Глава 1. Или повесть о самом ужасном шоу

Или повесть о самом ужасном шоу

Пролог

Дамы, Господа извольте взять мне слово

Прям на рассвете иль ночью в полвторого.

Прошу не закрывайте триллера глаза,

Век девятнадцатый тенью летит к нам чрез века.

Расставлены все свечи, налито красное вино,
Которое калеча тянет лишь на дно.
Дамы – парные кокетки, Господа уже мертвы.
Любовь не та и редки признанья на крови.

Ах, Дамы, Лорды, Сэры, прошу, поверьте мне,

Что печальны хризантемы, которые в вине…

И ужас данной пьесы черпаемый со дна

Бояться разносить даже детские уста.

Быть может, вы устали, быть может, вы дурны?

Быть может, я больной, быть может, вы больны?

Но в 21 век летит Инспектор «Кайф»

На веки всех людей наводит сущий страх.

Кто живой, тот будет петь о том, кто мертвым жив.

О том, как быстро умереть и мертвым в жизни плыть…

- Предмедикаментация сделана! – сказала медсестра, и началось.

Меня везут. Меня везут куда-то, а куда я не знаю. Всё слишком быстро. Мерцают лампы дневного света надо мной, стучат колеса больничной кушетки, глазеют люди, улыбается повседневность. Всё слишком быстро. Вперед, вперед и вперед. Такое ощущение, словно со скоростью света перематывают пленку одной злосчастной киноленты, где я самый главный герой. Люди провожают меня, будто в последний путь. Их жалостливые лица, их грустные глаза и слова поддержки – ничто по сравнению с лихорадочным смехом смерти.

Меня везут по седьмому этажу в неизвестность. Ужасная боль по всему телу, головокружение и такое ощущение, будто весь мир резко взял и потерял для меня своё значение. Я вижу, как склоняются надо мной медсестры; их лица наполовину закрыты белыми марлевыми повязками, и красивые, удивительно красивые женские глаза: голубые, зелёные, карие. Я хочу увидеть их вновь… смотреть в них вечно.

Я не знаю, что со мной, так как не любитель вдаваться в медицинские подробности. Я знаю лишь одно: дорога будет долгой, и коль я полностью нагой под ситцевой простынёй, то эта дорога уж точно роковая.

Вместе с бригадой медиков я подъезжаю к лифту. В отделении хирургии их ровно три: один ведет вниз к приёмному покою, второй на третий этаж к терапевту и процедурной, а третий, что посередине седьмого этажа – это промежуточная остановка между раем и адом. Да, это операционная, где кто-то умирает, а кто-то возрождается вновь.

Кнопка вверх. Путь на девятый этаж. Я запрокидываю свою голову и наблюдаю за тем, как медленно меняются световые диоды на циферблате. Один, два, три… пять… семь! Дзынь, дзынь! Лифт меня ждёт, равно как ждёт оперирующий хирург.

Я должен был оставить все свои вещи в палате, где пролежал около недели, пока меня исследовали всевозможные врачи, брали все существующие анализы и отправляли под действие различных установок: МРТ, ЭКГ, МСКТ, КТ и тому подобное. Десятки странных аббревиатур кружатся в моей голове, но мне уже все равно. Все подготовки завершены.. Пока плыву на лифте вверх, строчу смс своей жене: «Не переживай. Всё будет хорошо. Я вернусь».

- Так, убрать телефон! – закричал медик, который уловил мою мелкую шалость. Он забрал у меня старенькую Nokia, положил себе в карман халата и грозно посмотрел на меня. Я увидел, как сквозь маску шевелятся его губы: «Пойми, нельзя! Нельзя!».

Дзынь, дзынь! Сигнал лифта. Мы на девятом этаже. Все слишком быстро. Не прошло и 27 лет, не прошло и нескольких недель, не прошло и года… и дня… и часа. Я предоставлен делу случая, я один на один с самим собой, скальпелем, наркозом и хирургом.

Меня оставляют в коридоре. Лампа надо мной то тухнет, то вновь загорается. Всё мгновенно. Я иронично улыбаюсь. Мои черные волосы растрепаны, мои зрачки расширены от какой-то дряни, которую мне вкололи пять минут назад. Слышу, как в кармане удаляющегося по коридору медика звучит сигнал моего сотового телефона. Ха, вряд ли я узнаю, что мне ответила моя жена. Двери открываются, медик исчезает в бездне девятого этажа. Я кладу голову на кушетку, так как не могу больше её держать на мышцах шеи.

