Глава четвертая 1 страница. Http://feb-web. Ru/feb/tyutchev/critics/pig/pig-001-. Htm

Http://feb-web.ru/feb/tyutchev/critics/pig/pig-001-.htm

- 1 -

Ф. И. Тютчев

Фотография Деньера. 1864 г.

- 2 -

АКАДЕМИЯ НАУК СССР

ИНСТИТУТ МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ им. А. М. ГОРЬКОГО

К. Пигарев

Жизнь

И ТВОРЧЕСТВО

ТЮТЧЕВА

ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР

Москва 1962

- 3 -

Памяти Заслуженного деятеля искусств Николая Ивановича Тютчева, внука поэта

ОТ АВТОРА

Книга эта представляет собой первый в советском литературоведении опыт монографии о жизни и творчестве гениального русского поэта Федора Ивановича Тютчева.

Единственным до сих пор крупным трудом о Тютчеве является биография, написанная его зятем, публицистом-славянофилом И. С. Аксаковым¹. Несмотря на блестящую литературную характеристику личности поэта и тонкий анализ отдельных особенностей его творчества, книга Аксакова, знакомство с которой обязательно для каждого, кто приступает к изучению Тютчева, все же давно устарела как в методологическом отношении, так и с чисто фактической стороны. Ряд существенных дополнений и уточнений к труду Аксакова был сделан В. Я. Брюсовым в его статьях «Легенда о Тютчеве» и «Ф. И. Тютчев. Летопись его жизни»², легших в основу критико-биографического очерка, которым открывается Полное собрание сочинений Тютчева в издании А. Ф. Маркса³. Статьи Брюсова имели для своего времени большое значение как первые профессионально литературоведческие работы о Тютчеве, но по существу ими и ограничивалась дореволюционная научная литература о поэте, ибо все остальное обычно не выходило за пределы субъективных оценок.

Благоприятные условия для изучения жизни и творчества Тютчева создались после Великой Октябрьской социалистической революции, когда впервые стали доступны исследователям обширные государственные и частные архивы. Советские литературоведы в основном сосредоточили свое внимание на отдельных сторонах

- 4 -

биографии Тютчева⁴, вопросах общественно-политического мировоззрения поэта⁵, установлении критически выверенного текста его стихов⁶ и выяснении судьбы его поэзии, т. е. восприятия ее современниками и последующими литературными поколениями⁷. В особенности важна и неотложна была работа по изучению тютчевского текста, ибо все дореволюционные издания его стихотворений изобиловали разного рода случайными погрешностями и заведомыми искажениями и не отличались должной полнотой. В результате архивных разысканий был значительно расширен поэтический «фонд» Тютчева. За советский период вышло три полных собрания стихотворений Тютчева⁸. Все стихотворное наследие поэта стало достоянием читателя. Сколько-нибудь крупных открытий неизданных тютчевских стихов теперь уже ожидать не приходится. Можно считать в основном окончательно установленным и самый текст стихотворений поэта.

Меньшие результаты достигнуты советским литературоведением в области изучения тютчевской поэтики, языка и стиля его произведений. Известные работы Ю. Н. Тынянова «Вопрос о Тютчеве» и «Пушкин и Тютчев», вошедшие в его книгу «Архаисты и новаторы» (Л., 1929), глава «Пушкин, Тютчев, Лермонтов» в книге Б. М. Эйхенбаума «Мелодика русского лирического стиха» (Пг., 1922) и статья Л. В. Пумпянского «Поэзия Ф. И. Тютчева»⁹, при имеющихся в них отдельных интересных наблюдениях, страдают формализмом.

- 5 -

Существенным тормозом в изучении Тютчева является отсутствие полной библиографии о нем на русском и иностранных языках. Имеющиеся в печати библиографические перечни доведены до 1928 года и содержат значительные пробелы¹⁰.

Из новейших работ о поэте в особенности содержательны: статья Д. Д. Благого «Гениальный русский лирик (Ф. И. Тютчев)»¹¹, подытоживающая все предыдущие работы исследователя над изучением Тютчева, небольшая, приуроченная к 150-летию со дня его рождения статья И. В. Сергиевского «Выдающийся русский поэт»¹² и вступительные статьи Б. Я. Бухштаба ко второму изданию стихотворений Тютчева в большой серии «Библиотека поэта» и Н. Я. Берковского к недавно вышедшему третьему изданию в малой серии той же «Библиотеки».

