Конкорд, Массачусетс, октябрь 1902 г. Весь день Бейли не может дождаться захода солнца, но оно не внемлет его уговорам и не

Весь день Бейли не может дождаться захода солнца, но оно не внемлет его уговорам и не ускоряет свой обычный ход – ход, о котором Бейли раньше даже не задумывался и который теперь кажется ему мучительно неторопливым. Он даже сокрушается, что сегодня выходной и нет занятий в школе, которые помогли бы скоротать часы ожидания. Ему приходит в голову, что можно немного поспать после обеда, но он слишком взволнован внезапным появлением цирка, чтобы уснуть.

Обед проходит, как обычно в последние месяцы, в тяжелом молчании, которое изредка нарушается мамиными попытками соблюсти приличия и завязать разговор и редкими вздохами Каролины.

Неожиданно мать заводит речь о цирке. Точнее, о наплыве туристов, который вызовет его появление.

Бейли думает, что после ее слов вновь воцарится неловкое молчание, но Каролина неожиданно поворачивается к нему.

– Бейли, а в прошлый приезд цирка мы случайно не давали тебе задание пробраться туда? – она задает этот вопрос небрежно, словно и в самом деле не помнит, имело это место или нет.

– Что, среди бела дня? – спрашивает их мать. Каролина, как бы нехотя, кивает.

– Да, – тихо признается Бейли, мечтая, чтобы на этом разговор закончился.

– Бейли, – вздыхает мать, и в ее устах его имя звучит грустно и укоризненно. Бейли не понимает, почему упрек адресован ему, ведь он выполнял задание, а не придумывал его, но Каролина встревает прежде, чем он успевает что‑либо возразить.

– А он не стал этого делать, – заявляет она, как будто только что в подробностях вспомнила события того дня.

Бейли лишь пожимает плечами.

– Очень на это надеюсь, – отвечает мать.

Над столом вновь повисает тишина, и Бейли, глядя в окно, размышляет, какой именно момент считать началом вечера. Ему кажется, что у ворот надо быть как можно скорее, перед самым закатом, и подождать там, если нужно. Он ерзает на стуле, гадая, когда же ему удастся улизнуть.

Проходит целая вечность, прежде чем мать убирает со стола, и он помогает ей вымыть посуду. Каролина поднимается к себе комнату, а отец разворачивает газету.

– Куда ты собрался? – спрашивает мать, увидев, что он завязывает шарф.

– Хочу заглянуть в цирк, – отвечает Бейли.

– Не задерживайся, – просит она. – У тебя еще есть дела дома.

– Я недолго, – обещает Бейли, испытывая облегчение от того, что она не назвала конкретное время, позволив тем самым ему решать, что означает задержаться.

– Возьми с собой сестру, – добавляет она.

Единственное, что заставляет Бейли постучать в приоткрытую дверь сестры, – это невозможность выскользнуть из дома так, чтобы мать не узнала, заходил он к Каролине или нет.

– Отстань, – слышит он голос сестры.

– Я иду в цирк. Не хочешь со мной? – без энтузиазма предлагает Бейли. Он уже знает, каков будет ответ.

– Нет!

Ее отказ так же предсказуем, как вечная тишина за обедом.

– Детские забавы, – фыркает она, бросив на него презрительный взгляд.

Бейли молча выходит из дома, позволив ветру громко захлопнуть дверь у него за спиной.

День только начал клониться к закату. Людей на улице больше, чем обычно в такой час, и все спешат в одном направлении.

С каждым шагом его радость тускнеет. Возможно, это и впрямь детские забавы. Возможно, в этот раз все будет не так.

Выйдя на поле, он видит, что там уже собралась внушительная толпа, и испытывает облегчение, обнаружив, что детей почти не видно, и среди посетителей полно его ровесников и тех, кто гораздо старше. Две девчонки примерно его возраста глупо хихикают, глядя на него, когда он проходит мимо. Он не знает, считать это лестным или нет.