О чем я думаю? О чем может думать человек, когда решается его жизнь. О чем бы думали вы? Быть может, наши мысли схожи. Да, я многого не успел, да я многое не сделал, не увидел и много, где не побывал. Ненужное «вчера» обретает важность в тот момент, когда в вену правой руки втыкают катетер, пускают инкубационный наркоз в кровь. Неважное «вчера» становится сверхнужным «сейчас», когда кружится голова, когда с одной кушетки полностью голым перебираешься на другую.

- Инкубируете? – спросил хирург, одетый в красную медицинскую форму и белые хирургические перчатки.

- Да, скоро будет готов, - ответила медсестра, ставящая мне капельницу через установленный катетер.

- Хорошо. Закатывайте, как только… - не договорив, хирург исчез в операционной.

Голова кружится еще сильнее. Всё слишком быстро, еще быстрее и быстрее! Мерцание ламп, меня везут куда-то. Дорога мне практически известна. Я в промежутке между землей и небом.

- Акк…аккуратно-о-о перекладываемся! – растянуто слышатся мне слова медиков и я уже на операционном столе. – Го-о-то-о-вим наррр-коооз. Раз, два… Дышим через маску и…

… И полетели в никуда, без всего, ни для чего.

Темнота. Я ничего не вижу и не слышу. Где-то далеко блуждает силуэт мужчины. Я будто бы замер в невесомости. Живая чернота, осязаемая, доступная, мягкая. У тишины есть звуки… у тишины есть запахи.

- Кто здесь? – кричу я, не слыша сам себя, и силуэт поворачивается ко мне. Я не мог разобрать, во что именно он был одет, видел лишь перебинтованное лицо. Там, где должны были быть глаза лишь два мокрых кроваво-красных круга, причем один выше другого. Руки были спрятаны под черные кожаные перчатки. Он, словно раненный боец, блуждает здесь абсолютно один.

- Кто ты? – кричу я.

Он подходит всё ближе и, будучи изрядно выше меня ростом, склоняет свою голову и таращится на меня своими кровавыми кругами вместо глаз.

- Тсс. Не шуми, ведь ты…

- Что я?

- Ты умер! – отвечает он, разворачивается и растворяется вместе с темнотой. Белый свет и адская боль в каждой мышце. - Почти умер… почти… почти умер!

Шоу начинается.

Глава 1

- Друзья, сегодня я умру прямо на ваших глазах.

Начало XX века.

Высокие нравы, истеричные признания на крови, таинство свеч, романтика декаданса, карнавалы, феерии и ужасы во времена дуэлей. Тысячи ароматов Франции, Англии и Германии, перемешанные во всем мире…

Небольшой театр. На сцене, украшенной черными розами с шипами, словно длинными пиками, царит настоящий карнавал. Уродливая труппа из Кёльна во главе с господином фон Штайном правит зрительскими сердцами, показывая свое самое мистическое и жуткое шоу, сравнимое только с кошмарами Колизея Древнего Рима.

Только представьте, как десятки изогнутых в позвоночнике карликов и карлиц беснуются от боли, прижигая друг друга горящими факелами, как на заднем фоне завывают тысячи собранных по всей Германии плакальщиц и как трепещут от этого зрительские души. На смену лилипутам выходят великаны, их около десяти. Они наносят друг другу удары по лицу, отбиваю кулаками кишки и печень, ревут, хрипят, падают, чуть ли не раскалывая черепа, а когда поднимаются, вновь бросаются в бой, словно обезумевшие ассирийцы.

Господа прикрывают дамам глаза, чтобы их девичьи сердца не смели запомнить весь ужас самого популярного шоу во всем мире – шоу, которое испугает каждого, кто посмеет к нему прикоснуться.

