Ашбертонское аббатство, 1818 год

– Вы неизлечимо больны.

Эти слова врача, казалось, были напоены скорпионьим ядом. Стивен Эдуард Кеньон, пятый герцог Ашбертон, седьмой маркиз Бенфилдский, обладатель еще пяти-шести титулов, в перечислении которых нет особого смысла, перестал застегивать рубашку и мысленно несколько раз повторил эту фразу, словно надеясь, что ее значение может как-то измениться.

Неизлечимо болен. Он знал, что у него какие-то нелады со здоровьем, и все же… никак не ожидал такого приговора. Нет, нет, доктор, вероятно, ошибся. Да, в самом деле, за последние несколько недель легкое побаливание в животе превратилось в сильнейшие колики. Не верится, однако, что при всей своей болезненности опухоль может оказаться опасной для жизни.

«Как хорошо, что я умею скрывать свои чувства», – подумал он, вновь принимаясь застегивать рубашку.

– Странно слышать такое категорическое суждение от медика. Вы и ваши коллеги воздерживаетесь от мрачных предсказаний.

– Известно, что вы превыше всего цените честность, ваша светлость. – Доктор Джордж Блэкмер уже аккуратно складывал инструменты в свою сумку. – Я решил, что не имею права утаивать от вас правду. Человек в вашем положении должен иметь время, чтобы привести свои дела в порядок.

Стивен с мучительной отчетливостью осознал, что врач говорит с чувством полной ответственности.

– Думаю, в этом нет никакой нужды. Если не считать отдельных приступов боли в животе, я чувствую себя вполне сносно.

– Должен сказать, что эти приступы боли с самого начала внушали мне серьезное беспокойство, но я надеялся, что мои опасения не оправдаются. Однако теперь уже не остается никаких сомнений. – Серо-зеленые глаза врача выдавали его сильную озабоченность – У вас, несомненно, та же болезнь, что и у вашего лесника, мистера Никсона, – рак желудка и печени.

Еще один удар. За несколько месяцев Никсон превратился из веселого здоровяка в некий бесплотный призрак. И умер он трудной, мучительной смертью.

Не решаясь посмотреть на себя в зеркало, Стивен привычными движениями онемевших пальцев завязал галстук.

– Эта болезнь не поддается никакому лечению?

– К сожалению, нет.

Надев темно-синюю куртку, Стивен разгладил рукава.

– Насколько может быть точен названный вами срок – шесть месяцев?

– Определить точный срок довольно затруднительно, – не без некоторого колебания ответил Блэкмер. – Я бы сказал, что у вас наверняка есть еще три месяца. Шесть месяцев – более оптимистический прогноз…

Если прогноз врача оправдается, он, Стивен, к Рождеству будет уже мертв. И вполне вероятно, что это произойдет еще раньше.

Но, может быть, Блэкмер все же ошибается? Такое бывает – и не так уж редко. Впрочем, этот человек – уважаемый врач, славится своей добросовестностью. Найденыш, который воспитывался в их приходе, он проявил такие недюжинные способности, что старый герцог, отец Стивена, отправил его учиться медицине. Став доктором, Блэкмер отблагодарил семью Кеньонов своей врачебной заботой. Нельзя даже предположить, чтобы он без достаточных оснований вынес смертный приговор сыну своего прежнего патрона.

Усилием воли Стивен заставил себя вспомнить, что ему надо задать еще кое-какие вопросы.

– Принимать ли мне по-прежнему пилюли, которые вы прописали мне в прошлый раз, или в этом нет никакого смысла?

– Продолжайте их принимать. Более того, я тут принес для вас еще кое-что. – Блэкмер извлек из своей сумки плотно закупоренный флакон. – Я приготовил для вас опий, чтобы снимать боль, и отвар из лекарственных трав для очищения крови. Пейте отвар и принимайте по крайней мере по одной пилюле. Если необходимо, то и больше.

В трудном положении иногда выручают хорошие манеры. Взяв флакон, Стивен вежливо произнес:

– Благодарю вас, доктор Блэкмер. Я ценю вашу откровенность.

– Боюсь, что не все коллеги будут со мной согласны, но я считаю, что в предвидении неизбежного конца каждый должен иметь время, чтобы приготовиться. – Доктор закрыл сумку и, поколебавшись, с глубоко озабоченным видом спросил: – Есть ли у вас еще какие-нибудь вопросы, ваша светлость?

Какие могут быть вопросы, когда тебе вынесен смертный приговор?

– Нет. Всего вам доброго, доктор. – И Стивен протянул руку к колокольчику.

