Конец второй книги 11 страница

Внезапно из-за клубов дыма, окутавшего избиваемую колонну вырывается «Т-IV» с двумя антеннами и пытается уйти в степь, но поздно — огонёк трассера исчезает в корме башни. Танк вспухает, всё. Конец. Внезапно я вижу, что из люка, расположенного между катков вываливается пылающая фигура. Падает рядом с гусеницей, какое-то время шевелится, затем затихает и скорчивается. А пламя всё хлещет из баков и канистр, навьюченных на моторное отделение… Запасливый фриц оказался… На свою дурную голову…

Чёрный жирный дым вздымается к небу, его несёт на нас. Ветер в нашу сторону. Всё. Конец. Тишина. Я высовываюсь из люка наружу. Только трещат патроны, взрываясь в огне, изредка бухают слабые разрывы ручных гранат. Ветерок доносит до меня сладковатый запах горелой человечины, так привычный на войне. Кто-то из экипажа дёргает снизу за штанину, слышу голос Олега:

— Ну что там, командир?

Склоняюсь в башню:

— Всё. Концерт окончен. Пока. Можете подышать свежим воздухом.

Люки распахиваются, все лезут наружу. В танке сейчас как в парной, далеко за пятьдесят. И от палящего летнего солнца, и от бешеной стрельбы. Рядом появляется Иван, его лицо красное от духоты, следом лезет заряжающий. Механик водитель и наша радистка уже выбрались и бессильно распластались на траве. Я закуриваю, подходит пехотный старлей. Он немного ошарашен. Ещё бы! Пугали, что немец силён, что его ничем не возьмёшь, уже настроился умирать, а тут такое…

— Майор, как это мы так их, а?

— Потому, что с умом. Они, сволочи, в наглую пёрли, не ожидали засады, и нарвались. На неприятности.

— Это-то понятно. Но мы же вроде всех положили…

— Уверен, старший лейтенант? А я вот не очень. Наверняка кто-нибудь да выжил. Дохлым прикидывается, ждёт темноты, чтобы удрать. А то и подкрепление сейчас подойдёт. Ещё на один бой у нас огнеприпасов хватит. А потом?

— Что делать-то?

— Пошли пяток человек, только поопытнее, на промысел. Пускай аккуратно посмотрят, что можно — принесут. А мы тут последим. Согласен?

— Так точно, товарищ майор!

Окрылённый, он убегает, и я слышу голоса. Затем, минут через пять через речку перебираются не пятеро, а шестеро. У двоих — ППШ, остальные — с винтовками и гранатами. Идут, кстати, грамотно. Прикрывая друг друга. Ничего не поделаешь — спускаюсь обратно в башню, загоняю фугасный снаряд в ствол и прилипаю к панораме. Обещал — значит, делай…

За дымом видно плохо, но различить бойцов могу. Они не суетятся, всё делают чётко, как и положено. Видно, не первый это бой у них. Ну, да я лейтенанта и просил опытных ребят послать. Глаза уже устают, начинают слезиться от напряжения. Но вот один из красноармейцев показывается на берегу и машет рукой, а следом за ним из дыма появляется… Чудом успеваю остановить ногу на спуске орудия — тупоносый немецкий бронетранспортёр. Новенький, видно, только с завода. Такой модификации ещё не видел, из-за бортов весело скалятся орлы, размахивая танкистскими автоматами с характерными прямыми магазинами. Неуклюжая гробообразная махина шлёпает гусеницами по склону, легко преодолевает речку и выбирается на наш берег.

— Товарищ майор, разрешите?

Это экипаж. Им интересно. Господи, какие они ещё всё-таки дети…

— Идите. Только недолго.

Но броневик приближается к нашему «КВ» и замирает за кормой танка.

— Товарищ майор, ваше приказание выполнено! Трофеи собраны и доставлены. И вот — главный!

