7 страница. - Все, Кость, угомонись, пойдем, - Артур стукнул меня по плечу пол-литровой бутылкой «Fresh

- Все, Кость, угомонись, пойдем, - Артур стукнул меня по плечу пол-литровой бутылкой «Fresh Bar’а» со вкусом мохито и я, попрощавшись с продавцами, вышел из магазина.

- Эй! Ну что! – Артур протянул мне напиток, - Как ты себя чувствуешь?

- Я просто понял, что я афигенен, чувак!

- Да… - он широко улыбнулся! – Мне пора! Если что-то снова случится, ты обращайся, я всегда помогу!

Мой потертый телефон брякнул, откинув чехол, я посмотрел на дисплей: «Бурундучок». Я тут же обиженно переименовал ее в «Одинцова» и открыл это нежданное СМС:

«Никакой надежды. Извини. Кость, я другого люблю, я точно это знаю…»

Я не знал, что ей ответить. Наверное, самое худшие – это было просто молчать. Я ведь там и сделал: молча потух. И Артур на той стороне дороге, увидев мой поникший вид, просто отвернул голову от меня и молча скрылся во дворах. И этот человек отвернулся от меня.

Я снова просто молчал.

Глава 4.

13 декабря 2013 «08:53»

Я потухал; все мое сознание невероятно большое количество раз проваливалось в темноту. Я не помнил, что происходило со мной днем, когда обдумывал все перед сном. Не помнил, что я читал или учил, когда готовился к урокам, не помнил, что я писал в дневнике, хотя я очень давно туда ничего не писал. Темнота. Вокруг меня все плавает черными силуэтами, а белоснежный снег падает с неба, будто пепел; светло-серые хлопья тают на моем безэмоциональном, прокуренном лице.

Я опомнился только тогда, когда поднимался по той скрипучей лестнице, что вела меня прямо в кабинет «5», на втором этаже, там же, где располагались кабинеты начальных классов. Это место, конечно, было прекрасным: светило своей чистотой, озорные дети нарезали круги по рекреации, оставляя на линолеуме черные черточки, да и просто здесь постоянно было светло, сквозь окна сюда пробивались теплые лучи зимнего солнца. Но это место было школой. Да-да, для всех учеников старших классов, которым надоело жить в свои шестнадцать – это место сущий ад!

Я молча стоял на пороге кабинета. У меня жутко болела голова, ибо я не спал всю ночь, а с утра, к глубочайшему сожалению, я не получил свою дозу… хотя бы кофе. Не говорю уже о поцелуе и объятиях любимой… Да ее у меня просто нет. Все! Хватит, выдумываю свою «идеальную любовь», возвращаемся к колющим реалиям этого мрачного мира – welcome твари!

- Я знаю! Вы нуждаетесь во мне, - заорал я, и зашел в класс. Я не знал, кто все эти люди, просто кинув портфель на первую парту второго ряда, я выгнал какого-то невзрачного парнишку…

Что значит… эта ваша дружба? Знаете, я бы назвал это начальной стадией любви, (в шутку конечно, хотя, по сути, так и есть…) которая не выливается потом в близкие отношения, а возникает простое доверие. В общих чертах дружба – это любовь без влечения. Как любить родных за то, что они просто есть!

На самом деле, дружба – бескорыстные, личные взаимоотношения между людьми, основанные на любви, доверии, искренности, взаимных симпатиях, общих интересах и увлечениях.

Дня некоторых дружба – это лучшее что придумано человечеством. Нечто, что нельзя купить ни за какие деньги, для некоторых это и копейки-то не стоит, как по мне все это, смазанные стереотипы, об идеальном друге, и вообще о человеке в целом. Лично для меня дружба – понятие относительное. По сути, и одному неплохо, наедине с собой, со своими «демонами» (я предпочитаю называть так «тараканов в голове») и никто не придаст. Да у всех когда-то были друзья, но стоит ли их вообще иметь, если дороги, когда-нибудь все равно, как бы мы не старались, разойдутся. Как бы то не было, человек не может остаться одиноким… Да безусловно… я имею кучу приятелей, и товарищей и одного очень близкого мне человека, которого, я люблю, пожалуй, как вторую маму… Этот человек – Бесприданова Елизавета Фридриховна, мой учитель русского и литературы.

