Лес» Мейерхольда и Кирилла Серебренникова

Господи, как пролетела жизнь! Казалось бы, я только недавно играла Аксюшу в «Лесе» и восхищалась остроумием Островского… А ведь это было в 1948 году. Роль Счастливцева бесподобно исполнял Топорков, Несчастливцева – Ершов, Гурмыжской – Шевченко (очень колоритная артистка с тучной фигурой), Восмибратова – Блинников. Я в этой цепочке талантов была очень слабым звеном, но любила «Лес»: что-то магнетическое излучала его режиссура и живописные декорации, которые сочинил Дмитриев.

Так сложилось, что последнюю роль я тоже сыграла в «Лесе», о чем уже и мечтать не могла: на тот момент мне было 85 лет. В моей квартире раздался телефонный звонок. Я сняла трубку, обычно в это время звонит соседка сказать, что ей принесли свежее молоко, но совсем неожиданно услышала голос молодого человека: «Кира Николаевна, я хочу пригласить вас в свой спектакль “Лес” на роль госпожи Милоновой». Первое, что меня смутило – это фраза «госпожа Милонова». Я подумала: «Вот она, старость. Мне ведь всегда казалось, что у Островского был господин Милонов». Но молодой голос в трубке пояснил, что в своей постановке он намеревается господ сделать дамами. А после я переспросила, как зовут молодого человека, и услышала: Кирилл Серебренников.

Признаться, я ничего не смотрела из его постановок, но слышала это имя. Первым делом решила отказаться. Что с меня возьмешь в таком возрасте? Я только испорчу спектакль. Тем более «госпожа Милонова» – это звучало как-то не по-мхатовски. Нет, я не против экспериментов, но пусть в них участвует молодежь. Отказывалась долго, но Кирилл не отступал. Он предложил для начала встретиться. За мной прислали машину, всю дорогу я думала, как деликатно сказать, чтобы Кирилл не обиделся. Но при встрече я поддалась и его обаянию, и уговорам, хотя меня пугали этим именем. «Кира, вот увидишь, что он сделает из Островского», – говорила подруга. И мне вдруг стало так интересно! Может быть, за это сравнение надо мной будут смеяться, но я вспомнила, что точно так же говорили про мейерхольдовский «Лес», поставленный в 1924 году. Я видела спектакль уже году в 36-м, у нас в классе были любительницы Мейерхольда и меня одна из них (Юлия Криницкая, очень красивая девушка из интеллигентной еврейской семьи) все время поддевала: «Кира, а ты видела, что сделал Мейерхольд из Островского?» Конечно, видела, и не раз. Это было так необычно и в то же время интересно. В центре сцены располагалось имение Гурмыжской, а слева (если смотреть из зала) полукругом шла дорога, по которой спускались Счастливцев и Несчастливцев. Пьеса была разбита на несколько десятков эпизодов, и каждый из них имел название, которое появлялось на экране. В то время я помнила названия всех эпизодов, а сейчас память уже не та. В голове остались только такие: «Аркашка и курский губернатор», «Аркашка-куплетист», «Объегоривает и молится, молится и объегоривает», но особенно меня веселили названия «Пеньки дыбом» и «Пеньки еще раз дыбом». Позже я где-то прочла, что Мейерхольд придумывал эти главки совершенно произвольно. Счастливцева играл молодой Игорь Ильинский. Других я уже и не вспомню, но Ильинского забыть невозможно. Обаятельный, прыткий, он появлялся на этом мосточке и несколько эпизодов подряд постепенно спускался все ниже и, наконец, попадал в имение Гурмыжской. Когда заканчивался один эпизод и начинался следующий, на сцене тускнел свет, и световой лучик спускался на шаг ниже по мостку – артисты переходили вслед за ним. Кстати, мостки шатались, и я думала: как же они там держатся?! Между тем, Ильинский чувствовал себя уверенно. В одном из эпизодов он забрасывал удочку и ловил рыбку, которую помещал потом в чайник. Это было ужасно смешно. Мы видели, как он насаживает червяка на крючок, как червяк извивается, как он забрасывает удочку подальше от берега, как болтыхается рыбка и готова сорваться с крючка… Все это делал артист без лишней бутафории, но и рыбку, и крючок, и червяка легко было домыслить. Поэтому раздавались громкие аплодисменты. Кроме того, Счастливцев был одет в разную сценическую одежду: например, под брюками у него оказались черное трико с когтями, напоминающее одежду черта. Это трико артист Счастливцев якобы прихватил, покидая один из театров. Много было непривычного в спектакле: в имении Гурмыжской расхаживали белые голуби, что меня, признаюсь, очень отвлекало от действа. Я наблюдала за парочкой, которая не могла поладить между собой и дралась клювами. И еще помню, как один голубь сделал круг над залом. «Ой, мамочки», – раздалось с задних рядов.

