Благодарности 26 страница

Вдруг распахнулась дверь. Страйк, нагруженный двумя мешками игрушек, тотчас же оказался рядом с ней, и Робин, которая даже не услышала, как он поднимался по лестнице, вздрогнула от неожиданности, словно попалась на мелкой краже.

– Доброе утро, – сказал он.

Робин торопливо схватила мышку и попыталась закрыть изображение, пока босс ничего не заметил, но своей суетливостью лишь привлекла его внимание к экрану. Сгорая от стыда, она замерла:

– Вот, пришло буквально пару минут назад, я даже не поняла, от кого это, пока не открыла… Извини…

Страйк несколько мгновений рассматривал фотографию, а потом отвернулся и поставил пакеты на пол возле стола.

– Сотри. – В его голосе не было ни грусти, ни гнева – только твердость.

Робин помешкала, но потом закрыла файл, стерла сообщение и очистила «корзину».

– Ну вот, – сказал он, выпрямляясь и своим тоном давая понять, что тема свадебной фотографии закрыта. – У меня на телефоне – три десятка твоих вызовов.

– А как ты думал? – с горячностью воскликнула Робин. – Эта записка… Тут же сказано…

– Пришлось уважить тетушку, – объяснил Страйк. – Пообещал приехать домой на Рождество – и час десять минут выслушивал сводки о состоянии здоровья всех жителей Сент-Моза. – Он посмеялся, заметив неумело скрытую досаду Робин. – Ладно, к делу. Я сейчас сообразил, что до моей встречи с Фэнкортом мы с тобой успеем кое-что провернуть.

Страйк даже не стал снимать пальто: он уселся на кожаный диван и верных десять минут без остановки, во всех подробностях излагал свою версию.

Потом наступило долгое молчание. Робин смотрела на Страйка, не веря своим ушам; у нее перед глазами плыл туманный, мистический образ мальчика-ангела из йоркширской

церкви.

– Какое звено вызывает у тебя сомнения? – доброжелательно поинтересовался Страйк.

– Э-э… – выдавила Робин.

– Мы уже согласились, что исчезновение Куайна не могло быть спонтанным, так? – сказал Страйк. – Если сложить вместе матрас на Тэлгарт-роуд – удобная вещь в доме, который пустовал четверть века, – плюс то обстоятельство, что за неделю до своего исчезновения Страйк заходил в книжный магазин, где сообщил старику-букинисту о предстоящем отъезде и желании купить в дорогу какое-нибудь чтиво, плюс показания официантки из «Ривер-кафе», которая утверждает, что Куайн был очень доволен собой, когда орал на Элизабет Тассел, то вполне логично допустить, что исчезновение было инсценировкой.

– Согласна, – сказала Робин. Эта часть версии Страйка была, с ее точки зрения, наиболее приемлемой. Но сказать ему, что дальше начинается нечто несусветное, у нее не повернулся язык, и, чтобы хоть к чему-нибудь придраться, она спросила: – А разве нельзя допустить, что он все же поделился своими планами с Леонорой?

– Нет, категорически. Она даже под страхом смертной казни не сумела бы проявить актерские способности; Куайну только и нужно было, чтобы жена переполошилась всерьез, чтобы начала абсолютно убедительно рассказывать всем и каждому о его исчезновении. Чтобы поставила на уши полицию. Навела шороху в издательстве. Посеяла панику.

– Но раньше такие номера у него не проходили, – возразила Робин. – Сколько раз он сбегал – никому и дела не было; уж кто-кто, а он сам наверняка понимал, что, спрятавшись в старом доме, не сделает себе шумной рекламы.

– Не скажи: в этот раз он подсунул своим знакомым книгу, которая, по его расчетам, должна была взорвать литературный Лондон, ты согласна? Он привлек к ней максимум внимания, когда закатил скандал своему агенту в центре переполненного ресторана и прилюдно заявил о намерении опубликоваться самостоятельно. А дальше он идет домой, разыгрывает сцену перед Леонорой и скрытно отправляется на Тэлгарт-роуд. В тот же вечер он преспокойно впускает в дом сообщника, не сомневаясь в его преданности.