Елизавета Фридриховна – учитель русского и литературы, в школе, что я ненавижу, как я и сказал. Честно сказать, и внешность у нее подходящая (я, пожалуй, в целости и не смогу передать этот вид, но очень постараюсь) Знаете, что-то такое, литературное что ли, литературный дух, овевает ее, как книжный шкаф, битком набитый разного рода книгами. Светло-коричневые волосы вьются по голове, завинчиваясь на концах локонов. Я ни разу не видел, чтобы прическа у нее была растрепана или же, какой-то волосок, скажем так, лежал не на своем месте. Волосы всегда причесаны, и аккуратно уложены, и переливаются в лучах солнца, будто перламутром. Очки… Ха-ха… Очки – это просто отдельная тема. Всегда было забавно наблюдать, как черные очки с узорами на дужках, напоминающие хохлому или просто линии и точки, но смотрятся забавно. Так вот, было всегда интересно наблюдать, как Елизавета Фридриховна напыщенно наклоняется к книге и очки скатываются с носа. Она с видом… полной… как бы это сказать? С видом полной набыченности поправляет очки, указательным пальцем правой руки, но смотрится это весьма смешно, и с каждым разом открываются новое движение и новые жесты, и становиться весело от этого: глаза на секунду зажмуриваются, и очки резко приходятся на место.

Сразу и не скажешь, что Елизавета Фридриховна уже пожилой человек, но руки, выдают ее возраст, жалко конечно. Но они все так же, той, же литературной хваткой держат в руках очередную книгу, а глаза пока могут читать… Странно, но почему-то я никогда не заглядывал ей в глаза. Ощущал на себе лишь томный, мудрый и начитанный взгляд, прогрессивного человека, но в тоже время он ласковый и теплый, будто окатывающий чистым вдохновением, будто открываются все мысли, и все ее чувства и с полуслова перенимается весь опыт!

Елизавета Фридриховна – невероятно мудрый человек, все это прочитанные книги, могу поспорить, она так вольно поучает нас, сопровождая чистую речь жестами. При всем при это, она невероятна умна, я не знаю, есть ли такое слово, чтобы передать, насколько она любознательна, дико любознательна, скажу так… это неугомонный взгляд, за всю жизнь, поглотил мириады тонн информации, учтите, сказав это, я уж точно не преувеличиваю, наоборот даже преуменьшаю… А самое потрясающие то, как она умеет рассказывать, это у нее действительно в крови. Такой чистой, и правильной речи, я, пожалуй, ни у кого не наблюдал, а постоянные примеры из жизни, только красят ее повествование.

В наше время, наверно, очень сложно найти учителя такого уровня, я хочу сказать, который был бы для ученика другом. Я с гордостью и слезами упоения на щеках, могу заявить, что она оживила меня духовно, она дала мне второй шанс! Она учит меня тому, что если человек не развивается, не учиться. То он погибает! Я с этим полностью согласен. Она разглядела во мне: чернила под кожей, и дала им полную волу, без ограничений, без жесткой цензуры – пишу, что хочу, и как хочу, естественно, что без замечаний никуда, но я предпочитаю называть это не нравоученьями или и так непонятной болтовней, как некоторые… нет, пожалуй, это критика, просто объективная критика.

Да я признаю, что люблю ее как друга. Ценю и уважаю, как наставника, но больше мне нравится ментор… так более загадочно… и именно слово ментор, больше ассоциируется у меня с Елизаветой Фридрихавной!

Это лучший учитель, что когда-либо был у меня, да что там был, лучшего и не будет, я уверен. Это мой друг! Мало, таких учителей, мало, таких образованных людей, мало даже просто, хороших друзей. Поэтому в заключение, хотелось бы сказать пару слов молодым учителям, чтобы они перенимали все хорошее у таких учителей, как Елизавета Фридриховна, потому что рано или поздно, все они уйдут на пенсию, чего бы мне совсем не хотелось! И это не упрек, а просто лишь крик души… Просто и Елизавета Фридриховна когда-то уйдет…!

