3 страница. Нет! Почему нельзя просто развеять прах человека, где-нибудь возле моря

Нет! Почему нельзя просто развеять прах человека, где-нибудь возле моря, развеять прах на вершине горы, там, где человеку было бы хорошо, там, где он всегда хотел побывать? Боже это ужасное ощущение… Думать, что там где-то под землей зарыты какие-то люди, сотни людей… Боже, а ведь это и ни люди вовсе: кости и гнилая плоть, лежащая в деревянных ящичках, черт, я ненавижу свои мысли…

Глупое и бессмысленное место – кладбище. Но ведь его придумали для того чтобы почтить память о погибшем, а не приехать ради того, что вот надо приезжать на праздник или искать повод какой-то. Туда едут, в любом случае, ради себя. Вы приходите ради своей совести, иногда чтобы «поговорить» с так называемым человеком, хотя многие это называют общением с душой умершего. Поговорить с неизвестной квинтэссенцией, которая после смерти попала либо в ад, либо в рай, вырвавшись из сковавшего ее тела. Но, тем не менее, вы приходите с ним говорить. Так же никто не хочет признавать, что душа любимого человека, даже простого знакомого может попасть в ад. Все до боли в сердце глупы и наивны. Предположим всё-таки что, что-то в качестве души от человека осталось. Если люди ни с кем не общаются, их никто не замечает, их не могут выслушать, приободрить, поддержать, человек попросту сходит с ума. Теперь представим, что же тогда происходит с «душой», она, можно сказать «скована цепями» вы её не смогли отпустить, а всё почему? Правильно из-за своего эгоизма. Не существует ни одного человека, в котором не была хоть и малейшая, но часть эгоизма. Так же как всем нужна свобода, но этими действиями мы её отнимаем...

Я хочу путешествовать, оказаться вдалеке от дома, струится по ветру, но никак не оказаться заточенным на век в коробочке из треснувшего дерева, под тяжестью десятиметрового грунта…

Заболела голова…

***

«Повествование ведется от лица юноши - жителя Села Солнцевка»

Выпив добрую тару молока, я выскочил из дому. Погода сегодня была чудесной, умывшись дождевой водой из ржавой бочки, я ощутил прилив бодрости; решил, что выйду пораньше. Навещу пару мест перед школой, уж больно хочется подышать сладостным запахом родины.

Родина – это место, где ты родился, где сделал свои первые шаги,

Пошел в школу, нашел друзей настоящих и верных, например, как у меня. А еще это место, где человек стал Человеком, научился отличать плохое от хорошего, творить добро, любить, где услышал первые добрые слова и песни…

У каждого из нас есть еще и «малая родина». Нет дороже места, где ты родился и вырос. Для меня – это мое родное село, моя любимая Солнцевка!

Здесь родились мои родители, здесь жили их родители, родился и я и живу вот уже семнадцать лет. Каждый день хожу через все село в школу. Каждый раз, проходя этот путь, с большим огорчением вижу полуразрушенные здания, разрушенные дома, от которых остался только мусор. А ведь в наших силах сделать наше село краше и лучше.

Когда наступает осень, забываешь обо всех горестях, связанных с обустройством села. Как оно прекрасно в это время года! Кажется, ты попадаешь просто в другой мир. Ранней осенью я люблю наблюдать восход и закат солнца. Представьте себе: осень, сидишь возле большой яблони, и так сладко пахнут усохшие алые листья. А солнце скрывается за небольшим водоемом. Последние его лучи окрасили в красно-желтые цвета и воду, и траву, и лесок.

И все это, вся эта прекрасная природа находится у нас, в моем дорогом селе. Не могу оставить без внимания наш сад. Сколько здесь прекрасных яблочных деревьев! В этом саду можно гулять вечно.