После длительного раздумья Робин собралась с духом (как правило, она не оспаривала выводов Страйка, который на ее памяти ни разу не ошибся):

– Но у тебя нет никаких доказательств, что у него был сообщник, не говоря уже… то есть… это все субъективно.

Страйк вновь начал перечислять те же пункты, но Робин остановила его жестом:

– Я уже это слышала, но… ты исходишь из чужих рассказов. А вещественных доказательств у тебя нет.

– Ну почему же, есть, – возразил Страйк. – «Бомбикс Мори».

– Это не…

– Это единственная и чрезвычайно важная улика.

– Ты сам всегда мне внушаешь: средства и возможности. Ты сам говоришь, что мотив не…

– Я пока ни словом не упомянул мотив, – напомнил ей Страйк. – Кстати, я даже не уверен, в чем заключается мотив, хотя некоторые соображения имеются. А если тебе нужны вещественные доказательства, собирайся – поможешь мне их раздобыть.

Робин посмотрела на него с опаской. Страйк еще ни разу не поручал ей раздобыть вещественные доказательства.

– Поехали – будешь моей посредницей в разговоре с Орландо Куайн, – сказал он, отталкиваясь от спинки дивана. – Не хочу беседовать с ней наедине – она… я бы сказал… каверзная штучка. Тем более мои волосы ей не нравятся. Сейчас она в Лэдброк-Гроув, у соседки, так что едем, пока не поздно.

– Это у нее пониженная обучаемость? – в недоумении спросила Робин.

– Угу, – сказал Страйк. – Она не расстается с плюшевой обезьяной – таскает ее на шее.

В «Хэмлиз» таких горы. Вообще это детский рюкзачок, называется «обезьянка Чики».

Робин уставилась на Страйка, будто опасаясь за его рассудок.

– Пока я был у них дома, на ней все время висела эта обезьяна, и Орландо, как фокусница, извлекала откуда-то всякую всячину: рисунки, фломастеры, открытку, которую стащила с кухонного стола. До меня не сразу дошло, что все это она вытаскивала из рюкзачка. Девочка поворовывает, – продолжал Страйк, – а при жизни отца то и дело шныряла к нему в кабинет. Выпрашивала бумагу для рисования.

– И ты надеешься, что ключ к разгадке убийства Куайна лежит у нее в рюкзаке?

– Нет, но я считаю, она вполне могла стащить у него страницы рукописи «Бомбикса Мори», да и сам Куайн мог отдать ей какие-нибудь черновики, чтобы рисовала на обороте. Меня интересуют любые клочки бумаги с текстом, пусть это будет хотя бы пара абзацев, не важно. Слушай, я понимаю, что это притянуто за уши, – сказал Страйк, верно истолковав ее взгляд, – но к нему в кабинет нам все равно не попасть, да к тому же полицейские уже перевернули там все вверх дном и ничего не нашли, а записные книжки и черновики, которые Куайн забрал с собой, наверняка давно уничтожены. Обезьянка Чики – последнее, что приходит мне на ум. – Он посмотрел на часы. – Если мы хотим успеть в Лэдброк-Гроув и обратно до моей встречи с Фэнкортом, надо пошевеливаться. Кстати, чуть не забыл…

Страйк вышел за дверь. Услышав его шаги по ступеням, Робин решила, что он поднимается к себе в квартиру, но нет: доносившийся сверху шорох означал, что ее босс роется в картонных коробках, выставленных на лестничную площадку. Вернулся он с коробкой латексных перчаток, определенно прихваченных перед увольнением из Отдела специальных расследований, и прозрачным пластиковым пакетом на молнии – точно такого размера, какие выдаются авиапассажирам для туалетных принадлежностей.

