11 страница. Настя с самым невинным видом отошла в сторонку.

Настя с самым невинным видом отошла в сторонку.

— Самые что ни на есть! — отчеканил Иван, стараясь попадать в заданный тон. — А что?

— Понимаешь, я несу ответственность за Настю. Ну не могу я ее доверить кому попало. — Миша посмотрел Ивану прямо в глаза. — На первый взгляд ты парень серьезный. А я обязательно должен передать Настю в хорошие руки.

Иван стоял, тщетно пытаясь вникнуть в смысл этой головоломки, ожидая, что в любую минуту пламенная речь этого Шкафчика прервется взрывом смеха и он, Иван, окажется в самом нелепом положении.

— Так что даю тебе месяц испытательного срока.

— Это как? — Иван беспомощно оглянулся на Настю. Та пожала плечами.

— А так. Месяц встречаетесь под моим присмотром. А там видно будет.

Иван даже не нашелся, что возразить. Настя стояла у подъезда и притопывала ногой. Становилось холодно. Распрощавшись с озадаченным Иваном, она поднялась следом за Мишей в квартиру. Так получалось, что хотя бы раз в неделю Настя ночевала у них. Мишины домашние давно относились к ней, как к своей. Укладываясь н диване за Мишиной спиной, Настя поинтересовалась:

— Он тебе понравился?

— А почему он должен мне так сразу понравиться?

— Ну, не знаю. По-моему, неплохой мальчик.

— Посмотрим, — буркнул Миша и зевнул.

— Мне завтра сцендвижение сдавать… — будничным голосом вспомнила Настя. Она привыкла все обсуждать с Мишей. Это удобно — кто-то помнит о твоих проблемах, кроме тебя. Вспомнив о сцендвижении, она подскочила:

— Ой! У меня форма в общаге осталась! Я ведь не успею забрать! Вот ворона!

— Какой парой сцендвижение?

— Второй.

— Я завезу. Спи.

Настя улеглась. Миша сегодня не был расположен к разговорам. Он дал понять, что хочет спать, и Настя замолчала. Но сразу уснуть не смогла. И конечно же, ее мысли вернулись к Вадиму. Она легко представила его в постели с его скандальной Гулей. Как она хищными руками обнимает его худые плечи. Мороз пробежал по коже. За горло будто кто руками схватился. Она всхлипнула и подвинулась поближе к Мише. От его широкой спины исходил ровный жар. На кухне из крана капала вода. Было слышно сопение детей. В спальне ворчала бабушка. Оградив себя звуками и теплом живого спящего мира, Настя уснула.

* * *

— Ну где, где она может быть наконец?!

Элла Юрьевна вцепилась глазами в мужа, словно он нарочно скрывал от нее информацию.

— На квартире ее матери практически дежурит мой человек, — устало повторил Игорь Львович, наливая себе воды из графина. Легко рассуждать, сидя дома. А вот он — весь день на ногах. Эта девчонка как сквозь землю провалилась. — К художнику тоже ездили. Нет ее там.

— Если он, как ты говоришь, уехал, то что ей там делать?! Или, может, тебя не правильно информировали?

— Элла, я тебе уже говорил. Он уехал.

— А может быть, он вернулся с полдороги?

— Я тебе еще раз повторяю: его проводили до аэропорта и посадили в самолет, он полетел без оглядки, только пятки сверкали. Дорогая, ты становишься мнительной.

— У него любовь. Страсть… Он может выкинуть что угодно.

Игорь Львович с тревогой наблюдал за женой. У нее даже шея покрылась алыми пятнами. Не говоря уж о лице. Не хватало еще нервного срыва.

— Элла, я умоляю! Какая любовь? — возмутился Игорь Львович. — Это богема, Эллочка! Для него главное — его картины, успех. Воркотня вокруг этого. Доверься мне. Все будет как надо.

— Как надо! — Элла Юрьевна едва сдерживалась. — Ну где она? Где? Все шло как по маслу, и вдруг! Удивляюсь твоему спокойствию! Могла она уехать к бабушке, как ты думаешь?