На пути два небольших водоема. Осенью здесь можно рисовать отличные пейзажи. Смотришь на озеро, окружающий мир, ощущать легкое дуновение ветра, приятные солнечные лучи. Именно здесь можно отдохнуть, позагорать, покупаться. А рыбачить здесь, одно удовольствие. На песчаном берегу можно наслаждаться живописностью озера. Озеро, как волшебное зеркало, скрывает в себе очень много загадок. О нашем озере слагают легенды. Но особенно оно красиво осенью.

Рыбы весело плещутся на поверхности воды, хлопая своими серебристыми хвостами о воду. Хочу отдохнуть, и сажусь на берег. Вокруг обычный осенний день, хотя скоро нужно бежать на линейку, но я хочу насладиться этим великолепным осенним шумом. Стрекочут стрекозы, пролетая мимо. Весело порхают бабочки. Среди этой красоты невольно задумываешься о том, что все это могло быть лучше и краше. Хочется, чтоб эти водоемы были с прозрачной, чистой водой и никогда не пересыхали! Но не будем в этот прекрасный день думать о плохом. Сидя на берегу, замечаю, что в пушистых камышах кто-то есть. Приглядевшись, вижу, что это дикая утка, а вокруг нее какие-то крохотные комочки – это утята. Это нередко, когда к нам прилетают дикие птицы. Но мне пора идти…

Вот я на первой улице нашего села. По обеим сторонам улицы стоят маленькие, аккуратные, ничем непримечательные домики. А вокруг, каждого дома развернулся маленький садик, в котором множество разных цветов. Каждый житель села хочет, чтоб его дом был красивым и уютным. Цветы завораживают своей пестротой, хотя некоторые из них начали увядать…

Это оранжевый сад… место, где любят гулять мои односельчане. Иду по давно натоптанным тропинкам, поднимаю глаза вверх и вижу: над моей головой сомкнулись вершины тополей. А дальше расположенный шмат нетронутой степи, горбы и склоны. Сейчас, он, можно сказать, умер, погрузился в сон, но в этом момент ветер доносит к селу сухое, ароматное благоухание степных трав…

Как известно, люди делятся на городских и деревенских. Или, по крайней мере, так считается. Одним нужен шум, постоянное ощущение того, что жизнь бурлит, даже если при этом человек сидит день-деньской в квартире перед телевизором и компьютером. И о состоянии погоды за окном узнает из новостей. А другим подавай луга, поля, коров, запах навоза и утренние крики сорок. Но мне находиться здесь по духу! Часто люди, которые живут в городе, не замечают всего этого великолепия. А время проходит. Стоит научиться останавливаться и отдыхать на природе. Не нужно никуда спешить, а следует просто жить.

Как хорошо здесь дышится! Воздух чистый, с горьким полынным запахом земли. Земли, которая стала родной вот уже много десятков лет для моих земляков. За много лет жизни все эти люди стали родными…

А впереди школа. Школа… Сколько чудесных моментов моей жизни связано с тобой! Всех их не перечислить. Я уверен, что школа еще ни один год будет по утрам встречать неугомонную ребятню, а по вечерам скучать и ждать утра. А главное то, что школа является центром нашего села. Я оглядываюсь, вижу, что городской автобус причалил к остановке около церкви, хмыкнул, и отворя скрипучую калитку вошел на территорию школы, где собралось много людей: учеников, их родителей и учителей… Эмоции зашкаливали, и улыбнувшись, я в припрыжку поспешил насладиться праздником…

Снова обернувшись, я увидел юношу, очень угрюмого со злобой на лице и сморщенным лицом, он смотрел вслед уезжающему автобусу. Сжимая волосы, он еле сдерживал крик, весь его вид выражал чистого вида гнев… Подняв голову в небу он развел руки в стороны и смиренно пошел в мою сторону… А я прошел в школу, навестить своих одноклассников; я был счастлив!

***

Тормоза жалобно заскрипели, и я по инерции дернулся вперед, чуть-чуть не рухнув с сиденья.

- Приехали! – водитель весело свистнул и ударил по рулю, раздался резкий, пронзающий уши звук, и меня слегка затрясло.