Немалое внимание уделяли и уделяют Тютчеву зарубежные историки литературы. Во многих работах, появившихся за последние десятилетия, получило широкое распространение формалистическое истолкование творчества Тютчева, данное в статьях Ю. Н. Тынянова. Однако советские литературоведы не могут пройти мимо таких работ, как книга Д. Н. Стремоухова «La poésie et l’idéologie de F. I. Tiouttchev», вышедшая в Париже в 1937 году, глава о Тютчеве и Гейне в исследовании А. Керндля «Studien über Heine in Rußland»¹³ или статья Г. Дудека «Der philosophische und künstlerische Gehalt der Gleichnisformen in F. I. Tjutčevs Poesie»¹⁴. В этих и в некоторых других работах содержатся интересные и свежие наблюдения, собран большой фактический материал и проявлено хорошее знакомство с советской литературой о Тютчеве.

Задачи предлагаемой монографии, обобщающей мои многолетние изыскания в области жизни и творчества Тютчева, достаточно ясно определяются ее названием. В первых трех главах работы творческая деятельность и мировоззрение Тютчева рассматриваются в связи с основными фактами его биографии и историческими событиями русской и европейской общественной жизни его времени. Четвертая и пятая главы посвящены анализу идейного и художественного своеобразия поэтического наследия Тютчева. Шестая глава ставит своей целью ввести читателя в «творческую лабораторию» поэта.

Я считаю своим долгом посвятить этот труд дорогой для меня памяти Н. И. Тютчева. Возглавляя в качестве директора и пожизненного

- 6 -

хранителя Музей-усадьбу «Мураново» имени Ф. И. Тютчева, он всячески содействовал расширению научно-исследовательской работы по изучению жизни и творчества поэта. Его инициативе и непосредственному участию обязана своим возникновением обширная и разветвленная картотека материалов по биографии и творчеству Тютчева, составление которой продолжается и в настоящее время и которая является незаменимым подспорьем для исследователей.

Приношу глубокую благодарность всем, кто так или иначе помогал мне в работе над этой книгой: моим товарищам по Отделу русской классической литературы Института мировой литературы имени А. М. Горького, участвовавшим в обсуждении отдельных глав монографии, Н. М. Гайденкову, А. В. Чичерину, М. П. Штокмару, давшим мне ряд полезных советов, А. В. Храбровицкому, неизменно делившемуся со мной своими библиографическими находками.

- 7 -

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Детство и юность.

1803—1821 годы

Незадолго до Куликовской битвы послан был Дмитрием Донским в Золотую орду «хитрый муж» Захарий Тютчев (Тутчев, Тючев). В переговорах с Мамаем, требовавшим увеличения дани, которую платила ему Москва, Тютчев, несмотря на угрозы хана, бесстрашно отстаивал достоинство московского великого князя. На обратном пути Захарий не побоялся даже разорвать ханскую грамоту, унизительную для Дмитрия, и отослал ее клочки в Орду. Молва о смелом поступке Захария принесла этому московскому дипломату XIV века настолько широкую известность, что под именем «русского посла Захария Тютрина» он стал героем народной сказки «про Мамая безбожного»¹.

Захарий Тютчев является родоначальником Тютчевых². Среди его потомков — служилых дворян Московской Руси — было немало воевод, стольников, стряпчих. За свою службу они получали награды поместьями и «придачею к окладу». В XVIII веке Тютчевы нередко занимали выборные дворянские должности³. Так,

- 8 -

например, брянским уездным предводителем дворянства был одно время секунд-майор Николай Андреевич Тютчев, типичный представитель русского барства эпохи крепостничества. Мемуарные данные рисуют Н. А. Тютчева как человека, отличавшегося, подобно некоторым другим его родичам, «разгулом и произволом, доходившим до неистовства»⁴.

Младший из трех сыновей Н. А. Тютчева от брака с орловской дворянкой Пелагеей Денисовной Панютиной Иван Николаевич обучался в петербургском Греческом корпусе, затем служил в гвардии. Выйдя в отставку в чине поручика, он перешел на гражданскую службу и дослужился до скромного чина надворного советника. В 1798 году он женился на Екатерине Львовне Толстой. В двенадцатилетнем возрасте лишившаяся матери, Е. Л. Толстая была воспитана теткой — графиней А. В. Остерман. Таким образом, И. Н. Тютчев породнился с сановной фамилией Остерманов.

