|
Читайте также: |
оказались более дальновидными и передовыми, чем те, кто смеялся над ними.
Римская вера подходит только для тех народов, которые не привыкли к
самостоятельному мышлению. Люди малоразвитые не интересуются религиозными
вопросами и верят в обычай, в то, во что им приказывают верить; Англия
успела выйти из этих католических пеленок. В ней уже успели появиться
самостоятельные мыслители, отказывающиеся от преклонения перед авторитетами
и подчиняющиеся только своему разуму и совести. Заставлять этих людей верить
в то, во что они перестали верить, было бесполезным и неразумным делом,
скажу больше, безумием. И однако эта попытка была сделана. Ханжа король и
сильная, богатая церковь творили насилие над народом. Через три года народ
понял, что насилие есть насилие, - и королю пришлось бежать, спасая себя от
народного гнева. Но в описываемое мною время народ, после долгих гражданских
войн и развращающего режима Карла II, находился в каком-то оцепенении и
поэтому набросился на тех, кто восстал в защиту свободы совести. Так плохо
соображающий человек бьет ни в чем неповинного посланца, принесшего ему
худую весть. Странно, милые дети, наблюдать, как бесплотная мысль
приобретает видимую форму и порождает страшные, трагические события. С одной
стороны король-богослов, размышляющий о том, что ересь и что не ересь, а с
другой шесть тысяч решившихся на все людей. Этих людей травят, гонят с места
на место, и они наконец оказываются окруженными со всех сторон в холодных
болотах Бриджуотера. Сердца этих людей окаменели и ожесточились: Это не
люди, а затравленные звери. Горе тем народам, короли которых занимаются
богословием!
Но бедные люди, о которых я вам говорю, защищали великую идею. Можно ли
сказать то же самое о человеке, который стоял во главе их? Увы! Как жаль,
что таким людям был дан такой вождь! Сегодня Монмауз был самонадеян и
самоуверен, завтра же он обратился к полному отчаянию, сегодня он сулил
своим приближенным места членов Государственного совета, завтра он собирался
бежать от своей армии в Голландию. Им словно владел сам:дух непостоянства.
И однако у Монмауза, перед тем как он стал во главе восстания, было
хорошее имя. В Шотландии он составил себе замечательную репутацию. Его
хвалили не только за одержанные им победы, но и за - милосердие, которое он
проявил к побежденным. На материке Европы ему пришлось командовать
английской бригадой, и он командовал ею так, что заслужил похвалы лучших
полководцев Людовика и императора. Но стоило Монмаузу взяться за свое
собственное дело и поставить на ставку свою собственную карьеру и голову, и
он оказался слабым, нерешительным и трусливым человеком. Вся его доблесть
оставила его. Я всегда плохо верил в Монмауза. Бывало, я видел его во время
похода. Едет он на своем красивом коне, свесив голову на грудь, а на лице
его ясно читается отчаяние. Было очевидно, что этот человек, если даже
добьется королевского трона, на нем не удержится: Куда такому человеку
носить корону Плантагенетов и Тюдоров? Да у него эту корону его же
собственные генералы отнимут.
Впрочем, я должен отдать справедливость Монмаузу. Он стал гораздо
бодрее и проявил даже мужество после того, как решено было сразиться с
неприятелем. Другого исхода, впрочем, и не было. Но так или иначе Монмауз
изменился к лучшему. Были пущены в ход все средства, чтобы ободрить войска и
приготовить их к решительному бою. Все дни с утра до вечера мы проводили в
работе, обучая наших пехотинцев бою в сомкнутом строю и отражению конных
атак. Все боевые тонкости были постигнуты нами и переданы солдатам. Ночью же
все улицы города, начиная с Дворцового
Поля и кончая Партетским мостом, звенели проповедью, молитвами и пением
гимнов. За порядком офицерам следить не приходилось, так как солдаты сами
поддерживали порядок и наказывали виновных. Одного солдата, появившегося на
улице в нетрезвом виде, товарищи чуть не повесили. В конце концов жизнь его
удалось спасти, но он был прогнан из армии, ибо товарищи находили, что он,
как пьяница, недостоин защищать святое дело свободы совести. Возбуждать в
наших людях храбрость и мужество было также излишне. Они были бесстрашны,
как львы, и если приходилось за что опасаться, так это за то, чтобы
храбрость не завела их слишком далеко. Солдаты помышляли о том, чтобы
обрушиться на врага сразу, подобно орде фанатичных мусульман. Извольте
обучать таких горячих молодцов и приглашать их к осторожности, без которой
воевать нельзя.
