7 страница. Сделав несколько осторожных шагов Корсаков чиркнул колесиком зажигалки и едва

Сделав несколько осторожных шагов Корсаков чиркнул колесиком зажигалки и едва сдержал крик — на полу, разбросав руки, лежал Трофимыч. Мятущееся пламя отражалось в мертвых глазах, горло было вскрыто от уха до уха и огромный разрез щерился на Корсакова, словно чудовищный рот, наполненный кровью.

Игорь пришел в себя от боли в руке — зажигалка опять нагрелась, и погасил огонь. Отступив к столу, он пошарил рукой позади себя, наткнулся на столешницу и привалился к ней. В голове было пусто, только перед глазами стояло мертвое лицо Трофимыча и лужа крови вокруг головы. Игорь нащупал на столе подсвечник, чиркнул зажигалкой. Как ни странно, свечи зажглись. Корсаков тупо уставился на пламя, боясь обернуться и вновь увидеть труп. Ему внезапно пришло в голову, что тот, кто зарезал Трофимыча, может быть еще в доме и он почувствовал, как страх сжал горло, а по спине поползла струйка холодного пота. Надо было выбираться из особняка.

Игорь вытащил из ящика бутылки. Всего их было пять штук, да еще одну они с Федоровым уговорили. Рассовав бутылки по кармана куртки и брюк, Корсаков погасил свечи, включил зажигалку и осторожно направился к выходу. Если повезет — никто не заметит, как он выходит из особняка. Ну и, конечно, оставалось только молиться, что Трофимыч никому не сказал, с кем будет ломать стены.

Спустившись по лестнице, Корсаков замер, прислушиваясь и выглянул в переулок. Никого. Он почти бегом перебежал по переулку, нырнул в какой‑то двор и остановился, привалившись к стене. Сердце колотилось, во рту пересохло. Как же так, Трофимыч? Всю жизнь ты ждал свой шанс и когда выпал счастливый билет — такой нелепый конец… кто же это так с тобой? Корсаков вспомнил, как Трофимыч принес ему спирт, когда он лежал пластом после драки с охранниками Александра Александровича и ощутил, как к горлу подкатил комок и глаза наполнились слезами.

— Суки… — прошептал Корсаков, вытирая рукавом глаза, — за что? За коньяк? За книги? Твари…

Он поднял лицо к небу и глубоко вздохнул. Сырой холодный воздух привел его в чувство. Надо было уходить подальше от особняка, а еще лучше вообще валить, куда глаза глядят. Его могли видеть, когда он выходил, направляясь на встречу с Леней, а если так, то вскоре придут и за ним. Теперь и Федоров не прикроет — с мокрым делом он связываться не станет, к тому же послезавтра он «убывает» к новому месту службы.

Корсаков с трудом оторвался от стены и побрел, не разбирая дороги. Надо было выйти к Гоголевскому, может Леня все‑таки привез банкира. Игорь огляделся, соображая, куда зашел. Ага, вот там церковь Воскресения, значит туда. Он перебежал Филлиповский переулок, нырнул в тень. Мимо церкви можно было выйти на бульвар. Вот с проблемами разберусь — закажу службу за упокой Трофимыча, подумал он. Вспомнить бы еще как его звали, а то все — Трофимыч, Трофимыч.

Корсаков вышел на бульвар. Фонари освещали мокрую мостовую, серые фасады домов. В скверике через дорогу было темно, с деревьев капало, на дорожках стояли лужи. Ни Лени, ни банкира… Куда теперь?

— Игорь! — Шестоперов, махая руками, как мельница, бежал через бульвар, — ну сколько же ждать можно?

— Я подходил раньше, вас не было, — пробормотал Корсаков.

— Мы минут двадцать, как подъехали. Пришлось его с банкета вытаскивать. Ты смотри, если коньяк туфтовый…

— Плевать, — сказал Корсаков, — какой есть — такой есть. Где этот Михаил Максимович? — ему показалось, что бутылки в карманах изрядно потяжелели и захотелось поскорее от них избавиться.

— Вон там, на той стороне, — Леня показал рукой в сторону скверика, — пойдем быстрее, а то он уже извелся весь.