— Мы проверили кассы. Билет на имя Александры Смирновой в эти дни не брали ни в одном направлении. Это отпадает.

Элла Юрьевна закурила и в волнении прошлась по комнате.

— Послушай, неужели у нее нет ни одной подруги? — подал голос Каштанов. Элла Юрьевна резко остановилась.

— Есть! У нее подруга — актриса. Учится в Академии искусств. Конечно же! Едем немедленно!

Но и посещение академии ясности не добавило. Настя, выдернутая из упражнения «Птичий двор», где она тщательно вживалась в образ гусыни, хлопала на нежданных гостей ресницами и ничего не могла понять. Сашка пропала? Поссорилась с Ильей? Господи! У подруги мелодрама, а она не в курсе. Нет, давно не общались. И если честно — у Насти сейчас тоже не лучшие времена. Личная драма. Естественно, если Саша объявится, она немедленно сообщит.

Пока были в академии, на улице зарядил по-осеннему холодный дождь. Когда Каштанов бежал сквозь дождь к машине, в мозгу как будто высветилась фотография. Он остановился.

— Сейчас заедем еще в одно место. Кажется, я знаю, где она.

В выставочном зале не было ни души. Дождь смыл народ, и без того не особо тяготеющий к искусству.

Каштанов благополучно миновал главный зал — совершенно пустой и сиротливый без картин. Еще не войдя в малый зал, он увидел Сашу. Ее фигура на банкетке, застывшая как изваяние, производила впечатление манекена. Или скульптуры. Она неподвижно сидела перед стеной, где висели остатки недавней выставки.

Каштанов помялся на пороге и почти на цыпочках вышел из выставочного зала.

— Она там, — вполголоса объявил жене.

Элла Юрьевна, курившая на крыльце, выбросила сигарету, вся собралась, как перед экзаменом, и шагнула в помещение. Оказавшись в пустынном зале, она выровняла дыхание и только тогда двинулась в сторону застывшей на банкетке фигуры.

Саша никак не отреагировала на шаги за спиной. Ее взгляд был устремлен на картину. Элла подошла сзади и обняла девушку за плечи. Саша осталась недвижным сфинксом. Элла Юрьевна устроилась рядом и стала смотреть туда, куда смотрела Саша. На оставшихся портретах была изображена одна и та же женщина. Картина, висевшая прямо перед сидящими, открывала взору натурщицу за пеленой дождя.

— Это моя мать, — сказала Саша.

— Я догадалась. Есть какое-то сходство.

— Правда?

Саша недоверчиво покосилась на Эллу Юрьевну.

— Да, есть. Я это сразу заметила.

— У них с Ильей был роман, — уже не спуская глаз с Эллы Юрьевны, объявила Саша. Она ждала реакции, она как бы проверяла на постороннем человеке этот мучивший ее факт. Эллу новость не слишком-то смутила.

— Ну что ж… — помолчав, сказала она. — Бывает. — Твоя мать была красивой женщиной. Молодо выглядела.

— Вы об этом так спокойно говорите? — поразилась Саша. — Она была старше его на четырнадцать лет!

— Ты ревнуешь?

Элла пристально наблюдала за Сашей.

— Как вы не понимаете! — Бледные Сашины щеки стали покрываться пятнами. — Они оба — предатели! Она предала меня, когда променяла любовь своего ребенка на любовь сопливого мальчишки. А он предал меня сейчас. Вы даже не представляете, что он сделал!

Саша снова стала бледнеть. Застыла, сцепив дрожащие руки.

— Дорогая, тебе нужно успокоиться.

— Успокоиться? Как я могу успокоиться? Он уехал со своими картинами и даже не позвонил мне! Даже «до свидания» не сказал!

Саша была близка к истерике. Тот факт, что от статичного состояния девочка мгновенно перешла к перевозбужденному, заставил Эллу собраться и начать действовать.

— Тебе необходимо привести в порядок свои мысли, дорогая. Давай поедем домой, обсудим все в спокойной обстановке… — Но, взглянув в Сашино лицо, быстро сменила решение. — Или — нет! Лучше давай посидим где-нибудь. Я знаю одно местечко. Тебе необходимо расслабиться.