И. Н. Тютчев унаследовал от родителей подмосковное имение Троицкое и большое благоустроенное поместье в Брянском уезде Орловской губернии — село Овстуг с окружающими деревнями, земельными и лесными угодьями. Там 23 ноября 1803 года у И. Н. и Е. Л. Тютчевых родился сын Федор, будущий поэт.

Кроме него, в семье было еще двое детей — старший сын Николай, впоследствии полковник Главного штаба, и дочь Дарья, в замужестве Сушкова⁵, но общим баловнем и любимцем был «Феденька». Он рос, окруженный заботами матери и горячо привязанного к нему дядьки Николая Афанасьевича Хлопова, вольноотпущенного крепостного Татищевых. Хлопов поступил в дом Тютчевых, когда мальчику было четыре года.

Н. А. Хлопов и подобные ему по своему духовному складу дядьки и няньки были глубоко своеобразным явлением русской культуры и быта. Они воплощали в себе то подлинно народное нравственное начало, которое не могло не передаваться наиболее чутким из их питомцев. Не просто рабом, безропотно несущим крепостное ярмо, но «наставником и учителем» Дениса Фонвизина был его «любезный дядька» Шумилов. Сколько тепла и безграничной преданности вложил в свое отношение к Сереже Аксакову старик Евсеич! Хорошо известно, чем была не только для Пушкина, но и для его друзей «голубка дряхлая», «свет Родионовна». Все они — и Шумилов, и Евсеич, и Арина Родионовна — стали к тому же литературными образами, литературными типами.

- 9 -

Воздействие дядьки или няньки на пробуждающееся сознание ребенка нередко оказывалось ярче и значительнее воздействия родных и учителей. «Ни старый мой отец, умный, бывалый, образованный, — рассказывает автор известных „Записок“ Д. Н. Свербеев, — ни моя тетка, весьма пожилая девушка, умная, но безграмотная, управлявшая, однако, всем, не имели на мое детство такого влияния, какое имел на мое первоначальное воспитание мой дядька Варфоломеевич...»⁶.

В одном из своих поздних писем Тютчев, уже шестидесятитрехлетний старик, также вспоминал о своих «страстных отношениях во время оно к давно минувшему Николаю Афанасьевичу»⁷.

Семья Тютчевых была типичной дворянской семьей того времени, в которой модный французский язык уживался со строгим соблюдением отечественных традиций. Бар и домочадцев связывали между собой внешне патриархальные отношения. По словам И. С. Аксакова, И. Н. Тютчев был «человеком рассудительным, с спокойным, здравым взглядом на вещи», отличался «необыкновенным благодушием, мягкостью, редкою чистотою нравов», но «не обладал ни ярким умом, ни талантами». Тот же биограф характеризует мать поэта как «женщину замечательного ума, сухощавого, нервного сложения, с наклонностью к ипохондрии, с фантазией, развитою до болезненности»⁸. Духовно мало походивший на отца, Ф. И. Тютчев унаследовал многие черты внутреннего облика матери.

Раннее детство Тютчева протекало в Овстуге. Мальчик жил в мире фантазии. Для него словно не существовало грани между мечтой и реальной действительностью. И каким непохожим на создание его детского воображения предстал перед ним Овстуг, когда он посетил это место много лет спустя, имея за плечами более половины прожитой жизни! «Старинный садик, 4 больших липы, хорошо известных в округе, довольно хилая аллея шагов во сто длиною и казавшаяся мне неизмеримой, весь прекрасный мир моего детства, столь населенный и столь многообразный, — все это помещается на участке в несколько квадратных сажен...»⁹, — писал он с печальной иронией и невольным сожалением об утраченном. Овстуг был для зрелого Тютчева «как бы призраком его детских грез»¹⁰, «немощным и смутным» призраком «забытого, загадочного счастья».

- 10 -

То, что Тютчев, по собственному признанию, начал впервые чувствовать и мыслить именно в Овстуге, среди русских полей и лесов, имело, несомненно, очень большое значение для его будущего развития как поэта. В часы, когда над землей сгущались весенние сумерки, он любил бродить по молодому лесу возле сельского кладбища и собирать душистые ночные фиалки. В тишине и мраке наступающей ночи их благоухание наполняло его душу «невыразимым чувством таинственности» и погружало в состояние «благоговейной сосредоточенности»¹¹. В этих прогулках зарождалось то обостренное, проникнутое романтикой восприятие природы, которое станет со временем отличительной особенностью тютчевской лирики.