— Мне бы его проблемы, — пробормотал Корсаков.

Въехав двумя колесами на тротуар под фонарем стоял шестисотый «мерин», чуть поодаль мок под дождем джип охраны. Из джипа им наперерез выскочили двое парней в темных костюмах, привычно прохлопали одежду на предмет оружия. Леня пытался возмущаться, мол, только что с вами приехал, но пришлось подчиниться. Да парни и не спрашивали разрешения — обыскали молча и быстро. В «Мерседесе» опустилось тонированное стекло, из полумрака салона показалось лицо с глазами навыкате, крючковатым носом и эспаньолкой.

— Добрый вечер, Игорь э‑э… Алексеевич, — голос у банкира был тихий и изнеможенный, словно он только что сказал длинную речь и голосовые связки отказывались издавать более громкие звуки, — позвольте посмотреть на товар.

Корсаков достал из кармана бутылку и шагнул было к машине, но охранник остановил его, взял из руки бутылку и, осмотрев, передал в салон. Тонированное стекло поднялось, отгораживая банкира от ночной сырости. Игорь хмыкнул и закурил. Леня топтался рядом, пытаясь выспросить, откуда у Корсакова такой коньяк.

— Леня, не мельтеши, — наконец сказал Игорь, — тебе какая разница? Меньше знаешь — лучше спишь. И дольше живешь, кстати, — добавил он, вспомнив лежавшее в особняке тело Трофимыча.

Стекло в «Мерседесе» вновь поползло вниз.

— Господа, присаживайтесь, — сказал банкир, едва шевеля губами.

Из— за спины Игоря выскочил охранник, распахнул перед ним дверцу. Чуть пригнувшись, Корсаков и Шестоперов вошли в салон, устроились напротив банкира. Мягко хлопнула дверца.

— Анатолий, будьте любезны, поезжайте на набережную, — чуть слышно сказал Михаил Максимович. Бутылка с коньяком покоилась на сиденье подле него.

«Мерседес» тронулся с места, развернулся на Арбатской площади и покатил вниз по бульвару. Кроме банкира в салоне находилась дама лет двадцати в струящемся по телу черном платье с блестками, с тонким нервным лицом. Высокая прическа почти касалась крыши салона, скромная нитка черного жемчуга обвивала стройную шею спускаясь к вырезу глубокого декольте. В салоне витал тонкий аромат духов и дорогих сигар.

— Виски? — предложил Михаил Максимович, обращаясь к Игорю.

— Если не затруднит, — принимая его тон, сказал Корсаков.

— Дорогая, будь любезна.

Дама привычно открыла бар, наполнила на треть хрустальный бокал и не глядя протянула Корсакову, одновременно закрывая бар. Ах ты стерва — Игорь залпом выпил виски и вернул бокал.

— Не будете так любезны повторить?

Дама, приподняв в недоумении бровь, взглянула на Михаила Максимовича. Тот прикрыл глаза, подтверждая просьбу Корсакова. Леня, видимо ожидавший, что виски предложат и ему, демонстративно отвернулся к окну.

Миновав храм Христа Спасителя, «Мерседес» проплыл Пречистенской набережной, выехал на Кремлевскую и остановился. Джип встал чуть позади, четверо охранников вышли из него и заняли места по периметру «Мерседеса».

— Ну, что ж, Игорь э‑э… Алексеевич, — сказал банкир, словно с трудом вспоминая, как Корсакова зовут, — визуальный осмотр меня удовлетворил. Думаю, что после проведения химического анализа можно будет поговорить о цене. Анализ займет…

— Михаил э‑э… Максимович, — прервал его Корсаков, — я прекрасно понимаю, что пытаться вас обмануть — себе дороже. К тому же время у меня сильно ограничено. Поэтому я предлагаю заключить сделку немедленно. Поскольку вы являетесь несомненным знатоком подобных напитков, могу предложить вам провести экспресс‑анализ, призвав на помощь ваше обоняние и вкусовые ощущения, — он полез в карман, вытащил пустую бутылку и протянул ее банкиру.