Они горды собой. А что я могу сказать? Молодцы, ребята! Ладно, сейчас глянем, что они там добыли… Ого! Неплохой улов, как мой батяня выражается! Шесть «МГ», автоматы, патроны, гранаты. И кое-что ещё: продукты, сигареты, зажигалки, пистолеты разных систем, документы. Мне торжественно преподносят офицерский «вальтер» в новенькой, свиной кожи, кобуре, но я отказываюсь.

— Если позволите, ребята, я вот эту штучку возьму…

Рука сама тянется к увесистому длинноствольному «парабеллуму». Машинка хоть и солдатская, но бой у неё — изумительный! До ста метров как винтовка бьёт, так же метко. К «люгеру» прилагается необычного вида магазин. С круглым барабаном. Отлично! О таком я только слышал…

Глава 26

Испокон веков на Руси боялись начальства. Когда царь был — барина, когда князь — баскака. Когда СССР — нет, не секретаря партийной ячейки, а гораздо более страшной конторы — Государственной Безопасности, хоть и носила она в разные времена разные названия и аббревиатуры…

Так и тут. Не успел Владимир, как говорится, глазом моргнуть, всё уже было готово. И бывший политрук Гельман без петлиц и ремня стоит перед всеми, двумя бойцами из БАО охраняемый. И уже тащат вещмешок из землянки со скудными пожитками, и писарь ротный на планшете строчит, бумаги проездные и прочие выписывает, от усердия язык набок высунув. Раз-два, и сидит вновь капитан Столяров среди охранников во втором «виллисе». Три-четыре — пылят юркие вездеходы по дороге, а ребята-автоматчики уже флягу со спиртом суют, отметь, мол, освобождение. Володя отказываться не стал, к губам поднёс, но языком горлышко заткнул, чтобы внутрь не попало. Не пьёт он спиртного, не любит. А уже через час сидел он в «братской могиле», как дальний бомбардировщик «ТБ-3» называли между собой, и летел тот четырёхмоторный гигант в Москву. В столицу.

Товарищ же Абакумов остался под Сталинградом, доклад на генерала Ротмистрова писать. Загубил товарищ доцент, известный тактик применения бронетанковых войск, всего-навсего корпус танковый, спалив зря танков множество. Впрочем, танки-то что? Железо, хоть и вложен труд не малый в них. Куда страшнее другое — экипажей полегло немеряно. А экипажи, как известно, из людей состоят. Вот и пишет комиссар безопасности Абакумов доклад свой в Государственный Комитет Обороны на имя лично Иосифа Виссарионыча Сталина, что виноват в этих потерях именно и только командир седьмого танкового корпуса генерал Ротмистров…

… Громоздкий «ТБ» завывая моторами, неспешно проплыл над Москвой, погружённой в ночь и слегка довернув, зашёл на посадку. Несколько толчков, лёгкое раскачивание, наконец, длинная дорога закончилась.

— Эй, пассажир, вставай. Приехали.

Столяров потянулся, зевнув спросонья.

— Кажись, тебя встречают.

Стрелок бомбардировщика показал в сторону борта. Окошек не было, и только оказавшись снаружи громадной машины с гофрированной обшивкой и четырьмя моторами, капитан увидел стоящую под крылом неприметную чёрную «эмку». Поскольку Владимир был единственным пассажиром «ТБ-3», то нетрудно было сделать выводы. Но почему скромного капитана в потёртом кожаном реглане без наград встречал легковой автомобиль, оставалось для всех загадкой…

— Капитан Столяров?

Перед пилотом стоял лейтенант госбезопасности.

— Я.

— Прошу следовать за мной…

Удобно разместившись на переднем сиденье, рядом с водителем, Володя крутил головой из стороны в сторону, любуясь столицей. Между тем машина быстро промчалась по городу и пошла прочь, на север. Через три часа затормозила возле огороженного высоким забором военного городка. Лейтенант назвал пароль охране и въехал внутрь.

— Прибыли, товарищ капитан.

Столяров открыл дверцу и, выйдя, с любопытством осмотрелся — три трёхэтажных казармы буквой «П». В центре — плац. В свете прожекторов угадывался спортивный городок.

— Сюда, товарищ капитан.

