Лондон, март 1900 г.

Чандреш Кристоф Лефевр сидит у себя в кабинете за громоздким столом красного дерева, на котором стоит бутылка с остатками бренди. Еще несколько часов назад был и бокал, но Чандреш забыл, где его оставил. От бессонницы и скуки у него появилась привычка бродить ночами из комнаты в комнату. Сюртук он тоже потерял где‑то по дороге. Утром его отыщет горничная и из деликатности не скажет ни слова по этому поводу.

Сидя в кабинете, он пытается работать, время от времени прихлебывая бренди прямо из бутылки. Главным образом, его попытки выражаются в том, что он корябает что‑то неровным почерком на разных клочках бумаги. По‑настоящему ему не работалось уже многие годы. Ни одной новой задумки, ни одного проекта. Привычный цикл возникновения идеи, ее воплощения и перехода к новому замыслу прервался, и он не знает, в чем причина.

Он силится понять, но не может. Ни сегодня, ни в любую другую ночь, сколько бы он ни выпил. Все идет неправильно. Проект начинается, развивается, налаживается и запускается в мир – и в большинстве случаев должен стать самостоятельным. И тогда он, Чандреш, оказывается не нужен. Это не всегда приятно, но так уж заведено, и Чандрешу этот закон хорошо известен. Ты гордишься, ты получаешь прибыль, и хотя тебе немного грустно, ты двигаешься дальше.

Цирк идет на полных парусах, оставив его далеко позади, а Чандреш все никак не может оттолкнуться от берега. Времени, чтобы оплакать завершение одного творческого этапа и загореться другим, было более чем достаточно, но не хватает искры, чтобы раздуть новое пламя. Никаких новых стремлений, ничего масштабнее или лучше того, что уже сделано, – и так без малого четырнадцать лет.

Порой ему приходит в голову, что он достиг своего потолка. Однако эта мысль его угнетает, он топит ее в бренди и бежит от нее.

Он тяготится цирком.

Больше всего он тяготится им как раз в такие минуты: когда ночь тиха, а бренди уже едва прикрывает донышко бутылки. По меркам цирка, час еще не слишком поздний, но тишина уже успела стать невыносимой.

Чернила закончились, как и бренди в бутылке, и теперь он просто сидит, бездумно водя рукой по волосам и глядя в никуда. За позолоченной решеткой камина догорают угли; по высоким стеллажам, уставленным разными сувенирами и диковинками, крадутся тени.

Его блуждающий взгляд переходит от открытой двери кабинета на другую, по ту сторону коридора. Дверь в кабинет Марко, незаметно приткнувшуюся между двух персидских колонн. Марко занимает в доме несколько комнат, чтобы быть под рукой у Чандреша на случай необходимости, но сегодня вечером он куда‑то ушел.

Одурманенный алкоголем, Чандреш гадает, не здесь ли Марко хранит всю документацию цирка. Что может в ней содержаться? Он проглядывал эти бумаги лишь мельком, ни разу на протяжении долгих лет не удосужившись вникнуть в подробности. Но теперь в нем поднимается волна любопытства.

Зажав пустую бутылку в руке, он поднимается и, пошатываясь, выходит в коридор. Наверное, заперто, думает он, подходя к полированной двери темного дерева. Однако, стоит ему коснуться серебряной ручки, как она поворачивается и дверь распахивается.

Чандреш в нерешительности застывает на пороге. Тесный кабинет погружен во тьму, если не считать небольшого пятна света из коридора и тусклого отсвета уличных фонарей, проникающего сквозь единственное окно.

Чандреш колеблется. Останься в бутылке хоть глоток бренди, он, скорее всего, закрыл бы дверь и ушел прочь. Но бутылка пуста, а это как‑никак его собственный дом. Он нащупывает выключатель торшера возле двери, и через мгновение комнату заливает вспыхнувший свет.

В кабинете слишком много мебели. Шкафы и стеллажи выстроились вдоль стен, коробки с папками составлены аккуратными рядами. Письменный стол в центре, занимающий добрую половину кабинета, является уменьшенной копией его собственного, с той лишь разницей, что чернильницы, стаканчики с ручками и карандашами, стопки блокнотов расположены на нем в идеальном порядке и не теряются в нагромождении статуэток, драгоценных камней и антикварного оружия.

Чандреш ставит бутылку из‑под бренди на стол и начинает рыться в папках, выдвигать ящики и перебирать документы, сам толком не понимая, что именно хочет найти. Не похоже, чтобы в кабинете Марко было специально отведенное для цирка место; в одних и тех же ящиках цирковая документация хранится вместе с театральной, перемежаясь с бухгалтерскими книгами и пачками приходных ордеров.

Эта бессистемность в хранении документов удивляет Чандреша. Ни одна папка не подписана. В кабинете вроде бы царит порядок, однако на чем он зиждется, остается только гадать.

В бюро ему удается обнаружить целую кипу эскизов и чертежей. На большинстве проставлены инициалы и печать мистера Барриса, но часто встречаются схемы, выполненные другими людьми, почерк которых Чандрешу незнаком. В ряде случаев он даже не может понять, на каком языке написаны комментарии, хотя сбоку каждого листа присутствует аккуратная надпись: Le Cirque des Rêves.