У артистов были необычные парики, что вызывало много споров в антракте. Например, парик купца Восмибратова издали был похож на шерсть, у Счастливцева на голове была лысина, прикрытая бутафорской шляпой какого-нибудь Дон Карлоса, а на голове у сына Восмибратова были зеленые волосы. А может быть, это были не волосы, а водоросли – понять было трудно. Да и зачем? Одноклассница мне говорила, что такой парик нужен, чтобы подчеркнуть «зелень» молодого человека. Видимо, она права. В общем, много споров вызывал «Лес», но мне было интересно отгадывать загадки и шифры, которыми был наполнен спектакль. Господина Милонова Мейерхольд сделал священником, как бы подчеркивая его сладкоречивость. А Кирилл Серебренников сделал меня госпожой Милоновой: ему этот персонаж тоже мягкотелым показался.

Когда начались репетиции, я боялась подвести Кирилла и что-нибудь сделать не так, хотя он много возился со мной и ни разу не упрекнул. Он не давил на артистов, а только подбрасывал советы, и все получалось. Во всяком случае, со мной он был щедр на похвалу. А может быть, боялся, чтобы я не откинулась, услышав замечание – возраст ведь налицо… Если что-то не нравилось, то просто молчал. И тогда я начинала волноваться, тихонько советовалась со своей спутницей по спектаклю Галиной Киндиновой. В самом деле, как играть, чтобы модный режиссер был доволен? Иногда выручала одна его фраза. Например, он сказал мне: «Крутите палку». Я попробовала – и нащупала нужную черточку своей героини. Милонова этой палкой жестикулировала, как могла.

Чтобы участвовать в «Лесе», Табаков освободил меня от работы на Малой сцене: я играла Аделаиду Брукнер в «Кошках-мышках». Маленькая была ролька, но мне очень нравилась. Я много всего напридумывала, говорила басом, да и публика всегда тепло принимала эту постановку. Участвовать одновременно в двух спектаклях я не могла, мне нашли замену, чему я совершенно не огорчилась: репертуарный театр не может простаивать. Но Олег Павлович, видимо, чувствовал себя виноватым. Кажется, в сентябре 2004 года, после «лесных» репетиций я сидела на скамеечке в фойе – ждала машину, Табаков спустился на лифте, увидел меня, подошел и сказал: «Кира Николаевна, вы, пожалуйста, не обижайтесь, что я не отстоял вас в “Кошках-мышках”» – «Что вы, что вы, Олег Павлович, – я стала оправдываться. – У меня и мысли не было обижаться». Кроме того, репетиции в «Лесе» меня увлекали: возвращаясь домой, продолжала думать над образом героини. Правда, не знаю, как принимали зрители такую великовозрастную актрису, все же всему свое время, но премьера и каждый спектакль проходил успешно. Юрий Чурсин помогал мне подняться на сцену – там было одиннадцать ступенек, которые мы вместе считали. Я познакомилась с молодыми артистами – сколько талантов собрал Табаков!

Комментарии

Как театральные рецензенты приняли игру Киры Головко, видно по этим фрагментам рецензий:

«<…> Режиссер резко повысил концентрацию женщин в списке действующих лиц, вместо соседей Уара Кирилловича и Евгения Аполлоновича в “Лесе” появились соседки – Уара Кирилловна и Евгения Аполлоновна (последнюю, кстати, обаятельно и стильно играет ветеран мхатовской труппы Кира Николаевна Головко, в свое время видевшая “Лес” Мейерхольда и игравшая Аксюшу в мхатовском “Лесе” 1948 года). А вместо престарелого слуги Карпа – пара уморительно смешных горничных в крахмальных наколках, точь-в-точь из партийного спецбуфета» [1].

«Как хороша Тенякова! Как бесстрашна, как экстремальна, с какой готовностью идет на все режиссерские провокации. А Кира Головко – чтоб не пытаться сосчитать ее возраст, сошлемся на другую дату, из программки: в труппу Художественного театра она пришла в 1938 году. И, невзирая на зрелость, хулиганящая заодно с остальными, находя особое удовольствие в том, что в ее игре нет ни академической чопорности, ни почтения к выцветшим теням. <…> Из программки можно узнать, что создатели спектакля посвящают свою интерпретацию «Леса» «Советскому Театру и Всеволоду Мейерхольду. С Мейерхольдом – понятно: в середине 20-х он поставил «Лес», где своеволия тоже было немало. Охваченная чувством, Аксюша хваталась за веревку и начинала кружить, отрываясь ногами от земли. Был такой аттракцион - назывался «гигантские шаги». У Серебренникова Аксюша тоже поднимается над сценой, с крыльями за спиной» [2].

_________________

1. Должанский Роман. «Лес» стал пущей // Коммерсант, 27 декабря 2004 г.

2. Заславский Григорий. Хорошо в лесу! // Независимая газета, 27 декабря 2004 г.

Дата добавления: 2015-11-04