И, не дожидаясь реакции Саши, достала мобильник и быстро, по-деловому что-то сказала. Через полчаса они сидели вдвоем в крошечном зале загородной гостиницы «Дупло совы». Саша даже и не подозревала, что бывают такие: окруженный соснами аккуратный двухэтажный домик, окна которого сплошь увиты плющом и внутри, в комнате, где разместились они с Эллой, — камин, дубовые столы и разноцветные фонарики. Трещали березовые поленья, от глиняных горшочков, где томилось жаркое, шел умопомрачительный аромат. Отовсюду веяло теплом и покоем.

— Помнится мне, — сказала Элла Юрьевна, глотнув темного вина из бокала, — как-то я спросила: любишь ли ты его? Ты помнишь, что ответила мне?

— Помню, — угрюмо отозвалась Саша, глядя мимо Эллы в огонь. — Но как мне понять — любовь это или что-то еще? Он мой первый парень, он…

— Давай разберемся вместе, — мягко предложила Элла.

— Я все время забываю, что вы — психолог, — невесело усмехнулась Саша.

— Ты можешь иронизировать сколько угодно, — улыбнулась Элла и подвинула Саше салат. — Ешь, тут вкусно готовят. Я сама уже забыла, что я психолог. Я ведь не практикую. Зато помню, что я твоя подруга. А вот ты, похоже, об этом забыла.

— Просто мне сейчас очень плохо.

Вся Сашина поза подтверждала сказанное. Казалось, она вот-вот опустит голову на льняную скатерть стола. Казалось, у нее нет сил вести разговоры.

— Да, дорогая, это естественно, ты поссорилась с парнем. Он не оправдал твоих надежд. Поступил некрасиво по отношению к тебе, это так… Но…

— Есть какие-то «но»? — горько усмехнулась Саша. — Вы можете его оправдать?

Со стороны могло показаться, что девушка ждет ответа не с вызовом, а с надеждой.

— Нет-нет, — поспешила с ответом Элла. — Боже упаси, я и пытаться не стану оправдывать его. Эти мужчины такие эгоисты. Художники не исключение. Но дело в тебе самой.

— Во мне? В чем я была не права?

— Ты права во всем, дорогая. Дело в том, что ты не любишь его.

Саша подняла голову и уставилась на собеседницу.

— Я.., не… Почему?

Элла закурила, не торопясь выпустила дым в сторону окна. Вся ее поза выдавала глубокую задумчивость. Она как будто знала что-то такое, что не могла знать Саша. И эта мудрость будто бы даже тяготила Эллу. Хотя если бы Саша не была в тот момент так зациклена на себе, она заметила бы, что нервный блеск в глазах ее собеседницы не вяжется с позой. Элла словно сдерживает что-то внутри себя, изо всех сил натянув поводья.

— У тебя глубокий внутренний конфликт с твоей матерью. Ты, Саша, совершенно справедливо много лет копила отрицательные эмоции по отношению к ней. Копила и подавляла. Копила и подавляла.

— Как коленкой упихивала в чемодан… — подсказала Саша.

— Ну, что-то вроде этого. Это очень опасно — так долго копить. Ты ведь ей так и не высказала свои обиды?

— Нет. Ведь она болела.

— Вот именно. Но ты познакомилась с Ильей. Парнем, которого любила твоя мама.

— Ее звали Лика.

— Которого любила Лика, — эхом повторила Элла Юрьевна. Она воодушевилась. Саша слушала ее, склонив голову, устремив взгляд в бокал с вином. Она наблюдала игру света в бокале и думала о чем-то своем. Но Элла уже поняла, что Саша прислушивается к ее словам, и продолжала:

— Понимаешь, Саша, такие вещи происходят на уровне подсознания. Ты взяла себе то, что принадлежит матери. Ты.., ну если говорить прямо — отомстила ей. Хотя, повторю, сделала это на уровне подсознания. Ты шла к тому, чтобы рано или поздно расстаться с ним. Ведь это не ты выбрала его, дорогая. Его выбрала твоя мать.