Он подносит их ближе к свету, раскладывает на полу, хотя для этого почти нет места, внимательно рассматривает один лист за другим и затем кидает в общую кучу, чтобы взять следующий.

Даже чертежи, явно вышедшие из‑под пера мистера Барриса, пестрят приписками поверх нанесенных им линий.

Бросив бумаги на полу, Чандреш возвращается к столу, на котором возле оставленной им бутылки виднеется аккуратная стопка блокнотов. Судя по всему, это бухгалтерские отчеты, испещренные рядами цифр и формул с пояснениями, итоговыми суммами и датами. Чандреш отодвигает их в сторону.

Он решает заняться содержимым стола; начинает выдвигать тяжелые деревянные ящики. Некоторые из них пустуют. В одном обнаруживается запас чистых блокнотов и пузырьков с чернилами. Другой доверху набит старыми ежедневниками, страницы которых исписаны каллиграфическим почерком Марко.

Последний ящик заперт на ключ.

Чандреш уже поворачивается было к стоящей неподалеку коробке с документами, но запертый ящик влечет его, словно магнит.

Ключа на столе не видно. На других ящиках замков нет.

Он не помнит, запирался ли этот ящик изначально, когда в кабинете стояли только стол и шкаф, отчего помещение казалось гораздо просторнее.

Потратив несколько минут на поиски ключа, он теряет терпение и возвращается к себе в кабинет, чтобы вытащить серебряный кинжал из пробковой мишени на стене.

Лежа на полу у стола, он рискует сломать замок в тщетных попытках отпереть его, однако в конце концов его настойчивость вознаграждается щелчком отпирающейся задвижки.

Отставив нож на полу, он выдвигает ящик и обнаруживает в нем только книгу.

Он вынимает ее из ящика – внушительных размеров фолиант в кожаном переплете. Книга оказывается значительно тяжелее, чем он ожидал, и выпадает из рук, глухо ударяясь о стол.

Она пыльная и старая, кожа потерта, корешок обтрепан на краях.

После секундного колебания Чандреш переворачивает обложку.

Почти на всю первую страницу раскинулся рисунок ветвистого дерева, покрытого непонятными символами и значками. Их так много, что белый фон почти весь скрыт под чернилами. Чандреш не в состоянии расшифровать эти знаки, он не может даже разобрать, складываются ли они в слова или просто образуют узор. Некоторые символы кажутся ему смутно знакомыми. Одни напоминают цифры, другие – египетские иероглифы. В целом же это похоже на татуировку Тсукико.

Аналогичные символы встречаются и на других страницах, хотя на них преимущественно наклеены вырезки из разных документов.

Пролистав несколько страниц, Чандреш замечает, что на каждом клочке бумаги стоит подпись.

Довольно быстро он понимает, что знает, кому эти подписи принадлежат.

И лишь дойдя до страницы, где детскими каракулями выведены имена близнецов Мюррей, он догадывается, что в книге записаны имена всех, кто так или иначе связан с цирком.

Приглядевшись еще внимательнее, он видит, что на каждой странице приклеена прядь волос.

В самом конце книги перечислены имена всех основателей цирка. Одного имени почему‑то нет. Еще одно оказывается вычеркнутым.

Последняя страница отмечена его собственной подписью, замысловатым сплетением «Ч» и «К», аккуратно вырезанным из письма или какого‑то документа. Чуть ниже, в окружении букв и символов, приклеена прядь черных как смоль волос. Рука Чандреша невольно тянется к шее, касаясь кудрей над воротником.

По столу мелькает чья‑то тень, и Чандреш вздрагивает от неожиданности. Книга захлопывается и падает у него из рук.

– Сэр?

На пороге комнаты стоит Марко, вопросительно глядя на него.

– Я… Мне казалось, ты отпросился на сегодня, – говорит Чандреш.

Он бросает взгляд на книгу, а затем снова на Марко.

– Так и есть, сэр. Просто я кое‑что забыл. – Марко пробегает глазами по вороху документов и чертежей на полу. – Могу я поинтересоваться, чем вы заняты, сэр?

– Я хотел задать тебе тот же вопрос, – огрызается Чандреш. – Что это значит? – Он вновь раскрывает книгу, с шорохом пролистывая страницы.

– Это информация, касающаяся цирка, – отвечает Марко, не глядя на книгу.

– Какого рода информация? – допытывается Чандреш.

– У меня собственная система записи, – объясняет Марко. – Насколько вам должно быть известно, в том, что касается цирка, многое приходится держать под контролем.

– И как долго это продолжается?

– Что продолжается, сэр?

– Вся вот эта… чепуха, что бы она ни значила. – Он переворачивает несколько страниц, хоть и понимает, что прикасаться к ним ему неприятно.

– Я использую эту систему со дня создания цирка, – говорит Марко.

– Ты как‑то воздействуешь на цирк, верно? На всех нас?

