Глава четырнадцатая. На следующий день Лоуинну забрали в больницу

На следующий день Лоуинну забрали в больницу. Хлоп и Лобо ночевали у меня, на полу, подстелив старое одеяло, доставшееся мне из армейских излишков, а я – на раскладушке. Проснулись мы довольно поздно. Хлоп, хмурый с похмелья, оглядел изнутри мой товарный вагон.

– Проклятье, – пробурчал он.

– Ты о чем? – спросил я.

– Да все о нашем следующем гигантском революционном рывке. Вот-вот идея прояснится.

Мы вышли на улицу, где Энн Глядящий Олень со своим братцем-святошей развешивали белье, а старый Остановись Бегущий сидел в тени, с неудовольствием уставясь в пространство. Энн и Тони почти не удостоили нас вниманием, но Остановись Бегущий обратился к Хлопу по-пайутски:

– Запомни мои слова, Орел Хлопающий Крыльями, когда ты пойдешь воевать, я поскачу рядом с тобой.

Мы проехали по холмам к жилищу Хлопа, чтобы задать корму и напоить Водородку. Он куснул Хлопа за плечо, когда тот задавал ему корм. Хлоп немедленно стукнул его кулаком по носу. Таким образом они оба выразили взаимную привязанность.

Впервые мы услышали о Лоуинне в Местечке. Когда мы приехали туда, там, помимо мистера Лавкина, было еще с полдюжины человек. Мы принялись рассказывать им, почему Майк Лайон больше не сердится на нас, но тут вошел Люк Волк. Вид у него был пришибленный.

– Что с тобой? – спросил Хлоп.

Люк пожал плечами, стараясь казаться спокойным.

– Лоуинна.

– Что с ней? – нахмурился Хлоп.

– Ее увезли в больницу для индейцев в резервации у Соленой реки. – Он прокашлялся. – Была медсестра, сказала, что Лоуинне стало хуже, но волноваться нечего. Она считает, что положение не очень тяжелое.

– Ну что ж, – сказал мистер Лавкин. – У них там прекрасный уход за больными.

– Так что же тебя беспокоит? – тихо спросил Хлоп.

– Сам не знаю точно. До свистульки, которую ты ей вырезал, даже не дотрагивается. В общем, обессилела вконец. Мать поехала с ней. А вы, ребята, все-таки приходите попозднее. Посмотрим шоу по телевизору.

– Может, лучше не стоит? – сказал мистер Лавкин.

– Ни черта, мне народ не помешает, – Люк слабо улыбнулся. – Ну, до скорого.

Когда Люк ушел, Дик сказал мистеру Лавкину:

– Хорошо, что ты его подбодрил.

– Насчет больницы? Но, честно-то говоря, это не самая лучшая из больниц.

– Вшивая, вонючая старая казарма, – прорычал Хлоп.

– Зато девчонку вылечат, – сказал мистер Лавкин.

– Дай-то бог, – мрачно, как бы про себя, проговорил Хлоп.

Увидев Хлопа в столь подавленном состоянии, Лавкин предложил:

– Как насчет бутылки полукрепкого на дорогу?

– Ну ее, – Хлоп выглядел озабоченным, – дай лучше кофе.

Этот поразительный ответ ошеломил всю честную компанию. Наступило гробовое молчание, которое продолжалось все время, пока мистер Лавкин наливал кофе каждому, кто подставлял чашку.

Пришел Раненый Медведь мистер Смит. Настроение у него было скверное. Он все еще немного дулся на Хлопа и к тому же не нашел в своих юридических архивах ничего полезного для нас.

В сумерках мы вдесятером побрели под темнеющими небесами к дому Люка Волка, и, право же, не было на свете более унылой компании.

Правда, тут произошел забавный эпизод.

Когда мы по пыльной дороге подходили к жилищу Люка, показался старый Она Вот-Вот Вернется, сопровождаемый стаей своих собак. В руках он нес крохотного черного щенка. Когда Люк вышел нам навстречу, Она Вот-Вот Вернется подошел к нему и, не говоря ни слова, вручил щенка. Затем, все так же молча, повернулся и побрел прочь вместе со своей преданной свитой.

– Что за черт? – сказал мистер Лавкин, глядя ему вслед.

– Он узнал насчет Лоуинны, – сказал Хлоп. – Щенок для нее.