– Мне понадобится еще одно, ключевое вещественное доказательство, – сообщил он, протягивая пару перчаток недоумевающей Робин. – Будет здорово, если ты сумеешь раздобыть его прямо сегодня, за время моей беседы с Фэнкортом.

В нескольких емких выражениях Страйк объяснил, что ему нужно и зачем.

Его не слишком удивило, что за этими инструкциями последовало ошеломленное молчание.

– Нет, ты шутишь, – слабо пробормотала Робин.

– Ничуть.

Она невольно зажала рот ладонью.

– Я не предвижу никаких опасностей, – заверил ее Страйк.

– Да не в том дело. Корморан, это же… это гадость.

– Что… ты серьезно? Съездила бы на прошлой неделе в «Холлоуэй» к Леоноре Куайн – не говорила бы таких вещей, – нахмурился Страйк. – Чтобы ее вытащить, нужно действовать по-умному.

« По-умному?» – мысленно переспросила Робин, сжимая в руке обвисшие перчатки. Его план действий на этот день вначале показался ей диковатым, нелепым, а под конец – просто

омерзительным.

– Слушай, – он вдруг посерьезнел, – не знаю, как тебе объяснить, но я это чувствую. Я иду на запах, Робин. За этим преступлением стоит кто-то полубезумный, чертовски опасный, но изворотливый. Этого идиота Куайна с легкостью заманили, куда нужно, сыграв на его самовлюбленности; поверь, не я один так считаю.

Страйк бросил ей пальто; пока она одевалась, он засовывал во внутренний карман пластиковые пакеты для вещдоков.

– От разных людей я слышал, что к этому делу был причастен кто-то еще: Чард утверждает, что это Уолдегрейв; Уолдегрейв кивает на Тассел; Пиппа Миджли просто слишком глупа, чтобы заметить очевидное, а вот Кристиан Фишер мыслит более широко, поскольку он не выведен в книге, – сказал Страйк. – Сам того не ведая, он попал в точку.

Спускаясь вслед за Страйком по металлической лестнице навстречу непогоде, Робин с трудом успевала следить за его логикой и скептически отметала те подробности, которых не могла понять.

– Это убийство, – продолжал Страйк, шагая вместе с Робин по Денмарк-стрит и закуривая сигарету, – потребовало многомесячной, если не многолетней подготовки. Гениальный план, но, если вдуматься, слишком изощренный – это его и загубит. Невозможно спланировать убийство, как книгу. В реальной жизни всегда возникают какие- то нестыковки.

Страйк видел, что Робин это не убеждает, но не отчаивался. У него был опыт общения с недоверчивыми подчиненными.

Они спустились в метро и сели в поезд Центральной линии.

– Что ты купил племянникам? – спросила Робин после затяжной паузы.

– Камуфляжные костюмы и разные пушки, – ответил Страйк, который руководствовался в своем выборе исключительно желанием насолить Грегу, – а для Тимоти Энстиса – здоровенный барабан. Пусть малыш порадует домашних рождественским утром, часов этак в пять.

Несмотря на свою подавленность, Робин фыркнула от смеха.

Шеренга застывших домов, видевшая в прошлом месяце бегство Куайна, была, как и весь Лондон, покрыта снегом, девственно-чистым на крышах и грязно-серым под ногами. С вывески паба, словно верховный бог, взирал сверху вниз на зимнюю улицу веселый эскимос.

Возле дома Куайнов сегодня дежурил другой офицер, а у тротуара стоял белый микроавтобус с открытыми дверями.

– Сад перекапывают: кишки ищут, – вполголоса сказал Страйк, когда они с Робин подошли поближе и увидели на полу микроавтобуса лопаты. – На свалке поживиться не удалось, а у Леоноры под клумбами тем более ловить нечего.

– Это ты так считаешь, – прошипела Робин, немного смущаясь под взглядом красавца- полицейского.

– А ты сегодня поможешь мне это доказать, – чуть слышно парировал Страйк. – Здравствуйте, – обратился он к бдительному констеблю, но тот не ответил.