— Но я… Я понимаю ее, — не возражая и не соглашаясь, заявила Саша.

— Ну конечно, — подхватила Элла. — Это естественно. Как правило, у матери и у дочери одинаковый вкус. Это все гены.

— Значит, вы считаете, что я спала с Ильей, чтобы отомстить матери?

— Это не я так считаю, — улыбнулась Элла Юрьевна. — Это наука психология так считает. И поверь мне, детка, такие люди, как Фрейд, вовсе не были дураками.

— Да, я понимаю, — несколько смешалась Саша. — Возможно, так оно и есть. Но ведь я… Ведь мне было хорошо с ним… Я хотела… Я сама хотела! Я и сейчас… Мне плохо без него.

— Это пройдет. — Элла Юрьевна положила свою руку поверх Сашиной. — Нужно немножко переждать. И не чураться своих друзей. И потом — тебе ведь нужно готовиться в институт. Самое время заняться. Если хочешь, я тебе помогу.

— Зачем вы со мной так возитесь?

— Мне все равно делать нечего, — отмахнулась Элла. — Так хоть какой-то толк от меня будет…

Саша помолчала. А потом вдруг вынырнула из своих мыслей совершенно с другой стороны.

— А он… Как вы думаете, Элла Юрьевна, он со мной стал, ну, потому что я ее дочь?

— Я думаю, ты сама знаешь ответ на этот вопрос, — уклончиво ответила Элла.

— Это чудовищно, — заключила Саша и залпом выпила бокал вина.

— Это естественно, — возразила Элла. — Ты похожа на мать. Ее нет, а ты — вот она — живая, красивая, молодая. У вас общее горе, общая грусть. Все произошло естественно. Но и финал можно было предугадать, как это ни печально.

Сашины глаза потемнели от вина.

— Я ничего не понимаю, — проговорила она. — Мне нужно все это обдумать.

— Конечно, детка. Только тебе нельзя сейчас одной. Поживи пока у нас. Мы с Игорем Львовичем просим тебя об этом.

В кармане Эллы Юрьевны зазвонил телефон.

— Игорь Львович беспокоится и ждет нас дома, — сообщила Элла, выслушав сообщение. Саша позволила уговорить себя и, не особо возражая, последовала за Эллой Юрьевной.

Глава 17

Комендантша возвышалась перед Настей подобно скульптуре «Девушка с веслом» на фронтоне здания оперного театра.

— Дома ты не ночуешь, моя дорогая, а значит, в услугах нашего общежития не нуждаешься. Это раз.

— Я на дискотеке была! Разве нельзя? У подруги осталась.

От возмущения Настя лишь беспокойно икала, еще не веря в серьезность намерений комендантши.

— Ты, смотрю, дорогуша, порядки-то наши вовсе игнорируешь! Ты вроде как королева тут. Для всех одиннадцать часов — комендантский час, а тебе — сам черт не брат!

— Да что здесь? Тюрьма? — возмутилась Настя, едва сдерживая слезы. — И отдохнуть нельзя? А если я у подруги ночевала, так это что — запрещается?!

— У нас, голуба моя, на общежитие очередь! Вам, первокурсникам, идешь навстречу, а вы фортеля откидываете! У нас старшекурсники квартиры снимают за бешеные деньги, а ты койку занимаешь просто так! Ни себе, ни людям! Да что мне с тобой разговаривать? Приказ читала?

— Ну, Клавдия Семеновна, ну пожалуйста! — упавшим голосом повторяла Настя, с ужасом думая о перспективе скитания с чемоданами. — Этого больше не повторится…

В кабинет влетела воспитательница общежития Кравцова. От нее Настя не могла ожидать ничего хорошего. Она обреченно шмыгнула носом.

— А! Артистка наша! Которая в окна бросается! Поздно слезы лить!

Не дожидаясь дальнейших обвинений, Настя поспешно покинула кабинет. Она спустилась на вахту и позвонила Мише.