После полусумрака ночи по глазам резанул яркий свет электрических ламп, от которого Владимир уже успел отвыкнуть. На фронте электричества практически не встречалось. Единственный раз только, на захваченном у фашистов аэродроме под Москвой…

Здание оказалось штабом. У капитана забрали старые документы, вручили новые. Затем повели на склад, где он получил полный комплект обмундирования, включая вкусно пахнущие кожаные сапоги. Наконец, после очень позднего ужина и бани, Столяров оказался в казарме и смог уснуть на новенькой кровати под тёплым верблюжьим одеялом, подарком монгольских друзей…

… — Вам, товарищ Столяров, доверено очень опасное и ответственное дело. Необходимо перегнать самолёт из Швейцарии. Это новейшая американская машина. По понятным причинам, мы не можем обратиться к нашим союзникам официально, поскольку знаем точно, что нам откажут. А унижаться лишний раз — желания нет. В Швейцарии же сочувствующие нашей стране товарищи помогут вам достать этот аэроплан. Поедете через Швецию. Она, как и Швейцария, нейтральная страна, так что, ничему не удивляйтесь и ведите себя сдержанно. Впрочем, основной инструктаж получите в другом месте, вам всё понятно?

Капитан кивнул в ответ. В спецшколе строевые привычки не очень поощрялись. Был случай, когда сам Лоуренс Аравийский провалился на том, что рефлекторно отбивал ногой такт военному маршу. Он оказался ЕДИНСТВЕННЫМ дервишем, и вообще, единственным человеком, делавшим это. И только великолепная подготовка помогла ему выпутаться…

Месяц прошёл со дня появления Столярова в специальной школе. Его натаскивали во владении холодным оружием, поскольку огнестрельным он владел в совершенстве. Обучали радиоделу, шифрованию, рукопашному бою, диверсионной деятельности. Кроме всего прочего — светскому этикету, вождению автомобиля и мотоцикла, а так же многому другому. Учёба длилась по четырнадцать часов в сутки, без выходных, только чередовались предметы.

Скажем, радиодело с вождением, или рукопашный бой с техникой шифрования. Приходилось очень много запоминать, но материал для учёбы был благодарный, основа для успешной подготовки имелась. И, конечно, политграмота. Но не та, которую Владимир слышал официально, а другая. Для своих. Он начал понимать, почему и как два процента населения заняло в стране девяносто восемь процентов административных должностей… Кроме того, уяснил, почему в «СМЕРШ» не брали лиц командующей наверху национальности, а так же, кто на самом деле виновен в том, что Германия напала на СССР…

В Швецию Столяров попал самолётом. Его доставили вместе с дипломатической почтой на аэродром Стокгольма. Машиной привезли в посольство, где уже дожидались новый паспорт, другая одежда и билеты в Цюрих на самолёт шведской авиакомпании. После того, как Владимиру придали по мере возможности европейский вид, а именно — сделали модную причёску, одели в заграничную одежду, его вместе с сопровождающим посадили в роскошный, по меркам СССР, самолёт и через четыре часа после прибытия в другую страну капитан вновь был в воздухе. Возили его в машине с зашторенными окнами, поэтому он в заграничной столице ничего не видел. Другое дело — в небе…

По легенде Столяров был норвежским эмигрантом, Свеном Расмунсеном. «СМЕРШ» воспользовался его знанием языка, и хотя вся история была шита белыми нитками, ему гарантировали, что никто придираться не будет. Так и оказалось. Спокойно пройдя через таможню, двое нелегалов поднялись по трапу огромной летающей лодки и вскоре уже летели в пункт назначения.