На третий день нашего пребывания в Бриджуотере стал обнаруживаться
недостаток в провизии. Вся окрестная страна была опустошена; и кроме того,
мы были окружены неприятельской конницей, которая рыскала повсюду и портила
нам пути сообщения. Вследствие этого лорд Грей приказал однажды двум конным
ротам выехать ночью на фуражировку. Начальствование над этим маленьким
отрядом было поручено майору Мартину Гукеру, старому лейб-гвардейцу. Это был
грубый служака, любивший выражаться кратко и бесцеремонно, но великолепно
обучавший подчиненных военному искусству. Мы с сэром Гервасием отправились к
лорду Грею и просили у него разрешения присоединиться к отряду. В городе
было делать нечего, и поэтому лорд Грей нам охотно разрешил уехать с
Гукером.
Выехали мы из Бриджуотера около одиннадцати часов вечера в темную,
безлунную ночь: Цель наша была произвести разведку в местности между
Боробриджем и Ательнеем. Нам было известно, что в этой части больших
неприятельских сил не имеется, а между тем местность эта была плодородная, и
мы надеялись добыть там провианта. С собой мы взяли четыре пустые телеги,
которые нужно было нагрузить тем, что нам удастся добыть. Телеги были
поставлены, по распоряжению командира отряда, между двумя ротами. Маленький
передовой отряд, под командой сэра Гервасия, ехал в нескольких стах шагах
впереди. В этом порядке мы и проскакали по улицам города. Испуганные
обыватели выглядывали в окна и двери, прислушиваясь к звукам рогов.
Очень хорошо помню я эту ночную экспедицию. Помню я ветви ив,
тянувшиеся к нам и похожие на руки великанов, помню я тихий стон ночного
ветра и неясные фигуры всадников. Копыта лошадей издавали глухой шум, ножны
палаша цеплялись за стремена. Все эти подробности мне вспоминаются с
замечательной отчетливостью.
Мы с баронетом ехали рядом впереди. Сэр Гервасий весело болтал,
вспоминая свою жизнь в Лондоне, цитируя по временам стихи Коолея и Уоллера.
Я был в угнетенном состоянии духа, и болтовня товарища меня развлекала.
Сэр Гервасий, вдыхая в себя свежий деревенский воздух, говорил:
- Только в такую ночь и понимаешь, что жизнь есть жизнь. Черт меня
возьми, но я вам завидую, Кларк. Вы родились и воспитались в деревне.
Скажите, разве может дать город человеку такие- наслаждения? И заметьте,
природа дает вам всю эту благодать даром. В деревне отлично жить, если
поблизости есть парикмахер, торговец нюхательным табаком, продавец духов и
один-два сносных портных. Прибавьте сюда еще хороший ресторан и игорный дом,
и я, честное слово, соглашусь вести мирную деревенскую жизнь.
Я засмеялся и ответил:
- А мы, деревенщина, воображаем, что настоящая жизнь, жизнь мудрости и
знания, сосредоточена в городах.
- Ventre saint - gris! А какую мудрость и знание приобрел я, живя в
столице? - ответил сэр Гервасий. - Но, по правде говоря, я прожил в эти
последние недели гораздо больше, чем всю предыдущую жизнь, и научился
большему. Мне больше нравится мокнуть под дождем с моими оборванцами, чем
состоять пажом при дворе и делать себе карьеру. Обидно жить так, как живут
там. Никаких высоких целей и задач, и весь твой ум уходит на то, чтобы
сочинить ловкий комплимент или выучиться танцевать "корранто". Да, кстати. Я
считаю себя многим обязанным вашему приятелю, старому плотнику. Правильно он
сказал в своем письме, что человек должен развить все имеющиеся у него
хорошие качества и применить их к делу. Если человек этого не делает, то
цена ему меньше, чем курице. Курица, если закудахтала, то, по крайней мере,
яйцо снесет, а какая польза от кудахтающих людей? Они только болтают и
ничего не делают. Ваш старый плотник мне открыл целый новый мир!