Зимние месяцы — во всяком случае с того времени, когда для детей начались годы учения — Тютчевы проводили в Москве, где у них был собственный дом в Армянском переулке. Сооруженный по проекту знаменитого зодчего М. Ф. Казакова или под его «смотрением» в глубине обширного двора с разными службами, дом этот представлял собой городскую усадьбу, каких немало было в тогдашней Москве¹². Кроме семьи Тютчевых и их домочадцев, здесь обычно проживали многочисленные родственники, приезжавшие в Москву.

Мирный и несколько чинный распорядок жизни тютчевского дома был нарушен Отечественной войной 1812 года. Приближение французов к Москве вынудило Тютчевых покинуть столицу и выехать в Ярославль, где они оставались до конца войны¹³. Троицкое было разграблено неприятелем. Первое лето после изгнания французов из Москвы Тютчевы провели в Овстуге¹⁴.

«Нам никогда не случалось слышать от Тютчева никаких воспоминаний об этой године, — пишет И. С. Аксаков, — но не могла же она не оказать сильного, непосредственного действия на восприимчивую душу девятилетнего мальчика. Напротив, она-то, вероятно, и способствовала, по крайней мере в немалой степени, его преждевременному развитию, — что, впрочем, можно подметить почти во всем детском поколении той эпохи. Не эти ли впечатления

- 11 -

детства как в Тютчеве, так и во всех его сверстниках-поэтах, зажгли ту упорную пламенную любовь к России, которая дышит в их поэзии и которую потом уже никакие житейские обстоятельства не были властны угасить»¹⁵. События грозного года были впоследствии отражены Тютчевым в двух стихотворениях — «Наполеон» (1849—1850) и «Неман» (1853).

Первоначальное образование Феденька Тютчев получил дома. Он обучался истории, географии, арифметике, русскому и иностранным языкам — французскому, немецкому и латинскому. С 1813 года его учителем русского языка, одновременно руководившим и общим воспитанием мальчика, был молодой поэт Семен Егорович Амфитеатров, известный в литературе под фамилией Раича¹⁶. Сын сельского священника, за несколько лет до того окончивший Севскую семинарию, Раич не принял духовного сана, так как мечтал учиться в Московском университете¹⁷. Между Раичем и Тютчевым скоро установились дружеские отношения. «Необыкновенные дарования и страсть к просвещению милого воспитанника изумляли и утешали меня, — вспоминает Раич в автобиографии, — года через три он уже был не учеником, а товарищем моим, — так быстро развивался его любознательный и восприимчивый ум»¹⁸.

Страстный поклонник Державина и Дмитриева, хороший знаток латинской и итальянской классической поэзии, Раич познакомил своего питомца с лучшими произведениями русской и мировой литературы. «С каким удовольствием вспоминаю я о тех сладостных часах, — писал он впоследствии, — когда, бывало, весною и летом, живя в подмосковной, мы вдвоем с Ф. И. выходили из дому, запасались Горацием, Виргилием или кем-нибудь из отечественных писателей, и, усевшись в роще, на холмике, углублялись в чтение и утопали в чистых наслаждениях красотами гениальных произведений Поэзии»¹⁹.

В доме Тютчевых Раич принялся за свой первый большой труд — перевод Вергилиевых «Георгик». Скрывая свою работу от

- 12 -

посторонних, Раич показывал ее только Тютчеву. Выбор его в качестве единственного судьи и советчика был обусловлен полным доверием учителя к вкусу ученика: «Необыкновенно даровитый от природы, он был уже посвящен в таинства Поэзии и сам con amore (с увлечением — К. П.) занимался ею...»²⁰.

К какому времени относятся первые поэтические опыты Тютчева, неизвестно. Летом 1855 года, гуляя с дочерью в окрестностях Овстуга, поэт показал ей рощицу, в которой некогда, будучи ребенком, он похоронил найденную им в траве мертвую горлицу, написав при этом стихотворную эпитафию. Эпизод этот не поддается точному хронологическому приурочению. По словам дочери поэта, передававшей рассказ отца, в похоронах горлицы принимал участие его «menin» — пестун, воспитатель²¹. Это мог быть Хлопов, но мог быть и Раич. Сама эпитафия утрачена. Все же надо думать, что она представляла собой одну из первых поэтических попыток Тютчева.