Я знал, что она точно поймет меня, поэтому просто уснул на парте… Она наверняка знает, что я болен этой вашей любовью…

***

Тот же день. «09:46»

В моих глазах все было мутным, мои ресницы слиплись, будто бы я плакал всю ночь, глаза пульсировали и давили. Уши закладывало, а в моей голове лопались пузырьки… Я поднял голову и увидел старую, потертую доску, а выше портреты, я никогда раньше не смотрел на них, я точно знаю, что видел это во сне. Три портрета: Александр Сергеевич Грибоедов – худощавый мужчина в круглых очках и зализанной прической, свежий, смотрящий куда-то в бок; Николай Васильевич Гоголь – мужчина со смуглой кожей, черными волосами и неуклюжими усами, с маленькими черными, сумасшедшими глазками, он смотрел прямо вперед; Иван Сергеевич Тургенев – седой, серьезный мужик с большим носом, весь такой угрюмый, томный, смотрящий на меня: «Читал ли ты «Отцы и Дети», фон Ризин?».

- Констинтин (она произнесла именно так), - взгляд Елизаветы Фридриховны упал на меня. – Где твое сочинение? – она даже ничего не сказала про то, что я проспал весь урок.

- Вы даже не меня? – спросил я встряхнувшись.

- На уроке мы изучали очерк… Я думаю, с твои талантом тебе это ни к чему. Кроме того-кроме того… В твоем дневнике… Есть много всего поинтересней.

- Простите, но я не написал сочинение…

- И почему же? Что такого могло случиться, чтобы человек, с талантом писателя не написал какое-то сочинение? Не роман же прошу написать, верно, - ее томный голос ласкал слух.

- А… Какая тема, Елизавета Фридриховна? Просто я так устал от всего, все эти чувства, эмоции, которые мешают мне жить. Я уже просто не знаю, что мне делать… Я потерял все: любимая девушка ушла от меня к другому; я потерял близких друзей; я потерял школу, которую любил. Наверное, у меня талант терять все…

- Разве это все? Ты живой, здоровый, у тебя никаких проблем с учебой, у тебя в семье все живы, здоровы. Регулярное питание, крыша над головой. Ты способен видеть, слышать, чувствовать все гораздо сильнее, чем все остальные. Ты такой парень! Почти писатель… Я думаю, ты писал об этом... Ты можешь мне показать… - она улыбаясь клонила голову к моему дневнику… И я не долго думая, просто раскрыл его на нужной странице и вырвал от туда несколько листов, протянув их ей:

«Где ты?! Где ты, лживая тварь?! Где ты, гребаный эгоист-философ! Где? Хочешь, чтобы я плакал ради тебя – получи! Я плачу! Хочешь, чтобы мне было больно – получи, боль раздирает меня изнутри! Она жрет мою душу! Хочешь физической боли, садист? Радуйся, я всадил нож себе в бедро и прокрутил его на голени! Хочешь, чтобы я остался один? Получи, я отвернулся ото всех! Хочешь больше боли? Посмотри на царапины запястей! Хочешь, чтобы все думали, что я странный? Низкий поклон, спасибо тебе, урод! Хочешь, чтобы я сдох? Полу…

- А-ха-ха, - холодный смех… Звонко летящий вдали мокрого коридора, сквозь ки́шки, кровь и серое вещество моей черепной коробки, вырываясь блестяще-серым дымом сквозь смолистые легкие; выливаясь бордовой слизью сквозь артерии; пылая ярко-красным туманом вокруг радужной оболочки; пульсируя капиллярами; до боли скручивая диафрагму, до действительно приятной дрожи, разрывая меня на мелкие осколки, сдавливая кадык серебряной цепочкой – он вырывается наружу.