- Но, - сказал я, - ведь вы же были богатым человеком и, конечно,
принесли кому-нибудь пользу. Невозможно, чтобы человек истратил такое
громадное состояние и чтобы этим никто не воспользовался.
Сэр Гервасий весело расхохотался и воскликнул:
- О, мой милый Михей! Вы удивительно первобытный человек. Всякий раз,
как речь заходит о прожитом мною состоянии, вы начинаете говорить как-то
благоговейно и даже голос понижаете. Точно я прожил богатства всей Индии.
Ах, мой милый, вы не имеете никакого понятия о жизни. Вы не знаете, что у
денежных мешков вырастают крылья и они улетают. Ну да, конечно, человек,
проживающий свое состояние, не глотает своих денег, а дает их другим,
которые пользуются ими. Но моя ошибка именно в том и состояла, что я не
отдавал.свои деньги туда, куда было нужно. Мое состояние перешло не к
порядочным людям, а к бесполезной и подлой дряни. О, я часто вспоминаю о
толпе попрошаек, нищих, развратников, сводников, наглецов, буянов, льстецов
и подлецов! Весь этот люд я кормил. Своими деньгами я увеличивал эту шайку.
Мои деньги сделали такое зло, которое нельзя исправить никакими деньгами.
Каждое утро, бывало, человек тридцать этой сволочи являлись на мой утренний
прием и низкопоклонничали около моей постели.
- Как это так, около вашей постели? - удивился я.
- А это была такая мода - принимать лежа в посте-. ли. Но на вас при
этом должен быть непременно надет парик и батистовая сорочка с кружевами.
Впоследствии пошла другая мода. Стало позволяться принимать утренних гостей,
сидя в кресле. Но и тут вменялось в обязанность надевать небрежный костюм.
Халат и туфли - обязательно. Да, Кларк, мода - это великий тиран, хотя ее
власть и не распространяется на Хэвант. Дело в том, что ленивые горожане
хотят завести порядок в жизни и вследствие этого хотят сделаться рабами
моды. Я отличался особой покорностью моде. Во всем Лондоне не было такого
покорного раба моды, как я. Я был регулярен в своих нерегулярностях. Я
сохранял порядок в своей беспорядочности. Ровно в 11 часов утра ко мне в
спальню входил мой слуга, неся мне чашку чинограсса. Это чудное средство
против тошноты. Вместе с этим я съедал легкий завтрак: кусочек дичи или
чего-нибудь в этом роде. Затем начинался утренний прием. Являлись тридцать
человек всякой дряни, вроде той, о которой я только что говорил. Иногда,
впрочем, попадались между ними и честные люди. Какой-нибудь нуждающийся
литератор иногда забредал ко мне, чтобы попросить гинею, или же находящийся
не у дел педант с большой ученостью в голове, но с пустым карманом. Ко мне
лезли не только потому, что считали меня богатым и влиятельным человеком.
Всем было известно, что я дружен с лордом Галифаксом, Сиднеем Годольфином,
Лоренсом Гайдом и другими влиятельными господами. Через меня добивались их
протекции... А поглядите-ка, вон там, налево, что-то светится. Не заехать ли
нам туда? Может быть, мы и найдем там что-нибудь.
- Это нам придется, по всей вероятности, сделать на возвратном пути, -
сказал я, - Гукеру приказано ехать в определенное место, и он никаких
остановок не будет делать. Полагаю, что мы еще успеем сюда заехать: ночь
велика.
- Если бы мне пришлось ехать за провиантом даже вплоть до Соррея, я
поеду туда, - сказал баронет. - Черт возьми, как я покажусь на глаза своим
мушкетерам, если нам не удастся добыть ничего съестного? Когда я уезжал, у
них не было ровно ничего. Что же, вы им пулями прикажете питаться, что ли?
Однако вернемся к предмету нашего разговора, то есть к жизни в Лондоне.