В состав полного собрания стихов Тютчева входит шестнадцать стихотворений, относящихся к раннему периоду его творчества. Примерно десяти-одиннадцати лет Тютчев написал стихотворное приветствие отцу ко дню его рождения. Юный поэт в полном соответствии с идейно-художественными принципами сентиментализма воспевает «нежнейшего мужа, отца-благотворителя», окруженного любовью «детей и подданных», и в заключение сравнивает его с «солнцем», оживляющим своей «улыбкой» цветы.

Рассказывая в автобиографии о своем даровитом ученике, Раич впоследствии писал: «... по тринадцатому году он переводил уже оды Горация с замечательным успехом»²². «По тринадцатому году» — это значит в 1815—1816 годах. Тютчевских «переводов» од Горация этого времени не сохранилось, но среди ранних стихотворений поэта имеется одно, в котором можно усматривать подражание латинскому классику. Это стихотворение — «На новый 1816 год».

Раич был не единственным наставником Тютчева в стихотворстве. В 1816 или 1817 году он начал посещать в качестве вольнослушателя лекции известного тогда поэта, критика и профессора Московского университета А. Ф. Мерзлякова, читавшего курс теории словесности²³. Помимо лекций, Мерзляков занимался со своими

- 13 -

учениками и разбором их собственных сочинений. По-видимому, Тютчев уже тогда обратил на себя его внимание.

В письме Мерзлякова к одному из его корреспондентов от 3 июля 1817 года встречается следующее упоминание о нем: «Тутчев в деревне. Маленькая моя академия расстроилась. Пьесы его также не читаны и по той же причине лежат у меня до будущего своего воскресения»²⁴. Через несколько месяцев, 22 февраля 1818 года, одно из стихотворений Тютчева было прочитано самим Мерзляковым в Обществе любителей российской словесности. Неделю спустя, 30 марта, Общество почтило четырнадцатилетнего юношу званием сотрудника²⁵. В протоколах Общества стихотворение Тютчева названо «Вельможа (Подражание Горацию)». Стихотворения под таким заглавием среди дошедших до нас стихов поэта нет. Однако имеются веские данные к тому, чтобы отождествлять стихи, прочитанные в Обществе любителей российской словесности, со стихотворением «На новый 1816 год»: более половины его (четыре строфы из семи) занимает обличение жестокосердого и развращенного вельможи.

Стихотворение написано под заметным воздействием книжных впечатлений. Первая строка «Уже великое небесное светило» невольно приводит на память начало ломоносовского «Утреннего размышления о божием величестве»: «Уже полдневное светило». Образ спускающегося на землю нового года варьирует зачины двух новогодних од Державина (1781 и 1798 годов)²⁶. К одам Державина в известной степени восходят и обличительные строфы о вельможе-злодее. Тема вельможи открывается обращением: «А ты, сын роскоши...», дословно перенесенным из державинской оды «На смерть князя Мещерского» («Сын роскоши, прохлад и нег»). В стихе «Как капля в океан, он в вечность погрузился» (речь идет о прошедшем годе) столь же дословное заимствование из стихотворения Карамзина «Поэзия»: «Столетия текли и в вечность погружались». Риторический вопрос: «Что может избежать от гнева Крона злого?» напоминает такой же вопрос в «Оде на всерадостнейшее коронование... Александра I» Мерзлякова: «Что может Крона гнев строптив?». Слова «Покроет плоть твою... червей кипящий рой» заимствованы с небольшой перестановкой из «Оды на разрушение Вавилона» того же Мерзлякова: «Покров — кипящий рой червей». Мотив мести мертвецов своему мучителю перекликается (правда, в сильно сгущенных тонах) со сходными строками

- 14 -

из философской элегии Гнедича «Общежитие». Подобные сопоставления, вероятно, можно было бы умножить. Повторение того, о чем до него уже писали русские поэты, подсказывало двенадцатилетнему Тютчеву готовые поэтические формулы и сочетания слов. Однако, прибегая к таким заимствованиям, очень естественным и понятным у начинающего поэта, Тютчев сумел проявить в своей оде и некоторую творческую самостоятельность. Так, например, фраза Карамзина: «Столетия текли и в вечность погружались» менее выразительна, чем строка юноши Тютчева о минувшем годе: «Как капля в океан, он в вечность погрузился». Мысль о ничтожности одного года перед безмерностью вечности в данном случае не находит соответствия у Карамзина.