Однако сам щенок ничего не знал. Взвизгнув, он дернулся и умудрился выскользнуть из рук Люка. С немалой для такого крохи высоты он шлепнулся на землю. А когда Люк нагнулся, чтобы подбодрить его, щенок со всей скоростью, на которую были способны его коротенькие слабенькие лапки, дунул вдогонку за удалявшимся Она Вот-Вот Вернётся.

– Все будет в порядке, – крикнул Люк по-пайутскн старику, едва различимому в густеющих сумерках. – Мы отдадим его моей дочке Лоуинне, когда она выздоровеет.

Она Вот-Вот Вернётся постоял в нерешительности, потом взял черного щенка на руки н молча побрел к своему древнему «паккарду». Когда старик с собаками скрылся, Дик пробормотал:

– Как он узнал, что она больна? Ведь ни с кем же не говорит...

– Уж он знает, – сказал Хлоп.

– Шоу сейчас начнется, – сказал Люк, – заходите.

Войдя в дом, мы расселись – на двух стульях и на полу – перед телевизором, а Люк принялся настраивать его. Вы бы скорее отдали концы, чем настроили этот телевизор без помощи его хозяина. Люк – единственный человек в мире, способный включить его и добиться более или менее четкого изображения. Люк нажал на кнопки, покрутил колесики, несколько раз стукнул по корпусу, и мы увидели леди, пребывавшую в страшном беспокойстве: она не могла решить, какой зубной пастой чистить зубы ее ребенку.

Люк щелкнул выключателем, лампочка, болтавшаяся под потолком, погасла, и экран стал виден лучше.

После того как волнующая проблема зубной пасты была разрешена, началось шоу.

Хлоп, скрестив ноги, сидел на полу рядом со мной, погрузившись в свои мысли. Время от времени он бормотал что-то неразборчивое.

Передавали специальную программу под названием «Новая жизнь индейца в Америке».

Сначала запустили киноленту, составленную из фрагментов старых вестернов, где индейцы в военной раскраске с завыванием и улюлюканием галопом скакали во всех направлениях, сшибаясь в яростных схватках с поселенцами, ковбоями, пионерами, кавалерией, а также с другими индейцами. На фоне этих баталий зазвучал бархатный, приторно-сладкий голос: «Таков традиционный индеец. Именно таким слишком многие американцы слишком часто представляют его себе. Однако действительность выглядит иначе».

– Еще бы, – заметил Дик, – замучаешься так скакать.

Теперь телевизор показывал индейца, ведущего трактор по широкому красивому полю. Вот он остановил трактор и направился к миленькому коттеджу Там он вытер лицо белым полотенцем, неизвестно для какой цели висевшим на кусте. Затем его потрясающе красивая молодая жена-индианка вынесла кувшин с водой и дала ему напиться.

– Вот она, – продолжал масляно-бархатный голос, – подлинная картина сегодняшней жизни американского индейца. Целеустремленный, трудолюбивый, обладающий знаниями, он вносит свой важный вклад в превращение своей новой Америки в подлинную «Землю Свободы», как для всех своих собратьев-американцев, так и для себя самого».

– Ну и сволочи... – пробормотал кто-то в темноте.

– Тише ты, – заворчал кто-то другой, – дай узнать, как мы живем.

Теперь ведущий описывал индейские танцы, которые тут же показывались на экране:

– Эти ритуальные древние танцы – танец дождя, танец змеи и танец кукурузы – в сущности, являлись музыкальными молитвами индейцев, обращавшихся к своим языческим богам с просьбой дать им силу и изобилие, защитить их. И даже сегодня, когда эти танцы стали чистым искусством, индейцы с удовольствием танцуют их. И не удивительно, ведь это – часть их великого культурного наследия.

– Какое паскудство! – гневно сказал Хлоп и снова замолчал, поскольку по телевизору начался рассказ о знаменитых индейцах – участниках Второй мировой войны.

– Эй, Хлоп, – сказал Слишком Далеко Уильямс, – почему тебя не назвали среди героев?

– Заткнись, Далеко, – процедил Хлоп. Он над чем-то усиленно размышлял.

В комнату вошли Чарли Горец с Ух Бейкером и уселись на пол. На экране в это время пошла очередная реклама – показывали здоровенного, красивого атлета, который почему-то никак не мог найти себе пару. Оказалось, у этого несчастного ублюдка скверно пахло изо рта. К счастью, об этом его поставил в известность хороший друг, и как раз перед очередным индейским танцем.