Бейли смешивается с толпой и ждет, разглядывая запертые железные ворота и гадая, остался ли цирк таким, каким он его запомнил.

А еще в глубине души он гадает, там ли сейчас рыжеволосая девочка в белом костюме.

В красноватых лучах заходящего солнца все вокруг, включая сам цирк, как будто вспыхивает пожаром, а потом вдруг становится темно. Красное зарево сменяется сумерками гораздо быстрее, чем ожидал Бейли, и тут же над шатрами начинают загораться огни цирка. «Ох! Ах!» – слышится в толпе, а у тех, кто стоял ближе всего, от неожиданности перехватывает дыхание, когда гигантская вывеска над воротами начинает с шипением искриться. Бейли не может сдержать улыбку, когда в конце концов надпись загорается целиком, сверкая, как сигнальный маяк: Le Cirque des Rêves.

После долгого дня, проведенного в томительном ожидании, очередь в цирк движется на удивление быстро, и в скором времени Бейли уже стоит перед окошком кассы, протягивая деньги за билет.

Скупо освещенный звездами петляющий тоннель кажется бесконечным, но Бейли на ощупь пробирается в темноте, предвкушая ослепительное сияние в его конце.

Оказавшись на залитой светом площади, он ловит себя на мысли, что цирк пахнет все так же: дымом и карамелью. И чем‑то еще, но он не может понять, чем именно.

Бейли не знает, с чего начать. Так много шатров, так много вариантов. Он решает сперва немножко побродить, а уж потом выбрать, в какие шатры хочет заглянуть.

Кроме того, ему кажется, что, просто гуляя по цирку, он повышает свои шансы повстречать рыжеволосую девочку. Хотя он даже самому себе не хочет признаться, что ищет ее. Глупо искать человека, которого видел лишь однажды, при довольно странных обстоятельствах, много лет тому назад. Нет оснований рассчитывать, что она вообще его помнит и сможет узнать, да и он, если уж на то пошло, не уверен, что узнает ее.

Он решает, что, оказавшись внутри, с главной площади, на которой горит факел, двинется в дальнюю часть цирка, а затем постарается вернуться обратно. Этот путь ничем не хуже прочих, а народу в той стороне должно быть поменьше.

Но сперва, вспоминает он, нужно выпить пунша. Он быстро находит торговца на площади и, расплатившись, получает в руки дымящийся напиток в чашке с черно‑белыми разводами. А вдруг он окажется совсем не так хорош, как казалось в детстве, на мгновение задумывается он. Память об этом вкусе преследовала его долгое время, и, несмотря на обилие яблонь в округе, ему ни разу не удалось попробовать пунша – с пряностями или без, – который был бы таким же вкусным. Помешкав, он делает маленький глоток. Напиток оказывается даже вкуснее, чем в его воспоминаниях.

Он выбирает себе дорожку, на которой, между входами в примыкающие к ней шатры, натыкается на небольшое скопление людей, окруживших девушку, стоящую на невысоком постаменте. Она одета в облегающий костюм, украшенный черными и серебряными завитками. Циркачка сгибается и скручивается, принимая невообразимые позы, и зрелище одновременно кажется и отталкивающим, и утонченно прекрасным. Бейли присоединяется к зрителям, хотя подчас на нее даже смотреть больно.

Девушка‑змея поднимает с земли маленький металлический обруч и делает им несколько простых, но эффектных взмахов. Затем передает одному из зрителей, чтобы он мог убедиться в его целостности. Получив обруч обратно, она плавными, словно в танце, движениями протискивается сквозь него целиком.

Отложив в сторону обруч, она ставит на центр постамента небольшой ящик.