Страйк будто подзаряжался от своей безумной версии, но, сказала себе Робин, если он чудом окажется прав, то убийство приобретет еще более уродливые черты, даже на фоне мясницкой разделки трупа…

Прошагав на расстоянии вытянутой руки от строгого полицейского, они остановились у соседней двери. Страйк позвонил, и немного погодя им открыла невысокая встревоженная

женщина лет за шестьдесят, в халате и отороченных мехом тапках.

– Вы – Эдна? – спросил Страйк.

– Да, – робко сказала она, глядя на него снизу вверх.

Когда он назвался сам и представил Робин, морщины на лбу Эдны разгладились и на лице отразилось скорбное облегчение.

– А, это вы. Я про вас много слышала. Вы ведь Леоноре помогаете? Собираетесь е вытащить, верно?

Робин готова была провалиться сквозь землю оттого, что красавец-констебль вслушивался в каждое слово.

– Входите, входите, – приговаривала Эдна, пятясь и энергичным жестом зазывая их в

дом.

– Миссис… простите, не знаю вашей фамилии… – начал Страйк, вытирая ноги о коврик

(в этом доме, планировкой повторяющем соседние, было тепло, чисто и уютно, не то что у Куайнов).

– Зовите меня Эдна, – просияла она.

– Спасибо, Эдна… только знаете… прежде чем впускать в дом незнакомых людей, положено спрашивать у них документы.

– Ой, да чего там… – занервничала Эдна, – говорю же, Леонора про вас рассказывала.

Перед тем как проследовать по коридору в бело-голубую кухню, намного более жизнерадостную, чем у Леоноры, Страйк все же настоял, чтобы Эдна посмотрела его водительские права.

– А она наверху сидит, – сказала Эдна, когда Страйк объяснил, что они хотят повидать Орландо. – Не в настроении. Кофе хотите?

Она засуетилась, доставая чашки, а сама, как свойственно несчастливым и одиноким, без умолку говорила:

– Вы меня поймите правильно, я не возражаю за ней приглядеть, за болезной… – она переводила удрученный взгляд со Страйка на Робин, – но сколько ж можно? Родни – вы ведь знаете – у них нет. Вчера инспекторша из социальной службы приходила, проверяла, какие тут условия. Если, говорит, вы нашу подопечную не сможете у себя оставить, придется в дом хроников ее определить или еще в какое заведение, а я ей: с Орландо так нельзя, она же с мамой никогда не разлучалась, нет уж, пускай пока у меня, да только… – Эдна подняла глаза к потолку. – Сегодня она сама не своя, горюет очень. Все спрашивает, когда мама придет, а что я ей отвечу? Я же не могу ей правду сказать. Да еще у них весь сад разворотили, Мистера Пука выкопали…

– Дохлого кота, – шепнул Страйк, повернувшись к Робин; у Эдны из-под очков текли слезы и падали с круглых щек.

– Болезная наша, – повторила она.

Поставив перед Страйком и Робин по чашке кофе, Эдна пошла наверх, чтобы привести Орландо. Уламывать ее пришлось битых десять минут, но Страйк был сам не свой от радости, когда Орландо, надутая, в засаленном тренировочном костюме, появилась в конце концов на пороге, прижимая к груди обезьянку Чики.

– Его зовут как великана, – объявила дочь Леоноры на всю кухню при виде Страйка.

– Точно, – кивнул Страйк. – Вот умница, запомнила.

Орландо свернулась в кресле, которое подвинула ей Эдна, и крепко сжала в руках орангутанга.

– Меня зовут Робин, – с улыбкой представилась Робин.

– Ты птица, – быстро сказала Орландо. – И я тоже. Птица Додо. {36}

– Так ее мама с папой прозвали, – объяснила Эдна.

– Мы с тобой – две птицы, – подтвердила Робин.

