Глава семнадцатая. Было что-то почти библейское в чудовищно жестоких и в то же время поэтических словах и

Было что-то почти библейское в чудовищно жестоких и в то же время поэтических словах и фразах документа об отлучении. Этот текст шлифовался бесчисленными, ушедшими в небытие поколениями пайутов, и постепенно отлился в проклятье, полностью перечеркивающее человеческую душу и тело. Большинство из нас никогда прежде не слышало подобных слов, таких безгранично злых и страшных. Даже имя Орла Хлопающего Крыльями более не существовало.

Мрачная тишина нависла в Местечке. Хлоп взглянул на меня, чуть улыбаясь, – очевидно, он читал мои мысли.

– Ну, а ты можешь выговорить? – спросил он наконец.

– Что?

– Можешь ты выговорить мое имя?

– Еще бы!

И все же теперь я осознал, как никогда ясно, что колдовская сила традиций или религии, или других подобных штук может даже незаметно для человека подействовать на его психику.

После того как прозвучали слова угрюмого пугающего документа, произвести первый раз имя Хлопа оказалось ничуть не легче, чем прыгнуть в ледяную воду.

– Запросто! – сказал я сердито. – Хлоп! Орел Хлопающий Крыльями! Всякое колдовское дерьмо на меня не действует.

– И на меня тоже, будь они неладны! – прогрохотал Лобо. хотя почти гипнотические слова и на него нагнали тоскливый страх.

Раненый Медведь мистер Смит сказал спокойно:

– Нет, к таким проклятьям нельзя остаться равнодушным. – И он медленно потер щеку.

Дик утвердительно кивнул:

– Да уж, черт возьми, – за этими словами десять тысяч лет изучения человеческой психологии. Меня аж до сердца проняло, хоть это вовсе не мне адресовано!

– Надо же, – с горечью сказал Пит Стой В Сторонке, – прямо так взяли и накарябали эту чертовщину на кроличьей шкурке! Да, жалко, Хлоп, жалко...

– Ну уж коль на то пошло, – сказал Хлоп, – так кролику пришлось хуже, чем мне.

– Не вижу ничего смешного, – проворчал Лавкин. – Я ведь тебе уже рассказывал, как это бывало в минувшие времена. Получив извещение об отлучении, храбрец шел прямиком в горы. Там он или погибал в бою с врагами племени, или же кончал жизнь самоубийством.

– А я тебе говорил еще раньше, – сказал Хлоп, наливая себе виски недрогнувшей рукой, – что те времена миновали. Накласть я хотел на ихнее отлучение. Единственный способ самоубийства, который я предпочел бы, – это или напиться вусмерть, или налюбиться с бабой до полного издыхания, или то и другое одновременно!

– А как насчет смерти в бою с врагами племени? – проворчал Лобо. Сдается мне, что наши злейшие враги сидят в нашем бессловесном трусливеньком совете племени.

Хлоп поднял свой стакан и взглянул на Лобо.

– За тебя, здоровенный подонок, – сказал он тепло. Он осушил стакан и добавил: – Кажется, сто лет назад сидели мы здесь, и я пытался растолковать вам цели нашего движения. Но, сдается мне, в конце концов вы ухватили суть.

– Верно! – просиял Лобо.

– Минутку, Хлоп, – сказал Раненый Медведь. – Может быть, ты отлит из железа, и потому проклятие на тебя нисколечко не действует. Однако давайте взглянем на дело практически. Если ты не уберешься отсюда сам, племполиция не сегодня-завтра выкинет тебя из резервации.

– Что? – сказал я недоверчиво. – Куда же, черт их задери, деваться Хлопу?!

Раненый Медведь тяжко вздохнул и пожал плечами – он не знал ответа. Послышался звук мотора пикапа – машина подъехала к Местечку. Вошел Большой Джо Древесный Лист.

– Алло, Хлоп! – сказал он. – Я только что вернулся из Феникса и скажу вам, ребята, что сейчас индеец с риском для жизни может показаться на городской улице!