– Сэр, я всего лишь делаю свою работу, – в голосе Марко слышится раздражение. – И по правде говоря, мне не по душе, что вы роетесь у меня в бумагах без моего ведома.

Не обращая внимания на чертежи под ногами, Чандреш обходит вокруг стола и становится напротив Марко. Его покачивает, но голос звучит ровно.

– Ты работаешь на меня, и я имею полное право знать, что творится в моем собственном доме или с моими же проектами. Ты с ним заодно, верно? Все эти годы ты скрывал это, ты не имел права действовать у меня за спиной…

– У вас за спиной? – перебивает его Марко. – Вы не в состоянии понять даже сотой доли того, что происходит у вас за спиной. Того, что началось задолго до появления цирка.

– Я не для этого тебя нанимал, – вскипает Чандреш.

– Вы не могли не нанять меня, – заявляет Марко. – От вас ничего не зависит – и никогда не зависело. Более того, вас никогда не интересовало, что и как я делаю. Вы подписывали счета не глядя. «Деньги меня не интересуют», – говорили вы. Впрочем, вас вообще ничего не интересовало, вы все отдали мне на откуп.

Когда в голосе Марко закипает настоящий гнев, бумаги на столе приходят в движение. Замолчав, он отступает на шаг. Бумаги россыпью опускаются на стол и замирают.

– Ты был предателем с самого начала, – говорит Чандреш. – Лгал мне в лицо. Хранил черт знает что в этих книгах…

– В каких книгах, сэр? – спрашивает Марко.

Чандреш оглядывается на стол. Все документы и папки исчезли. Остались только чернильница, лампа, бронзовая статуэтка какого‑то египетского божества, часы и бутылка из‑под бренди. Больше на гладкой деревянной поверхности ничего нет.

Чандреш растерянно переводит мутный взгляд со стола на Марко и обратно.

– Я не позволю тебе так со мной поступать, – заявляет Чандреш, хватая со стола бутылку и размахивая ею перед носом секретаря. – Ты больше у меня не служишь. Убирайся!

Бутылка растворяется в воздухе. Чандреш продолжает сжимать кулак, но в нем ничего нет.

– Я никуда не уйду, – спокойно сообщает Марко. Он взял себя в руки и медленно произносит каждое слово, словно разговаривает с несмышленым ребенком. – Я не могу уйти. Я должен оставаться здесь и продолжать заниматься этой чепухой, как вы изволили выразиться. Вы вернетесь к своему пьянству и вечеринкам и даже не вспомните о нашем разговоре. Все останется, как прежде. Вот как все будет.

Чандреш открывает было рот, чтобы возразить, но тут же закрывает его снова. Он растерянно смотрит то на Марко, то на пустой стол. Разглядывает собственную руку, сжимая и разжимая пальцы, словно пытается что‑то схватить, хотя сам не помнит, что именно.

– Прошу прощения, – говорит он, поворачиваясь к Марко. – Я… я сбился с мысли. Так о чем мы говорили?

– Ничего страшного, сэр, – откликается Марко. – Мы обсуждали всякие мелочи, касающиеся цирка.

– Ах да, – кивает Чандреш. – А где сейчас цирк?

– В Австралии, сэр. В Сиднее, – Марко откашливается, чтобы скрыть дрожь в голосе.

В ответ Чандреш кивает с отсутствующим видом.

– Могу я забрать это, сэр? – спрашивает Марко, указывая на пустую бутылку, вновь появившуюся на столе.

– Что? Ах да, конечно. – Он протягивает бутылку, даже не взглянув на Марко и толком не понимая, что делает.

– Принести вам другую, сэр?

– Да, спасибо, – говорит Чандреш, покидая кабинет Марко и направляясь к себе.

Он садится в кожаное кресло возле окна.

Оставшись один, Марко трясущимися руками собирает рассыпанные документы и блокноты, сворачивает чертежи в рулоны, складывает стопками бумаги и книги.

Найденный на полу серебряный клинок он всаживает в мишень в кабинете Чандреша, в самое яблочко.

Затем опустошает все ящики, вынимая из них документы. Уложив все аккуратными стопками, он приносит из смежной комнаты несколько чемоданов и набивает их до отказа. Укладывает между бумаг фолиант в кожаном переплете. Обходит комнаты, собирая все личные вещи.

Он гасит свет в кабинете и выходит, запирая дверь на ключ.

Прежде чем раствориться в ночи с чемоданами и рулонами чертежей, Марко ставит на столик возле кресла Чандреша непочатую бутылку бренди и бокал. Чандреш не обращает на его появление ни малейшего внимания. Он не мигая смотрит в темное окно с каплями дождя на стекле и не слышит, как за Марко закрывается дверь.

– Он не отбрасывает тени, – бормочет Чандреш себе под нос, наливая бренди в бокал.

Тем же вечером Чандреш долго беседует с призраком своего старого знакомого, которого он знал как чародея Просперо. Идеи, которые легко могли бы улетучиться из одурманенного алкоголем сознания, благодаря вмешательству призрачного волшебника прочно оседают у него в голове.

Дата добавления: 2015-10-02