До боли прикусив губу, металась она по комнате — собирала вещи. Это надо такому случиться! Одно к одному! Все против нее! Только-только ее предал Вадим, теперь эта неприятность с общежитием! Словно заговор против нее! Словно все это нарочно! До кучи не хватало только, чтобы все узнали родители. И про академию, и про деньги… Что будет — даже подумать страшно. Отец будет в ярости. Они даже не представляют, что их дочь способна на такой обман. От этой мысли у Насти подкосились ноги. Она опустилась на кровать. Вот за что ей наказание! Она обманула родителей, и теперь небо шлет на нее одну неприятность за другой.

Настя по-настоящему испугалась. В личном плане беда. С общежитием — беда. Еще осталась академия и — все! «Тьфу, тьфу, тьфу!» Она суеверно поплевала вокруг и перекрестилась. Нужно срочно объясниться с родителями. Только как? По телефону? Страшно. Нужно посоветоваться с Мишей. Он что-нибудь придумает.

Как назло, Сашка пропала. Куда она могла запропаститься? Может, укатила со своим художником? Хоть бы ключи от квартиры оставила, как бы они сейчас Насте пригодились…

— Поживешь у нас, — выслушав Настю, заявил Миша.

— Но у вас и так дома цыганский табор!

Но Миша молча подхватил ее сумки, побросал в машину, и они поехали. Дома ее никто не стал расспрашивать. Усадили за стол, накормили. Дети попросили изобразить гусыню. Изобразила. Потом стала показывать все подряд из темы «Птичий двор». Все смеялись.

В прихожей запел телефон — оказалось, звонят Насте.

— Это, наверное, Сашка нашлась! — подскочила она и схватила трубку.

— Это Иван. Ты меня помнишь?

Настя с трудом вспоминала, что за Иван. Наконец откопала из завалов впечатлений последних дней заумника Ивана.

— Ну конечно, помню!

— Я пришел в общежитие, тебя нет. Твои соседи дали телефон. Пойдем погуляем?

Настя отыскала Мишу на кухне. Он курил в одиночестве.

— Я пойду немного погуляю. Ты не обидишься?

Миша как-то странно глянул на нее.

— С чего это мне обижаться? Ты здесь не в тюрьме. Можешь делать что хочешь.

— Угу.

Настя быстро собралась и убежала. Иван ждал ее у подъезда. Отправились гулять по улицам. Стоял октябрь.

Желтые сухие дни, прохладные вечера. Настя поймала себя на мысли, что впервые за последнее время обратила внимание на погоду и вообще на окружающий мир. Оказывается, осень стоит самая что ни на есть золотая, а она, поглощенная своими переживаниями, просто не заметила этого. Иван что-то рассказывал про свой факультет, а Настя с удивлением озиралась кругом.

— А знаешь, осень в большом городе совсем другая, не такая, как у нас дома, — заявила Настя.

— А у вас какая?

— У нас.., у нас осень пахнет огородом. Сухой землей, картошкой, подсолнухами…

— Подсолнухи разве пахнут? — недоверчиво усмехнулся Иван.

— Подсолнухи? — задумалась Настя. — Еще как! Немного пылью и сырыми семечками. Ну, я не знаю. Запах помню, а объяснить не могу. И еще осенью у нас стоит запах костров. На всех дачах жгут траву. Она так трещит…

— Ну да, сухая же, — поддакнул Иван, с удивлением наблюдая за Настей.

Она отвернулась. Она сама себе удивлялась и не ожидала от себя подобной сентиментальности. Вспомнились родители, огород с картошкой, арбузы на бахче. Она забыла посоветоваться с Мишей. Она должна срочно все рассказать ему и спросить, как же ей быть.

— Хочешь, костер запалим? — неожиданно предложил Иван. Настя оживилась:

— Здесь?

— Ну… Найдем где. За домом можно.