Я тяжело поднялся с кресла, и, кивнув водителю, выпрыгнул из автобуса. Подняв голову вверх, посмотрел на багровые тучи над головой. Стая ворон символично пролетела над крышами полуразрушенных домов. И устремилась дальше над блестящими куполами мощной церкви, из темно-красного кирпича. Она скрывалась за забором из металлических прутьев, крепящихся к кирпичным столбам, с оббитыми верхушками из зеленой жести. За ним растут низенькие, чахлые елочки и увядшие цветы… Но это меня никак не впечатлило, ноль эмоций, огромное здание, наверно, очень кому-то нужное, но не мне…

С первого вдоха этого сельского воздуха, мне стало ясно: это место стабильности и полной не необычности, всецело дышащие ненужной стариной, при этом очень раздражающие меня… этим неприятным флером обреченности, проще говоря – я просто обязан быть здесь, хотя моя жизнь, вся она в городе: все мои друзья там, и враги и «мое маленькое кареглазое счастье». Я не знаю, что такого может произойти, чтобы моя душа оказалась здесь, чтобы я полюбил это место. Это огромная саркома на теле всего человечества…

Стою, как придурок, взявшись за волосы. Смотрю вслед дымящей трубе автобуса и смахиваю слезу безысходности с острых скул.

А здесь было абсолютно так же, как и везде: толпа мерзких первоклашек шла по направлению главного здания села – школы, с букетами и белоснежными бантами, больше них. Вдохнув полной грудью отчасти до дрожи приятного, отчасти противного запаха сухой соломы и навоза, я, скривив лицо, пошел сквозь желтоватые лиственницы. Была бы моя воля – я бы проклял всех тех, кто говорит мол: «Осень – это удивительная пора. Все вокруг наталкивает на мысли, что природа – это художник, в распоряжении которого остались лишь краски двух цветов – желтого и красного».

Шах и мат вам всем: «Летом листья имеют зеленый цвет из-за большого количества пигмента хлорофилла, содержащегося в них.

Однако, наряду с хлорофиллом, зеленые листья содержат и другие пигменты - желтый ксантофилл и оранжевый каротин. Летом эти пигменты незаметны, так как замаскированы большим количеством хлорофилла. Осенью же по мере затухания жизнедеятельности в листе хлорофилл постепенно разрушается. Тут-то и проявляются в листе желтые и красные оттенки ксантофилла и каротина». О да! Отчасти я нигилист… да-да!

Я прошел мимо памятника, посвященному солдатам, погибшим на фронте. Это был пьедестал, вымощенный мраморной плиткой, на котором размещался солдат, преклонившись на одно колено, сжимая в руках оружие. Он был выкрашен в краску серебряного цвета, ярко сверкал, отражая блики пылающего осеннего солнца, и грустно смотрел вниз, на пять чугунных глыб, с высеченными плотно друг к другу на них фамилиями доблестных солдат, отдавших самое дорогое за свою родину. Это было первое, чем я восхитился, и дух патриотизма шквалом нахлынул в мою душу! «Вот были же люди! Хотя они и сейчас есть!», - думал я. И взгляд скользнул на широкую георгиевскую ленту, намотанную на чахлую березку в метре от памятника… От этого захватывало дух.

***

За скрипучей, выкрашенной в черный цвет калиткой скрывалась старая, но по-прежнему радостно смотрящая на учеников сельская школа. Я примерно представлял, что там и как: твои умные мысли не нужны никому; ты лидер, если ты знаешь, как перебрать двигатель в мотоцикле. Все! Никому не нужна твоя харизматичность, выдержка, и располагающий к себе вид, хотя сейчас я был одет неподобающе: светло-голубая рубашка в клетку, сверкающая на солнце серебряная цепочка, скользящая по широкой шее, черные джинсы и темно-синие кроссовки, - замечательно, мда… И что ж обо мне подумают?