– Нет никакой необходимости провожать меня – С сосредоточенным, непроницаемым видом Блэкмер взял сумку и направился к двери. – Я приду к вам через две недели.

– Зачем? – спросил Стивен, и только тогда наконец-то в его голосе прорвались резкие нотки. – Вы сами признали, что ничем не можете мне помочь, к чему же напрасно тревожить меня?

– Тем не менее я все же зайду, – с натянутым выражением лица сказал Блэкмер. – Продолжайте принимать лекарства и в случае необходимости вызывайте меня. – И, понурившись, высокий доктор покинул личную гостиную герцога.

Стивен неподвижно стоял посреди комнаты, все еще не в силах полностью осознать жестокую реальность. Стало быть, ему остается жить несколько месяцев. А ведь ему всего тридцать шесть. Конечно, он уже не юноша, но и далеко не старик. В самом расцвете сил. И если не считать легких приступов астмы, которой он страдал в детстве, здоровье у него всегда было отменное.

Сквозь отчаяние в его душе стали пробиваться первые ростки гнева. В конце концов возраст не имеет тут никакого значения. Его жена Луиза умерла от лихорадки, не дожив и до тридцати. Ее смерть была для него большим потрясением. Утешало лишь то, что она сгорела мгновенно, без лишних страданий.

Он посмотрел на себя в зеркало, висевшее в позолоченной раме над каминной доской Ничто в его внешности не изменилось за этот час: все та же высокая худощавая фигура, каштанового цвета волосы, волевое, костлявое, типичное для всех Кеньонов лицо с таким привычным выражением надменности. Но час назад он был совершенно другим, полным жизненных сил человеком, который только-только перестал носить траур по жене и уже готовился начать жизнь заново.

Теперь же он просто ходячий мертвец.

В нем снова вспыхнул гнев; такой же безудержный гнев он испытал в пятнадцать лет, когда отец сообщил ему о его предстоящей помолвке с леди Луизой Хейуорд. Конечно, она еще дитя, сказал он, но очень хороша собой и прекрасно воспитана. У нее есть все задатки, чтобы стать превосходной женой, герцогиней.

Стивен яростно запротестовал против этого решения, принятого без его ведома, а тем более согласия. Но, натолкнувшись на презрение отца, мятеж быстро угас. Стивен вышел из кабинета, уже смирившись с тем, что представлялось неизбежным.

Оглядываясь на прошлое, он должен признать, что отец в какой-то мере оказался прав. Может быть, Луиза и не стала превосходной женой, но герцогиня из нее получилась вполне достойная.

Он подошел к двери, которая соединяла его апартаменты с апартаментами герцогини, где он не был уже больше года – с тех пор, как умерла Луиза. Впрочем, если уж говорить начистоту, он и в прежние-то времена редко заходил к своей жене.

В спальне и будуаре царили безупречная чистота и порядок, но за исключением изысканных вышивок мало что напоминало здесь о Луизе. А вышивки и впрямь были замечательные: узорчато расшитые подушки, коврики на креслах – такие красивые, что на них даже как-то совестно садиться. Всякий раз, вспоминая жену, он представлял ее себе склонившейся над пяльцами. Жила она легко, почти не задумываясь, придерживаясь того распространенного мнения, что имя леди должно появляться в газетах всего три раза: в день ее рождения, в день свадьбы и в день смерти.

Закрыв дверь, Стивен возвратился в свою гостиную. Напротив него, на стене, висел портрет Луизы. Написан он был сэром Энтони Ситоном, лучшим английским портретистом. Ситон удачно передал фарфоровую красоту Луизы, скрытую печаль в ее загадочном взгляде.

Стивен в тысячный раз задумался: таились ли какие-нибудь сильные чувства под безупречной наружностью его жены? Гнев, любовь, страсть, ненависть – ну хоть что-нибудь. Но если она и испытывала какие-то глубокие чувства, он их никогда не замечал. За все годы их совместной жизни они ни разу не обменялись ни одним резким словом. Для гнева необходим взрыв чувств.

Конечно, она сожалела о своем бесплодии, но только потому, что в неспособности родить ребенка усматривала нарушение супружеского долга. Вовсе не потому, что ей, подобно ему, Стивену, хотелось иметь детей. Просто она была верна долгу, понуждая его делить с ней ложе, хотя их чувственная любовь была лишена какой бы то ни было радости. Долг, только долг.

Любопытно, ожидает ли его Луиза на небесах? Или загробная встреча даруется лишь истинно любящим? В лучшем случае они были просто друзьями. В худшем – незнакомцами, изредка делившими ложе друг с другом.