С одами Горация тютчевское стихотворение роднит тема всеистребляющего времени. И нельзя не признать такие стихи, как «Века рождаются и исчезают снова, || одно столетие стирается другим» или «Пустынный ветр свистит в руинах Вавилона», несомненными удачами молодого поэта.

Через год с небольшим после первого литературного успеха Тютчева, 8 марта 1819 года, в Обществе любителей российской словесности было прочитано другое его стихотворение — «Послание Горация к Меценату, в котором приглашает его к сельскому обеду». Это большое стихотворение — вариация на тему 29-й оды Горация из третьей книги «Од». Заглавие придумано Тютчевым.

Если знакомством с лирикой Горация Тютчев и был непосредственно обязан Раичу, то, подражая латинскому поэту, он разделял увлечение его творчеством, присущее многим русским поэтам конца XVIII — начала XIX века. В это время «горацианство» становится сродни «анакреонтике». Гораций воспринимается прежде всего как певец личной свободы, благоразумной умеренности, скромных житейских благ, любви и дружбы, обретаемых вдали от дел государственных, в «хижине убогой», «под кровом сельского Пената». Горацием вдохновляются Державин и в особенности его друг Капнист²⁷.

В «Послании Горация к Меценату» Тютчев довольно далеко отступает от своего литературного источника. Русский текст значительно пространнее латинского (97 строк вместо 64). Тютчев не сохраняет ни строфического построения, ни метра подлинника: алкеевы строфы Горация переложены у него вольным, свободно рифмованным ямбом. При наличии некоторой словесной архаики («возженны», «крины», «лиют», «велелепные столпы», «храмины позлащенны»), — наследия одической поэзии XVIII века, — послание обнаруживает заметное тяготение к сентиментально-романтическому

- 15 -

стилю. Почтительно-торжественное обращение Горация к Меценату: «Царей тирренских отпрыск» («Tyrrhena regum progenies») заменено эмоционально окрашенными эпитетами: «желанный гость, краса моя и радость». На протяжении послания Тютчев неоднократно прибегает к обращению, каждый раз наделяя Мецената новыми качествами: «Муж правоты, народа покровитель, || отчизны верный сын и строгий друг царев, || питомец счастливый кастальских чистых дев», «Фемиды жрец, защитник беззащитных». Свой дом Гораций у Тютчева называет «смиренной обителью». Скупые строки Горация о пастухе, который вместе со своим стадом ищет убежища от зноя в роще «косматого Сильвана», служат Тютчеву поводом для изображения типично сентиментального пейзажа:

В священной рощице Сильвана,
Где мгла таинственна с прохладою слиянна,
Где брезжит сквозь листов дрожащий, тихий свет,
Игривый ручеек едва-едва течет
И шепчет в сумраке с прибрежной осокою;
Здесь в знойные часы, пред рощею густою,
Спит стадо и пастух под сению прохлад,
И в розовых кустах зефиры легки спят.

Свое переложение оды Горация Тютчев заканчивает в духе дружеских посланий, распространенных в русской литературе того времени; при этом вполне конкретные эгейские бурные воды заменяются метафорическим жизненным морем:

Отчизны мирныя покрытый небесами,
Не буду я богов обременять мольбами;
Но дружба и любовь, среди житейских волн,
Безбедно приведут в пристанище мой челн.

В этом юношеском стихотворении Тютчев развивает мысли и образы, которые будут волновать его впоследствии. Такова мысль об ограниченности человеческого познания, неспособного подняться за пределы «земного круга». Гораций говорит о мудрости богов, закрывших от человека будущее. Тютчев придает этому рассуждению романтическую окраску:

Как! прах земной объять небесное посмеет?
Дерзнет ли разорвать таинственный покров?
Быстрейший самый ум, смутясь, оцепенеет,
И буйный сей мудрец — посмешище богов!
Мы можем, странствуя в тернистой сей пустыне,
Сорвать один цветок, ловить летящий миг;
Грядущее не нам — судьбине;
Так предадим его на произвол благих!