Орландо присмотрелась к Робин и без единого слова ушла из кухни. Эдна глубоко вздохнула:

– Такая обидчивая. Никогда не знаешь, что у нее…

Но Орландо очень скоро вернулась с фломастерами и перекидным альбомом; Страйк не сомневался, что все это купила Эдна, чтобы только ее занять. Орландо села за кухонный стол и улыбнулась Робин приветливой, открытой улыбкой, от которой у Робин сжалось сердце.

– Нарисую тебе малиновку, – объявила Орландо.

– Ты меня очень порадуешь, – сказала Робин.

Высунув кончик языка, Орландо принялась за дело. Робин молча смотрела, что получается. Чувствуя, что Робин, в отличие от него, уже нашла с Орландо общий язык, Страйк взял шоколадное печенье, предложенное Эдной, и завел разговор о снежной погоде.

Орландо закончила рисунок, вырвала его из альбома и подтолкнула через стол к Робин.

– Красиво получилось, – с воодушевлением похвалила Робин. – Жаль, что у меня не получится Птица Додо – я совсем не умею рисовать.

Страйк знал, что это неправда. Робин рисовала прекрасно: он видел наброски, которые она в задумчивости делала на ненужных листках.

– Но я тоже должна тебе что-нибудь подарить.

Порывшись в сумке под нетерпеливым взглядом Орландо, Робин вытащила круглое карманное зеркальце, украшенное с обратной стороны стилизованным изображением розовой птицы.

– Вот, погляди, – сказала Робин. – Фламинго. Еще одна птица. Это тебе. Благоговейно приоткрыв рот, Орландо взяла подарок.

– Скажи тете спасибо, – напомнила Эдна.

– Спасибо, – повторила за ней Орландо и спрятала зеркальце в мягкий рюкзак.

– Это что у тебя, сумочка? – оживленно спросила Робин.

– Это – обезьянка моя. – Орландо еще крепче прижала к себе орангутанга. – Мне ее папа подарил. Мой папа умер.

– Как это грустно, – тихо сказала Робин, невольно вспомнив брюшную полость трупа, раскрытую, как пустой рюкзак…

Страйк незаметно посмотрел на часы. Приближалось время встречи с Майклом Фэнкортом. Робин пригубила кофе и спросила:

– А что ты хранишь в своей обезьянке?

– У тебя волосы красивые, – сказала Орландо. – Блестящие, желтенькие.

– Спасибо, – отозвалась Робин. – А какие-нибудь рисунки там есть? Орландо кивнула.

– Можно взять печенюшку? – спросила она у Эдны.

– Давай посмотрим другие твои рисунки, – предложила Робин.

Орландо жевала печенье. Поразмыслив, она раскрыла своего орангутанга. Из его нутра появился ворох рисунков на мятых листках разных цветов и размеров. Вначале ни Страйк, ни Робин не стали их переворачивать, а только нахваливали, пока Орландо раскладывала рисунки на столе.

Робин задавала вопросы насчет яркой морской звезды и танцующих ангелочков, нарисованных фломастерами и маркерами. Купаясь в таком внимании, Орландо засунула руку поглубже в рюкзак, чтобы достать принадлежности для рисования. Но вначале ей пришлось вытащить продолговатую серую кассету с узкой машинописной лентой, сохранившей перевернутые отпечатанные слова. Страйк поборол в себе желание тут же смахнуть ее в ладонь и проследил, как лента скрылась под набором цветных карандашей и коробочкой мятных пастилок. Орландо извлекла из рюкзака рисунок бабочки, сквозь который с оборотной стороны просвечивал небрежный взрослый почерк. Поощряемая Робин, она продолжала опустошать свой рюкзак, доставая какие-то наклейки, открытку с видом Мендип-Гильса {37}и круглый магнит с надписью: «Осторожно! Не попади в мою книгу!» Под конец она показала им три картинки на бумаге качеством повыше: два листа с гранками книжных иллюстраций и макет книжной обложки.

– Это с папиной работы, – сообщила Орландо. – Я захотела их взять, а Данилчар стал меня тискать.