Но весь ужас еще впереди. Спустя тридцать минут выступления на сцене появляются окровавленные монстры. Это обычные девочки и мальчики подростки, которым было предложено немного подзаработать. Костюмеры и парикмахеры сделали свое дело, нарядив их в самые жуткие платья, одев парням рваные фраки и вылив на лицо несколько литров специального грима. Каждый их них держит во рту по небольшому пакетику со свиной кровью, а костюмы сделаны так, чтобы оппонент, протыкая своего соперника шпагой, не причинил ему реальных увечий. Под дикий плач ста голосов, начинается неимоверная драка. Одни молодой человек с лохмотьями вместо лица бросается на безглазую девушку. Она сопротивляется ему, отбивается своей шпагой, но мужская сила берет верх и он вонзает ей свое орудие прямо в живот, а она, раскусывая пакет со свиной кровью, забрызгивает ей сцену. Секунду спустя вторая девица протыкает убийцу сзади, и он падает замертво. Из его рта так же вытекает кровь.

Они кланяются и уходят. Но и им на смену выходят не менее ужасные детища – инвалиды. Люди с гримом диких метаморфических существ без рук иль без ног, с вывернутыми челюстями, или вообще без конечностей, как могут, выползают в центр сцены. Они жалостливо смотрят на людей, будто вопрошают: «Зачем вы оставили нас в живых? Почему не уничтожили при рождении? Ах, Боже, за что и почему? Мы никогда не узнаем любовь, так зачем нам жить». Это трогает сердца зрителей. Они не могут сдержать своих слез. Но шоу фон Штайна не дает расслабиться не на секунду.

К уродцам выходит человек с перебинтованным лицом. Вместо его глаз лишь два кровавых подтека, а в руках виднеется массивный кнут, которым он хлещет инвалидов, приговаривая диким басом:

- Уроды служат человеку. Унтерменши, унтерменши!

На эти слова безрукие и безногие начинают плакать навзрыд, а сотни плакальщиц смеяться, будто вся мораль человечества резко меняется.

- Боже, Боже! – кричат Господа и Дамы. – Мы никогда такого не видели. Это так ужасно и прекрасно одновременно. Кто же это создал?

Существо с перебинтованным лицом надевает ошейники на уродцев-инвалидов, и долго растягивая удовольствие глумления над слабыми, уводит их за кулисы. Плакальщицы вновь начинают реветь, выпуская из двух сот глаз тысячи искренних слез.

Их сменяет факельное шоу. Выбегают практически все участники труппы фон Штайна. Они беснуются с огнем, кидая друг в друга специальные огненные шары изготовленные на фабрике в Гамбурге, затем и вовсе пытаются поджечь мелкого уродца-мертвяка, который будучи одетым в страховочный костюм из Мюнхена не испытывает никакой боли. Зрители визжат от накала страстей, боясь, что карлик сгорит заживо, а если нет, то навсегда потеряет волосяной покров. Нет! В этом шоу все просчитано до мелочей и даже уродец был от рождения лысым и найденным в одном из приютов Германии.

- Гори, бес! Гори! – кричат в него те, что здоровее. – Гори проклятый унтерменш, гори альрауне, гори уродец.

- Нет, не надо! Одумайтесь, - кричат живые мертвяки, пытаясь спасти свою душу.

- Стоп! – раздается громкий голос конферансье.

Занавес закрывается.

Владелец уродливого театра, Пауль фон Штайн собирается на представление. Он надевает свой самый красивый мундир, чистит свои туфли, бреет лицо опасной бритвой и наглухо закрывает гримёрку театра в центре Берлина. Он слышит, как ему рукоплещет зал, не понимая, откуда истоки создания столь неповторимого карнавального шоу ужаса и драмы.

Зал его ждёт. Везде сидят дамы с веерами, господа с сигарами и моноклями. Выходит конферансье, делает неуклюжий поклон зрителям и, будучи облаченным в корсет из китового уса, медленно проговаривает.

- Добрый вечер, Дамы и Господа! Сегодня здесь, в центре великой Германии и великого Берлина, я рад представить вам самого уникального человека нынешнего столетия - Герра фон Штайна! Ваши аплодисменты!

На сцену выходит высокий брюнет с идеальной осанкой, в военном кителе, фуражке и в кожаных черных перчатках.

- Дамы и Господа. Спасибо! – обращается он к залу. – Я долго путешествовал по всему миру, проехал от Америки до Российской Империи, чтобы теперь и вы, мои земляки, чтобы теперь мой Берлин смог насладиться уникальным шоу.