- 16 -

Много своего вносит Тютчев в горациеву аллегорию времени — реки. У Горация река показана в двух состояниях: тихого течения и буйного разлива. В первом случае она мирно несет свои воды в море. У Тютчева эти воды становятся «сапфирными» и покрываются «сребром зыбей», в которых преломляет свои лучи «свет солнца золотой». Этой красочной живописи поэт учился у Державина. В картине бурной реки Тютчев опускает реалии подлинника — выкорчеванные деревья, смытые с берега камни и жилища, но ему удается достигнуть звуковой изобразительности, предвещающей в нем будущего певца «стихийных споров»:

Но час — и вдруг нависших бурь громады
Извергли дождь из черных недр:
Поток возвысился, ревет, расторг преграды,
И роет волны ярый ветр!..²⁸

Вообще в «Послании Горация к Меценату», по сравнению с одой «На 1816 год» и с незначительными мелочами периода своего раннего творчества («Всесилен я и вместе слаб...», мадригал «Двум друзьям»), Тютчев сделал заметный шаг вперед на пути овладения стихотворной техникой. Его творческий рост получил должное признание: Общество любителей российской словесности постановило напечатать стихи своего юного сотрудника. Появление послания на страницах «Трудов» Общества было настоящим праздником для всего семейства Тютчевых²⁹.

1819-й год ознаменован в жизни Тютчева не только этим событием. Осенью того же года он был принят в Московский университет.

В прошении, поданном 29 сентября 1819 года в Правление Московского университета, Тютчев писал, что в течение двух лет он уже посещал «в сем университете профессорские лекции» в качестве вольнослушателя. Если считать, что Тютчев имеет в виду два академических года, то, следовательно, посещать университет он начал с осени 1817 года³⁰. В таком случае, очевидно, имеется в виду систематическое посещение университетского курса, ибо слушать лекции Мерзлякова он начал раньше.

Д. Н. Свербеев, учившийся в Московском университете в 1814—1817 годах, рассказывая о тогдашней студенческой среде, выделяет

- 17 -

в ней группу вольнослушателей-«аристократиков»: «Отцы ли их гнушались для них студенчеством, или сами они опасались срезаться на экзаменах, но большая часть этих полубаричей, не делаясь студентами, пользовались слушанием лекций ввиду того, чтобы выдержать так называемый „комитетский экзамен” на право производства в чин VIII класса...». Свербеев иронически называет Тютчева «юнейшим из всех студентов-аристократиков»³¹.

Прошение Тютчева о приеме его в университет показывает, что ни он, ни его отец не «гнушались» студенчеством и не искали более легких путей для получения необходимого аттестата.

Через месяц после подачи Тютчевым прошения «ординарный профессор красноречия и поэзии» А. Ф. Мерзляков и «экстраординарный профессор математики» Т. И. Перелогов экзаменовали его по русскому, латинскому, немецкому и французскому языкам, истории, географии и арифметике и нашли «способным к слушанию профессорских в университете лекций»³². 6 ноября 1819 года Тютчев был зачислен в состав своекоштных студентов университета.

Лекции в университете читались ежедневно, кроме воскресных и праздничных дней. Утренние лекции начинались в 8 часов и продолжались до 12, а дневные начинались в 2 часа и кончались в 6 часов. Это не значит, однако, что каждый студент был обязан просиживать на университетской скамье по восемь часов в день. Программа лекций состояла как из основных курсов, так и из дополнительных, среди которых студент имел право выбора. По зачислении в университет каждый студент являлся к ректору и получал от него табель, в которую тут же записывались фамилии профессоров, чьи лекции ему предстояло слушать. Табель, выданная Тютчеву, не сохранилась, а потому мы не можем представить в полном объеме круг предметов, изучавшихся им в университете. Известно, что он слушал курс всеобщей истории у Н. Е. Черепанова, статистики главнейших европейских государств у И. А. Гейма, латинской словесности у И. И. Давыдова (читавший с большим успехом курс Р. Ф. Тимковский умер в начале 1820 года), славянского языка у М. Г. Гаврилова, теории поэзии и истории русской словесности у А. Ф. Мерзлякова, археологии и теории изящных искусств у М. Т. Каченовского. Кроме того, он посещал лекции профессора Х. Шлецера, читавшего на нравственно-политическом отделении политическую экономию, естественное и гражданское право. Надо думать, что Тютчев в университете продолжал изучение иностранных языков. Французскому языку и французской словесности он еще до поступления в университет обучался у жившего

Дата добавления: 2015-10-28