Похоронизация

А мимо нашего окна пронесли покойника,

А у покойника торчал выше подоконника!

Нецензурная русская частушка.

I

…Возле трупа присутствовала трупова вдова,

а также трупьи дети…

Из милицейского протокола.

Вообще-то, честно говоря, я всё-таки помер. Совсем помер, однако. Конечно, неприятно было – особенно в реанимации, когда твоему полубренному телу насильно промывают желудок… Думали, что спасут… - Ага. А вот хрен вам всем: труп я отныне, то бищь вконец омертвелое человеческое существо, и причём, безо всяческих признаков жизни.

Дежурный врач в нашей районной больнице так и сказал: «Пищевое отравление при помощи неизвестных грибов с летальным для всего организма исходом». Для моего, естественно, организма.

Мне было крайне интересно, когда я начал вскоре делиться пополам – как, скажем, амёба или инфузория-туфелька. При этом одна часть меня: - самая, наверно, хитрая, умная, ухватистая и невесомая, наскоро попрощавшись с остальным организмом, усвистела зачем-то в некий открывшийся вдруг чёрный тоннель со смутно маячившим светом вдали. А более грубая, другая - предпочла остаться внутри обречённого тлену жмурика. Она вот я и есть.

И повезли меня на скрипящей всеми роликами и шарикоподшипниками тележке прямо в местный морг. А что, - все там будем! Не в этом вот районном морге – так в ином: скажем, где-нибудь во Владиухмырске – или ещё где, - куда чёрт перед смертью занесёт…

- Ну и что, санитар ты наш нетрезвый, тебе потребовалось найти у меня в кишках? Потроха как потроха. У самого, небось, такие же. И мозг у меня, между прочим, также вполне человеческий, а не что ты там подумал… - И что ты на него так в микроскоп уставился? – Но вот интересно, кстати, а чем же это я сейчас думаю, а?

***

Надо же: не только обратно зашили и вымыли, но даже и в костюм одели! Между прочем, он при жизни очень даже мне не нравился – поэтому и сохранился лучше остальных. А грим-то, грим!!! Накрасили прямо как Пенкина или Моисеева перед выходом в какой-нибудь очередной бордель, - глянь, срам-то какой: щёки нарумянили, причесали, побрили, да ещё и пудрою посыпали всего. Противно аж. По-моему судя, так ежели ты труп – то и выгляди как полный труп, - лежи себе, мух собирай, и пахни соответственно. И не хрена там всякие румяны над мордой распылять. Нашли тут, б..ь, Модерн Токинг, визажисты х..вы.

А дома творится вон что: вся родня в сборе, даже хромая и бельмастая бабка Лукерья, и гроб, между прочем, в самый размер – как знали – на столе торчит прямо посреди комнаты. Весьма занятна этикетка на нём, небрежно прилепленная сбоку каким-то неведомым халтурщиком:

Хрупинское Производственное Объединение

школьной и детской мебели

147133 г. Хрупин, ул. Прибрежная д.1

ГРОБ КРАШЕННЫЙ

ГОСТ РСТ 705-83

Дата выпуска: 01. 04. 2002г. ОТК

А крышка от гроба на лестничной клетке устрашающе так красуется - это чтоб и соседи тоже, как говорится, memento mori. Зеркала все позанавесили, а спрашивается, зачем? - Боятся, наверное, свои рожи чрезмерно радостные в них увидеть. Особенно вон та особа, в шёлковом траурном платочке. Это тёща, черти б её подрали, Алла, мать её так, Леонидовна. Вот ближе подошла - и шепчет, дыша мне в лицо полупереваренным чесноком: «- Что, лежишь, олух новопреставленный? Умаялся, голубчик?! - А я-то, дура, всё боялась, что не хватит тебе…»- Интересно, а о чём это она? Впрочем, понял, не глупый: о грибах. Да-да, о тех самых, о маринованных… - А-а-а, так вот оно что… Увы, жаль, что всё-таки я нынче труп. Однако представление продолжается…

Вот и жена здесь. А у неё я почему-то могу даже мысли читать - сказываются всё-таки прожитые вместе многие годы. Что ж, тогда беру и читаю, интересно же: «- Ну, вот и всё… - Теперь месячишко-два в трауре похожу - и можно и к Лёшке на квартиру перебираться. Слава Богу, этот уже допрыгался, козлик… Козёл! Наконец-то! Надоело уже скрываться…» В общем, и так далее…Что ж, давно её, сучку, подозревал. Одного только жаль - что подобный телепатический дар открылся мне слишком уж поздно.

Тесть опять-таки пьяный в дупель, пердун старый: «- Я ещё всех вас, б…ей, переживу!!!» - это он, грозя моему мёртвому трупу пальцем и косясь куда-то в подпространство бухим белесым глазом.

А какие венки понатащили весёлые! - «Безвременно ушедшему супругу от скорбящей любящей жены». - Да уж, скорбящей… - Или вот ещё перл заупокойной мысли: «Достойному и старательному труженику от верных коллег по работе». - Оп-па!!! Это что-то новое. - А кто же это, интересно мне знать, только вот на позапрошлой неделе обзывал меня, достойного труженика и старательного коллегу, невместным отщепенцем и моральным уродом? А? Кто сплетни всяческие гадостные по городу распускал? Коллеги хреновы. А ещё и «От детей помнящих» венок вон там сбоку валяется…

Ладно, не будем о грустном: веселье же на дворе! Просто праздник какой-то… - Ах, и батюшка уже здесь… Я ж некрещёный… - Ну спой, спой…, светик, не стыдись раба божьего Петра Алексеевича Романцова, грибами погаными объевшегося…

Понесли. Ах, да как красиво, как торжественно понесли-то! И еловые лапки впереди всей этой вот медлительной процессии сыплют… - Эй, там! - Да-да, - вот ты, слева, со стулом! - Смотри, на ёлку не наступи, а не то горе будет!… - А что я? - Это не я сказал! Это вон та бабка с клюкой, что сейчас на статую Ленина крестится, сказала. - А я - ничего… Мёртвый труп всё ж таки, однако. Молчу себе потихоньку, и даже в две дырочки не соплю.