Зал замирает в ожидании, смотря, как несколько рабочих выносят на сцену нечто вроде стеклянного гроба.

- Друзья, сегодня я умру прямо на ваших глазах. Я лягу в этот стеклянный дом, закрою глаза и просто умру. Каждый из вас сможет спустя всего тридцать минут убедиться в моей смерти, потрогать меня за лицо, руки, щеки через отверстия в этом кубе и понять, что я настоящий Инспектор Смерти, что я…

Зал затих. Все тихо. Люди не дышат. Пауль продолжает:

- … что я смог обуздать саму Госпожу Смерть, что никто другой из смертных не сможет повторить моей феерии и ровно через четыре дня, вы, все здесь присутствующие, сможете увидеть мое рождение вновь.

Рукоплескание. Ехидна улыбка фон Штайна, надменен взгляд человека, который знает нечто больше нас с вами.

- Итак, что требуется от вас. Первое – это могильная тишина, словно, вы присутствуете на отпевании своего самого близкого человека, будь то муж, мать, отец, сын или дочь. Второе, попытайтесь мысленно соединиться со мной и, быть может, на ваш страх и риск, мир смерти откроется и вам. Третье, вы должны бояться смерти, должны трястись и потеть от одной мысли о том, что вам когда-то предстоит умереть. И если вы все, Дамы и Господа, выполните мои три просьбы, то я оставлю вам впечатления на всю жизнь.

- Бред! Вздор! Чушь! - кричат несколько офицеров в зале. – Этого не может быть! Он просто уснет, а когда мы все выйдем из зала, пойдет к какой-нибудь кокетке на Фридрихштрассе и спустя четыре дня вновь ляжет в этот гроб. Верните деньги!

- Фи, мошенничество! - кричат фрау, надушенные дорогим столичным парфюмом.

Это часто слышит Пауль и ни капли не боится возражений.

- Я готов вернуть деньги любому, кто усомнится в чистоте эксперимента. Пока таких людей не было, - говорит он, смотря ни на кого и на каждого одновременно, смотря на нервный тик всех этих унтерменшев, чувствуя только себя истинным сверхчеловеком, пред которым однажды сняла шляпу Смерть.

В зале вновь тишина. Все возражения растворились в вечере одного ноября 19NN года.

- Итак, вы готовы? – улыбается герр фон Штайн и потирает одну руку об другую. – Тогда преступаем к фееричному смеху над смертью. Ха-ха-ха!

Занавес закрывается. Человек ложится в стеклянный гроб, закрывает глаза и засыпает сном покойника. Мерцает свет, на сцене только конферансье и тысячи направленных на него глаз. Театр объединил в себе всю немецкую элиту, всех толстосумов, жен и любовниц, всех вельмож и аристократов.

- Дамы и Господа! - кричит конферансье. – Пред вами уникальный герр фон Штайн и его шоу!

Занавес открывается, и зрители могут лицезреть Пауля, замертво лежащего в стеклянном гробу на середине сцены. Не сказать, что он умер, ровно, как и не сказать, что он жив. Он замер между адом и землей, небом и раем.

- Каждый из вас может подойти к нему и, протянув свои руки, дотронуться до холодного тела, но ровно через четыре дня в этом зале, - рассказывает ведущий. – Вы сможете увидеть его чудесное воскрешение. Это чудо!

- Ах! - кричат женщины. – Вот это да! – удивляются мужчины. – Сущая фантастика, невероятно… невозможно… нонсенс!

Около ста человек встают со своих кресел и просто несутся на сцену, где их строят в очередь помощники фон Штайна.

- Не все сразу. Не все…

Женщины просовывают свои руки в бархатных перчатках через отверстия в гробу и прикасаются к коже Пауля, затем оголяют руки и вновь касаются его лица.

- Невероятно, но он умер! Он мертв!

Проходит около пятнадцати минут. К гробу подходит ведущий берлинский медик фон Ольбрихт.

- Я не могу поверить своим глазам. Право, они мне врут или я просто напросто сошел с ума, но этот… Он мертв! Господа, нет ни пульса, ни дыхания!

Он стоит, широко раскрыв глаза от удивления, и смотрит на не менее пораженную толпу.