Тот взял ее, включил в салоне свет и, увидев, что на дне бутылки сохранилось немного коньяка, выпучил глаза.

— Вы что, пили этот коньяк?

— Да, с местным участковым засадили по стакану, — небрежно сказал Корсаков, — ничего, приятная вещица. Под орешки хорошо пошел, лимончика, правда не хватало.

Михаил Максимович, прижав руку к сердцу, глубоко вздохнул и, продолжая пялиться на него, осуждающе покачал головой. Шестоперов хрюкнул. Корсаков покосился на Леню и увидел, что тот едва сдерживает смех.

— Дорогая, — обратился банкир к даме, — ты не оставишь нас на минутку?

— Миксик, там же дождь, — сказала дама, надменно вскинув подбородок, — я лучше здесь посижу.

— Пошла вон, — рявкнул Михаил Максимович, наливаясь кровью.

Зашипев, как обозленная кошка, дама выскочила из автомобиля. Проводив ее взглядом и подняв стекло, отделявшее салон от водителя, Михаил Максимович подался вперед.

— Игорь, ты что, серьезно что ли высосал бутылку этого коньяка? — спросил он, видимо вспомнив что они с Корсаковым знакомы и переходя на «ты».

— Какие шутки, Миша, — Корсаков развел руками, — выпили, закусили. Все как у людей. Помнишь песню: выпил с участковым и гляжу — лето…

— Ты хоть знаешь, что содержимое этой бутылки сравнимо по цене вот с этой тачкой? — банкир похлопал ладонью по сиденью.

— Да ты что? — Игорь закурил, — спасибо что сказал.

— Леня, наш друг — сумасшедший, — заявил банкир, обернувшись к Шестоперову.

— Есть немного, — подтвердил тот, — но разве быть сумасшедшим зазорно?

— Ты тоже псих, — отмахнулся от него банкир.

Он поднес бутылку к носу, принюхался, затем опрокинул ее и, вылив на ладонь оставшиеся капли, слизнул их и почмокал, закрыв глаза.

— М‑м… возможно, весьма возможно, — пробормотал он, — хотя, честно говоря, напитки такой давности мне пробовать не доводилось. Ладно, сколько ты хочешь и какое количество можешь предложить?

— Пять бутылок, — ответил Игорь.

— Хм… — Михаил Максимович вытащил чековую книжку, — я выпишу чек, обналичить сможешь, когда я проведу анализ содержимого.

— Миша, только не надо ловчить, — вступил в разговор Леня, — я знаю, сколько может стоить такой коньяк. Пустая бутылка тысяча восемьсот второго года на аукционе в Лондоне при мне ушла за триста фунтов.

— Чек на предъявителя, — уточнил Корсаков.

— А ты доверчив, Игорь, — прищурившись, заметил Михаил Максимович, — так верить людям…

Корсаков пожал плечами.

— Я не людям верю, я верю в судьбу. Ее не обманешь. К тому же, откуда ты знаешь, что у меня эти бутылки последние? Обманешь — остальные я сдам кому‑нибудь еще.

— Какой обман, мы же деловые люди, — пробормотал банкир, привычно заполняя чек.

— Кстати, могу взять свой процент бутылкой, — сообщил, глядя в пространство, Шестоперов.

— Я тебе лучше этот «мерс» отдам. Шучу, шучу, — Михаил Максимович похлопал по колену насторожившего уши Шестоперова, — сейчас проедем в офис, получишь наличными. Вот, Игорь, держи, — он протянул Корсакову чек.

— Надеюсь, не на твой банк?

— Не бойся, на «Credite Suisse».

Корсаков спрятал чек во внутренний карман куртки и передал банкиру остальные бутылки. Михаил Максимович придирчиво осмотрел каждую и загрузил их в бар, предварительно вытащив стоявший там виски.

— Обмоем? — предложил он, заметно повеселев.

— Коньячком? — спросил Шестоперов.

— Леня, шутки у тебя дурацкие, — поморщился Михаил Максимович, разливая виски по бокалам.

— Может подругу твою позовем? Простудится еще, — предложил Игорь.

