Глава восемнадцатая. Мы впятером один за другим попрыгали в пикап, и Хлоп повел машину на предельной

Мы впятером один за другим попрыгали в пикап, и Хлоп повел машину на предельной скорости к ветхому заброшенному «паккарду». Пикап несся по бездорожью, напрямик, с безумной быстротой, и раза два я был уверен, что мы вот-вот перевернемся вверх колесами.

Хлоп тормознул с полного хода, на скрипящих тормозах машину протащило несколько метров, и она остановилась у самого «паккарда». Мы быстро выскочили и замерли...

Она Вот-Вот Вернётся сидел на переднем сидении с закрытыми глазами. Его закоченевшие руки сжимали ржавую баранку руля, словно в смертном сне он повел, наконец, машину на поиски любимой. Его верная собачья свита сгинула. Он был один, всеми покинутый, в своем разбитом, с выбитыми стеклами старом «паккарде».

Но, подойдя поближе, мы увидели, что это не совсем так. Маленькая собачка, крохотный черный щенок сидел на коленях Она Вот-Вот Вернётся, тоненько скулил и отрывисто повизгивал. Когда испуганный песик заметил нас, он не попытался убежать или спрятаться. Он встал на лапки неуклюже, но храбро, и слабенько, жалко зарычал, пытаясь защитить любимого хозяина.

Мягко и бережно Хлоп поднял храброго малютку-стража. Щенок ухватил зубами пальцы Хлопа, но не нашел в себе смелости действительно укусить его и через секунду тихонько повизгивал, положив мордашку на широкое плечо Хлопа.

Тихо Хлоп спросил у Большого Джо Древесного Листа:

– Что здесь произошло?

– Это было... Это было чудовищно! – сказал Большой Джо. Он мучительно искал нужные слова. – Она Вот-Вот Вернётся вместе со своими собаками сидел у шоссе и ждал, как обычно. И тут подъехала полицейская машина, из нее вышел полицейский и приказал старику подойти.

Щенок, прижавшись к плечу Хлопа, успокоился. Нежно его поглаживая, Хлоп спросил:

– Полицейского звали Рафферти?

Большой Джо нахмурился.

– Он самый.

Казалось, Хлоп, словно свидетель, знает все, что произошло.

– И собаки пошли с ним.

– Да. Они потянулись за бедным стариком, и все пересекли границу резервации. И когда они отошли от линии на порядочное расстояние, этот тип, Рафферти, выхватил из машины автоматический пистолет и начал поливать собак свинцом, точно рехнулся. – Большой Джо с трудом перевел дыхание и облизнул губы. – Часть стаи он перебил на месте, а другие, раненые, убежали. Все, кроме этого малыша. Она Вот-Вот Вернётся держал его на руках. И я так думаю, когда он увидел, что остальным псам ничем уже не может помочь, он ушел к себе на холм со щенком в руках, чтобы спасти хоть этого.

Большой Джо остановился, голос его осекся. Казалось, он сейчас зарыдает. Лавкин сказал бесстрастно:

– Он держал собак без разрешения. За пределами резервации они считаются бродячими, дикими собаками, и могут быть уничтожены по закону.

Почесав у притихшего черного щенка за ухом, Хлоп поглядел в землю и сказал спокойно:

– Конечно, конечно. – Потом взглянул на Она Вот-Вот Вернётся и добавил: – Интересно, только по закону ли убивать старика, растоптав его душу?

В тот же день началась подготовка к похоронам Она Вот-Вот Вернётся. Мы забрали его тело в Местечко. Приехал молодой врач из Бюро, чтобы освидетельствовать тело. Он написал на официальном бланке, что «смерть последовала от естественных причин в результате обширного приступа коронарных сосудов».

– Ну и имечко, – пробормотал он, торопливо заполняя свидетельство о смерти.

Поскольку Она Вот-Вот Вернётся никогда не проявлял интереса к новым религиям и ни разу не переступил порога церкви, решили его хоронить по древним обычаям.

Из пещеры в горах, где он обычно обитал, привезли Одноногого Танцора – племенного знахаря.

Уже вся резервация знала о смерти старика. Люди шли со всех сторон. Они собирались, торжественные н печальные, вокруг Местечка, чтобы проводить Она Вот-Вот Вернётся в его последний земной путь. Энн и Тони Глядящий Олень пришли одними из первых. Они старались как-то помочь, но что они могли сделать... Энн взяла из рук Хлопа черного песика и пообещала заботиться о нем, покуда Лоуинна вернётся из больницы. Старый Одноногий Танцор в кожаных штанах, голый по пояс, размалеванный желтой и красной краской, с перьями в волосах, тщательно и туго запеленал мертвое тело в бычью шкуру. А потом обратился ко всем нам по-пайутски:

– Много лет назад этот человек говорил мне: «Я желаю, чтобы тело мое было предано огню, и дух мой, свободный и легкий, улетел как дым, в который я превращусь». Он желал этой свободы, чтобы в темных потусторонних мирах продолжить поиски юной девушки, которую он любил. Желание его будет исполнено. – Старый знахарь помолчал. – И в его простой, долгой, как жизнь, любви ко всему сущему он был чист. Поэтому я говорю, что предание огню должно произойти близ чистых голубых вод. Если хоть один из вас может сказать, что покойный чем-то запятнал себя, пусть скажет.