Я расслабляюсь… с каждым мигом… как стеклянный купол, отделяющий меня от него, трескается. Трещины становятся все шире, сыплются мелкие осколочки. В пылающею черноту падают обрывки воспоминаний: запах ее волос, ее бархатный лоб, жар ее шеи, ее слащавый вкус, ее шершавый язык, ее искусанные губы, ее прелестная улыбка, ее мягкие скулы, сводящий с ума запах ее духов, успокаивающие объятья, ее нежные руки… Ее глаза, которые обманули меня, кусочки фотографий, - все сгорело. Она одна такая… На мысли, что я без нее больше не могу, хочу умереть, уйти от всех проблем… Ледяной купол рухнул!»

Она тут же окинула эти листы взглядом, и ее лицо выражало тревогу и удивление, она испуганно скрутила эти листы:

- Это ведь не все, да? – она как-то по-новому на меня посмотрела, а я вырвал еще несколько листов из дневника:

«- Незаменимых нет! Хотя… я такой! Без меня… Ты бы умер еще две недели назад! Ха-ха! – он схватил меня окровавленной рукой, острые ногти обхватили кадык, и без какого-либо усердия он поднял меня, - Я оберегал тебя, ублюдок, а с ней ты совсем меня забыл! Где мои цветы? Где моя соль с хлебом? Эй… где любовь? Где моё: «Я люблю тебя, моя огромная глыба эгоизма!», - он раскрыл рот, порхающий рукой провел мне по шее, и голосом полной безропотности продолжил, - Можешь называть меня: «мой бешенный, мутировавший бурундучок, с кровавым месивом вместо глаз!» Хочешь спасения? К черту милости, - он стал сгибать пальцы, - К черту цветы, к черту шоколад, к черту плюшевые игрушки, к черту эти пустые слова…. Только я знаю, что ты плачешь из-за несбывшегося… Ты хотел навсегда, хотел серьезности… Ах! Да какая любовь? Признайся, что тебе было ее жалко, проснулась не любовь, а отцовские чувства… Ты даже ревновал ее так… А ей был совсем не нужен! Когда тебе было больно… Она тебя не успокаивала, не заботилась о тебе… Признайся, что это тепло, тебя никогда не грело! Тебя грел я… И бешенный азарт… Ты запутался, запутался! Не плачь… Не стоит думать, что она вернется… А если она и вернется, ты не узнаешь… Ха-ха! Я познакомлю ее с собой… И мы найдем общий язык… Тебе повезло, что она не сказала, кто он, ее запасной вариант… Просто я давно ни над кем не издевался… Хотя… Ты не растерял сноровку? Когда это мы в последний раз виделись? Ах да, тем холодным вечером, когда ты пытался поговорить со мной… А она шла рядом, опустив голову в асфальт, дали бы мне волю, я бы закатал туда вас обоих, и ушел в ад… Издеваться над горящими девушками, и пить ледяной виски с дьяволом…. Эх было время… Пока не заинтересовался тобой… Забудь ее… Я вернулся, а у меня, очень-очень много нового, много масок… - он хлопнул меня по щеке, сдавил скулы, разорвал мою грудь, как будто хотел взять там какую-то вещь, и залез в меня, так как входят в душевую кабинку…»

Она была шокирована и просто протянула руку за очередной порцией моих мыслей душевнобольного человека, а я дал ей того, что она хотела:

«Боль пронизывала меня всего, будто у меня были тысячи мелких царапин по всему телу, а меня при этом облили соленой водой… Но мне это, определенно нравилось… Я буду жить без цели… А Джокер будет делать за меня все остальное… Будет заниматься учебой, писать записи в дневник, и найдет очередную дурочку, которая будет любить меня, а я ее нет, я люблю другую, и похоже это надолго, ха! Снова все так же, как было… Ничего особенного! Все стабильно! Всегда об этом мечтал, о долгожданном сне… В котором, я уверен, забуду все, но ее я буду помнить всю свою жизнь! Незаменимых нет, есть только темная сторона, которая поддержит меня! Есть только он, меня вы уже не увидите!