— Пусть остынет немного. А то забывать стала, кто в доме хозяин. Сам знаешь — баба чуть слабину почувствует, сразу пытается на голову сесть.

Чокнулись, выпили. Михаил Максимович достал коробку сигар, предложил угощаться. Леня с удовольствием взял «корону», отгрыз кончик. Корсаков отказался.

— Ты хоть знаешь, Игорь, что это за напиток? — благодушно вопросил банкир, раскуривая сигару.

— Мне без разницы.

— О‑о… ты не прав, Игорь. Как ты не прав! Помимо того, что он старинный есть и еще немало тонкостей в коньяке конца восемнадцатого века. Начать с того, что в тысяча восемьсот семьдесят первом году все виноградники в Европе уничтожила эпидемия филоксеры. До этого коньяк производили двойной перегонкой сухого вина из винограда «фоль бланш», а после эпидемии виноградники восстановили, привившись лозой из Техаса. С тех пор коньяк делают из винограда «уин блан» выращенного исключительно в регионе Коньяк. Я имею в виду настоящий французский коньяк, который один имеет право так называться. Все остальное — контрфактная продукция, как теперь говорят. Кстати, дерево для бочек произрастает исключительно в тех местах. Ричард Хенесси обеспечил и себя и своих потомков, предпочтя военной службе производство этого нектара.

— По мне, так все равно, какого года коньяк, — пожал плечами Корсаков, — лишь бы похмелья не было.

— Эх, мужики, — расчувствовался Михаил Максимович, — должно же быть что‑то святое в жизни!

— Ну, если у тебя теперь святости прибавится — буду только рад, — буркнул Игорь, — ладно, мне пора, — он допил виски, — пустую бутылку возьмешь?

— С удовольствием, — банкир отсчитал пять сотенных бумажек с портретом заморского президента.

— Не пропадай, Игорек, — сказал Шестоперов, пожимая Корсакову руку,.

— Постараюсь, — кивнул тот.

— Дорогая, ты не присоединишься к нам, — спросил Михаил Максимович, приоткрывая дверцу.

Посиневшая дама, процокав каблучками по асфальту, впорхнула в салон.

— Я тебе этого никогда не прощу, — зубы ее выбивали дробь.

— Да что ты, никогда‑никогда? А пешком до дома не хочешь прогуляться? — услышал Корсаков, прежде, чем захлопнулась дверца.

«Мерседес» и джип ушли по направлению к храму Василия Блаженного, а он, подняв воротник куртки, побрел по пустынной набережной в сторону Арбата.

Глава 6

Еще возле «Праги» он понял — что‑то случилось. Напротив Староконюшенного переулка стояли две пожарные машины, суетились расчеты, разматывая брезентовые рукава. В переулок не пускали — оцепление из неизвестных Корсакову милиционеров заворачивало всех назад. Собственно и заворачивать особо было некого за ранним часом. Так, собрались случайные прохожие‑полуночники, два‑три бомжа и охрана магазинов вышла посмотреть в чем дело.

— А если я там живу? — спросил Игорь.

— Никто там не живет, — сообщил ему сержант, — там выселенный дом горит.

Корсаков прошел вперед до Калошина переулка и дворами пробрался к своему дому. Возле арки стояла еще одна пожарная машина, во двор тянулись шланги. Оцепления здесь не было и Игорь беспрепятственно вошел во двор.

Дом полыхал. Пламя с гудением рвалось из узких окон. Двое пожарных, с трудом удерживая брандспойт, направляли струю воды как раз на окно квартиры, где жил Игорь. Пламя исчезало на мгновение, сбитое тугой струей, чтобы тут же выметнутся из другого окна. Под окнами, задрав растрепанные головы, стояли бомжи‑соседи. Игорь подошел к ним. Жар заставил закрыть лицо рукой.

— Во, а мы думали — хана тебе, — сказал узнав Корсакова один из них, почетный алкоголик и бомж, дядя Сережа, — гореть‑то у тебя начало. Да так быстро: хлопнуло чего‑то, дым повалил. Мы проснулись, кинулись смотреть, а из твоей квартиры как полыхнет! Только вещички собрали, глядим, а уж и потолок просел. Мы — бегом на улицу.