Владимиру было дико, что под широкими крыльями проплывают земли оккупированных нацистами стран и самой фашистской Германии. Как-то не укладывалось в голове, что существуют места, в которых не знают, что такое бомбёжки, затемнения, каратели… Но тем не менее такое было. И он сам сейчас находился на одном из воздушных кораблей одного из этих государств. Столяров жадно смотрел в квадратный иллюминатор, пытаясь увидеть нечто такое, чужое, но под плоскостями медленно ползли поля, леса, луга, реки. Наконец показались горы. Но точно такие же острые скалы он видел на Кавказе. Только вот дома другие. Острые крыши готических построек, да более чёткие и аккуратные квадраты рощ и полей. Вот и вся разница…

Внезапно у него сжались кулаки — за стеклом появилась тройка так хорошо знакомых ему «Фокке-Вульфов», летящих в парадном строю. Выкрашенные в чёрный цвет, с рогами непонятных антенн, они словно сопровождали нейтрала, заодно демонстрируя класс пилотажа. Чёткая дистанция, уверенные манёвры. В течение пяти минут ночные истребители шли параллельным курсом, затем синхронно сделали поворот, и, увеличив скорость, ушли вверх, за пределы видимости…

— Выделываются, сволочи…

— Тихо! Без лишних эмоций!

Владимир молча кивнул. Хотя он и говорил шёпотом, но мало ли… Пора отвыкать говорить по-русски…

Наконец внизу показалось огромное, по меркам Европы, озеро. Их гидросамолёт сделал круг в воздухе, заходя на посадочную полосу, отмеченную бакенами. Через мгновение по брюху заколотила волна, в стёкла окон плеснула вода. Торможение потянуло пассажиров вперёд, но ремни удержали их на своих креслах. Скорость замедлилась, затем мелькнул пирс, а вскоре лёгкий толчок пришвартовавшегося аэроплана дал понять о прибытии в пункт назначения…

В салон вошли двое, пограничник и таможенник. Быстро проверили документы, и вот уже пассажиры потянулись к выходу. Владимир с безымянным сопровождающим взяли такси, и вскоре уже пили кофе в скромном купе небольшого поезда, везущего их в Цюрих…

Все вокзалы одинаковы. Везде суета, спешат люди, встречающие и отъезжающие. Свист паровозов и гомон толпы.

— Не дёргайся, ты здесь господин. Понял?

— Понял.

— Нас должны встретить. Наши люди. Чёрт, ну что за идиота с мной отправили?

Столяров не обиделся. Он сам толком не понимал, почему его, всего через месяц после начала учёбы вдруг отправляют неизвестно куда, не научив языку, не отработав тысячи мелочей, на которых проваливаются зубры, не один десяток лет проведшие за границей. Неужели нельзя было найти другого пилота, из своих? Зачем требовалось вербовать именно его? Да ещё таким способом?

Внезапно напарник толкнул его в бок. Он остановился. Прибывал очередной поезд. Очень странный поезд…

Под изогнутую крышу платформы втянулся мощный паровоз с нацистским флагом на котле. Состав состоял из множества классных вагонов, с сияющими чистотой окнами. Вот он, наконец, замер, открылись двери салонов, и оттуда хлынули люди. Владимир не верил свом глазам — пейсатые раввины, с иголочки одетые молодые и не очень господа, трещащие без умолку на всех языках мира, мамаши с выводками детей, старики, старухи… Их сопровождали затянутые в серую войсковую форму с серебряными рунами в петлицах, эсэсовцы. Они помогали донести до шикарных лимузинов, ожидающих прямо на перроне, вещи и прочую утварь.^[27]

Столяров не верил своим глазам: а как же истребление всех евреев? Всеобщий антисемитизм, о котором ему прожужжали все уши на политзанятиях? Или, правду говорили ему в спецшколе, что ворон ворону глаз не выклюет? Что нацизм намного гуманнее сионизма? Что деньги являются на самом деле движущей силой всех войн?..

Глава 27

…В парке Чаир распускаются розы,

В парке Чаир расцветает миндаль.

Снятся твои золотистые косы,

Снится веселая звонкая даль.

Я сижу на краю люка, свесив ноги внутрь башни. Вокруг расстилается степь. Наше сборное подразделение отходит. Мы продержались до двадцати четырёх ноль-ноль, как и было приказано командованием. Теперь — нагоняем своих. По нашим сведениям, части Красной Армии держат оборону на внешнем оборонительном обводе, который начал строиться ещё в сорок первом году, вскоре после начала войны… А эта мелодия непонятно почему вертится у меня в голове. Может, потому, что ритм работы мотора удивительным образом накладывается на её темп? Не знаю… Или потому, что после вечерней Сводки Информбюро её включили в концерт по просьбам воинов Красной Армии?..