Я вошел на территорию школы, взгляд упал на черный круг с сигаретой, стоп! Здесь можно курить? Но присмотревшись внимательней, я заметил царапины и мелкие клочки красной краски – у кого-то остроумие просто режет мозг, и как же я до такого не додумался? Слева я увидел деревянную лодку, выкрашенную в цвет русского флага, засаженную красными цветками настурции, а за бортом росли непонятые фиолетовые растения, если включить воображение, то не трудно догадаться, что это были волны; выглядело красиво, а камни выкрашенные в серебро, отдаленно напоминали рифы. Всю эту композицию, я бы назвал «цветочная лодка», да так просто, причем в ней торчало что-то вроде паруса – деревянный шест, с намотанной на него садовой пленкой – креативно, а на парусе было написано: «Добро пожаловать!», честно говоря, был бы у меня маркер, я бы подписал ниже «в ад». А что? «Добро пожаловать в ад!», - школьники радовались бы этому больше, чем этой банальщине, вот и моя первая пакость, на сегодня.

Чахлые кусты не цветущей сирени тянулись вдоль почерневшей дорожки прямо к распахнутой парадной двери. Причем справа они были высажены гораздо реже, и я удивился полуразваленной избе: это напоминало мне ту постройку, что находится рядом с моим домом. Изба была обшита пластами бирюзового картона, почти отвалившихся, и грязных с несколькими крупными пятнами то темно-синей, то темно-зеленой краски вокруг ободранных, голубых ставней, причем две ставни на одно большое разбитое окно с решёткой… глупости. На темно-синих, гнилых балках держалась крыша, покрытая шифером, с огромными выгнившими прорехами, покрытые темно-зеленым мхом, отливая на солнце каким-то гнилым цветом. Я, оборачиваясь, шел дальше.

Среди чахлых крон деревьев я разглядел черно-белые шершавые стволы березок слева, а вот справа, как раз в точности да наоборот – огромные березы с толстыми стволами. Это тоже было довольно странно, но тогда я просто смиренно остановился около парадной двери: здание школы было довольно длинное, однако всего два этажа в высоту, судя по всему, из белого кирпича первоначально, но когда здесь ставили пластиковые окна, то везде кирпичи заменили на красные, получилось так, что между окнами около метра было выложено красным, а все остальное белым, но смотрелось красиво. Я шагнул на крыльцо, и дальше рывком ворвался прямо в школу.

«Здравствуй школа» - разноцветные буквы, со смазливым содержанием нависли над зеркалом без рамки, и голубым пьедесталом под ним. По обе стороны этой странной композиции расположились две арки, причем на одинаковом расстоянии от зеркала, а дальше синие лавочки одинаковой длины. Слева, сквозь деревянную решетку я увидел вешалки, и справа то же самое, эти самые вешалки были одного цвета, и стояли точно в том же месте: «наверное, администрация школы просто обожает пунктуальность?», - думал я и шмыгнул в коридор.

Именно сейчас я заметил, что в школе правили только два цвета: светло-голубой и белый. Стены были выкрашены именно так: светло-голубой до половины стены, а дальше все белым и потолок тоже: «Администрация школы болеет за Динамо», - усмехнулся я, и, не зная, что делать, просто решил осмотреться. Времени было ни так много, просто я уже слышал, как заиграла музыка, где-то там, вроде на улице, и мне стало не по себе – это было именно то место, что мне приснилось, вот только не хватало синих пятен и рычание в том конце коридора, а в целом, все оставалось таким. Даже стенд с расписание был из сна: светло-коричневая доска с ярко-красным: «Расписание уроков» с одним большим листом посредине, и весь стенд слегка криво весел и тут случилось что-то вроде дежавю:

«Огромное, непонятное мне животное, белоснежно-белой окраски с черным пятном на спине в виде сердечка игриво подлетает к табличке и неуклюже задевает ее лапой, от чего доска слегка смещается. Потом этот монстрик бьет хвостом о пол и убегает в другой конец коридора», - и эта чушь снилась мне? На полу, как мне показалось, между стыком линолеума была огромная ямка, знаете было похоже, что здесь приложились чем-то круглым. Это глупо, наверное, но я улыбнулся и пошел на звуки. Вся эта обстановка меня раздражала. И по счастливой случайности я увидел девушку, которая юркнула в старый, ободранный дверной проем слева, и дверь, покачиваясь от сквозняка жалобно скулила:

- Прелестная девушка, в Нарнию вы не попадете, для этого вам нужен… эм.. минимум шкаф, пик-пик (я нахмурил брови, натянул одну из них на лоб) Опасность нас миновала, - я шагнул через широкий порог на деревянное крыльцо, и еще долго смотрел вслед этой прекрасной особе. И весь мой вид вмиг сделался грубым и угрюмым. Я взял в зубы цепочку, она была слегка соленой от пота, и важно опустил руки в карманы, задрав рубашку, и стал смотреть на никому не нужное столпотворение людей, которым все равно на происходящие.

- Первое сентября – день знаний! – блаженно говорила какая-то женщина у микрофона.

- Как это чудесно, - вторили ей все остальные, разговора у них явно не состоялось, а мне было все равно, я уже облокотился на стену и чуть было не уснул, как, какой-то идиот, хлопнул меня по плечу:

- Все-таки осень – это невероятно волшебная пора… (он натянул улыбку на лицо, слегка приоткрыл рот, и протянул мне руку) Я Павел Чернов.

- Знаешь… (я мутными глазами бросил взгляд на него) Мне пофиг… - я выдохнул с приоткрытым ртом, и громко цокнул зубами, закрыв рот, но тут мне стало по правде его жаль, и я протянул руку в ответ, - Константин фон Ризин, к вашим услугам-с – и я оскалился, потому что улыбкой это нельзя назвать. И в мутной дымке пелены на глазах, я рассмотрел этого парня: исключительно правильные черты лица, насторожили меня, плюс ко всему, все его тело было подтянутым, он был не высок, тут мне стало его жаль за это, но он уверенно смотрел на меня, и крепко сжимал мою руку. Прямой нос, четко очерченные скулы и губы, немного смуглый, даже темноват, с черными, как смоль грубыми волосами, и он слегка дрожал, от этого его скулы напрягались и нервно пульсировали. Это сходило на невроз, и это начинало выводить меня из себя. Плюс он был в черном, отглаженном костюме с голубой рубашкой, и глаза его были наделены каким-то ярким светом, искоркой, и он просто не мог переживать о чем-то, он шагал вперед, и он тут же поразил меня.

- Ммм.. Что ты скажешь об осени? (пустым взглядом он смотрел на гнилой забор, в том конце поля)

- Одно из четырех времен года, между летом и зимой. Осень – переходное время, когда… - тут он оборвал меня.

- Ты пессимист? (скривился он)

- Я реалист, - грубо отрезал я.

- Красиво, но во мне не убить романтика, всего хорошего, философ фон Ризин! Можешь идти на второй этаж, там тебя ждут, если ты правда Костя, и правда фон Ризин, и правда из города, мне кажется это странным. – я молча удалился, мне было неудобно за грубость, перед столь дельным человеком.