- Могу дать тысячу марок тому, кто опровергнет мои слова. Он мертв, - вновь и вновь говорит врач. – Либо нет фактов у современной медицины, либо это и, правда, фантастика.

- Как такое может быть? – спрашивает один Herr. – В чем причина? Почему только одному человеку покорилась смерть?..

- Какая разница, - перебивает его женщина в вычурном красном платье. – Я всегда сомневалась в медицине, а здесь…

Она приоткрывает веки Паулю. Его глаза смотрят в небо. Зрачки расширены.

- Я тоже врач. Долгое время работала в Мюнхене, пока с мужем, кстати, тоже медиком, не перебралась в Берлин, - вступает в разговор фрау Розенберг, поправляя постоянно сползающий с плеч розовый шелковый платок.

- И что? – деловито вопрошает он.

- Медицина не всесильна! И мы видим это! От рук медиков умирают тысячи, а от рук знахарей и их чудесных трав исцеляются миллионы. Медицина не совершенна. Иначе бы она объяснила то, что мы сегодня увидели! Это чудо! Это невероятно, но факт. Человек сам умер на наших глазах, и скорее всего, сможет воскреснуть спустя четыре дня.

- Стоп! Стоп! Стоп! – вмешивается в полемику мужчина, стоящий в сторонке. – Если человек умирает, то он умирает. Так?

- Так! – кивают головой люди, стоящие близ гроба.

- Получается, что он просто находится в ином состоянии сна. Где-то между сном и явью. Он контролирует свой сон. И это явно не смерть.

- Как ваше имя? – спрашивает его Ольбрихт. – Кто вы?

- Моё имя не имеет значение. Я из Австрии. Вена. Я практикую новую теорию психоанализа. Между прочим, свою собственную теорию, которая пока не нашла много откликов среди современников, - отвечает мужчина, поправляя очки в тонкой оправе и проводя рукой по своей бороде.

- Хм. Вы утверждаете о существовании осязаемых снов?

- Да! Однозначно… но еще более я утверждаю, о существовании всего бессознательного. Причем это, кхм, бессознательное, - говорит он, закуривая толстую сигару. – Это бессознательное оказывает на наше сознание, куда большее влияние, чем само сознание на всего человека.

- Лихо загнул, - засмеялся Отто фон Ольбрихт. – Пахнет алхимией. Извольте, хе-хе!

Медик фон Ольбрихт, пожав руку таинственному гостю из Вены, покидает театр, вместе с ним уходят многие.

- Странно, странно, - думает австриец, посматривая на то, как бездыханно лежит в гробу Пауль фон Штайн. – Хм, удивительно! Удивительное погружение сознания в недра бессознательного, - делает он вывод и так же покидает театр.

Напоследок в зале раздается громкий голос конферансье.

- Дамы и Господа! Ждем вас в это же время ровно через четыре дня. Извольте, сохранить свои билеты, чтобы не платить дважды. До встречи!

Занавес закрывается. Гаснет свет. Помощники аккуратно расставляют кресла, чистят спинки и сидения, проверяют крепления стеклянного гроба, чтобы ни у кого не было подозрения.

- А вдруг ночью этот хитроумный мошенник фон Штайн спокойно выходит перекурить или отправляется к проституткам на одну из Штрассе? Кто б его знал! - не успокаиваются люди.

- Удивительно! – вновь и вновь поражается фон Ольбрихт. – Неужели медицина не знает данного факта, ведь в 19 веке она практически совершенна.

И только гость из Австрии, почесывая свою короткую бороду, спокойно идет выпить пива и сделать заметки в блокнот с надписью: «Введение в психоанализ».

Проходит около двух часов. Все помощники с шоу «Мертвец» уходят по своим дешевым гостиничным номерам, куда их развозят специальные служащие труппы – глухонемые. В театре остается конферансье. Он выкуривает длинную сигарету через мундштук и шепотом кличет:

- Пауль… Пауль… здесь никого!