«Милый, с тобой мы увидимся скоро»,

Я размечтался над любимым письмом.

Пляшут метели в полярных просторах,

Северный ветер поет за окном.

А может оттого, что под это танго мы танцевали в наш последний мирный вечер? Или оттого, что в ней говорится о моих родных мурманских краях? Хотя Север — не один Мурманск. Много и других городов и посёлков за Полярным Кругом…

В парке Чаир голубеют фиалки,

Снега белее черешен цветы.

Снится мне пламень весенний и жаркий,

Снится мне солнце, и море, и ты.

Достаю из нагрудного кармана фотографию, украдкой рассматриваю её. Бригитта. Где ты сейчас? Может быть, дома, в Германии, может — в России, а может, именно мой снаряд день назад оборвал твою жизнь, когда ты ехала в штабном бронетранспортёре… Лучше не думать. Мои мысли отвлекает возглас:

— Воздух!

Помню разлуку так неясно и зыбко.

В ночь голубую вдаль ушли корабли.

Разве забуду твою я улыбку,

Разве забуду я песни твои?

Но к нашему всеобщему облегчению разлапистые силуэты «штук» проплывают мимо. Наверное, увидев свой броневик подумали, что это трофейный русский «панцер», не допуская, что может быть и наоборот… А идут с надрывом. Гружёные под завязку. На чьи головы упадут их бомбы? На бойцов, или на беззащитных женщин, детей, стариков? Фашисты любят бомбить мирное население. Оно же сдачи не даст, из зенитки не выстрелит. Если только пацан какой камнем запулит, из рогатки, да что толку… Насмотрелся я, как станции бомбят, колонны беженцев расстреливают… В прошлом году вообще за одиночками гонялись, а сейчас чуть легче. Бывает, что и игнорируют. Видать, ресурсы у них не бездонные, Европа — не Россия!..

В парке Чаир распускаются розы,

В парке Чаир сотни тысяч кустов.

Снятся твои золотистые косы,

Снятся мне смех твой, весна и любовь!..

…Нас окружают бойцы в синих фуражках НКВД. Но это не заградительный отряд, а арьергард 10-ой дивизии Народного Комиссариата Внутренних дел. Так называемые части прикрытия. Вначале чуть не забросали гранатами, из-за трофея. А после решили подождать, пока поближе не подойдём, а уж советский танковый комбинезон от немецкого отличается, как небо и земля. Да и шлемы тоже. Словом, догадались ребята, что свои…

Я рапортую командиру полка о выполнении боевой задачи по задержанию противника на установленное время. О потерях противника особо не распространяюсь, а то не поверят. Хотя наглядное подтверждение моих слов следует в колонне. Позади моего «КВ».

Впрочем, как раз состояние танка и внушает мне большие подозрения. Из выхлопных труб частенько вылетают искры, в трансмиссии странное позвякивание. Да и звук какой-то натужный. Дотянуть бы до какого-нибудь завалящего рембата! Жалко ведь танк! Ой, как жалко…

— Товарищ майор! Смотрите!

Облако густого дыма висит над излучиной Волги. Возле него вьются чёрные точки. Это немцы бомбят город. Сталинград. Сегодня 23 августа 1942 года…

— В город будем прорываться ночью. Твой танк дойдёт, майор?

— Надеюсь, товарищ полковник. Очень надеюсь. Сейчас попробуем, пока время есть, починить, что сможем. Думаю, на один бой дизеля ещё хватит…

Мы будем прорываться к «СТЗ», цеха которого расположены на северной окраине города. «Клим Ворошилов» — главная ударная сила полка. Смешно, вроде бы один танк, как у нас говорится — один в поле не воин! Да вот, намедни, оказалось, что поговорка не во всём права. И один советский танк может драться! Вспомним Колыбанова хотя бы. Да и не только его одного. Сколько таких отчаянных было? И обо всех ли мы знаем?