— Не было меня, — хмуро сказал Корсаков, — и никого там не было. Не могло загореться.

— А вот поди ж ты, загорелось. Ты Трофимыча нашего не видел? Он вроде к тебе зайти хотел.

— Не видел. Говорю же — не было меня.

— Картины небось погорели, да? Чего ж теперь делать будешь?

— Новые напишу, — Корсаков развернулся и пошел прочь.

За спиной что‑то затрещало, обвалилось с грохотом.

— Перекрытия рушатся, — крикнул пожарный, — ну‑ка, мужики, вали отсюда.

Игорь вышел в переулок. После обжигающего дыхания огня ночь показалась еще промозглей. Он прошел через оцепление, не обращая внимания на недоуменные взгляды милиционеров и побрел по Арбату в сторону метро «Смоленская». Сержант, который не пускал его в переулок, окликнул было, но догонять не стал.

Идти было некуда. Начиная новую жизнь — сожги за собой мосты, чтобы прошлое не догнало, вспомнил Корсаков. А если я не желаю начинать все заново? Если я привык, притерпелся и менять что‑то мне поперек горла? Участковый как в воду глядел — черная полоса началась. И началась она с той пьянки с Леней, когда они очутились в «обезьяннике». Потом папа Александр Александрович наехал, потом Жук, и… стоп‑стоп. А не Жучила это хату подпалил, чтобы картины под шумок вынести? Нет, вряд ли. Если бы нашел картины — мог бы, но что не нашел, это точно. Бомжи услышали бы, если кто‑то стал в подвале копаться. Остается один папашка с его обещанием подпалить «гадюшник» с четырех сторон. Но и он сначала выкинул бы всех обитателей, а то предумышленное убийство получится. Уж на что крут у Анюты папа, а и то вряд ли на такое пошел бы. Что же дальше? Было еще что‑то, затаившееся в подкорке, беспокоившее, но выудить его оттуда можно было только со временем. Вернее не выудить — само выскочит, когда уже и ждать забудешь. Ну и черт с ним! Интересно, в подвале картины уцелеют? Огонь не доберется, а вода? Пожарные воду не жалеют — в этом Корсаков убедился. Потом, когда все успокоится, надо будет прийти, проверить.

Корсаков огляделся. За мыслями он не заметил, как миновал Арбат, и по Новинскому бульвару вышел к Калининскому проспекту. Словосочетание «Новый Арбат» Игорь не воспринимал. Пусть уж лучше будет проспект в честь доброго дедушки Калинина, всенародного старосты, мать его за ногу, прихлебателя сталинского! А Арбат может быть только один, как и свежесть у осетрины — одна, она же и единственная. Все остальное тухлятина!

Коньяк и виски уже заканчивали свое благотворное воздействие на организм и Корсакова зазнобило. Следовало решить: продолжать возлияния, или переболеть, тем более, что после хорошей выпивки похмелья быть не должно. А чего ради останавливаться? Напиться, упасть где‑нибудь под кустом и гори оно все синим пламенем. Переждать надо, пока шок пройдет — вон сколько навалилось: Леня, наезд папашки, смерть Трофимыча, коньяк доисторический. Проспимся, а утро вечера мудренее. Корсаков понимал, что ищет повод выпить, но иного выхода не видел.

Перебежав проспект он купил водку, пластиковый стакан и пачку печенья. Сонная продавщица долго считала сдачу и Корсаков не выдержал. Сорвал пробку и выпил полный стакан водки прямо возле палатки.

— Душа горит? — посочувствовала продавщица.

— И дом сгорел и душа догорает, — кивнул Корсаков, сгреб сдачу и пошел прочь.

Он не очень‑то смотрел, куда несут ноги — шел по ночной Москве, присаживался на скамеечки во дворах, выпивал. Каким‑то образом вышел к зоопарку.