P.S. Ты рада, что свела его с ума? Ты рада моему появлению? Я есть его темная сторона! Он просит передать «спасибо» за все, что было! Он просит передать, что небольшой обломок его души и сердца – будет принадлежать тебе вечно! Будь за него спокойна, ведь у него есть Я!»

Елизавета Фридриховна разложила листы по порядку и скрутила их трубочкой. Суетилась, возможно, не знала, что сказать мне… А я встал перед ней, и уже будто жалел о том, что так открылся ей.

- Стой! Ты можешь не переживать, этого я точно не покажу никому… Это, безусловно что-то новое, но я горжусь, что такие ученики есть у меня. Просто дать тебе совет?

- Мне, кажется, что мне все равно, но хуже не будет, это уж точно.

- … Если есть то, чем можно занять голову и руки, тогда можно пережить все что угодно, какая бы не была эта боль… Ты максималист – это было понятно сразу, но у меня есть небольшое предложение: написать пьесу для школьной постановки…

Я долго стоял и не знал, что сказать ей, мне, честно, не очень хотелось этим заморачиваться, но в дверь внезапно постучались, и какая-то свежесть окатила меня: в дверь вошла девушка, застенчиво, поджав руки и животу, щегольской походной шла к нам:

- Здравствуйте, Елизавета Фридриховна…

- Кто это девушка? - спросил я тихонько, а учитель наклонился ко мне:

- Это Настенька! – громко произнесла она.

- Ты будешь играть в моей пьесе, - я поклонился девушке…

- Ой, спасибо, - протянула Настя. – Неожиданно как-то…

- Все же, ты займешься этим? – удивилась Бесприданова…

- Без проблем, Елизавета Фридриховна, мне пора идти…

- Пока… - вздохнула Настенька… - я широко распахнул дверь и увидел Пашу Чернова, Настя с надеждой покосилась на него, а он грозно кинул на нее взгляд.

- Ты… С ней? – я чуть было не взорвался от ярости.

- Я не имею на нее никаких видов… - пробурчал Паша.

…И мое сознание снова потухло…

***

19 декабря 2013 «08:33»

Пьесу я написал на удивление быстро. Все за пару дней; она была приятной, доброй и самое главное там была Настя. И называлась она просто «Жар-птица». Не буду говорить, о чем она, это далеко не важное.

Елизавета Фридриховна собрала много народа для постановки. И сегодня я должен был явиться туда, все-таки я автор, драматург как-никак.

Что можно было сказать о сегодняшнем дне в целом? Слегка лучше чем всегда, но только все тоже состояние вялости и уходов в себя. Вечером на репетицию пьесы, а сейчас я сижу на уроке английского. На душе все так же непонятно. Сам сок в том, что этим утром я что-то почувствовал в себе. Чувство будто внутри меня кто-то щелкнул выключатель и вспыхнуло чувство безразличия. Чувство апатии, которым сияло это чувство. Нельзя назвать это искоркой, это не огонек… Это чувство, будто внутри горит синие пламя, и не издает никакого тепла, холод. Мне так хочется щелкнуть этот выключатель назад. Но, я тут же вспоминаю про эту Девушку из Сна – она ведь никогда не станет реальностью, как бы я не хотел. А мне так хочется, хотя бы раз глянуть в ее бездонные, голубые глаза.

О боже! Этот меланхоличный урок. Я поражаюсь выдержке учителя. Она спокойная, кажется, что она просто спит. Она не кричит, даже не говорит тихо, не напрягаясь: «Не хочешь – не делай…» - вот ее девиз. Я-то знаю. Она просто не хочет спорить. Она, как фрагмент моего сна. Даже ее кабинет был похож на этот замок из сна. Тусклый свет падал с улицы в помещение. По потолку и стенам тянулись влажные следы сырости, а с подоконников стекала вода. Всего по минимуму: рваные занавески, мало цветов, и вместо восьми портретов на стене – висело пять. Будто бы Тихонова Лариса Георгиевна – ничего лишнего в класс не несет, ничего своего. Это было забавно. Хотя на ней был свежий, мутно-голубой вычищенный костюм и яркие бусы. Она казалось мне какой-то старой, но очень сильно тянула к себе. Я заметил, что она легко принимает чужое мнение, опять же, она просто избегает споров. Урок английского в этом убогом классе из шести человек, по сути своей, - балаган. Всем наплевать. Все занимаются тем, чем хотят заниматься. Этот балаган длится уже полгода… Порой чувствую, как нитки аксонов в голове лопаются, разлетаясь по телу головной болью.