Несут… А музыка-то какая грустная, с изюминкой, с подвыванием, с надрывом! Эх, твою мать, плачу, плачу о себе, несчастном!

Всё, приехали. Грузимся в катафалк…

II

О мёртвых либо хорошо, либо ничего.

Пословица.

Вот и на погост наш городской привезли. …И кого здесь только нет: и родня всевозможная, и ещё не пойми кто… - Где ж вы были-то все, когда я ещё в живых числился? Не знаете? - Вот и я не знаю и не ведаю.

- О-о-о, какие речи! Какие слёзы!!! Сейчас сам расплачусь: экий же я, оказывается, был при жизни добрый, красивый, скромный и хороший. Представитель дирекции от арбузолитейного комбината со скорбным дежурным лицом вещает: мол, «…Потеряли заслуженную гордость нашего города, лучшего зебровальщика кавуновалятельной линии, дорогого Петра Алексеевича Романцова, безвременно ушедшего от нас по внезапной и нелепой случайности. И даже само его, почти как бы царственное имя, указывает нам на…»

- Ага, вон она, нелепая внезапная случайность, в чёрном платке, - изо всей своей стокилограммовой мощи корчит грустное хлебало… А не получается почему-то: злоехидная радостная ухмылка так и прёт наружу. Интересно, а другие здесь собравшиеся, кроме меня, это замечают? Или такое видно только из гроба? Жаль, спросить в данном положении мне сейчас не у кого.

Вот и ямочка готова… Стандартная: два метра вниз, два в длину, гроб в ширину. Полутрезвые могильщики, щедро награждённые тёщей, женой и роднёй, отправились в лес, чтобы догнаться там при помощи дрянной водки до полной кондиции. Где-то уже через час они будут в доску пьяны. В гробовую дубовую доску, естественно. И расползутся затем по домам, пошатываясь и извиваясь как черви. Как бледно-землистые, не видящие солнца, могильные черви-трупоеды.

А поминальные речи тем временем продолжаются… Честное слово, так и хочется вот прямо сейчас встать во весь рост в этом стандартном дурацком гробу и спросить: «- А что ж вы, гады, покамест живой был, так ко мне не относились, а?» Надо же: лучший арбузозеброватель, заслуженный мастер плющильного отыквления…

Знаете, а мышцы-то у меня не совсем ещё отмерли, да и нервы тоже… Кто ж знал, что в этих грибах кроме смертельной отравы есть ещё и нечто такое… Такое… Такое вот этакое…

А вот сейчас как сяду…

III

Отчего ты всё дуешь в трубу, молодой человек?

Полежал бы ты лучше в гробу, молодой человек!

О. Мандельштам

Обратно в уютный «крашенный» гроб меня укладывали всем скопом – и родня, и прочие неслучайные посетители кладбища. Особенно старалась бельмастая бабка Лукерья – та, что крестилась намедни, глядя на памятник Ленина. Что до тёщи, Аллы Леонидовны – то черти её всёж-таки подрали: сердечный приступ, однако. Да и правильно сделали: в грибах нужно всё-таки хоть мало-мальски уметь разбираться, а не подсыпать любимому зятьку просто один шайтан знает что. На что и напоролась, дура старая.

А вот тесть – тот тоже уехал на «Скорой» заодно с супругой. Инсульт, причём обширный. - Так вот, хрен ты меня переживёшь, козёл старый! Сейчас тебя там в нашей районной подыхаловке как таблетками напичкают всяческими – так к утру, глядишь, и ласты склеишь совсем. – Что, накаркал себе на голову седую?!

Короче говоря, на этот раз траура не получилось… Крышку гроба оставшиеся родственнички, трясущимися от страха руками – (а вдруг снова вылезу?)- забили надёжными оцинкованными гвоздями особо выдающейся длины. Потом было ощущение спуска в полном мраке, и по крышке сразу же загрохотали увесистые комья могильной земли. Видимо, кидали землю не горстями, как полагается по обычаю делать в начале процесса захоронения, а сразу – лопатами. Вот как, оказывается, они меня любят – лишь бы зарыть побыстрее, чтобы, не дай Бог, обратно не вылез…

Эпилог

Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!!!

В. И. Ленин.

Ох и трудно же было выламывать эту окаянную дубовую крышку! С землёй после было гораздо легче, да и руки у меня весьма загребущие. - Да! Грибы – это сила! – Конечно, только определённые грибы, и собранные лишь в строго определённое время, и в некоем определённом месте. Инфарктная тёща, совершенно ничего не подозревая, и ведомая лишь зломерзким чувством ненависти, случайно абсолютно точно угадала это время – на свою, впрочем же, голову.

Сколько там времени-то прошло? Два часа? – Значит поминки в самом разгаре. Ну ничего, ничего, сейчас я к вам загляну на огонёк. Ждите – уже лечу.

На крыльях любви.

Денис Елисов. 27-29.04.2002г.

Дата добавления: 2015-10-28