Сквозь решетку был виден пруд с серой стылой водой. В пруду плавали утки. Он долго смотрел на них, удивляясь, как это они не замерзнут и жутко им завидуя. Потом какой‑то мужик, то ли сторож, то ли смотритель, провел его внутрь зоопарка и они выпивали с ним в комнатушке рядом с загоном для верблюдов. Пахло навозом и сеном, за стеной топотали и взревывали «корабли пустыни». Мужик жаловался, что сено домой не понесешь, вот если бы у хищников работал…

Потом какая‑то горластая тетка обругала их и погнала по территории зоопарка, пугая своими криками спящих животных. Вышли они через главный вход, как белые люди, но оказалось только для того, чтобы угодить в лапы к милицейскому наряду. Корсаков решил, что два привода за неделю, это перебор, отдал по две сотни за себя и за сторожа и они расстались с нарядом, как лучшие друзья. Потом и со сторожем расстались, но когда и как — это уже было покрыто мраком.

Корсаков пришел в себя на Палихе. Хмель на удивление быстро выветрился и на душе стало опять пусто и тоскливо. Когда‑то, тысячу лет назад, он жил недалеко отсюда. Тогда у него была семья, была дочка, был нормальный дом. Тысячу, а может и две тысячи лет назад… Игорь вспомнил адрес. Устроить, что ли, сюрприз? Нет, дочка испугается. Ей сейчас пять или шесть? Наверное еще не забыла. Нет, сюрприза не надо, а зайти нужно обязательно.

Спустившись по Палихе к Тихвинской улице, он пошел по трамвайным рельсам. Кое‑где уже зажигались в окнах огни — наступало утро. Позади от метро «Новослобоская» прогромыхал трамвай, свернул к площади Борьбы и прибавил ходу — на остановках еще никого не было.

Во дворе женщина выгуливала пуделя. Корсаков вспомнил ее — соседка по подъезду. Она жила этажом ниже. Он дождался пока она отвернется и шмыгнул в подъезд. Слава Богу кодовый замок был сломан. Он попытался вспомнить в какой квартире жил и горько усмехнулся: допился! Номер собственной квартиры забыл. Вытащив паспорт, разглядел запись. Ага, ну точно, сто девятнадцатая. Вытащив блокнот, Игорь вырвал лист, задумался. Что бы такое написать? Привет, дорогая? Проходил мимо и решил зайти? Ну да, в пять утра проходил…

«В счет не выплаченных алиментов» — написал он, вынул чек, подписанный банкиром, завернул его в записку и опустил в почтовый ящик. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Хотя, надо признать, клок приличный — больше пятисот штук баксов. Ладно, пусть будет, решил Корсаков и вышел из дома.

Женщина с пуделем направлялась к подъезду. Увидев Корсакова она остановилась, не решаясь подходить ближе.

— Здравствуй, Лена, — сказал он.

— Ой, Игорь? — она узнала его и неожиданно обрадовалась. — Ты чего, вернуться решил?

Пудель обнюхал ботинки и завилял хвостом — тоже вспомнил бывшего соседа.

— Да так, мимо проходил, — сказал Корсаков, погладив собачку. — Как дочка не знаешь?

— Вроде нормально, — Лена пожала плечами, — в садик ходит, иногда во дворе играет.

— Ну, ладно, пойду.

Он кивнул на прощанье. Возле угла обернулся. Женщина смотрела ему вслед, а пудель, дергаясь на поводке, тащил ее в подъезд.

— Билетики готовим, граждане. Готовим билетики. Молодой человек, ваш билет? — Игоря толкнули в плечо.

Он открыл глаза. Над ним возвышалась тетка в синей форме с компостером в руке. Посмотрев на Корсакова поверх очков она повторила:

— Ваш билет, гражданин, — и щелкнула стальными челюстями компостера, как бы подтверждая сказанное.

Корсаков попытался вспомнить, брал ли он билет, и если брал, то куда его сунул.

— Нет билета? — с надеждой спросила тетка, — платим штраф.

— Есть билет, подождите минутку.

— Некогда мне ждать, мне еще весь вагон проверять. Платите штраф, гражданин!

— Вот, пожалуйста, — Корсаков обнаружил билет в кармане брюк и протянул ей.

Прокомпостировав билет, тетка, прежде, чем вернуть его, пытливо оглядела Игоря.

— Куда едем, гражданин?

— Куда везут, туда и едем, — буркнул он.