- Иду, иду! – отзывается фон Штайн и спрыгивает со сцены. – Ох, если бы у меня не было столь бравого конферансье, как вы мой верный Ганс Фильдберг, то…

Никто не знает истинности всего шоу. На самом деле у Пауля был брат близнец Йозеф, который, перенеся кому в возрасте 15 лет, стал обладать удивительной способностью – глубоким летаргическим сном. Вначале сны не были подконтрольны ему. Он мог уснуть и проснуться через месяц, два, а то и через год, но спустя долгие годы тренировок в возрасте 30 лет ему подчинилось таинство сновидений, о которых так много рассуждает врач-психиатр из Вены.

Как известно, из двух близнецов один обладает ярко выраженными способностями к коммерции, аферам и различным «темным делишкам». Второй более спокойный. Ровно пять лет назад в очередном опиумном припадке Паулю пришла оригинальная идея, как использовать способности своего брата и озолотиться в считанные минуты. Находясь в Кёльне, заранее договорившись с Йозефом, они создали своё собственное шоу, дали ему помпезное название «Мертвец» и решили играть на человеческом желании заглянуть в запретный мир смерти. Йозеф долго не соглашался на эту практически аферу, но под натиском наглого брата, всё же согласился принять участие, так как найти выгодную работу без образования в Германии 19NN года было практически невозможно. Так в Кёльне родилось шоу «Мертвец», в котором один из фон Штайнов ложился на кушетку и умирал, а спустя двое-трое суток возрождался, точнее просыпался. Никто из зрителей не мог подумать о том, что в феерии участвую два близнеца.

- Это мог бы делать один Йозеф! – всегда восклицал старый знакомый Пауля, а ныне конферансье шоу Ганс Фильдберг – по сути, еще тот любитель приключений и махинаций с деньгами.

- О, нет! Мой брат не умеет пользоваться деньгами, не умеет из своих снов сделать событие. Не умеет ничего, что умею я. Верно, если бы я обладал его талантами, то смог бы умирать куда лучше него. Но, увы, судьба распорядилась именно так: он умирает и воскресает, а я просто делаю деньги на этом.

- И никакого обмана!

И обмана, по сути, не было. Всё так и есть. Умирает Йозеф, просыпается Йозеф, а Пауль лишь нагло рекламирует сие мероприятие, общается с прессой и пользуется славой по всему миру. Их поразительное внешнее сходство, даже спустя долгие годы знакомства, не дает покоя Гансу Фильдбергу, который вечно путает одного брата с другим, особенно перед выходом Пауля на сцену.

Спустя годы поездок по всему миру, братья накопили огромный опыт. Они поняли, что для зрительского глаза главное – это фантастическое выступление. Именно поэтому в своё шоу они добавили антураж мистики, ощущение смерти в каждом дыхание и даже бесплатное красное полусладкое вино в момент открытие театра. Пауль был тонким психологом, а Йозеф рассеянным и не самостоятельным мужчиной. Первый отлично знал человеческие слабости, а второй как можно быстрее спрятался под юбку свое жены Анны, которую встретил во время выступления во Франкфурте-на-Майне. Братья долго бранились. Пауль не хотел посвящать жену брата в секреты шоу, ведь даже десяток помощников не знал существование брата-близнеца.

Анна не собиралась оставаться в тени, именно поэтому браться договорились о том, что на всех светских приёмах она будет появляться вместе с Паулем, узаконит с ним отношения, но будет близка и откровенна в постели со своим любимым Йозефом. Соответственно, ни для кого, кроме жены, брата и конферансье младшего брата Йозефа (он родился на пять минут позже) не существовало.

Дружбы между мужчиной и женщиной не существует, учитывая то, насколько были похожи близнецы и насколько одинаковы были их вкусы к женщинам. Делая укол и засыпая от морфия, во снах к Паулю часто приходила Анна. Она садилась близ него, ровно так, как она сидела часами около своего мужа Йозефа и ласкала ему его черные волосы на голове, а затем нежно целовала в уста. Это были самые яркие осязаемые морфиновые сны Герра фон Штайна, которые он скрывал от своего родного брата и самой фрау.

- Ах, если бы она была со мной! – кричал он в припадках токсикации. – Но она итак со мной. Никто не знает, про этого проклятого Йозефа. Вся слава моя! Люди знают только меня, а не этого морального карлика – моего проклятого больного брата!

Затем он приходил в себя.

Шоу на сегодня завершено.

Дата добавления: 2015-10-02