Глава 2. Характер власти. Значения и характер нововведений, внесённых императорами. Соблюдение законов.

Власть. Какой в идеале она должна быть? На этот вопрос довольно полно отвечает Синезий Киренский в своём обращении к императору Аркадию.

Самое страшное для автора это тирания отчасти потому, что она близка императорской власти и почти соприкасается с ней. «Не страшись никакого другого порока для царской добродетели, кроме тирании, и различай эти понятия»[43].

Также пишет он о том, что государь первый из всех при божьей помощи должен научиться управлять самим собою, должен устроить монархию в своей душе[44].

А ум, по его мнению, должен властвовать в душе государя и уничтожить в ней охлократию и демократию страстей[45].

Итак, монархия – вот идеал Синезия, а тирания самая страшная и нежелательная форма правления, но, в силу своей близости императорской власти, возможная.

Если посмотреть на мнения других авторов, мы найдём такое же отношение к тирании. Например, Прокопий Кесарийский именно этим видом власти называет правление Юстиниана и Феодоры: «они всегда пребывали в согласии между собой и, создавая видимость раздора, разъединяли своих подданных, прочно укрепляя, таким образом, свою тиранию»[46].

А Анна Комнина называет тиранами врагов, которые посягали на землю ромеев. Таков, например, кельт Русель, который «чрезвычайно возгордившись своей счастливой судьбой, собрал вокруг себя значительные военные силы <…> и с этого времени превратился в грозного тирана»[47]. Василаки, который «возложил на себя императорскую диадему»[48] и поднял мятеж на Западе. Анна пишет о нём, что, «обладая тираническими наклонностями, этот человек достигал высших должностей и титулов, одних домогаясь хитростью, другие узурпируя»[49]. Относительно формы правления самого Алексея Анна не пишет. Она упоминает только о том, что до смерти его матери он оставлял её управлять государством, так как практически на протяжении всего своего правления воевал, а после её смерти стал самодержцем.

Здесь же мы встречаем такую характеристику власти как божественность власти, о которой я упоминала уже во введении. Анна Комнина придала ему образ легенды. Алексей, которого войско любили больше, чем его брата Исаака, отказывался принять власть от брата, который был первым претендентом на царство. Тогда Исаак напомнил брату случай, когда где-то около Карпиана по дороге от дворца до дома им повстречался некий муж – посланец высших сил или, во всяком случае, человек, наделённый необыкновенным даром предвидения. По виду этот муж казался священником: у него была обнажённая голова, седые волосы и косматая борода. Стоя на земле, он обхватил колено сидящего на коне Алексея, привлёк его к себе и на ухо произнёс ему следующее место из псалма Давида: «Поспеши: воссядь на колесницу ради истины, кротости и правды», и добавил к сказанному: «О, самодержец, Алексей». Произнеся эти слова как предсказание, он бесследно исчез[50].

Синезий, в свою очередь, говорит о том, что необходимо, чтобы все пользовались провидением и благоразумной заботливостью государя, которому бог, являющийся прообразом разумных вещей, дал как бы образец своего провидения и приказал, подражая небесному, исправляь несовершенства земного[51].

Не вписывается сюда, пожалуй, только Юстиниан, которого Прокопий не раз называет демоном[52].

Константин Багрянородный также обращается к теме божественности власти. Он говорит, что именно Бог «возводит на трон василевсов и вручает им власть надо всем»[53]. С другой стороны, автор в главе «О происхождении Мухумета» говорит здесь о незаконности такой власти перед Богом, а значит и всего арабского народа.

«О происхождении Мухумета.

Нечестивый и мерзкий Мухумет, о коем сарацины говорят, что он их пророк, ведет род, происходя от обширнейшего племени Исмаила, сына Авраама. Рассказывают же так. Поскольку сей Мухумет был нищим сиротой, вздумалось ему наняться к некоей богатой женщине, своей родственнице, по имени Хадига, чтобы быть погонщиком верблюдов и вести торговлю с иноплеменниками в Египте и в Палестине. Затем, понемногу ведя себя все смелее и подольстившись к женщине, которая была вдовою, он берет ее в жены. Когда жена Мухумета умерла и оставила его преемником и наследником своего состояния, оказался он знатным и весьма богатым человеком[54].