Уныло окинув всю картину «праздника» я быстро зашел в школу. Там в дверном проеме так и остались мелкие первоклассники рассказывать стишки, а я стоял в маленькой комнатке с чугунной батареей, и светящимся планом эвакуации над ней. Кинув взгляд на лестницу, я сперва побоялся по ней идти, она выглядела какой-то ненадежной, выкрашенной в грязно-коричневый цвет и будто покачивалась от сквозняка. Я рывком забежал наверх, и перила застучали. Поднявшись на этаж выше, я увидел, честно говоря убогую рекреацию со светло-синим линолеумом с синими пупырышками и огромный трансформатор на стене. Чуть-чуть прошел вперед и слева от меня увидел огромный цветок, с вылезшими из горшка корнями, напомнивших мне о щупальцах, сделалось противно. На обшарпанном потолке дребезжали белоснежно-белые люстры, и пикал датчик дыма, сверкая яркой красной лампочкой. Около окон, завешанных одной сплошной тюлей, стояли светло-коричневые кресла, а в самом конце помещенья, на стене, висел огромный российский флаг, а чуть ниже георгиевская лента, слегка отходившая от стены. Кабинеты: «5»; «6»; «7»; «8»; «9», вот тут я слегка замешкался, и повернулся назад, прошел чуть дальше. Остановившись около пятого кабинета, я удивился за импровизированным забором, из сплетенных веток расположилось что-то вроде композиции русской народной избы, не знаю, как назвать это еще. На стене весел ковер с вышитыми цветами, ниже стоял сундук, обвешанный полотенцами, на его крышке были наклеены портреты царей: Петр I, Елизавета Петровна, только это и было видно, рядом стоял прядильный станок, а дальше столик с зеркалом, очень мутным, и на него были навешаны бусы, а рядом лежала кружевная салфетка. На подоконнике стоял цветок – эдакое «чудо заморское», это явно сюда не вписалось. На полу черно-оранжевый коврик, а дальше на столике утюг и бирюзовая бутылка с длинным горлышком. Я просто был поражен этим и прошел дальше.

Эта была небольшая комнатка, с диваном, креслом, а напротив в дверном проеме виднелась еще одна рекреация. Я прошел туда. Остановившись около двери с табличкой «4»

«Что за убогая хата? О боже… Куда я попал?», - подумал я, стоя в коридоре и украдкой, чуть наклонившись вперед посмотрел вовнутрь класса. Первое, что бросилось в глаза – это три высоких окна, они были вымыты до такой степени, что мне показалось, что окон нет вовсе. На подоконнике первого лежали десятки разноцветных папок, застилавшие почти половину окна, а дальше, за окном – прогнивший козырек школы, с гнилыми, буквально позеленевшими досками и покрытым мхом шифером с широкими трещинами. Я кинул взгляд на парты – все они были ободраны, исписаны, и казались грязными, почерневшими, все это напомнило мне старину что ли… Войдя в класс, я поднял голову вверх и обернулся: восемь картин известных историков на пенопластовых квадратах, не знаю почему, но взгляд остановился еще на третьем: Карамзин – горделивый человек, прошу заметить, а все остальные мне показались неинтересными. Справа – маленькая доска, которая углом прикреплена к стене, странно все это. Выше доски картины, снова пенопластовые пласты, на которых было изображено строительство Москвы, еще белый кремль, и одно рублевая монета, настоящая железная, которая воткнулась в самый краюшек картины, в башню белокаменного кремля, - снова забавно. Я наслаждался этим запахом старины, ведь этот кабинет нечаянно блистал чистой квинтэссенцией патриотизма.

- Отец истории? (грохотом молнии раздался чей-то женский голос)

- фон Ризин Константин Андреевич! – крикнул я.

- Отец истории? - я обернулся и увидел полную женщину с большими и мощными кулаками, в длинной балахонистой юбке и бардовой блузке, она стукнула по столу, так что я испугался.

- Геродот, - заикаясь произнес я. И закрыв глаза, я вытянул руку и указал на первый пенопластовый квадрат, - Его так Цицерон прозвал, (я разинул глаза) вроде…

Женщина выгнулась на стуле, и лукаво будто бы сытая кошка тряхнула головой, она улыбнулась, и я увидел щегольскую щель между передними зубами:

- Ольга Ивановна Бары́нова, - ласкова, с нотками лицемерия произнесла она, - к твоим услугам (она пренебрежительно опустила грозный взгляд на меня)

- Константин фон Ризин, - дерзко выпалил я, и поклонился ей, поверьте мне, лучше так.

- Прям дворянин, - льстила она.