— А вы не грубите, гражданин, не в пивной! — она вернула билет и пошла дальше, недовольно ворча, — еще интеллигентный такой с виду.

— Какой я интеллигент, — проворчал Корсаков ей вслед, — я такое же быдло, как и вы.

Вздохнув, он посмотрел в окно. Березы, елки, осины… Дачные домики, раскисшие дороги. Куда это я еду, действительно? Он с трудом припомнил, что оказавшись возле Савеловского вокзала вдруг вспомнил, что Пашка Воскобойников, приятель по студграфу, где‑то в окрестностях Яхромы восстанавливает усадьбу князей Белозерских.

Пашка стал архитектором‑реставратором и заколачивал неплохие деньги. Во всяком случае так он сказал, когда они случайно встретились на Арбате. Игорь даже припомнил, как Пашка полез целоваться, но братским объятиям сильно помешал его объемистый живот, который он любовно называл «цеппелином». Как всегда был Воскобойников весел, шумен и тут же на Арбате взял с Корсакова слово, что тот приедет к нему в усадьбу.

— Игорек, ты не представляешь, какие там места! — громыхал он сиплым басом, распугивая потенциальных клиентов, — святая Русь: церковь, правда полуразрушенная; усадьба князей Белозерских, правда один фундамент остался. Но какой лес, а поля какие. Коровки ходят, птички поют. Игорек, если не приедешь — ты мне кровный враг! Там у меня такая помощница работает, — Пашка закатил глаза, — хочешь — сосватаю.

Корсаков пообещал, что приедет, хотя не представлял, когда сможет, а вернее захочет тащиться за пятьдесят верст от Москвы чтобы смотреть на фундамент княжеской усадьбы и увиваться за помощницей реставратора.

— Так я жду, Игорек, — кричал Пашка уже от метро, перекрывая своим басом шум Арбатской площади.

— Ну вот и дождался ты меня, Паша, — пробормотал Корсаков, — только вот рад ли будешь моему приезду?

Выбора, однако, не было: в Москве менты, или те, кто Трофимыча зарезал найдут — к бабке не ходи.

— Простите, скоро ли Яхрома? — спросил он у сидевшей напротив пожилой женщины с рыжим котом в корзинке.

— Через одну остановку станция Турист, — ответила женщина, поглаживая норовящего выбраться наружу кота, — а потом Яхрома.

— А вы случайно не знаете усадьбу князей Белозерских? Где‑то в этих краях.

— Эх, молодой человек… Я знаю место, где эта усадьба стояла. И церковь рядом была. После Белозерских усадьбой владели Апраксины, но теперь там одни развалины. До войны еще все в упадок пришло, а потом и немцы руку приложили. Тут тяжелые бои шли. Усадьба стояла возле поселка Ольгово. Это если ехать от Яхромы к Рогачевскому шоссе. А вам зачем туда?

— Да понимаете, мой друг эту усадьбу как раз реставрирует. То есть даже не знаю… Если вы говорите, что там ничего не осталось…

— Ну, стены стоят, а так все бурьяном да крапивой заросло. Как же вам лучше добраться? — задумалась женщина, — от Яхромы ходит автобус, но его не дождетесь. Можно попутку поймать.

— Спасибо, — кивнул Корсаков, — так и сделаю.

В Яхроме он сошел, попрощавшись с соседкой. Котяра посмотрел ему вслед желтыми глазами и мявкнул на весь вагон — вроде, как пожелал доброго пути.

На площади стояли несколько автобусов, грузовик и замызганный «москвич» с открытым багажником. Корсаков походил, почитал пункты назначения на автобусах в поисках деревни Ольгово. Не нашел, плюнул и направился к «москвичу». Хмурый дядька, судя по всему, хозяин, курил присев на капот. В багажнике лежали мешки с картошкой, один раскрытый — видно хозяин машины пытался заработать, продавая картошку дачникам.

— До Ольгово подбросишь? — спросил Корсаков.

Дядька оглядел его с головы до ног, поскреб вихрастый затылок.

— Я, парень, при деле. Видишь — покупателя жду. Если сто рублей не наторгую сегодня, теща со свету сживет.