Она ткнула пальцем в яркую картинку, и Страйк узнал «Кенгуру, который любил прыгать». Орландо наградила кенгуру шапкой и чемоданчиком, а контурное изображение принцессы, беседующей с лягушкой, раскрасила неоновыми маркерами.

Радуясь, что Орландо не дичится, Эдна сварила еще кофе. Страйка поджимало время, но он боялся поторапливать Орландо, чтобы та в обиде не сгребла свои сокровища обратно в рюкзак. Болтая как ни в чем не бывало, Страйк и Робин перебирали бумажки. Когда Робин находила что-нибудь интересное, она подвигала листки к Страйку.

На обороте рисунка с бабочкой был нацарапан список имен:

«Сэм Бревиль, Эдди Бойн? Эдвард Баскинвиль? Стивен Брук?»

Открытка с видом Мендип-Гильса, отправленная в июле, содержала короткое послание:

«Погода отличная, гостиница паршивая, надеюсь, книга движется! ЦЦ. В.» Это был единственный рукописный текст. Кое-какие рисунки Орландо запомнились Страйку с прошлого раза. Один был сделан на детском меню из какого-то ресторана, другой – на квитанции за газ.

– Нам пора, – с напускным сожалением вздохнул Страйк, допивая кофе.

Словно по рассеянности, он все еще держал в руке макет обложки романа Доркус Пенгелли «Коварные скалы»: под каменисто-песчаным сводом прибрежной пещеры раскинулась навзничь полуодетая женщина, на которую падала мужская тень. Стараниями Орландо в бурных водах появился жирный черный контур большой рыбины. Под этот шедевр Страйк осторожно подтолкнул кассету с использованной машинописной лентой.

– Не уходи! – взмолилась Орландо, глядя на Робин и чуть не плача.

– Мы замечательно провели время, правда? – сказала Робин. – И непременно встретимся снова. Береги своего фламинго, хорошо? А я буду хранить малиновку…

Но Орландо заголосила и затопала ногами. Она не хотела нового расставания. Под шумок Страйк ловко завернул кассету, не оставив на ней ни единого отпечатка, в обложку

«Коварных скал» и сунул в карман.

Через пять минут они уже были на улице. Робин слегка трясло, потому что Орландо в коридоре начала с воем цепляться за ее одежду и Эдне стоило немалых трудов удержать дочь Леоноры в доме.

– Бедная девочка, – прошептала Робин, чтобы этого не услышал констебль. – Господи, я еле выдержала.

– Ничего, – сказал Страйк, – зато с пользой.

– Неужели ты выкрал эту ленту?

– А как же? – Убедившись, что констебль остался за пределами видимости, Страйк достал из кармана свою добычу и вместе с книжной обложкой переложил в полиэтиленовый пакет для вещдоков. – И не только ее.

– Правда?

– Еще и возможную наводку, – сказал Страйк. – Но может статься, это пустой номер. – Он посмотрел на часы и прибавил шагу; колено в знак протеста отозвалось пульсирующей болью. – Мне нужно торопиться.

Через двадцать минут, когда они нашли два места в переполненном вагоне метро, Страйк сказал:

– Ты четко усвоила свою задачу?

– Более чем, – сдержанно ответила Робин.

– Я понимаю, это удовольствие – ниже среднего…

– Меня другое беспокоит.

– …но, как я уже сказал, никаких опасностей я не предвижу, – добавил он, приготовившись выходить на Тотнем-Корт-роуд. – Вот только… – Почему-то Страйк осекся и слегка нахмурил тяжелые брови. – Твои волосы.

– Что не так? – Робин инстинктивно подняла руку к голове.

– Слишком броские, – объяснил Страйк. – У тебя с собой нет какой-нибудь шапчонки?

– Я… я могу по дороге купить, – заволновалась Робин.

– Внесешь эту покупку в графу «мелкие расходы», – сказал Страйк. – Подстраховаться никогда не вредно.

43

Видали! Ну и суета!