Черт! Мне так все это надоело… Когда же все станет так, как было прежде?

Мне казалось, что я уже просто научился выключаться в нужные моменты… Да я сошел с ума… Я только сейчас это понял.

***

Тот же день «18:57»

Я шел, и снег на подошве скрипел по линолеуму. Дом культуры села Солнцевка – это очень красивое место, конечно, но все не для меня. Театральный зал, старого дома культуры, для меня был не приятен: все деревянное, все очень дряблое и старое. В полу гнилые щели, затасканные красные сиденья, выстланные длинными рядами ведут к сцене. Я стоял посреди них, почти в углу, а уже там дальше слева, и чуть выше – отчетливо видна старая сцена с практически рваными кулисами.

Я прошел дальше, туда, где кресла уже закончились, и смотрел на сцену. Передо мной кресла и позади меня – кресла, прислоненные к стене. В полумраке все казалось мне грязным и каким-то склизким. Я не знал, что за грусть нашла на меня. На сцене Паша о чем-то говорил с Настей. Они кричали друг на друга и только руки, как теплые брызги дождя, разлетались у них в разные стороны. Я думал, они побьют друг друга, но Паша просто ушел за кулисы, а она так и осталась там стоять. Похоже, у них какие-то проблемы… Я застенчиво побрел к ней. Я любил Настю! Всего-то за неделю жизнь обрела надежду. Я не видел ее по несколько дней, а уже так сильно скучал. Очень сильно! Она вся такая хорошая, добрая. Она бросала стеснительные взгляды со сцены на меня, я видел это, но не подавал значения. Я боюсь ей говорить об этих чувствах, я просто не думаю, что она поймет… Может она тоже любит, но не меня.

Сегодня мне плохо! Глубиной души, я понимаю, что с Настей у нас будет все, не совсем так, как хочу я… Все дело в том, что я отрезвился благодаря ей, получил глоток радостного воздуха. Благодаря ей, я понял, что такое… действительно настоящая любовь, чувства… сильные-сильные, до замирания в груди. Но все это действительно глупо, так нелепо… я понимаю, что пока, она «другому отдана», поэтому я могу лишь надеяться!

Все началось с того, что я от скуки… подшутил над ней!

- Ты чего такая маленькая? - сказал я. Мы стояли за кулисами, а мне было… как всегда скучно, поэтому я так сказал. По ней было видно, что она обиделась, набычилась, слегка покраснела, в общем, вид ее был полный подавленностью.

- Я же не виновата, что у меня такой генофонд! – ответила она, при этом озлобленно смотрела на меня, тут я понял, что она обиделась, и не придавая тому внимания сказал:

- Да ладно… Чего тебе? Мне даже это нравиться! Я не хотел тебя обидеть… Кнопочка! – тут я сам перепугался, сказав такую речь, при этом почувствовал искорку в груди. Будто… сердце черкануло об душу и разгорелось пламя, сильное… я даже испугался: «Нет, только не она, это прекрасная Настенька, я не достоин ее… Я же… простой обалдуй… если чувства такие сильные! Она узнает об этом, причем, я сам ничего не скажу, она сама догадается! Нет! Черт! Нет!»

- Кнопочка… хмм… Меня так еще никто не называл. Кнопочка… а мне нравиться! – тут она оживилась, ее грусть, ушла куда-то, сама по себе, как рукой сняло.

Гонимый робостью, я взялся за руки, пожалуй – это первый раз, когда я держу любимую девушку за руки, они были такие холодные, кончики пальцев. Я взялся за них, и ощутил, что-то, очень родное, очень приятное:

- Знаешь, у кого холодные руки, у того очень теплое сердце… - я говорил искренне, не включай бабника-романтика в груди… это было бы неуважительно, по отношению к ней.