Время у нас было так хорошо распределено. Особенно много там учреждений,
благоприятных для людей, преданных какому-нибудь спорту. В Хоклее дрались на
рапирах, в Шопене был устроен бой петухов, бой быков - в Саутверке, стрельба
в цель - на Тотгильском поле. Наконец, можно было отправляться в сады
Сен-Джемс или, воспользовавшись отливом, отправиться в вишневые сады, вниз
по реке, в Розеритб. Принято также было ездить пить молоко в Ислингтон. Для
молодых же людей, хорошо одетых, было принято гулять по парку. Как видите,
Кларк, мы были очень деятельны в нашем безделии, и недостатка в занятиях у
нас не было. А когда наступал вечер, мы могли отправляться или в игорный
дом, или в Дорсетский сад, или в Линкольскую гостиницу, или в Дрюрилен, или
в Королевский. Одним словом, в удовольствиях недостатка не было.
- Ну, что же, - ответил я. - Вы прекрасно употребляли время. Сидя в
театре, вы слушали великие мысли Шекспира и Массингера, и в вашей душе
восставали величавые образы.
Сэр Гервасий тихонько засмеялся.
- Михей, - сказал он, - вы так же свежи, как свеж этот приятный
деревенский воздух. Знаете ли вы, большой ребенок, что мы ездили в театр
вовсе не за тем, чтобы смотреть пьесы.
- Зачем же вы туда ездили в таком случае? - спросил я.
- Чтобы смотреть друг на друга, - ответил он. - Великосветские щеголи,
следуя моде, - стояли все время, прислонившись к рампе, спиной к сцене, а
лицом к зрителям. Щеголь занимался тем, что нахально смотрел на голландских
девиц. Эти девицы в большой моде в Лондоне, и надо вам сказать, что это в
партере обыкновенно сидят особы в масках. И на них принято смотреть и
догадываться, кто они такие. Тут же сидят городские и придворные красавицы.
И на них мы должны были смотреть в лорнеты. А вы говорите - игра. У нас было
более веселое занятие, чем слушать александрийские стихи и оценивать красоту
гекзаметров. Мы начинали шуметь и хлопать только в тех случаях, когда на
сцену выходили танцовщица Лажен или Брестюртль или мистрисс Ольфайльд. Но мы
аплодировали не актрисам, а хорошеньким женщинам.
- Ну, а по окончании представления вы шли ужинать, а затем ложились
спать?
- Насчет ужина вы угадали верно. Одни ехали ужинать в Рейнский дом,
другие к Понтаку. Всякий сообразовался в данном случае со своими привычками.
После ужина начиналась игра в кости и карты у Грумпортера или под аркой в
Ковентгардене. Там играют в пикет, пассаж, азар, примере - кто во что любит.
Когда игра кончается, все разъезжаются по кофейням. Некоторые устраивают
себе второй ужин и едят копченые сливы, чтобы протрезвиться немного.
Послушайте, Михей, если жиды дадут мне хоть маленькую пощаду, мы с вами
вместе поедем в Лондон, и я вам покажу все эти прелести.
- По правде сказать, это меня не очень соблазняет, - ответил я. - Я вял
и скучен от природы и совсем не подхожу к такой жизни, о которой вы
рассказываете. Я там нагоню тоску на всех одним своим видом.
Сэр Гервасий хотел мне ответить, но в этот момент тишина ночи была
внезапно нарушена. Мы оба даже вздрогнули, до такой степени был ужасен
раздавшийся внезапно пронзительный крик. Никогда еще я не слыхал такого
отчаянного вопля. Мы остановили лошадей. Остановились и ехавшие за нами
солдаты. Все мы стали прислушиваться, стараясь определить, откуда раздался
крик. Одни говорили, что направо, другие, что налево. Тем временем подъехал
главный отряд с телегами. Мы продолжали внимательно прислушиваться, ожидая
повторения ужасного крика. Это был дикий, пронзительный, мучительный крик.
Кричала женщина, очевидно находившаяся в смертельной опасности.
- Это здесь, майор Гукер! - крикнул сэр Гервасий, поднимаясь на
стременах и глядя в ночную тьму. - Вон там, за этими полями, я вижу домик.
Разве вы не замечаете огонек? Правда, он блестит очень слабо: должно быть,
окно закрыто занавескою. Мы должны отправиться туда немедленно! - крикнул я
нетерпеливо.