Уильям Шекспир. Тимон Афинский [33]

Провожаемый обрывками традиционных рождественских песен и сезонных шлягеров,

Страйк свернул с многолюдной Оксфорд-стрит налево, где тянулась не такая шумная и не такая широкая Дин-стрит. Магазинов здесь не было; по обеим сторонам улицы стояли кубики домов с разноцветными фасадами: белыми, красными, серовато-бурыми. Они перемежались офисами, барами, закусочными. Страйк остановился, чтобы пропустить грузчиков, таскавших ящики со спиртным из пикапа ко входу в пищеблок. В Сохо, куда влекло богему, рекламщиков и издателей, к Рождеству готовились без лишней суеты, а в клубе «Граучо» – еще и с особой тщательностью.

Серое, почти ничем не примечательное здание с черными оконными переплетами и небольшими вечнозелеными деревцами за простыми выгнутыми балюстрадами. Престиж его определялся не фасадом, а эксклюзивностью: мало кто из посторонних мог попасть в этот закрытый арт-клуб. Страйк переступил через порог и оказался в небольшом холле, где к нему приветливо обратилась стоявшая за стойкой девушка:

– Чем я могу вам помочь?

– У меня встреча с Майклом Фэнкортом.

– Так, сейчас… вы – мистер Стрик?

– Он самый, – сказал Страйк.

Его направили через длинный бар с кожаной мебелью, где было не протолкнуться от любителей пропустить стаканчик в дневное время, и дальше – вверх по лестнице. Поднимаясь по ступеням, Страйк в который раз думал о том, что при подготовке к службе в Отделе специальных расследований его не учили снимать показания в обход официальных санкций и полномочий, да еще на территории подозреваемого, где тот имеет полное право в любой момент встать и уйти – без объяснений и видимых причин. Офицеры ОСР неукоснительно строили допрос по схеме «кто, где, что»… Страйк всегда помнил эту жесткую, эффективную методику, но теперь ему приходилось скрывать, что он мысленно заполняет таблицу. К тем, кто считает, что делает тебе одолжение, требуется специфический подход.

Ступив на паркет в баре второго этажа, Страйк тотчас же заметил нужное лицо: там, где вдоль стены с произведениями современной живописи тянулся ряд красных, синих и желтых диванов, по диагонали раскинулся в нарочито непринужденной позе Майкл Фэнкорт, закинув руку на ярко-красную спинку и согнув одно колено. Над огромной головой неоновым ореолом висели «пятна» Дэмьена Хёрста. {38}

У писателя были войлочно-плотные, черные с сединой волосы, тяжелые черты лица и глубокие складки в углах крупных губ. Завидя Страйка, он улыбнулся. Наверное, кому- нибудь другому, кого он держал за равного, Фэнкорт адресовал бы совсем иную улыбку (на эту мысль наводила тщательно выверенная расслабленная поза в сочетании с привычно

кислой миной), но как проявление благосклонности сгодилась и такая.

– Мистер Страйк…

Возможно, он бы даже поднялся для рукопожатия, но рост и масса Страйка часто отбивали у невысоких мужчин охоту вставать.

Они пожали друг другу руки над деревянным столиком. Подсаживаться на диван к развалившемуся Фэнкорту Страйк не хотел, чтобы не создавать благодушную атмосферу, а потому без всякого удовольствия опустился на массивный круглый пуф, крайне неудобный при его росте и ноющем колене.

Рядом громко рассказывал о себе двум собеседникам бритоголовый герой мыльных опер, недавно сыгравший солдата в телепостановке Би-би-си. Фэнкорт и Страйк заказали напитки, но отклонили меню. Страйк мог только порадоваться, что писатель не голоден. В очередной раз оплачивать чужой ланч было ему совершенно не с руки.

– Давно вы состоите в этом клубе? – спросил он Фэнкорта, когда официант отошел.