Подойдя к окну, он стал оглядывать обширные земли Ашбертонского аббатства. Посреди них – небольшое озерцо, отливающее серебром. Ему никогда не говорили, что аббатство будет принадлежать ему. Но он всегда подсознательно помнил об этом. В обладании этим поместьем Стивен черпал глубочайшее удовлетворение.

Если Блэкмер не заблуждается, поместье скоро будет принадлежать его младшему брату Майклу. Стивен уже давно смирился с мыслью, что следующим герцогом будет его брат или сын брата, но он всегда был уверен, что если это и произойдет, то в отдаленном будущем. Через десятилетия.

Брат будет справедливым, достойным своего титула герцогом, ибо он также наделен сильным чувством долга. Но Майкл ненавидит Ашбертонское аббатство. Всегда ненавидел. Если принять во внимание, что на него вечно валились все шишки, Стивен не мог порицать его за это, но отсюда неминуемо следовало, что Майкл по-прежнему будет жить в своем любимом валлийском поместье. Аббатство же, безмолвное и опустевшее, будет дожидаться, когда какой-нибудь будущий наследник возлюбит его древние камни, великолепную большую залу и такой тихий монастырский двор.

Гнев вдруг перерос в неистовую ярость. Всю свою жизнь он, Стивен, стремился блюсти свой долг, не уклоняясь от ответственности, стремился быть достойным своего высокого положения. В Харроу и Кембридже он неизменно блистал как в академических предметах, так и в атлетике. Он сознательно культивировал в себе высокомерие, качество, которое его отец считал подобающим для любого из Кеньонов, хотя в глубине души и считал, что истинный джентльмен не нуждается ни в надменности, ни в заносчивости, чтобы быть достойным своего положения. К жене своей он относился с должной почтительностью и уважением, никогда не укоряя ее за то, чего она не могла ему дать.

Он всегда играл по правилам, но теперь задавался вопросом: чего ради? Чего ради?

Резким движением руки он смахнул с изящного бокового столика стоявшие на нем фарфоровые безделушки и свежие цветы. Все эти годы он жил жизнью, предопределенной его положением. Но какая это жизнь? Одно недоразумение. И вот теперь, когда он освободился от всего, что его тяготило, оказалось, что отпущенное ему время истекло. Но ведь это просто несправедливо. Чертовски несправедливо!

Длительные войны наконец-то завершились, он мог бы путешествовать, побывать в Вене, Флоренции и Греции. Мог бы поступать, как ему вздумается, пусть даже опрометчиво, лишь бы это приносило удовольствие. Мог бы осуществить свое заветное желание, проверить, способен ли он на глубокую страсть, мог бы взять себе новую жену, которая была бы ему другом и товарищем, а не просто безупречной герцогиней.

Он резко повернулся, задыхаясь от ярости. Конечно, он никому ничего не скажет, но такие новости распространяются сами по себе. Пройдет совсем немного времени, и люди начнут оглядывать его с любопытством, мысленно прикидывая, сколько еще он может протянуть. Хуже того, будут испытывать к нему жалость. А соседи станут перешептываться при его появлении. Да и слезы на глазах его лакея Хаббла еще больше усложнят его положение.

Впервые в жизни Стивен мечтал покинуть Ашбертонское аббатство и все, что оно собой воплощало. Он стал ходить по комнате из угла в угол. Среди многочисленных людей, что его окружают, нет ни одного, кому он может излить душу. Для всех в Ашбертоне он только герцог, всегда спокойный и замкнутый. И сейчас он испытывал непреодолимое желание оказаться в каком-нибудь другом месте, где он был бы для всех незнакомцем. Требуется время, чтобы смириться с безжалостным диагнозом доктора Блэкмера. Он жаждал анонимности и свободы. Хоть на несколько недель.

«Но ведь ничто не мешает мне так поступить», – вдруг подумал он. Перестав ходить по комнате, он начал размышлять. Он может поехать куда угодно, хоть завтра.

Может посещать деревенские базары, восхищаться красивыми девушками, останавливаться на постоялых дворах, что даже слуги его сочли бы ниже своего достоинства. К тому же август – чудесное время, чтобы путешествовать по Англии.

Это лето вполне может оказаться последним в его жизни.

Превозмогая боль в животе, он зашел в спальню, выдвинул ящик комода и достал оттуда две смены белья. Поскольку поедет он не в экипаже, а верхом, к чему обременять себя лишними вещами? Даже интересно выяснить, как и где простой народ стирает свое белье.