Иван притащил откуда-то сухих веток. Настя нашла коробку, разорвала ее на части. Развели костер. Иван стал рассказывать смешные истории из своего детства. Настя пыталась вспомнить что-нибудь подобное из своего. В костер приходилось то и дело что-нибудь подбрасывать. Вскоре они привели в порядок всю близлежащую территорию. Сколько сейчас времени, они не знали — часов ни у того, ни у другого не оказалось. Их никто не тревожил, они болтали довольно непринужденно, пока не услышали сзади хруст листьев. Кто-то неторопливо шел в их сторону.

«Наверное, уже поздно», — подумала Настя и взглянула на окна. В стоящей рядом пятиэтажке все еще светилось десятка два окон.

— Настя? — услышала она откуда-то из-под деревьев.

Обернулись вместе с Иваном. В их сторону шагал Миша. В руках он держал куртку.

— Вот. Ты ушла в одной ветровке. Холодно.

С Иваном поздоровался за руку.

— Садись с нами, — подвинулась Настя.

— Да, действительно, — подтвердил Иван.

— Нет. Мне некогда. Ты только потом проводи ее.

— Конечно.

Так и не уговорили остаться. Отдал куртку и ушел так же неторопливо, как и пришел. И Настя, и Иван смотрели ему в спину, пока он совсем не скрылся в темноте. После ухода Миши разговор не заладился. Затоптали костер и двинулись к Мишиному дому.

— Я еще приду? — спросил Иван.

Настя поспешно кивнула и нырнула в подъезд.

Миша разогревал на кухне ужин.

— Я ужасно голодная, — сообщила Настя и уселась на табуретку.

— Он тебе нравится? — не оборачиваясь, поинтересовался Миша.

— Иван? Забавный.

Настя честно задумалась: что еще она может сказать об Иване? Пожалуй, пока ничего. А вот в академии каждый день что-нибудь случается. Начала рассказывать о Регине, Чемоданчике, профессоре и вдруг спохватилась:

— Миша! Мне нужно с тобой посоветоваться. Миша вытер руки и уселся напротив нее. От его богатырской фигуры на Настю повеяло силой, спокойствием и даже мудростью. Хорошо иметь такого друга! Он все понимает, с ним так просто! И Настя начала рассказывать. Все по порядку. Как она поступать приехала, как к репетиторше ходила. Как Сашина мать заболела и деньги пришлось за больницу выложить. Как случайно, чудом поступила на актерский и как теперь приходится врать родителям. Как им теперь сказать? Будет скандал! Она окончательно запуталась.

— Напиши им письмо, — сказал Миша.

Настя уставилась на него. Господи, как просто! Почему мысль о письме не пришла ей в голову? Да просто она никогда не писала писем!

— Миша! Ты чудо!

Настя сорвалась с табуретки, подскочила к парню и поцеловала его, оставив на щеке перламутровый след. Миша вскочил, забормотал что-то себе под нос и оставил Настю на кухне одну. У нее будто камень с души свалился. Конечно же! Она напишет родителям письмо и все постарается объяснить. Только про их с Сашкой ночные вояжи она, пожалуй, не расскажет им никогда. Ни за что! Зачем волновать лишний раз?

* * *

Саша оделась и подошла к столу. Врачиха мыла руки, чему-то улыбаясь. Сашу улыбка должна была успокоить, а вывела из себя. Надо же! Ну не привыкла она к предупредительным улыбочкам! От них веет фальшью. А ей нужна правда. Если у нее что-нибудь серьезное, она предпочитает знать наверняка. Она хочет в лицо смотреть всем своим бедам. Противно знать, что тебя обманывают даже из милосердия! Она ведь не дура, понимает, что у матери был страшный диагноз. И что предрасположенность к болезням передается по наследству. И ей могло передаться. Иначе чем объяснить то внезапное ухудшение здоровья, которое заметили все! Даже горничная в доме Каштановых.

Врачиха, которую Элла Юрьевна называла Томой, вернулась за свой стол и предложила Саше сесть рядом.

— Все в порядке, — сообщила она, непонятно чему улыбаясь.

— В порядке?

Саша не поверила ушам.

— Да я никогда прежде так себя не чувствовала! Мне очень плохо! — Саша чуть не плакала. Она с трудом держала себя в рамках. — Тамара Александровна, скажите мне правду!