- Не стоит пускать мне леща, Ольга… эм..

- Ивановна… (она оскалилась)

- Пусть так… - я нахмурился, ибо я где-то это видел, и ощущал этот грозных дух на своей придурковатой шкуре…

- А вот тут… И без дерзости можно обойтись, фон Ризин, много таких я обточила, и ты не исключение. – с первых секунд знакомства, отношения у нас явно не задались.

- Я учту, но я такой, какой есть, меня не переделать, Ольга… Эм…

- Ивановна! – она озлоблено крикнула на меня. – Не нарывайся, фон Ризин!

- Извините, Ольга Ивановна, за мою бестактность, уж такой я, когда в твоей крови течет голубая кровь и кровь простых людей, ни так-то просто определиться. – я замолк на секунду, нужно было как-то подняться в ее глазах, - В любом случае… Эм… Даже если девушка не права…

- Попроси у нее прощение, - она удивлённо произнесла эти слова. – Фон Ризин, а вы мне определенно нравитесь.

- Не смею вас тревожить, Ольга Ивановна! – и я обернулся, как в дверном проеме возникла та девушка, которая провела меня на школьный двор:

- Не бойся, - улыбнулась она, - В Нарнии я все же не побывала… Печаль-беда! (она устремила свои синие глаза прямо на меня) – она была невысокого роста, но показалась мне очень красивой, глоточек свежего воздуха, как говорится, иссиня-черные волосы вились по плечам, и один тоненький локон свисал у нее на щеке. А правое ухо было оттопырено, с небольшим выростом на кончике – девушка с эльфийской внешностью.

- Я влюбился, - шепнул я.

- Что-что? – заулыбалась девушка…

- До встречи… - просто я очень испугался, ведь у меня есть мое «кареглазое счастье» там далеко, в черном платье стоит на линейке, в городе, и слушает, наверное, рассказы моих друзей, о весело проведенном лете. – Ой, нет!

Девушка нахмурилась, но я был обращен к Ольге Ивановне, и загадочно побрел к ней:

- Что еще, фон Ризин, - учительница нахмурилась, в тот момент, когда я подошел к столу, и упорно рыскал взглядом в поисках маркера.

- Я тут заметил кое-что, - и мой взгляд упал на органайзер – там торчал этот самый маркер черного цвета.

- И что же? (она загадочно опустилась ко мне)

- Смотрите – Ангел! – заорал я; женщина обернулась, в этот момент я выхватил маркер, заведя руки за спину.

- Вы очень странный молодой человек, - подметила женщина, девушка весело смеялась, прикрывая лицо руками.

- До свидания!

- Ты упорот… - миловидная девушка вылупилась на меня, а я лишь подвел указательный палец ко рту:

- Тсссс. Ок?

- Хорошо, - выпалила она. И сделав низкий поклон, я вовсе удалился из класса и уже не помнил, как оказался на крыльце.

***

Весь мой дух наполнился какой-то легкостью и блаженностью. Я радостно выбежал на школьное крыльцо и долго смотрел в даль на желто-синие небо, и на крутящиеся летающие листики, которые вторя щебетанию птиц, весело падали на землю. Я оглянулся вокруг, подо мной скрежетала серая плитка, и от этого противного звука я облокотился на стену, из кирпича выкрашенную в белый, а после вовсе сел и откинулся на колонну, на которой держался козырек школы. И передо мной раскинулась необычная картина ухоженного школьного двора, и эта лодка около забора меня раздражала, от этого я упорней сжимал маркер в руках, и все быстрее его крутил.