Меня разбирала досада на нашего командира, который имел такой вид,
точно он не знал, что ему делать. Майор Гукер ответил:
- Я нахожусь здесь, капитан Кларк, чтобы добывать фураж для армии. Я не
считаю себя вправе отклоняться от этой обязанности и предаваться посторонним
занятиям.
- Черт возьми! - воскликнул Гервасий. - Женщина находится в опасности.
Неужели, майор, вы решились проехать мимо и не оказать ей помощи? Слышите?
Она опять кричит.
И действительно, дикий вопль из одинокого домика раздался снова. Кровь
закипела во мне, и я воскликнул:
- Я не могу далее этого выносить! Вы можете ехать дальше, майор Гукер,
а мы с моим другом оставим вас. Мы сумеем оправдаться перед королем. Едемте,
сэр Гервасий.
- Но ведь это бунт, капитан Кларк! - сказал Гукер. - Вы находитесь в
моем распоряжении и можете поплатиться жизнью за ослушание.
- Это такой случай, когда я считаю себя вправе не слушаться ваших
приказаний, - ответил я серьезно и, повернув лошадь, направился через
лужайку к одинокому домику. За мной последовал сэр Гервасий и двое или трое
солдат.
Гукер скомандовал, и остальной отряд двинулся дальше.
- Он прав, - сказал баронет, подъезжая ко мне. - Саксон и все старые
солдаты ставят дисциплину выше всего.
Перед нами виднелась какая-то темная масса, которая при нашем
приближении превратилась в четырех лошадей, привязанных к забору. Один из
наших солдат соскочил на землю и, осмотрев лошадей, доложил:
- Это кавалерийские лошади, капитан Кларк. Судя по следам и кобурам,
это королевские солдаты. Деревянные ворота отворены, и дорожка ведет прямо к
дому.
- Мы сойдем здесь, - сказал сэр Гервасий, соскакивая с лошади и
привязывая ее к забору. - Вы, ребята, стойте здесь, около лошадей и бегите к
нам на помощь, если мы покличем. Сержант Голловей, идите с нами. Захватите
пистолет.
Глава XXX
ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ КАМЗОЛЕ
Сержант, высокий сильный человек, уроженец западной Англии, распахнул
ворота, и мы направились к дому по извилистой тропинке. Вдруг дверь хижины
распахнулась, и из нее брызнул в темноту целый поток желтого света. Мы
увидели, что в дом скользнула темная и коренастая человеческая фигура.
Немедленно же вслед за этим в доме раздались звуки человеческих голосов, а
затем последовали два пистолетных выстрела. Мы услыхали крики, стон, топот
ног, бряцание сабель и ругательства. Все это нас заставило ускорить шаги.
Бегом добежав до двери, мы заглянули в хижину, - и нам представилась
картина, которую я до сих пор не могу забыть. Все подробности увиденной нами
сцены точно отпечатались в моей памяти.
Комната была большая и с высоким потолком. На почерневших от дыма
балках висели свиные окорока и копченое мясо. Такой уж обычай у жителей
Сомерсетского графства. В углу тикали большие черные часы, в середине
комнаты стоял грубой работы стол, заставленный блюдами и тарелками. Прямо
против двери был устроен очаг, в котором ярко пылало пламя. Перед очагом, к
моему великому ужасу, я увидал человека, висевшего вниз головой. Ноги его
были связаны веревкой, которая была закреплена за крюк на балке. Человек
этот бился, стараясь высвободиться, веревка крутилась, и он поджаривался на
огне со всех сторон, точно поджариваемый на вертеле кусок мяса.
У самого порога лежала женщина, как потом оказалось, та самая, крики
которой мы слышали с дороги. Тело ее было как-то неестественно скорчено, а
на лице виднелась страшная неподвижность. Мы поняли, что наша помощь
опоздала и что мы уже не можем спасти ее от печальной судьбы.
Около женщины лежали распростертыми два молодцеватых драгуна.