В этот момент вошел его лакей.

– Я слышал какой-то шум. Что-то упало? – спросил он. При виде царящего в комнате беспорядка его глаза округлились от удивления.

Стивен выпрямился. Раз уж Хаббл здесь, почему бы не воспользоваться его услугами? Тем скорее можно будет отправиться в путь.

– Я еду отдыхать, – сказал он со скрытой иронией. – Уложи мои вещи в седельные сумки.

Хаббл с сомнением посмотрел на груду собранных хозяином вещей, лежавших на кровати.

– Да, сэр. Куда мы едем?

– Ты, во всяком случае, остаешься здесь. Я еду один. – И Стивен добавил к тому, что уже собрал, зачитанный томик любимого им Шекспира.

Лакей был в явном замешательстве. Человек он был хорошо вышколенный и добродушный, но никогда не понимал взбалмошной жилки в характере своего хозяина.

– Но кто будет заботиться о вашей одежде, сэр?

– Видимо, я сам. – Отперев ящик письменного стола, Стивен вытащил оттуда пачку денег. Их должно хватить на несколько недель. – Думаю, это обогатит мой опыт.

Хаббл вздрогнул при мысли о том, в каком трудном положении окажется его хозяин. Чтобы предотвратить неизбежный протест, Стивен резко сказал:

– И не смей возражать! Меня не интересует твое мнение. Только уложи вещи в эти проклятые седельные сумки.

Лакей сглотнул.

– Слушаюсь, сэр. Какая одежда вам понадобится? Стивен пожал плечами.

– Самая простая. Я не собираюсь ходить на балы. – Он достал золотой футлярчик с визитными карточками герцога Ашбертона – и тут же убрал его обратно. Что-что, а визитные карточки ему не понадобятся. Ведь он собирается путешествовать инкогнито.

Затем, усевшись за стол, он написал короткие записки секретарю и, дворецкому, распорядившись, чтобы они продолжали вести все дела как обычно. Он также хотел было написать брату и сестре, но в последний миг передумал. Еще успеется.

Пока герцог писал, Хаббл упаковал его вещи в седельные сумки. Когда хозяин кончил писать, он сдержанным голосом спросил:

– А по какому адресу мне пересылать срочные письма, ваша светлость?

– Ни по какому, – ответил Стивен, запечатав последнюю записку. – Я не хочу получать никаких писем.

– Но, сэр, – хотел было возразить лакей, но тут же прикусил язык, перехватив острый взгляд герцога, и довольствовался вопросом: – И долго вы будете в отсутствии, ваша светлость?

– Понятия не имею, – пробурчал Стивен. – Вернусь, когда захочу. Ни на один миг раньше.

– Сэр, вы не можете сбежать вот так! – в отчаянии воскликнул Хаббл.

– Я, позволь тебе напомнить, вельможный герцог Ашбертон, – с горечью произнес Стивен. – И могу, черт возьми, делать все, что мне вздумается.

«Не могу лишь одного – жить», – мысленно добавил он.

Приподняв седельные сумки, он вдруг вспомнил, что забыл нечто важное, а именно флакон с пилюлями. Только для него и оставалось место в переполненных сумках.

Повернувшись на пятках, он направился к двери. Он не имел представления, сколько времени ему еще отпущено, но был полон решимости использовать его все, до последней минуты.

Глава 2

– Роза! – позвала Мария Фицджералд. – У меня отваливается левое крыло.

– Минуточку, мама, – откликнулась Розалинда, прикрепляя к стене большого сарая край серо-голубого задника, который попеременно изображал то обстановку королевского дворца, то туманное море, а то и волшебную пещеру. Прикрепив другой конец длинного, футов в двадцать, задника, она поспешила на помощь матери.

Большой сарай, где через несколько минут театральная труппа Фицджералда готовилась дать представление, был полон народу. Хотя спектакль «Буря» давался в небольшом провинциальном городке и профессиональные актеры составляли лишь половину труппы, все делалось всерьез, без всякой халтуры.

Одно из серебристых крыльев Марии и в самом деле отваливалось. Вооружившись иголкой и ниткой, Розалинда сказала матери:

– Повернись.

Мария послушно повернулась. Ее пышные формы мало подходили для образа бесплотного духа Ариэля в пьесе Шекспира. Однако можно было не сомневаться, что ее прозрачное, ниспадающее воздушными складками одеяние получит одобрение у всех зрителей-мужчин; что до ее таланта, то он позволял ей с успехом выступать в любой роли.

Быстрыми стежками Розалинда пришила отваливающееся крыло.