Здесь невероятно красиво, и сидеть на ступеньках школы думать о любви… Все это – вдохновляло меня, хоть я и ненавижу осень, но боже мой, это невероятный запах, и листья падают вниз, кружат вальсом, каждый раз на секунду замирая. Да и деревья окрашены по-особенному: каждый гнилой нарцисс, каждый непонятный мне однотонный красный цветок, каждая толстая береза, на корнях которой держится эта школа – все делает это место исключительным. И тут меня посетила одна великолепная мысль, что если я сделал это место исключительным? И я его крашу, а взамен, оно дышит мной. И на мысли о том, как я покорю эту школу на крыльцо вышел Павел:

- Воу! Мне кажется или ты как-то поменялся в лице? (он внимательно остановил взгляд на моих глазах, и пренебрежительно скривившись, он тряхнул рукой передо мной)

- Да нет (я широко улыбнулся, снова) ничего особенного не произошло…

- Ну как же так? (сел рядом со мной), что же заставило этого угрюмого философа улыбаться? (положил руку мне на плечо)

- Я… я… не знаю, как это объяснить, - задыхаясь, выпалил я, и широко разинув глаза устремил их на Пашу.

- Все-таки… Что ты скажешь об осени?

- Мне хочется петь песни… Жаль, что я не умею их сочинять, даже самые простые! (я вытянул руки перед собой) А мне хочется петь что-нибудь красивое и только мое, что-то оторванное от души, но только мое, понимаешь? (я ущипнул себя за волосы). Я сидел тут, пока не пришел ты, и смотрел, как падают листья, такие легкие листочки! И каждый из них совершенно не походит друг на друга. (я стал тыкать пальцами на летящие листья) Этот - маленький, скромный, красно-коричневый. И летит он как-то тихо и незаметно, скрывается на земле в кучке своих товарищей. (Тыкнул на другой листок) А этот - крупный, яркий, золотистый, с завитыми вырезами по краям. Он падает медленно, гордо, кружась и покачиваясь из стороны в сторону. Кажется, перед тем как упасть с ветки, он хочет покрасоваться перед всеми, показать, что лучше других. Понимаешь? (я удивленно устремил взгляд на Пашу) Понимаешь? – удивленно переспросил я.

- Слушай, а не влюбился ли ты случаем? А, фон Ризин? – и он засмеялся, таким тупым смехом, что слегка меня смутило….

- Да нет, ты чего… Я не могу, у меня же девушка есть, и я счастлив с ней… Правда! – и тут я понял, что совсем не думал о своей девушке, а думал об этой неизвестной мне девушке, и это меня испугало.

- Ну… Как знаешь, друг мой, в любом случае, мы сможем потом поговорить об этом, если хочешь, и все-таки ты останешься философом, слишком много думаешь, такие вещи чувствовать нужно, самым темным уголком сердца…

Я засмеялся и дружелюбно стукнул его по плечу, он встал, крепко пожал мне руку и быстрым, неуклюжим шагом он ушел прочь. И я остался один на один с маркером, и автобус должен был подъехать через пятнадцать минут; время на часах «12:14», поэтому я со злобным рычанием, скрепя зубами оторвал колпачок с маркера, и подзуживаемый неописуемым адреналином я последовал к «цветочной лодке», и получал удовольствие от этого. Маркер пронзающее скрипнул по пленке, и я аккуратно подписал внизу фразы «Добро пожаловать!» большими и жирными буквами: «а Ад!!!». Получилось красиво; пряча маркер в карман и открывая скрипучею калитку я бросил взгляд на «парус»: «Добро пожаловать! В Ад!!!» гласила надпись, и мне сделалось приятно, а ведь это только начало….

А вот и мой автобус, я ускорил шаг. Листья падали на меня сверху, иногда скользили по щекам и весело скатывались на плечах, мне стало весело. Я шел вперед, и листья весело шуршали под ногами, и все вокруг мне вмиг сделалось веселым и радостным, и автобус, весело приветствовал меня. Я зашел вовнутрь, важно поклонился водителю и ушел в конец салона, плюхнулся на кресло, приятно вытянул ноги и, запрокинув голову я тут же уснул, как только автобус поехал, и мне снился хороший сон, точнее воспоминания, об этом в следующем отрывке.

***

Дата добавления: 2015-10-02