- Спасибо… Наш выход! – тут, я уже, пожалуй, прекращу описывать тот вечер… в общем-то, именно тогда, я и влюбился в нее…

***

20 декабря 2013 «19:27»

Сегодня, вдруг… совершенно внезапно, я понял, что все это лишь, необъятная мечта, что с Настей, все будет… гораздо сложнее, чем я хотел, но нет, руки я не опущу. Настя – моя мечта, которая 4 месяца была под боком, но раньше, для меня она была лишь, чудной девочкой. В общем-то «не такой, как все», со странным прибабахом и неестественной жизнерадостностью, какой-то искусственной (как я думал). Месяц назад, она была для меня, странной девчонкой, с которой я постоянно врезаюсь в дверях, которая смотрит на меня испуганно, которая постоянно, по этому поводу, обреченно кричит: «Костик…!» А я испуганно бежал от нее. Глупо все это конечно, но сейчас мне без нее очень тоскливо, прошел всего месяц!

Сегодня, я обречено понял, что не будет так, как хочу я, похоже снова будут душевные терзания и безответная любовь, поэтому я был подавлен. Я был настолько обижен на судьбу, что не хотел видеть никого, не хотел ехать на репетицию, было больно. В башке будто лопались аксоны, к чертям катилась моя душа. Я старался особо не заморачиваться, а просто переболеть ей, забыться. Все мы знаем, как это лечиться: рюмка коньяка, ломтик шоколадки и просто время…

Когда я прибыл в клуб, зашел вовнутрь, увидел Настю, она кружилась в танце, я поражаюсь ее умением… это действительно… так прелестно… Легкие, грациозные движения, потрясающие чувство ритма, и постукивает ножной и постукивает. Я резко кинул взгляд на нее, и не смог оторваться, а лишь обреченно забрел в зал. Встал к подиуму и раскрыл свой дневник, я писал резко, корявым подчерком: «Как же я хочу стать циником, просто мудаком, который не чувствует ничего. Стать полной мразью, видевшим в людях… пушечное мясо или просто средство манипуляции. Хочу… не любить, не чувствовать абсолютно ничего, ни капли горечи… ни капли сострадания!»

Все-таки увидев ее, я понял, что все это лишь холодный цинизм с моей стороны и так просто так не сдамся, и точка на этом. Я рывком закрыл дневник, чтобы она не увидела ни слова оттуда. Просто кинул дневник на кресло и ушел на последний ряд, в самый уголок зала. Я просто опрокинул голову на стену, взглядом сопровождая ее.

- Что с тобой, что случилась? – спросила суетившиеся рядом Елизавета Фридриховна!

- Ничего! Все нормально, правда! – конечно же, все было не нормально, думаю, в тот самый момент, Настя и поняла, насколько мне плохо и подошла ко мне! Села на кресле передо мной. Я закинул ногу на ногу, причем ее локти коснулись колена, я был удивлен их теплотой, но недолго дивился, пока она не сказала:

- Странно это! Когда хочешь спросить! А не знаешь как!

- А я боюсь сказать! - я испугался, увидев недоумение и счастье в ее глазах, и взгляд витающий где-то! – Так ты поняла все? – я догадался, что она хочет поговорить именно об этом, именно о моих чувствах к ней.

- Конечно! Еще тогда, когда ты мне предложил участвовать в пьесе. Ведь просто так не пишут пьес. Просто так ничего не пишут…

- Да! Просто я четыре месяца гонялся за…! Черт знает кем! Хотя, идеал был под боком… Все это время…

- Так, значит, я для тебя идеальна… Пойми, Костик, не бывает ничего идеального. Я такая добрая, счастливая! Тем не менее, никто не знает, что у меня внутри! – не знаю почему, но тогда, я понял, что там что-то неспокойное ее тревожит, что-то очень страшное, я задумался, наблюдая, как по залу летал мяч, ведь на сцена начали уже репетировать.