Как же получали свою власть василевсы? Синезий Киренский пишет, что нужно стремиться к тому, чтобы душа стала царственной, нужно защищать счастье, чтобы его не упрекали в непоследовательности, «так как начало твоей жизни было куда счастливее, чем у отца. Тому военная слава принесла императорскую власть, - тебя же императорское достоинство побуждает к военным подвигам, и ты обязан величием счастью»[55].

А вот Прокопий Кесарийский так описывает получение власти Юстинианом от своего дяди Юстина: «Был он (Юстин – Д.О.) на редкость слабоумен и поистине подобен вьючному ослу, способному лишь следовать за тем, кто тянет его за узду, да то и дело трясти ушами. Юстиниан это и делал и все остальное привел в смятение. Как только он захватил власть при своем дяде, он тотчас же принялся радеть о том, чтобы безрассудно истратить общественные средства, как будто он был их полновластным владыкой»[56].

В.М. Грибовский пишет, однако, что «обыкновенно в общем порядке усыновление и приобщение к власти следовали одно за другим»[57] иногда, конечно, бывали исключения. Но вот как раз император Юстин I в восьмидесятилетнем возрасте усыновил своего племянника Юстиниана I. Автор отмечает тут именно политическое усыновление[58]. Оно ведёт своё начало из Римской империи, где существовало право adoptio regia – императорское усыновление, которое влекло за собой лишь наследование власти, исключая собственность предыдущего императора. Говоря об этом праве, В.М. Грибовский первым упоминает императора Адриана, но особенностью именно восточной империи было то, что даже кровный наследник должен был быть заранее объявлен императором и коронован, как соправитель[59].

В свою очередь Анна Комнина описывает как Алексей, поддержанный своими родственниками Дуками и ромейским войском начал править, опередив своего старшего брата Исаака. И тут же устранились все раздоры между Дуками и Комнинами[60].

Таким образом, Аркадий получил свою власть от отца, Юстиниан от престарелого дяди, а Алексей – минуя старшего брата.

После вступления на престол правители проходили обряд помазания. Оно появляется в Византии до завоевания Константинополя крестоносцами. Западный обряд инаугурационного помазания был, скорее всего, усвоен в Византии после того, как на Западе особое значение приобретает папское помазание (со 2 пол 9 в). Вследствие этого, повидимому, константинопольский патриарх стал совершать обряд помазания при воздействии императора (василевса) на престол. Константинопольский патриарх уподрбоялся папе римскому, что соответствовалр 28-му правилу Халкидонского собопа 451 года[61].

Во время коронации и других важных приемов на василевса надевали столько одежд и украшений, что он с трудом выдерживал их тяжесть. Перед василевсом простирались ниц, во время тронной речи его закрывали особыми занавесями, сидеть в его присутствии получали право единицы[62].

Каково же в таком случае отношение императоров к заветам прошлого?

Синезий Киренский считал непристойным, чтобы римский государь нарушал отеческие установления, не вчера и третьего дня проникшие в государство, отклонившееся о правильно пути, но те, которыи было создано его могущество[63].

Юстиниан же, по сообщению Прокопия, не считал нужным сохранять прежние установления, но ему то и дело хотелось все изменить, словом, он был величайшим разрушителем того, что хорошо устроено[64].

О соблюдении законов Юстинианом Прокопий пишет, что он с лёгкостью мог убить огромное количество людей[65].

Судебные решения он выносил не на основании им же самим изданных законов, но всоответстви с тем, где ему были обещаны более крупные и более великолепные богатства[66].

Также он никому в римской державе не позволял выносить решения по собственному суждению, но своевольно и с какой-то неразумной прямотой сам подготавливал соответствующее решение, которое предстояло принять, «вняв речам лишь одной из тяжущихся сторон, и то, что подлежало разбору в суде, немедленно разрешал без какого-либо расследования, руководствуясь не законом или справедливостью, но неприкрыто поддавшись постыдному корыстолюбию»[67].

Также Прокопий делает заключение о том, что Юстиниан не заботился о процветании империи, основываясь на двух фактах.

Во-первых, он упразднил почту на пути от Халкидона до Дакивизы, а на пути, ведущем в Персию, он позволил оставить конные подставы в прежнем виде, на всем остальном Востоке вплоть до Египта он разрешил держать на дорогах длиной в целый день пути по одной подставе, причем не коней, а ослов, и в небольшом количестве. Поэтому известия о том, что случилось в каждой области, доходили с трудом и слишком поздно, когда события давно уже произошли, и, естественно, ничем нельзя было уже помочь[68]. Также казна постоянно недополучала податей. Кроме этого пострадали хозяева земель, на которых находились подставы, так как раньше, отдавая ежегодно в казну, то, что у них осталось от прошлого урожая на прокорм лошадей и конюхов, они имели большой доход. И казна постоянно получала наложенные на каждого подати, а те, кто их вносил, тотчас получали свое назад, и это давало возможность выполнять все государственные дела[69].