Ослепительно красные мундиры показывали, что они принадлежали к королевской
армии. Они лежали рядом; лица их даже после смерти имели угрюмое, угрожающее
выражение. Посреди комнаты стояли другие два драгуна; они энергично нападали
с обнаженными палашами в руках на невысокого, широкоплечего и толстого
человека в камзоле из грубой черной материи. Этот человек прыгал между
столом и стульями, держа в руках длинную рапиру. Удары драгун он отражал с
необычайной ловкостью, переходя по временам в нападение. Он был прижат, как
говорится, к стене, но не обращал на это, по-видимому, никакого внимания.
Глаза у незнакомца были широко открыты и спокойны, губы крепко сжаты, лицо
имело.тоже спокойное, решительное выражение. Видно было сразу, что это
смелый до безумия человек. У одного из его противников рука была вся в
крови, и из этого можно было заключить, что и драгунам приходилось нелегко.
В тот момент, когда мы вошли, человек в черном камзоле, избегая
свирепого нападения противников, отпрыгнул назад и ловким боковым ударом
перерубил веревку, на которой висел несчастный крестьянин. Тело с глухим
стоном упало на кирпичный пол, а маленький удалец уже успел перебежать в
другой конец комнаты. Все это время он с необычайным искусством отражал град
сыпавшихся на него ударов. Эта удивительная сцена до такой степени нас
изумила, что мы несколько секунд стояли словно заколдованные. Но затем,
придя в себя, мы поняли, что времени терять нельзя. Маленький незнакомец
находился в явной опасности. С обнаженными саблями мы ринулись на драгун.
Те, видя, что нас много, забились в угол и стали отчаянно защищаться. Они
знали, что после их дьявольских жестокостей в этом домерим нечего ждать
пощады. Наш сержант Голловей свирепо и неосторожно ринулся на злодеев,
получил удар палашом и упал мертвый на пол. Драгун не успел вытащить палаша
из тела Голловея и был сражен сэром Гервасием. Другого драгуна убил человек
в черном камзоле, воспользовавшись удобным моментом и ранив его смертельно в
горло.
Ни один из красных драгун не спасся. Все они лежали распростертыми на
полу. Ужас сцены довершался видом трупов старой деревенской четы и сержанта
Голловея.
Я положил сержанту руку на сердце и произнес:
- Бедный Голловей умер. Скажите, видели ли где такой позор? Мне прямо
дурно делается от этих ужасов.
Человек в черном камзоле вскочил на стул, достал с полки бутылку и,
подавая ее мне, сказал:
- Это водка, если не ошибаюсь. Да, водка, и по запаху судя недурная,
выпейте, а то у вас лицо такое, что краше в гроб не кладут.
Я сделал глоток и ответил незнакомцу:
- Я признаю только честную войну, но вот такие вещи, как здесь, мне
омерзительны. Поверите ли, у меня даже кровь похолодела.
Я, милые дети, был еще тогда молодым, совсем молодым солдатом, но
признаюсь вам, что и потом, после целого ряда войн, я остался таким же.
Жестокость меня всегда приводила в ужас и содрогание. Однажды, когда я был в
последний раз в Лондоне, мне пришлось увидеть на одной улице старую, худую
клячу, которая тащила нагруженную телегу. Воз был слишком тяжел для лошади,
она остановилась, а хозяин стал ее бить изо всей силы кнутом. Поверьте мне,
что я этой сценой был расстроен куда более, чем видом Сед-жемурского поля,
покрытого грудами кровавых трупов Или вот я еще помню, как десять тысяч
французов были убиты перед укреплениями Лондона. Это было ужасное зрелище,
но и оно не расстроило меня так, как эта старая кляча. Самая страшная
жестокость - это ненужная.
- Женщина мертва, - произнес сэр Гервасий, - да и хозяин дома,
по-видимому, уже не нуждается в человеческой помощи. Ожогов, он правда, не
получил, но, кажется, умер от прилива крови к голове. Бедняга.
- Если только это, то его еще можно спасти, - сказал человек в черном
камзоле, вынимая из кармана небольшой нож.
Он обнажил одну из рук замученного старика и сделал надрез на жиле.
Сперва из ранки вышло только несколько капель черной жидкости, но затем
кровь заструилась довольно свободно. Несчастный стал обнаруживать признаки
жизни.