Голос в темноте произнес:

– Может быть, кто-нибудь из сидящих у экрана сталкивается с этой проблемой.

– У нас есть отличная жидкость для полоскания рта, – сказал Ух Бейкер н поднял бутылку крепкой.

Бутылка пошла по рукам. Хлоп сделал большой глоток и передал ее мне.

Теперь по телевизору показывали улыбающихся толстых индианок, продававших улыбающимся толстым туристам накидки и всякие безделушки, вроде бирюзовых бус и браслетов.

Затем авторы передачи в самых радужных тонах принялись объяснять, какие блага принес индейцам американский образ жизни. Все это говорилось на фоне барабанной музыки, которую всегда запускают, когда речь заходит об индейцах. На экране появилась хорошо одетая индейская чета, которая вместе с другими людьми входила в чрезвычайно красивую церковь, неся в руках библии и сборники церковных гимнов. Масляный голос прочувственно произнес:

– Это – подлинные американцы, счастливые, здоровые, хорошо образование, занимающие достойное и равноправное место среди подлинных американцев.

И снова, как положено, пошла реклама.

Все заговорили разом в темноте. Все, кроме Хлопа. Он отвернулся от меня, и, чтобы лучше слышать, наклонился к телевизору, где теперь передавали местную рекламу с объявлением о предстоящем родео.

– Боже, я чуть не прослезился. Аж комок в горле, – сказал Дик.

– Вот какие мы! – заорал кто-то.

– Я – «подлинный американец», не то, что ты! – заржал Билл Куцый Конь, хлопнув по плечу Чарли Горца.

Один только Лобо выступил с серьезной критикой:

– Дерьмо все это, – прогудел он.

– Ну, что ты, – с горечью сказал Пит Стой В Сторонке, – ты просто не догадывался, что нам так здорово живется, Лобо.

– Тише! – командирским тоном крикнул Хлоп, и все замолчали, повернувшись к нему. Он сидел у телевизора, единственный из нас ясно различимый в тусклом свете экрана.

На экране показывали большое поле для родео в Фениксе, заполненное огромной толпой.

– В следующее воскресенье, – объявил диктор, – в полдень двадцать первого числа по знаку главного церемониймейстера состоится открытие крупнейшего в истории нашего штата родео.

Затем экран переключился на энергичную леди, мчавшуюся по траве вприпрыжку, как газель, несмотря на то, что у нее были месячные.

– Если вы хотите быть абсолютно уверенной в себе... – начал диктор.

Хлоп наклонился вперед н почти совсем вывел звук, только отблески света мерцали в тишине на резких чертах его лица, изрытого морщинами.

– Нашел, – сказал Хлоп, вставая. – Есть идея.

– Какая? – жадно спросил Лобо.

– Но сначала пусть уйдут те, кто не со мной.

– Мы все с тобой, – обиженно возразил Лобо.

– Конечно, – горячо подтвердил Дик.

Остальные к ним присоединились. Кроме Ух Бейкера и Чарли Горца. Ух приложился к бутылке и заявил:

– Мы с Чарли говорили с людьми в резервации. Похоже, большинство настроены против тебя. Говорят, ты смутьян и головорез. Они держат сторону Серебряного Доллара и племенного Совета. Такие дела. Мало кто тебя не проклинает, и один из таких – Ларри Стоящий Лось.

– А как насчет других полицейских из племполиции? – спросил я.

Ух пожал плечами.

– Не знаю, – он повернулся к Хлопу. – Мы-то с тобой. Иначе, зачем бы мы сюда пришли. Я просто хочу, чтобы ты знал – ты не шибко популярная личность в резервации.

– Что ж, – сказал Хлоп, – на себя мне плевать. Я о вас, сукиных детях, беспокоюсь: я задумал одну несколько рискованную штуку.

– Какой риск? Болтаться на суку или отсиживать в тюрьме? – спросил мистер Лавкин дрогнувшим голосом.

– Может быть, и то и другое. Но от вас требуется помощь. Нужны смелые крепкие ребята.

– Скажи нам, что надо делать, – перебил его Дик, – и если это не явное самоубийство, тебе не придется действовать в одиночку.

Хлоп оглядел неясные фигуры в темноте комнаты.

– Если уж делать, так всерьез. Иначе мы просто валяем дурака. – Он помолчал и вдруг отрубил: – Мы угоним железнодорожный состав, будь он проклят.

Дата добавления: 2015-10-24