На вид он не больше фута в длину и в ширину, однако на самом деле все‑таки чуть побольше. И хотя тот факт, что взрослая женщина, пусть и довольно хрупкая, должна уместиться в столь ограниченное пространство, впечатляет независимо от того, что это за ящик, фокус обещает быть еще зрелищнее, поскольку ящик сделан из прозрачного стекла.

Стыки ребер – из металла, чуть тронутого черной патиной, но стенки и крышка прозрачные, так что зрителям видно каждое движение девушки, пока она складывается, пытаясь уместиться внутри. Она делает это очень медленно, превращая каждое, даже самое незначительное движение в элемент шоу, до тех пор пока ее тело и голова полностью не оказываются в ящике, и снаружи остается лишь одна рука. Вид с того места, где стоит Бейли, получается немыслимый: кусочек ноги здесь, изгиб плеча там, локоть торчит из‑под ступни.

Приветственно помахав зрителям, рука закрывает крышку. Защелки задвигаются сами собой, запирая девушку внутри.

А затем стеклянный ящик с запертой девушкой медленно заполняется белым дымом. Он клубится в крошечных впадинах и пустотах, не занятых ее телом, обволакивает прижатые к стеклу пальцы.

Дым сгущается, полностью скрывая девушку. Только белая пелена просвечивает сквозь стенки ящика, подернутая легкой рябью.

Внезапно раздается хлопок, и ящик распадается на части. Стеклянные стенки раскладываются по сторонам, а крышка проваливается внутрь. Клубы дыма поднимаются в ночной воздух. Ящик, или теперь уже некогда бывшая им горстка стекла, остается пустым. Девушка‑змея исчезла.

Несколько секунд зрители ждут продолжения, но больше ничего не происходит. Когда рассеивается последний завиток дыма, толпа начинает расходиться.

Продолжая свой путь, Бейли не упускает возможности повнимательнее рассмотреть постамент – вдруг девушка спряталась в нем. Однако постамент представляет собой цельную деревянную панель, стоящую на ножках. Девушка‑змея исчезла без следа, несмотря на то что деться ей было абсолютно некуда.

Бейли идет по петляющей тропе. Он допивает пунш и находит глазами урну, чтобы выкинуть стаканчик. Как только он опускает стаканчик в темное отверстие, тот исчезает.

Он идет дальше, читая вывески и гадая, в какой из шатров войти. Некоторые из них довольно громоздкие, украшенные виньетками и пестрящие описанием того, что ждет внутри.

Но его внимание привлекает небольшая, как и шатер, на котором она висит, табличка. Округлые белые буквы на черном фоне: «Невероятные чудеса и иллюзии».

Сквозь открытую дверь в шатер один за другим заходят зрители. Бейли тоже решает войти.

Внутри в подсвечниках черного металла горят свечи, установленные вдоль закругляющейся стены, и больше нет ничего, кроме расставленных кольцом самых обычных деревянных стульев. Их около двадцати, они стоят в два ряда в шахматном порядке, чтобы с любого места было одинаково хорошо видно. Бейли выбирает себе стул в переднем ряду, прямо у входа.

Остальные места быстро заполняются, за исключением двух последних: одно сразу слева от него и одно напротив.

Две вещи привлекают внимание Бейли практически одновременно.

Во‑первых, он не может отыскать глазами дверь. В том месте, где только что в шатер входила публика, глухая стена, без намека на щель. Цельная стена по всей окружности шатра.

Во‑вторых, по левую руку от него сидит темноволосая женщина в черном пальто. Он уверен, что она появилась уже после исчезновения двери.

Впрочем, оба этих странных факта перестают его волновать, когда пустующий стул напротив внезапно воспламеняется.

Мгновенно начинается паника. Те, кто сидел в непосредственной близости от пылающего стула, бегут к двери – чтобы обнаружить, что двери‑то больше нет, на ее месте стена.

Языки пламени поднимаются выше, но не распространяются по сторонам. Огонь охватил стул и пляшет на его поверхности, но дерево при этом не сгорает.