– Это еще почему? – нахмурился Лавкин.

– А потому, что украли поезд и сорвали им их чертово родео, вот почему! – Большой Джо обратился к Хлопу. – Догадываюсь, что это твоих рук дело.

– Ага.

– Ну что ж, молодчага! Пришло время напомнить этим подонкам, что мы еще живы!

Хлоп взглянул на него с интересом.

– Никогда не подозревал в тебе такого боевого задора, Джо!

– Потому что раньше во мне его не было, – сказал Большой Джо. –Они закопали нас вместе с семьями в пустыне, смотрят на нас как на помои. У них даже ума не хватает понять смысл похищения этих жалких вагонишек.

Большой Джо купил у Лавкина сахар н кофе и, уходя, еще раз обратился к Хлопу:

– Говорят, мы могли бы удержать поезд, если бы не сдрейфили Серебряный Доллар и совет.

– Это верно, – сказал Раненый Медведь. – Была такая возможность.

– Эх, дьявольщина! – Большой Джо покачал головой. – Было б им хорошим уроком! Выходит, даже простые ребята, вроде нас, могут делать большие дела... Ну, ладно, счастливо вам... – И Большой Джо ушел.

Хлоп подлил всем, докончив бутылку.

– Теперь выпьем за то, что сейчас сказал Большой Джо Древесный Лист. – Он поднял стакан. – От таких слов зависит судьба революции.

Мы выпили за это, а до Лобо опять не дошло. Он спросил, мучительно недоумевая:

– Ну, почему, Хлоп?

– Потому что Джо прежде не был с нами – всегда держался в сторонке, наблюдал. Но если мы смогли и такого расшевелить, тогда, глядишь, мы сможем раскачать и разбудить всех Больших Джо Древесных Листов, белых и индейцев по всей стране.

– Ого! – Лобо даже просветлел, уразумев.

– И наш следующий шаг, – сказал Хлоп задумчиво, – уж действительно всех расшевелит.

– О Господи! – пробормотал Лавкин. – Может, передохнем немного?

Никто не обратил внимания на его слова.

– Что намечается? – спросил я Хлопа.

– Не знаю. – Хлоп встал и потянулся. – Надо отоспаться.

– Пойду домой и еще почитаю, – сказал Раненый Медведь мистер Смит. – Может, что-нибудь отыщу.

– Если верить этой кроличьей шкурке, – сказал Билл Куцый Конь, – то ты, Хлоп, просто не существуешь. Но для меня ты жив-здоров, и мой пикап к твоим услугам. – Он приумолк и взглянул на Лавкина. – Вот только беда, бензин кончился.

Лавкин глубоко и горестно вздохнул.

– Ладно уж, заправься еще разок.

Хлоп положил ему руку на плечо.

– Лавкин, – сказал он торжественно, – нравится тебе это или нет, а ты становишься великим революционным деятелем.

На следующее утро я встал, впервые за несколько дней чувствуя себя по-настоящему отдохнувшим. Накануне я не слишком перепился, и на этот раз спал долго. Потом я вспомнил, что Хлоп проклят, и на душе у меня стало кисло.

Когда я умывался у колодца, подошла Энн с ведром.

– Привет, – бросил я равнодушно, вытирая лицо.

Она взглянула так, словно намеревалась своими горящими глазами испарить остатки воды с моего лица. Но она позволила взять у нее из рук ведро, и я подставил его под струю воды.

Когда ведро наполнилось, она сказала бесстрастно:

– Хлопа прокляли и отлучили.

– Знаю.

На миг она заколебалась.

– А жаль.

– Тебе жаль?

– Да, мне действительно жалко, потому что... – она подбирала слова, – неважно, какой он человек, но ужасно, когда происходят такие вещи.

– Ничего, он держится стойко.

– Возможно. Но это только видимость. – Ведро было полнехонько, но она не торопилась взять его. – Дедушка Остановись Бегущий объяснил мне, что значит быть проклятым и изгнанным.