Подняв ремонтные люки, всем экипажем ковыряемся в танковых внутренностях. Подтягиваем болты, регулируем тяги, проверяем дюритовые трубки масло- и бензопроводов. Промываем и ставим на место фильтр.

Вокруг нас вьются товарищи из «НКВД», ещё бы! Татьяна у нас красавица! Ей мы, мужская часть экипажа, гайки крутить не доверила, пусть занимается обеспечением: чайку согреет, поесть сготовит. А между делом — пулемёты почистит, рацию отрегулирует. Железо ворочать — не женское дело. Наша радиотелеграфистка, впрочем, не обращает на записных красавцев никакого внимания, увлечённо протирая ветошью аккуратно разложенные на чистом куске старого одеяла детали ДТ…

Незаметно летит время. Наконец, вроде всё, что было возможно в наших силах — сделано. Перед ночной атакой надо бы хоть немного поспать. Так и заваливаемся прямо под танком, укрывшись брезентом, всей кучей. Благо охранять нас есть кому.

Будят уже за полночь. На моих трофейных два часа ночи. В котелках аппетитно парит густая гречневая каша с тушёнкой. Быстро приведя себя в порядок, завтракаем, а может — ужинаем. На войне распорядка нет в этом деле. Когда достал, да минутка выдалась — тогда и ешь. Наконец занимаем места в танке, все готовы к бою. Ждём сигнала. Есть! Двинули!..

Из выхлопных труб временами выбивается длинное пламя, озаряя всё вокруг. И ничего нельзя с ним поделать. Изношенное стальное сердце машины на последнем дыхании. Лишь бы дотянуть! Мы с трудом пробираемся между воронками, которыми изрыта земля. Впереди, над городом Сталина бушует пламя. Всё небо подсвечено огнём пожаров, сплошные дымные столбы вздымаются к верху, пачкая нависшие ночные тучи. Самое страшное, что огонь не только над Сталинградом, но и далеко вправо уходит багровая полоса, исчезая в совсем уж непроглядной темени. Кажется, что горит и сама матушка Волга…

Впереди — пехотинцы. Атакующие тройки с ручными пулемётами наперевес. С нашими «дягтерёвыми» и немецкими «МГ». Их прикрывают бойцы с автоматами. Так же с нашими и немецкими. Кое у кого даже румынские «данувии» и швейцарские «солотурны».^[28] Хорошие машинки. Надёжные. Ребята словно скользят в темноте. Их силуэты хорошо видны нам на фоне гигантского зарева. А вот оттуда — наоборот. Скрадывает. Так что здесь я более-менее спокоен. Уверен, что немцев мы разглядим раньше, чем они нас.

Несколько раз преодолеваем места ожесточённых сражений. Похоже, что тут пытались остановить врага. Целые горы трупов. Наших. Олег с трудом маневрирует тяжёлым танком, пытаясь не потревожить прах павших героев. Они сделали всё, что могли, отдав самое дорогое, что было у каждого — свою жизнь… Сколько же людей погибло! Сколько…

Пока везёт. Видно фашистам настолько нелегко дались эти километры до города, что все просто спят, либо ушли далеко вперёд и эту территорию считают уже глубоким тылом. Оставив недобитых русских тыловым подразделениям. Это — станет самым страшным… Проезжаем позицию изуродованных зениток. Не может быть! Девчонки!.. Мёртвые. Изуродованные тела несостоявшихся матерей, чьих то жён, сестёр. Да что же это, в самом то деле?! Россыпи тускло светящихся гильз, опрокинутые стволы, искореженные лафеты. Они тоже дрались до последнего. Человека. Снаряда…

— Товарищ майор! Немцы в трёхстах метрах!

— Готовься, ребята! И девочка — тоже! По ракете — открыть огонь, Ваня, видишь что ценное?

— Вижу, командир. Глянь — вправо пятьдесят, кажись, самоходка.