Когда Бейли вновь бросает взгляд на сидящую слева женщину, она, подмигнув, поднимается с места и проходит на середину арены. Не обращая внимания на панику, она неторопливо расстегивает пуговицы, снимает пальто и небрежно бросает его на объятый пламенем стул.

То, что только что было теплым шерстяным пальто, превращается в длинный отрез черного шелка, мягкими волнами струящийся со стула. Пламя исчезает без следа, но в воздухе еще тают дрожащие струйки дыма и стоит характерный запах обугленного дерева, который постепенно превращается в уютный аромат горящего камина с трудноуловимым привкусом не то корицы, не то гвоздики.

Женщина, стоящая в центре круга, изящным жестом сдергивает черный шелк, под которым обнаруживается не тронутый огнем стул, а на нем несколько белоснежных голубей.

Еще взмах руки, и ткань сама по себе стягивается и складывается, превращаясь в черный цилиндр. Женщина водружает его себе на голову, венчая свой наряд: черное шелковое платье, словно сотканное из ночного неба и усыпанное белоснежными кристаллами. Она приветствует зрителей легким поклоном.

Так начинается выступление иллюзионистки.

Несколько человек, включая Бейли, аплодируют, а те, кто до этого сорвался со своих мест, возвращаются обратно. Настороженность в их глазах соседствует с любопытством.

В представлении нет пауз. Каждое следующее чудо – у Бейли никак не поворачивается язык назвать это фокусами – плавно вытекает из предыдущего. Белые голуби постоянно исчезают, чтобы вновь оказаться на шляпе кого‑то из зрителей или выпорхнуть из‑под стула. Внезапно из ниоткуда появляется черный ворон – он настолько огромен, что явно не мог быть где‑то спрятан. Только после шоу Бейли постепенно понимает, что в шатре такой формы и размера, с установленными по кругу стульями, невозможно использовать для фокусов ни зеркала, ни игру света и тени. Все происходит прямо на глазах у зрителей, любой может протянуть руку и дотронуться. В какой‑то момент иллюзионистка даже превращает карманные часы одного из посетителей в песочные, а затем обратно. Потом все стулья отрываются от пола и, слегка приподнявшись, начинают парить в воздухе, и хотя это сделано неспешно и бережно, концами ботинок Бейли судорожно пытается ухватиться за поверхность земли, а руками впивается в стул.

Когда представление заканчивается, иллюзионистка раскланивается во все стороны, срывая аплодисменты. С последним поклоном она внезапно исчезает, и лишь отсвет кристаллов на ее платье какое‑то время еще дрожит в том месте, где она только что стояла.

Дверь вновь появляется там же, где была, и немногочисленные зрители покидают шатер. Бейли плетется в самом хвосте, уже в дверях бросая последний взгляд туда, где была иллюзионистка.

Снаружи он видит очередной постамент, вроде того, на котором выступала девушка‑змея. Бейли готов поклясться, что его не было, когда он заходил в шатер иллюзионистки. На нем замерла женская фигура, облаченная в длинное белое платье с меховой опушкой, края которого ниспадают с постамента до самой земли. Она стоит так неподвижно, что Бейли чуть не принимает ее за статую. Ее волосы, кожа, даже ресницы белы как снег.

Однако она все‑таки движется. Очень, очень медленно. Так медленно, что взгляд Бейли не в состоянии зафиксировать эти мелкие движения, он замечает лишь легкую перемену ее позы. Поблескивающие снежные хлопья ложатся на землю, опадая с нее, как листья с дерева.

Бейли обходит ее кругом, разглядывая со всех сторон. Ее глаза следят за ним, хотя заснеженные ресницы ни разу не моргают.

На постаменте обнаруживается маленькая серебряная табличка, наполовину скрывавшаяся в складках подола.

«Памяти», – гласит она, но не уточняет, памяти кого.

Дата добавления: 2015-10-02