– Ты имеешь в виду всю эту собачью чушь насчет...

Она выразительно взглянула на меня. Я поправился:

– Извини. Ты имеешь в виду все эти разговоры насчет того, что изгнанныйиз племени обязан найти смерть в бою или покончить с собой?

Она кивнула головой.

– Да.

– Не беспокойся, Энн. Хлоп слишком любит жизнь. Ему и в голову не придет порешить себя.

– Хорошо, – тон ее был заметно мягче, чем прежде, когда она говорила о Хлопе. – Но дедушка объяснил нам, что проклятье таит в себе ужасную силу. Оно испепелит душу Орла Хлопающего Крыльями, каким бы он ни был стойким и толстокожим.

Я было брякнул «хреновина», но, взглянув на ее хорошенькое и такое теперь встревоженное личико, сказал с нежностью:

– Славно, что ты так о нем заботишься. Он ведь часто о тебе думает.

Она взглянула удивленно:

– Он? Обо мне?

– Именно. Он тебя считает сильной духом.

Она была явно польщена, но тут же лицо ее снова помрачнело.

– Вы с Хлопом украли поезд, вы сделали посмешище из нашего племени, из всех индейцев!

– А я слыхал, что люди в Фениксе не больно-то смеются по этому поводу.

– Ах, Одиннадцать, – сказала она с неожиданной, неподдельной печалью. – Если бы такие сильные от природы люди, как Хлоп и ты, занялись настоящим делом! Если бы вы обратились к религии!

– Вроде твоего братца? – спросил я запальчиво.

Но она пропустила мимо ушей мой выпад.

– Или если бы вы всерьез занялись своим образованием! Вот где главный, волшебный ключ к решению всех проблем индейцев, негров и даже бедных белых!

– Что верно – то верно, – сказал я. – Но ведь этот ключ сам с неба не упадет. А способ Хлопа называется «привлечение внимания».

– Это то, что пытаются сделать негры, – сказала она, – и за это в них стреляют!

Я пожал плечами:

– Рассчитанный риск. Они, черт возьми, сумели привлечь к себе внимание.

Она не только не отчитала меня за словечко «чертовски», но впервые я услышал, как она тоже выругалась. Она выхватила у меня из рук ведро с водой и закричала:

– Неужели ты не понимаешь?! Я терпеть не могу насилия! Это так глупо! И вы сами можете пострадать от насилия! Черт бы вас побрал!

Она круто повернулась и сердито зашагала к дому. Ведро раскачивалось, вода плескалась во все стороны.

– Насилие – это злоба, – крикнул я ей вслед. – А ты сама кипишь от злобы.

Но она уже входила в дом и захлопнула за собой дверь.

Я постоял еще у колонки, стараясь досчитать сквозь стиснутые зубы до десяти, и тут в пикапе Билла Куцего Коня подкатил Хлоп.

– Ты что-то не в себе, парень? – спросил он.

– Нет, ничего, – проворчал я.

– Ну-ну, – сказал Хлоп и взглянул на дом Глядящего Оленя. Мы отправились к Местечку.

Лавкин налил себе и нам кофе.

Вошел Лобо, похожий на большого сонного медведя. Лавкин налил н ему чашку.

Не прошло и минуты, как с треском отворилась дверь, и Большой Джо Древесный Лист ворвался в Местечко. На лице – боль и смятение.

– Какая еще дьявольщина стряслась? – спросил Хлоп.

Большой Джо беззвучно пошевелил губами и, наконец, из него вырвалось криком:

– Он мертвый! Да-да, я так думаю...

– Кто? – Хлоп шагнул к Большому Джо.

– Похоже, что его убили. Но за что, кто мог?..

– Кого убили!? – Хлоп крепко сжал руку Большого Джо, чтобы тот успокоился.

– Беднягу Старика Она Вот-Вот Вернётся!

Дата добавления: 2015-10-24