— Хорошо. Я скажу вам правду. — Врачиха похлопала пациентку по плечу. Кивнула медсестре, та вышла. — Вы беременны, Саша.

— Что?! — Саша почувствовала — что-то происходит с ее лицом. Ей казалось, что она краснеет, но Тамара опровергла ее предположения:

— Что же вы так побледнели, Сашенька? Анализы ваши в норме, сердце у вас крепкое. Ну-ка, выпейте водички.

Саша молча отодвинула от себя протянутый стакан.

— Этого не может быть, — убежденно отрицала она. — Вы ошибаетесь. Я слышала, что так бывает. Опухоль сначала принимают за ребенка.

Врачиха улыбалась Саше той улыбкой, которая должна сказать: знаю я эти сказки… Что бы ты понимала в этом, дорогуша… Саша не стала дожидаться, когда ей скажут это словами, — ее убежденность в ошибке врача била ключом.

— Понимаете, мой парень уехал давным-давно. И даже тогда… Вы же мне сами таблетки давали. Я предохранялась!

— Давным-давно и есть. У тебя срок большой. А таблетки… Ну что ж, ни одно средство не дает стопроцентной гарантии.

Саша замолчала ошарашенная. Она пыталась осмыслить новость, подобраться к ней хоть с какой-нибудь стороны. Да, цикл у нее неустойчивый. Иногда по несколько месяцев ничего не бывает. А потом снова все налаживается. Бабушка говорила, что Саша еще не сформировалась как женщина. И в этот раз Саша просто не придала значения. К тому же — таблетки. Она их пила все время, ни разу не пропустила! В то время, когда они с Ильей… Воспоминание о художника подкатило к горлу горячей волной слез.

— О чем мы плачем? — замурлыкала Тамара, закружилась возле Саши. — Все будет хорошо, деточка…

Сашу мутило от приторного голоса врачихи. Она поднялась. В эту минуту распахнулась дверь и в кабинет влетела Каштанова. Было видно, что она именно летела от самого входа в клинику, обметая пыль с фикусов полами своего французского плаща. Косынка на шее сбилась набок, пояс волочился следом за хозяйкой, держась на одной петле.

Саша рванула навстречу — интуитивно. Как ребенок, которому необходимо поплакать, а некому. И появление знакомого лица — спасение. Но сухой лихорадочный блеск в распахнутых глазах Эллы Юрьевны остановил ее. Что-то насторожило Сашу с ее обостренным донельзя восприятием. И она пролетела мимо Каштановой в холл для посетителей и дальше по коридору, набирая скорость и слыша за собой стук каблуков. Этот стук подхлестнул ее. Она торопилась и знала, что ее догоняют все — и Каштанова, и медсестра, и врачиха.

Саша набрала скорость, вылетела на улицу, пересекла площадь и побежала по тротуару, не оглядываясь. Шум города действовал на нее ободряюще. На углу она оглянулась. Ого! Как она ловко оторвалась от преследователей! Те стояли под светофором и, заметив что она оглянулась, отчаянно замахали ей. Саша поймала такси.

— Чернореченская, 9! — бросила она, падая на заднее сиденье.

Добравшись до квартиры матери, она поняла, что короткое ликование, которое она испытала во время побега, куда-то исчезло. Да, она добилась своего — осталась одна. А дальше что? Она зашла в комнату и села в кресло. На полированных поверхностях — слой пыли. Потертый диван сиротливо взирал на нее. Саша живо представила в его объятиях умирающую Лику. Да, все в этой квартире пропитано болезнью! Само понятие «болезнь» теперь ассоциируется для Саши с этой неуютной квартирой. Саша порылась в шкафу, нашла пуховую шаль. Завернулась в нее и попыталась собраться с мыслями. Допустим, она действительно беременна. Илья бросил ее. Бабушка от нее отказалась. Представить себе, что этот ребенок родится? Да это просто невозможно! Ей только 17! Да она жить хочет, в конце концов! Нет, нет и нет! Да не станет она рожать — и все дела. Почему она сразу не подумала об аборте? Эта мысль несколько взбодрила ее. Саша начала отогреваться в своей шали. Ледяные руки потихоньку обретали прежнюю температуру. Когда в дверь постучали, Саша твердо решила: не откроет! Ей нужно побыть одной. И она не пошевелилась. Но стук повторился.