– Готово. Только, пожалуйста, постарайся не задевать деревья, а то опять может отлететь.

Мария рассмеялась, и в этот миг звонкое сопрано жалобно пропело:

– Роза, ты просто позарез мне нужна. Я не могу найти ожерелье Миранды.

Скосив глаза, Розалинда ответила на зов своей младшей сестры Джессики, родной дочери Марии и Томаса Фицджералд, унаследовавшей от родителей и красоту, и темперамент. Вскинув темные ресницы, Джессика драматическим тоном заявила:

– Если на моей шее не будет сверкающего ожерелья, жители станут таращить глаза только на Эдмунда, а это может нарушить гармоничное построение пьесы.

Розалинда насмешливо фыркнула:

– Ты отлично знаешь, что, когда мамы нет на сцене, мужчины глазеют только на тебя. А твое ожерелье, по-моему, в этом сундуке.

Джессика сунула руку в сундук, который использовался еще и как предмет обстановки в пещере Просперо. И через мгновение вытащила оттуда длинную шелковую веревку с прикрепленными к ней позолоченными раковинами, морскими звездами и коньками.

– Вот оно. И как ты умудряешься обо все помнить?

– Люди, лишенные таланта, часто бывают наделены таким банальным даром, как организаторские способности, – сказала Розалинда, обматывая тонкую фигурку сестры веревкой с необычными украшениями.

– Чепуха, – со смехом сказала Джессика. – Ты одарена всеми возможными талантами. Без тебя наша труппа просто не могла бы существовать. – Она обвела взглядом высокую фигуру сестры и добавила: – И если бы не эта ужасная одежда, все мужчины пялились бы и на тебя.

– Я могу прожить и без их внимания, – сказала Розалинда, прикалывая спадающую веревку к одежде сестры. Не дай бог еще споткнется о морскую звезду, как это случилось с ней в Леоминстере. Тогда она свалилась прямо на колени мэру. Естественно, он был только рад, но все же нехорошо, если подобное повторится. – К тому же мне нравится моя одежда. Ты не можешь отрицать, что Калибан. – самая подходящая для меня роль. Не требуется никакой игры.

Джессика опешила. Она очень любила театр, ей никогда и в голову не приходило, что приемная сестра может не разделять этой любви.

– Ты неплохая актриса, – поспешила утешить она Розалинду. – Справляешься со всеми ролями.

– Ты хочешь сказать, что я выговариваю слова вполне отчетливо и не падаю на сцене? – весело сказала Розалинда. – Этого еще недостаточно, чтобы быть актрисой, дорогая.

– Розалинда, – гулко разнесся по сараю сочный баритон, вспугнув сидевших на балках голубей. – Помоги мне с освещением.

– Иду, папа. – Она быстро пересекла импровизированную сцену и подошла к Томасу Фицджералду в облачении мага, который зажигал фонари. Розалинда подняла керосиновую лампу с рефлектором, сдвинула ее на фут плево, другую – еще дальше вправо. Так будут освещены все углы.

– Ты права, дорогая, – с нежной улыбкой произнес Томас и показал на дверь. – Брайан говорит, что снаружи собирается много народу.

– Естественно. Наш спектакль этим летом – самое замечательное событие для жителей Флечфилда.

Когда отец ушел, Розалинда внимательно осмотрела усыпанную соломой сцену. Задник на месте, все актеры в костюмах. На улице Кальвин продает билеты, зазывая зрителей на жаргоне лондонского простонародья. Все готово к началу представления.

«И сколько таких грубо сколоченных подмостков я видела? Сотни? Тысячи?» – подавляя вздох, подумала Розалинда. Почти вся ее жизнь проходит в непрестанных переездах. Труппа создает волшебство на один вечер, упаковывает костюмы и декорации и переезжает в следующий городок. Сама она, в свои двадцать восемь лет, уже устала от такого существования, однако время не остудило пыла се приемных родителей.

Ведь они актеры. Но у нее, Розалинды Джордан, театрального распорядителя, подобранной на улице, теперь уже вдовы, нет такого призвания. Иногда она даже горько жалеет, что у нее нет собственного дома, постоянного пристанища.

Но здесь, под этой крышей, все, кого она любит, и это все же служит вознаграждением за трудную жизнь на колесах.

– Актеры, занимайте свои места! – повысив голос, воскликнула она.

Члены труппы вынырнули из-за громоздких панелей, заменявших кулисы. Встав на свое место, Розалинда подала условный сигнал младшему брату Брайану, чтобы он открыл дверь и впустил публику.

Дата добавления: 2015-10-24