– С момента открытия. Я был в числе первых инвесторов, – сказал Фэнкорт. – Единственный клуб, который я признаю. От случая к случаю могу здесь даже заночевать. Наверху есть номера. – Фэнкорт пригвоздил Страйка расчетливо-пристальным взглядом. – Я ждал нашего знакомства. Главный герой моей следующей книги – участник, так сказать, борьбы с терроризмом и сопутствующих ей военных действий. Когда будет исчерпана тема Куайна, рассчитываю обратиться к вашему опыту.

Страйк кое-что знал о приемах манипуляции, которыми пользуются знаменитости. Отец Люси, гитарист Рик, хоть и не столь известный, как Фэнкорт или отец Страйка, принимал как должное, что женщины средних лет вздрагивали и ахали, видя его в очереди за мороженым в Сент-Мозе («Ой, неужели это вы?! Как вас сюда занесло?»). Однажды Рик поведал юному Страйку, что есть верный способ затащить девушку в постель: пообещать, что ты сочинишь о ней песню. Заявление Фэнкорта о намерении придать своему герою черты Страйка прозвучало вариацией на ту же тему. До него, скорее всего, не доходило, что Страйк уже не раз читал о себе в печатных изданиях и никогда не искал подобной известности. Невыразительным кивком обозначив согласие, Страйк достал блокнот.

– Не возражаете? Тут у меня наметки вопросов.

– Сколько угодно. – Фэнкорта, видимо, позабавила такая дотошность.

Он отбросил номер «Гардиан», который читал до прихода Страйка. Страйк успел заметить изображение сморщенного, но элегантного старика, которое даже в перевернутом виде показалось ему смутно знакомым. Подпись гласила: «Пинклмен в девяносто».

– Добрый старина Пинкс, – произнес Фэнкорт, перехватив взгляд Страйка. – На следующей неделе мы устраиваем для него небольшое чествование в арт-клубе «Челси».

– Так-так. – Страйк пошарил в поисках ручки.

– Он знал моего дядю. Они вместе служили в армии, – сообщил Фэнкорт. – Когда я, неоперившийся выпускник Оксфорда, написал свой первый роман, «Белафрон», бедный дядюшка, желая составить мне протекцию, отослал рукопись Пинклмену – единственному писателю среди своих знакомых.

Фэнкорт говорил размеренно, как будто под невидимую стенограмму. Его рассказ казался – и, наверное, не зря – хорошо отрепетированным: давать интервью было ему не внове.

– Пинклмен – в то время автор нашумевшей серии книжек «Большое приключение Банти» – не понял ни слова, – продолжал Фэнкорт, – но, чтобы только не обижать моего

дядю, переправил рукопись в «Чард букс», где она по счастливой случайности легла на стол к единственному во всем издательстве человеку, способному понять, что же я написал.

– Повезло, – заметил Страйк.

Официант принес вино для Фэнкорта и стакан воды для Страйка.

– Значит, – сказал детектив, – вы оказали Пинклмену ответную услугу, когда порекомендовали его своему агенту?

– Верно. – Фэнкорт с покровительственным видом кивнул, как учитель, похваливший внимательного ученика. – Пинклмен в то время сотрудничал с агентом, который регулярно

«забывал» переводить ему потиражные. Можно что угодно говорить об Элизабет Тассел, но она честная… в деловых вопросах она честная, – поправился Фэнкорт и отпил немного вина.

– Она, конечно, придет на чествование Пинклмена? – спросил Страйк, наблюдая за реакцией Фэнкорта. – Ведь она до сих пор представляет его интересы?

– Меня мало волнует, придет она или нет. Неужели она воображает, что я до сих пор держу на нее зло? – с характерной кислой улыбкой спросил Фэнкорт. – Да я о Лиз Тассел, бывает, годами не вспоминаю.

– Почему все-таки она не захлопнула двери перед Куайном, когда вы ее об этом попросили? – спросил Страйк.

Он счел вполне возможным пойти в лобовую атаку на человека, который в первые же минуты знакомства заявил о своих корыстных интересах.

Дата добавления: 2015-10-28