Никто из людей, столпившихся вокруг Местечка, не раскрыл рта и потому поступили, как сказал знахарь.

Быть похороненным близ чистых голубых вод – высокая честь. Она Вот-Вот Вернётся заслужил упокоя в самом святом месте, потому что никогда не причинил никому зла, никогда не сделал ничего дурного. Даже славным военным вождям, которые по необходимости причиняли кому-то вред, в былые времена был закрыт путь к этому самому святому месту на земле.

Вот так и вышло, что беднейшему из пайутов предстояли похороны с величайшими почестями. И вот уже все обитатели резервации, несколько сотен индейцев, собрались у Местечка, чтобы отправиться с Она Вот-Вот Вернётся к святым, голубым водам.

На машинах, верхом, пешком, длинная медленная процессия двинулась в горы. Потом пришлось бросить машины. Хлоп, я и еще несколько человек несли на большой доске тело покойного. Мы карабкались по горам, шли по лесистым склонам, вышли из лесу на открытую вершину, а потом спустились к голубому, как кусок сапфира, озеру – нашему самому святому храму с тон поры, как существует память человеческая.

Мы проходили длинной неспешной чередой над изумительно чистой озерной гладью к месту погребального костра.

Как ни противно мне было, но я ничего не мог с собой поделать и взглянул на противоположный берег. Его недавно отобрали у нас и превратили в национальный парк, место для туристов и любителей пикников. Берег там был замусорен консервными жестянками, бутылками, газетами, бумажными тарелками.

– Мерзавцы, мерзавцы! – пробормотал я.

Хлоп, шедший рядом, прошептал:

– Не думай о6 этом.

– Катись ты со своими советами! – послал я его шепотом, чтобы не нарушить траурной тишины. – Не хватало только, чтобы сейчас выскочил какой-нибудь турист и стал наяривать рок-н-ролл на своем транзисторе!

– Слушай! – прошептал он свирепо. – Ведь это я повинен в его смерти! – И вдруг впервые в жизни я услышал, как дрогнул голос Хлопа. – Не мотай ты еще мне душу этими консервными банками и бутылками!

– Ладно, извини.

Осторожно, бережно мы опустили тело Она Вот-Вот Вернётся на большую поленницу, из которой во все стороны торчали щепки – они должны были направлять дым н огонь во все стороны, чтобы дух его был волен лететь куда ему угодно.

Медленно тянулась людская череда мимо Она Вот-Вот Вернётся, и каждый клал с ним рядом свой последний дар, снаряжая старика для долгого путешествия в потусторонний мир. Многие дарили одежду, еду и воду. Хлоп, Лобо и я скинулись и втроем купили отрез красивой красной материи – именно за такой тридцать лет назад отправилась в город его жена и не вернулась обратно. Мы подумали, что если он найдет ее в мире духов, материя им сгодится – наконец-то жена сошьет старику обещанную красную рубашку. Нежно, заботливо Хлоп положил кусок ткани у тела старика.

А тем временем Одноногий Танцор умолял богов принять Она Вот-Вот Вернется и помочь ему отыскать дух возлюбленной. Древний знахарь не просто механически совершал хорошо отработанный ритуал. Он вкладывал душу в свои слова, он истово взывал ко всем божествам, с просьбой облегчить путешествие покойного. Особо он обращался к великим богам земли, воды и огня.

Одноногий Танцор последним возложил свой дар – изумительно красиво сделанный лук с тонкой изящной резьбой и три прелестно оперенных и раскрашенных стрелы.

И вот наконец мы все застыли в молчаливом кругу. Одноногий Танцор взял два камня, высек искры на сухой мох и подложил горящий пучок мха под сложенную из сухих дров поленницу – последнее место отдохновения Она Вот-Вот Вернётся.

На миг я отчетливо увидел лицо Одноногого Танцора, освещенное огнем. В глазах его стояли слезы, и тут я внезапно осознал прекрасную, но печальную истину: ведь оба старика – мертвый и тот, что сейчас разжигал погребальный костер, – когда-то были мальчишками, вместе играли и дружили друг с другом.

С треском взметнулись языки пламени. Одноногий Танцор начал отпевание. Ему следовали все собравшиеся. Любой другой язык был бы неуместен при отпевании дорогого нам человека, который на чужом языке знал ровно пять слов.

И, как заведено издревле, каждый твердил одно только слово, наиболее полно и любовно выражающее лучшее качество усопшего.

Я слышал, как две ветхие старухи повторяли: «брат». С удивлением услышал я, как многие молодые люди причитали «дядя, дядя». Она Вот-Вот Вернётся имел, оказывается, больше родственников, чем я предполагал. Но что еще более удивительно, многие повторяли: «мудрец, мудрец». Как мог быть мудрецом человек, произнесший за свою жизнь так мало слов?

Некоторые распевали: «чудесный, чудесный». А Хлоп и Лобо повторяли то же, что и я: «друг».

Языки пламени полезли выше и охватили тело простого неприметного человека, который, оказывается, значил так много для многих. И когда дым и огонь. клубившиеся рядом с прозрачной водой, начали постепенно выцветать и исчезать в ослепительно синем небе, Она Вот-Вот Вернётся уже обрел вожделенную свободу, чтобы продолжить поиски своей возлюбленной в потусторонних мирах.

Дата добавления: 2015-10-24