- Будет жив, - произнес человек в черном камзоле, пряча в карман нож, -
а теперь будьте любезны, скажите, кто вы такие? Вам я обязан вмешательством,
которое сократило мое дело с драгунами. Положим, я бы управился с ними и без
вас.
- Мы из армии Монмауза, - ответил я, - армия стоит в Бриджуотере, а нас
отправили разыскивать провизию и корм для лошадей.
- А вы кто такой? - спросил сэр Гервасий. - Как вы попали сюда? Рост у
вас маленький, но вам, однако, удалось заклевать четырех знатных петухов.
Человек в черном камзоле, который в это время чистил и заряжал свои
пистолеты, ответил:
- Меня зовут Гектор Мэрот. До того же, кто я такой, вам, я думаю, не
может быть дела. Это совсем неинтересно. Довольно с вас и того, что я
уменьшил численность конницы Кирке, отправив на тот свет при вашей помощи
этих четырех негодяев. Поглядите-ка на их рожи. Они и после смерти выглядят
извергами. Люди эти учились военному делу, сражаясь с африканскими
язычниками. Научились они у этих дикарей разным дьявольским шуткам и
практикуются теперь над бедными, безобидными английскими поселянами. Помоги
Бог Монмаузу и его солдатам побить этих проклятых всех до единого. Их, этих
гадов, надо бояться больше, чем веревки или топора палача.
- Но как это вам удалось поспеть сюда почти вовремя? - спросил я.
- Да очень просто. Еду на своей кобылке по большой дороге и слышу за
собой топот копыт. Я и спрятался в поле. Я человек осторожный и знаю, что в
теперешнее смутное время надо быть постоянно начеку. Гляжу, эти четыре плута
скачут, и прямо к этой ферме. Сейчас же из дому начали раздаваться крики и
стоны. Я смекнул, что они пустили в ход свою дьявольщину, оставил лошадь в
поле и побежал сюда. Поглядел в окно, а они вешают этого старика над огнем.
Они, видите ли, пытали его, чтобы узнать, куда он спрятал деньги. А какие у
здешних фермеров могут быть деньги, если им пришлось иметь дело с двумя
армиями? Старик ничего им не сказал, вот и подвесили его к потолку. Злодеи
зажарили бы его, как бекаса, если бы не я. Двоих я уложил на месте пулями, а
остальные двое на меня и накинулись. Одному я успел поранить руку. Я
убежден, что, если бы не вы, я управился бы с ними обоими.
- Вы держали себя замечательно храбро и благородно! - воскликнул я. -
Но скажите, пожалуйста, мистер Гектор Мэрот, где это я слышал вашу фамилию?
Человек в черном камзоле быстро глянул на меня и ответил:
- Ну, уж этого я не знаю.
- Но мне ваше имя и фамилия знакомы, - продолжал я настаивать.
Гектор Мэрот пожал своими широкими плечами и продолжал возиться с
пистолетами. Лицо его приняло.полусмущенное, полувызывающее выражение. Это
был коренастый, широкогрудый человек. Его лицо с развитыми, квадратными
челюстями было сурово, на голове красовалась верховая, обшитая золотыми
галунами шапочка, на его бронзовом лбу виднелся шрам, одет он уже был, как
сказано, в грубый, черный камзол, потертый и полинялый от непогоды. На ногах
были высокие сапоги. Незнакомец носил небольшой круглый парик.
Сэр Гервасий, все время пристально глядевший на него, вдруг вздрогнул и
ударил себя по колену.
- Ну, конечно, конечно, - воскликнул он, - ей-Богу, никак не мог
вспомнить, где я вас видел, но теперь... теперь я вас узнаю.
Незнакомец сердито посмотрел исподлобья на нас обоих и произнес:
- Выходит по вашим словам, что я попал в знакомую компанию, - сказал он
грубоватым тоном, - и однако, я вас не знаю - ни того, ни другого. Ваше
воображение шутит с вами шутки, молодые сэры.
- Я совсем не шучу, - ответил спокойно баронет, наклоняясь к уху
Гектора Мэрота. Едва он успел прошептать ему что-то, как тот вскочил с места
Дата добавления: 2015-10-28; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Приключения Михея Кларка 27 страница | | | Приключения Михея Кларка 29 страница |