коридор ему были доставлены его обувь, пальто, шапка, шарф и, по его настойчивому требованию, недопитая бутылка водки. Понимая, что он так просто отсюда не уйдет, я лично спустился с ним вниз, поймал машину, заплатил водителю вдвое больше и попросил его нигде не останавливаться, довезти его до дома и довести до квартиры. После чего позвонить мне на мобильный. Звонок раздался через час, водитель сообщил, что в районе Невского проспекта пассажир, угрожая разбить голову водителя специально взятой для этого бутылкой водки, потребовал остановиться рядом с каким‑то клубом. Бросив хозяйское «Жди!», он ушел. Водитель сообщал, что будет ждать еще полчаса и уезжает.

На следующий день мне позвонила его мама, сказала, что Костю забрали в вытрезвитель. Больше я о нем ничего не слышал. История Капитана поучительна: Костя пьет, но все еще живой. Так радужно бывает не у всех. В один момент некоторые понимают, что с алкоголем пора заканчивать и... переходят на наркотики, что связано с необходимостью поддерживать бешеный ритм жизни. Как по‑другому? Просыпаешься‑то с похмелья и потому с утра тоже выпиваешь. Немножко отпустит, но впереди концерт. А человек привык на концертах выкладываться, выходит оттуда весь мокрый, и вся энергия, которая была в запасе, отдана людям. А где взять еще, добывать ее он не умеет, не научился. Но на следующий день опять давать концерт, перед которым только немного поспал. Как выдержать темп? И он садится на кокаин.

Только в природе ничего не бывает из ниоткуда; чего в одном месте прибудет, того в другом убудет. Энергия тоже не появляется ниоткуда. Ты берешь ее в долг у завтрашнего дня. И если ты нюхнул сегодня – сегодня ты энергичен и силен. И хотя знаешь, что завтра тебе будет очень‑очень плохо, сейчас ты даешь прекрасный концерт. А завтра – лежишь пластом и думаешь: «Ну зачем я это сделал?! Пусть бы один концерт был вялым...» Но все равно ты знаешь, что сейчас нюхнешь и снова будешь в порядке. Но ты берешь в долг у дня послезавтрашнего. Долг накапливается, и когда одалживать уже не получается – всё: смерть и пустота.

Я употреблял кокаин несколько раз в своей жизни только для того, чтобы снять влияние алкоголя. Если работаешь на бандитов, не выпить с ними нереально. В итоге выпил с каждым и помногу, накачался, а у тебя еще концерт, значит – придется нюхать. И тогда сразу будешь в порядке. Только губы сохнут, но зато чувствуешь себя энергичным и трезвым. Наутро тебе плохо, но сдерживаешь себя, чтобы ничем снова не накачаться. Если нет концерта – получается. А если бы он был, то опять бы нюхнул. В России лишь артисты старой гвардии не подсели на наркотики. Они только пили. И пьют. До концерта, во время и после. Многие, правда, вылечиваются. Говорят, что женский алкоголизм неизлечим, но даже женские музыкальные группы избавляются от этой зависимости. О чем, конечно, все молчат; стесняются, лицемерят. Только я ничего не стесняюсь и всегда честно говорю, что напился. Даже честно предупреждаю сотрудников и гримеров, что после программы буду никакой и что меня надо отловить, переодеть, сложить в сумку мои вещи и посадить в машину. Профессионалы, хорошо знающие артистов, понимают, что говорю серьезно, остальные только хихикают, думают, что шучу. А я даже нередко заранее извиняюсь перед всеми, что могу напиться и вести себя неприлично, одни смеются, другие нет. Они знают, что обязательно найдутся причины, за что просить прощения.

Дата добавления: 2015-10-28