Я приникаю к панораме. Точно! Вот это глаз! Угловатый силуэт штурмового орудия чётко виден на фоне пожара. Чем-то этот «штурмгешютц» отличается от виденных мной ранее. Но чем? Лихорадочно пытаюсь сообразить — ствол! Вместо кургузого обрубка длинный, очень длинный, увенчанный набалдашником ствол.

— Ваня! Гаси его в первую очередь! У меня такое ощущение, что этому гаду наша броня не помеха! Понял?

— Ясно, командир! Будь спок!

Лязгает затвор, Олег немного снижает скорость, стараясь вести КВ как можно ровнее. Ракета! Грохот выстрела больно бьёт по ушам — огонёк трассера утыкается в борт врага. Затяжной взрыв, самоходка вспыхивает, словно бенгальская свеча. Доворот башни, клацанье массивной детали, выстрел! Рядом загорается ещё одна такая же уродина. Полный газ! Стаккато обоих пулемётов еле слышно после ударов 76-мм пушки. Огненные струи утыкаются в бруствер траншей, уносятся вдаль. Такие же свинцовые светлячки летят сзади нас — это бронетранспортёр и бойцы открыли огонь из своего орудия. Ощущение, будто ночь взорвалась! Вокруг светло от выстрелов и разрывов гранат, от пылающих вражеских танков. Всё это добавляется к зареву над Сталинградом. Вижу, как впереди кто-то машет рукой, увлекая бойцов.

— Олег, на ничейной полосе притормози, надо наших прикрыть!

Так же поступает и трофейный броневик. Мы ведём огонь на три стороны — по тылам, уже нашим, и обоим флангам, пресекая все попытки немцев отсечь прорывающихся в город красноармейцев. Фугасные снаряды заставляют с уважением относиться к нашему прорыву, да и сидящие в окопах на окраине города вносят свою лепту к нашей обороне прорыва. Сплошной ад! Взрывы вздымаются один за другим, по броне барабанят сплошным дождём осколки. Некоторые удары более сильные, чем другие. Это немцы пытаются нас подбить из своих тридцатисемимиллиметровых ПТО. Ну, как говорится, счастья им и флаг в руку!

— Командир! Приказ уходить! Вышли все!

— Олег! Давай!

Двигатель ревёт и вдруг стихает, обливаюсь холодным потом: неужели всё?! Но нет, какое-то булькание, шипение, и вновь победный грохот вентилятора. С натугой «Клим Ворошилов» выбирается из воронки, так хорошо послужившей нам укрытием, и медленно движется к линии нашей обороны. Вырвались! Есть! Удар! Попадание! Но нет! Огня нет, машина движется, всё работает. Нам машут фонариком, указывая дорогу, ещё немного, ещё чуток, давай, родимый! Давай! Есть! Мы скрываемся за массивной кирпичной стеной и наконец останавливаемся. Вырвались! Теперь мы у своих. Люки нараспашку, пошатываясь от усталости и нервного напряжения, выбираюсь наружу, следом за мной появляются остальные. От нас несёт потом и пороховой гарью, все лица в копоти, закопченные, но счастливые. Мне уже машут рукой. Я подхожу поближе, это командир полка НКВД.

И тут, словно боец, выполнивший свою задачу и павший в бою, наш дизель скисает окончательно. Звонкий надрывный вскрик металла, глухой удар по плите, прикрывающей МТО, толчок — стали. Изнутри я слышу ругань Олега. Наконец из верхнего люка показывается его голова в ребристом шлеме и парень обречённо выдыхает:

— Всё, товарищ майор. Приехали.

Он выбирается наружу и огорчённо сплёвывает, затем тянется к карману, извлекает кисет и сворачивает козью ножку, щёлкает самодельной зажигалкой, закуривает, опустившись прямо на землю. Я подхожу к нему, следом — остальные члены экипажа.

— Товарищ майор, что делать будем? Всё? Конец нашему экипажу?

Это Иван. Я ободряюще улыбаюсь.

— С чего ты взял, Ваня? Экипаж у нас отменный, такой терять — грех. Так что будем держаться друг друга. Согласны?