Говоря о разведчиках, Прокопий пишет, что «издревле за счет казны содержались многие люди, которые отправлялись в пределы врагов, проникали в царство персов под видом торговцев или под каким-либо иным предлогом, и, тщательно всё разведав, по возвращении в землю римлян могли известить начальствующих лиц о вражеских секретах. Юстиниан же не потратил на них ничего, и даже самое звание разведчиков искоренил на римской земле. Вследствие этого наряду с тем, что было совершено и много других промахов»[70].

Среди новшеств, введенных в государстве при Юстиниане же и Феодоре и все прочие [сенаторы], и те, которые имели сан патрикия, оказавшись в их присутствии, тотчас подали перед ними ниц с распростертыми руками и ногами и поднимались не прежде, чем облобызают им обе ноги[71].

Также Прокопий Кесарийский отмечает добавление «владыка» и «владычицы» к титулу императора и императрицы «василевса» и «василисы» в беседе. Иначе же таких подданных удаляли из дворца[72].

Имея в виду всё вышесказанное о Юстиниане, не надо также забывать о том, что по его повелению были составлены «Дигесты Юстиниана». В нём, если можно так сказать, заключён законодательный идеал времени Юстиниана. Там можно найти различные высказывания великих авторов.

Относительно функции права Марциан в 1-й книге «Институций» ссылается на философа Хризиппа, который писал в своей книге «О законах» о том, что «закон есть царь всех божественных и человеческих дел; он должен быть начальником добрых и злых; <…>; мерилом справедливого и несправедливого, которое приказывает делать то, что должно быть делаемо, и запрещать делать то, что не должно быть делаемо»[73].

В свою очередь Модестин в 1-й книге «Правил» писал, что «действие (сила) права: повелевать, запрещать, разрешать, карать»[74].

В тоже время хотелось бы обратить внимание на закон Помпония в книге «Пособия». «Подобно почитанию Бога, мы должны повиноваться родителям и родине»[75].

А Флорентин в 1-й книге «Институций» пишет, что мы должны отражать насилие и противоправность, ибо правом установлено, что если кто-либо сделает что-либо для защиты своего тела, то считается совершившим правомерный поступок; и так как природа установила между нами некое родство, следовательно, является преступлением, когда один человек строит козни другому[76].

Если верить словам Прокопия о злодеяниях Юстиниана, то получается, что император противоречил сам себе или не соблюдал собственные правила.

С другой стороны Яволен в 13-й книге «Писем» пишет, что благодеяние императора, которое, несомненно, исходит от его божественного великодушия, нам следует истолковывать наиболее полно[77].

Модестин во 2-ой книге «Оправданий». Позднейшие законы имеют большее значение, чем те, которые были раньше[78].

Здесь есть соответствие и даже оправдание такой злонравной политики Юстиниана.

Описание всего вышесказанного можно найти в исследовательской литературе.

Первая функция императора была репрезентативной, то есть правитель должен был представлять Византийскую империю. Византийская политическая доктрина трактовала василевса как земное божество. Подражание Богу объявлялось первейшей обязанностью государя. Во время приёмов самодержец восседал на двухместном троне: в будни – на правой стороне, а в воскресенье и праздничные дни – на левой, оставляя место для Христа.

Другая функция императора – экзекутивная. Василевсы самым широким образом осуществляли право казнить. Увечить, ссылать подданных, лишать их имущества, смещать с государственных постов[79].

Третья функция – административно-законодательная. Император – не только верховный судья, администратор, законодатель, но и воплощённый закон. Согласно римско-византийскому праву, все, что угодно государю, приобретает силу закона. Сохранение норм римского права было своего рода юридической иллюзией. В то же время это было выражение традиционности средневекового мышления. И даже, несмотря на то, что свобода императора была ограничена репрезентативной ролью и традиционным правосознанием, общественные порядки развивались, но было стихийным явлением, совершающимся вопреки традиционности общественного сознания[80].

Дата добавления: 2015-10-24