- Тогда… я хотел всего лишь пошутить! Мне было скучно!

- Ну конечно, - оборвала Настя! – Мы всегда шутим, когда нам скучно.

- Тогда, мне просто сорвало крышу… я думал пересплю и все забудется, но нет, увы… все стало, только гораздо сильнее.

- Извини, но сейчас, пожалуй, я не смогу ответить тебе взаимностью, - она говорила это тяжело, а я был обижен, я был подавлен еще больше, потому что заранее знал, что все снова… будет безответно.

- Я знал, поэтому отказался, от бессмысленных мечтаний, чтобы потом не было больно! – внутри все оборвалось, снова, чувство подавленности, снова, запертые под замком чувства, по капле, выливающиеся в стихи, сквозь замочную скважину, - Скажу так! Как-то странно знакомо это чувство, когда вроде не один, но все равно пусто!

- Мне пора, - тут я бросил взгляд на сцену, действительно, был ее выход, сейчас она будет танцевать, - Я подойду позже!

Заиграла музыка, резкая, пугающая меня басами, и просто долбящая по мозгам. Настя легко вышла на сцену, что она там творила, я не могу передать словами, просто легкие движения, расслабленность, вибрация по телу, точно под музыку, так, что Настины волосы просто плескались в воздухе. Мне безумно понравилось. Очень живой, яркий, с характерными покачиваниями тела танец. А ее лицо, нужно было только видеть, оно просто пылало страстью, глаза горели… и тут «пиип!» - за этот «пиип» - я бы «надавал кому-то по шайбе» - душа требует продолжения…. Но вот она уже летит ко мне, буквально прыжком она села на то же место.

- Ты красиво танцуешь, - мне очень понравился ее танец, - Десять лет ты уже учишься? Если память мне не изменяет…

–Да! – улыбнулась она, - Вообще я хочу стать профессиональным хореографом. Иметь собственную студию, - она говорила это так открыто, подняла руки вверх, - Хочу учить детишек танцевать!

- Да! А я, пожалуй, хочу стать известным писателем!

- Знаешь, у меня такой хороший папа! Не могу представить, если бы это был какой-то другой человек! Именно он отдал меня в кружок танцев…

- Жаль я не смогу сказать то же о своем отце! Хотя, мама у меня очень хорошая! Но у нее свои тараканы!

- Да у каждого свои тараканы!

- Понимаешь! Когда тебе хорошо! Хорошо и мне, когда тебе грустно, мне тоже очень плохо, а без тебя, мне очень тоскливо! Как, например, в среду, ты была расстроена. А я, пока ехал домой, все думал о тебе, могу поспорить весь бледный!

Тусклый блеск фонаря слабо озарял «наш уголок». Я смог разглядеть ее личико, которое устремилось от меня, а глаза смотрели… просто в пустоту.

- Мне было плохо в ту среду! – ее рука крепко сжала спинку кресла, глаза захлопали, и тут я заметил, как комок встал у нее в горле, она взялась за шею и тяжело продавила воздух.

- В среду, я была в больнице… Все дело в том… у меня бывает случается так, что я ничего не вижу, либо перед глазами все мутно, я была в больнице и мне сказали… - нет к черту, я просто не могу это писать, мне больно… слезы скатываются по щекам…

Просто, она рассказала мне о наболевшим, о том, что судьба, частенько преподносит ей несчастные подарки… я не могу писать об этом… комок в горле и все. Просто мы держались с ней за руки и плакали, вся пьеса пролетела перед глазами, а вот ее слезы и свою боль, я забыть не могу. Просто я поцеловал ее руку, и понял все, понял насколько она стала для меня важной, родной, не заменимой… Я просто хочу ее обнять, крепко обнять и прошептать: «Все будет хорошо, я с тобой». А вот руки мои, похоже, еще долго не дотронуться до пера… мне настолько больно, что в голову ничего просто не приходит! Я настолько полюбил ее, что в голове, только сладостные мечтания.

Дата добавления: 2015-10-02