— Ещё бы! Конечно! Так точно!

Мои орлы и орлица наперебой соглашаются.

— Вот и ладушки. А насчёт танка — чего-нибудь решим. Не зря в Сталинграде самый большой тракторный завод в стране… А пока — рацию снять, пулемёты — тоже. И личные вещи с собой…

Тем временем к нам подходят ополченцы. Они одеты в домашнее, и кажется, что это герои Гражданской войны. Формы им не досталось. Хорошо, хоть винтовки выдали…

— Товарищ майор, вам бы танк в другое место отогнать, у нас тут укрытие есть…

— И рад бы, товарищи, да никак это не можно. Дизель наш долго жить приказал. А так — танк на ходу. С полным боезапасом, и с таким экипажем! Мы бы фашистам показали, где раки зимуют…

Один из них, средних лет толстячок в толстовке, переглядывается с остальными. Те кивают головами.

— Мы тут это, товарищ майор, с тракторного. До вчерашнего дня «тридцать четвёрки» делали. А как немец полез всей дурью — винтовки в руки, и айда. Словом, завод работает. Танков много починили. С Абганерово нам навезли. И вашего красавца, думаем, что сможем к жизни вернуть. У него же мотор с «тридцать четвёркой» одинаковый. А вообще, как Ленинград в блокаду взяли — хотели «КВ» у нас делать. Так что — разберёмся. За день сердце вашему танку поменяем…

Через два часа появляются два тягача на базе «Т-34», только без башен. Натужно рыча, они выволакивают нашу громадину из развалин цеха, мы устраиваемся сверху, на броне, только Ваня за рычагами, и кавалькада движется на ремонт. Я прекрасно понимаю рабочих: «КВ» внушает уважение не только нашим, но и немцам. И ещё какое. Тем более, что это не жестянка «БТ» или, тем более, «Т-26»… С лязгом гусениц мы идём на завод. Прямо через охваченные сплошным пожаром городские кварталы. Летят искры, парят раскалённые листы жести с крыш, огненными ручьями льёт расплавленный битум. Воздух накалён до последней стадии, почти без кислорода, он выжигает внутренности с каждым вздохом. Тяжело, почти невозможно дышать. Из кюветов и встретившегося по дороге оврага на нас смотрят из темноты сотни блестящих глаз. Это и местные жители, оставшиеся без крова, и беженцы из окрестных поселений. Мне больно…

Кованые ворота с литерами СТЗ. Возле створок, с обеих сторон, укрытия из мешков с песком с торчащими из амбразур тупыми мордами «Максимов». Рядом — рабочие с повязками на рукаве и винтовками за спиной.

— Стой! Кто идёт?

Водитель переднего тягача высовывается и кричит, надсаживая горло:

— Тайга, Петрович!

— Точно! Проезжай.

Ворота распахиваются, и нас затаскивают внутрь заводской территории. Там танк попадает в умелые руки ремонтников. Чёрные от мазута и масла, на лицах в темноте видны только глаза. С удивлением понимаю, что большинство из механиков женщины и пацаны ФЗОшники.^[29] «КВ» подцепляют кран-балкой и он плывёт над длинной колонной техники, освещаемый огнями электросварки и вспышками автогена. Мы идём следом. Наконец машину опускают, и словно муравьи на сахар на танк набрасываются рабочие. Э-э-э, орлы! Вы что?! Куда ты тащишь делитель?! Так не пойдёт!..

— Кто старший?!

Девичий голосок отзывается чуть в стороне.

— Ну, я. В чём дело, танкист?

— Это мой танк. И можно было бы спросить, какие проблемы, и что нужно сделать.

— А то мы не знаем. Движок у тебя сдох. Это нам ещё по телефону сказали. Да тут кроме этого ещё полно работы. Так что, товарищ танкист, двигай вон в тот угол. Там титан стоит с кипятком. Хоть чаю пока попьёте. А нам желательно не мешать. Можете и поспать. В загородке и лежаки есть…

Дата добавления: 2015-10-24