— А почем картошка?

— Пять рублей кило.

— Плачу стольник, — заявил Корсаков.

— Чего ж ты сразу не сказал, — дядька проворно метнулся, захлопнул багажник и открыл перед Корсаковым дверцу, — залазь, спаситель.

«Москвич» лихо развернулся на маленькой площади и, крякая разболтанным кузовом, запрыгал по разбитой дороге. На вопрос Корсакова далеко ли ехать, дядька пожал плечами. Минут двадцать, дорога хорошая: две полосы — одна туда, на Рогачевку, другая обратно, к Яхроме. Лучше только Дмитровское шоссе. Дмитровка стала вообще любо дорого, потому, как Владимир Владимирович, президент, стало быть, ездит под Яхрому на горных лыжах кататься. Но нам и такая дорога сойдет.

Шоссе перемахнуло канал имени Москвы и запетляло в деревеньке. Вдоль заборов, возле ведер с картошкой, сидели бабки, мужики толпились у магазина. Эх, тоска российская, подумал Корсаков. Как было двести лет назад, так и осталось поныне. Только что электричество провели.

«Москвич» закладывал виражи почти не сбавляя скорости, правда и скорости было километров сорок. За очередным поворотом шоссе перегородила то ли сеялка, то ли молотилка, растопырившая грабли на всю ширину дороги. Дядька посигналил, но водитель сеялки и ухом не повел.

Корсаков закурил и открыл окно. День обещал быть теплым, облака бежали по небу, то пряча солнце, то выпуская, как бы давая время взглянуть вниз на раскисшие поля, на унылые рощи. Как здесь Пашка со скуки не подох? Хотя, если усадьбу восстанавливает новый русский, то у него не заскучаешь. Они деньги считать умеют и если платят, то за работу и за качество спросят.

Сеялка свернула на грунтовку и «Москвич» прибавил хода.

— Вот и Ольговка, — дядька показал вперед заскорузлым пальцем, — тебя где высадить?

— А давай где‑нибудь в центре.

— Значит у магазина.

Распугивая бродивших кур «Москвич» притормозил у одноэтажного дома с решетками на окнах. Корсаков расплатился и вышел из машины. Деревня словно вымерла, только мальчишка лет десяти лениво качал в ведро воду из колонки, да бродили, тюкая в землю клювами, пестрые куры.

Магазин, как и большинство деревенских магазинов, торговал всем, что могли спросить жители или дачники: от лопат и удобрений до водки, сала и шоколадных конфет.

Скучающая продавщица не спеша поднялась со стула при виде покупателя. Корсаков оглядел полки. В прежние времена Пашка мог выпить ведро водки оставаясь трезвым — из этого и следовало исходить. Однако там еще помощница присутствовала — даме следовало взять чего‑нибудь поблагороднее. Из благородных напитков присутствовал коньяк «Московский» и сухое вино с сомнительной этикеткой. Корсаков выбрал коньяк. Заодно сравним с французским, решил он.

— Три «Гжелки», коньяк, две коробки конфет, суп «Доширак» пять штук, сало, огурчики, сигареты, — забормотала продавщица, тыкая пальцем в калькулятор, — что‑нибудь еще?

— Дорогу до усадьбы Белозерских.

— Это бесплатно, — улыбнулась продавщица, — работать или в гости?

— В гости.

— Из магазина как выйдете и налево. Через два дома свернете, вниз под горку, а там увидите. Церковь там, тоже вроде восстанавливать собираются, и усадьба рядом.

— Вот спасибо. А вы мне еще пива дайте бутылочку.

Продавщица откупорила бутылку пива и Корсаков двинулся в указанном направлении.

Идти было недалеко. Церковь он увидел почти сразу, как свернул с дороги — купола не было, но здание красного кирпича все равно возвышалось над старыми липами. Спустившись под горку он увидел и усадьбу — двухэтажное здание светлело сквозь деревья заново оштукатуренными стенами. Дорога к усадьбе была наезжена — видимо подвозили строительные материалы, однако ни машин ни признаков строительства Корсаков не увидел.

Дата добавления: 2015-10-28