— Саша, открой. Это я, Элла.

Саша не двигалась. Какое-то недоброе чувство заметила она в себе.

Что-то вроде удовлетворения.

Она должна была признаться себе, что в глубине души довольна тем, что Каштанова разыскала ее, что волнуется. Хотя — кто она ей, Саша? Зачем она ей? Раз Каштанова так искренне привязана к ней, то наверняка поможет. Сделает так, как попросит Саша. Больше надеяться не на кого. «Досчитаю до тридцати, — подумала Саша. — Если не уйдет — открою».

— Саша, детка, открой, нам нужно поговорить!

Восемь.

— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, поверь мне!

Десять.

— Мы вместе все обсудим, и ты увидишь — тебе станет легче.

Пятнадцать. Какое-то шевеление за дверью. Каштанова скребется как кошка. Кажется, и не думает уходить. Двадцать.

— Саша, я стану сидеть под дверью хоть весь день. Я не уйду. Я не оставлю тебя здесь одну.

Саша поднялась с кресла и на цыпочках двинулась по коридору. Не дойдя до двери, остановилась. Слышно, как Каштанова топчется под дверью. Шаги по площадке. Уходит? Тридцать.

Нет, не ушла. Шуршание плаща, щелканье замка сумочки. Саша еще немного послушала и повернула ключ. Каштанова бросилась к ней, схватила, прижала к себе. Саша осталась холодной, пустой. Она отметила, что не ощущает способности отвечать на столь пылкие выпады. Каштанова окинула взглядом Сашу, словно та могла измениться за то время, что они не виделись. Затем она оглядела квартиру.

— Какое мрачное место, — не сдержалась Элла. — Представляю, какие мысли тебя могут здесь посетить.

Саша молчала.

— Саша, поедем к нам. Поверь, я тебя не оставлю. Будет все, как ты захочешь, мы с Игорем поможем тебе!

— Мне нужно побыть одной.

— Мы не станем входить в твою комнату, пока ты сама нас об этом не попросишь.

Глаза Эллы Юрьевны горели. Вся она была наполнена властной решимостью в отличие от Саши. Она, по всему видно, знала, чего хочет. Саша — нет.

— Ты должна хорошо питаться. Да и вообще — не можешь ты оставаться здесь одна! Ты же ночью испугаешься!

Последний аргумент странным образом подействовал на Сашу. Элла заметила, что Саша прислушивается к ней. Действительно, страшновато тут ночью.

— Хорошо. Сегодня я переночую у вас, а завтра…

— Конечно. Завтра ты уже посмотришь на все по-другому.

В доме Каштановых ее, как и обещали, сразу оставили одну. Она выпила чаю с мятой и уснула. А вечером она велела горничной позвать к ней Эллу Юрьевну. Та явилась незамедлительно, неся перед собой поднос с фруктами. Радость, бьющая фонтаном из глаз Каштановой, раздражала Сашу. В отличие от своей старшей подруги она оставалась хмурой и даже притворную улыбку не могла из себя выдавить.

— Мне нужно сделать аборт, — без предисловий заявила Саша. — Вы мне поможете?

Каштанова установила поднос на тумбочке рядом с кроватью. Потупила глаза и присела на краешек Сашиной кровати.

— Ты совсем-совсем не хочешь этого ребенка?

Саша приподнялась повыше, уселась удобнее и уставилась на Эллу.

Интересно, она серьезно спрашивает или прикидывается?

— Как я могу его хотеть? — пытаясь сдержать раздражение, поинтересовалась Саша. — Как я буду растить его, на какие средства? У меня нет никакой профессии, нет мужа, нет родителей. Да мы оба погибнем от голода!

Дата добавления: 2015-11-04