На границе кревенсфилдской равнины 14 страница

Искатели ценили все, что принадлежало виллимам и что им удавалось найти, но, чтобы занять место в тайном братстве и считать себя достойным его представителем, каждый из них должен был отыскать нечто имеющее Знак.

В первые годы после изгнания виллимов задача была сравнительно несложной. Но по мере того как одно столетие сменяло другое, найти что-нибудь становилось все труднее, требовалась удача или долгие дни упорного труда среди развалин древнего города. Каждая новая находка была поводом для радости, поскольку всегда существовала надежда, что Голос требовал найти именно этот предмет. В течение столетий удалось разыскать множество вещей, но среди них не оказалось той, которую хотел получить Голос. Со временем стало ясно: все, что можно было найти внутри Горы или за Пустошью, в Скрытом королевстве, уже найдено.

Однако Искатели последних поколений ощущали присутствие нескольких вещей в отдаленных местах. Большинство из них находилось на территории Роланда, а посему их поиски были невозможны. Ряд предметов скрывался в Сорболде, но только заключение торговых договоров и появление караванов дало Искателям шанс покинуть горы, чтобы добраться до них.

Появление Темного Человека, называвшего себя Змеиным Королем, наконец дало надежду Искателям вернуть свои сокровища из Сорболда.

А его уход позволил Искателям отправиться в Сорболд.

Хагрейт сидел у костра возле казарм, похлебка в старом котелке начала остывать, но он даже не прикоснулся к ней. Пока другие солдаты его полка, отобранные из наиболее сильных мужчин кланов Глаза и Когтя, обитавших во Внутренних Зубах, жадно поглощали пищу в неверном свете костра, он наблюдал, прислушивался, дожидаясь Знака.

Сначала он почти ничего не услышал. Звук заглушали бренчание котелков, ворчание и возня. Но затем он услышал пять звуков, повторенных дважды, и опустил глаза в кружку.

Сегодня место встречи будет в Руке.

В самых темных частях лабиринта, называвшегося Склеп Сайгрид, или Селение Мертвых, тайно встретились четыре человека. До них доносился шум работающих древних кузниц, где ковали оружие, доспехи и сталь для Восстановления, лязг и грохот, вызывавшие в сердцах тревогу. Если бы болги умели читать, вряд ли они стали бы добровольно прятаться среди надгробных надписей, шедших вдоль стен коридоров и отмечавших места последнего упокоения наместников и судей, духовников и советников давно прошедшей эры намерьенов, чья мудрость теперь покоилась в могилах.

Хагрейт присел на корточки в Большом пальце Руки, восточном туннеле, ведущем к центральной части, которая носила название Ладони и куда выходили остальные четыре туннеля. Под курткой он прятал предмет, завернутый в кожу, — пропуск для вступления в братство. Он обнаружил его случайно во время маневров в Скрытом Королевстве — зов прозвучал четко и ясно — в сгнившем ящике посреди торфяного болота, в которое превратился лиринский город; на фарфоровой тарелке не только был отчетливо виден знак, но она оказалась целой, нетронутой временем. И если он заставит себя перестать трястись, то у него будет шанс показать ее другим.

Кринсель, одна из самых могущественных Искателей и любимая повивальная бабка Первой женщины, кивнула ему в темноте. Она держала фитиль сальной свечи, на конце которого тлел крохотный огонек, единственный источник света в непроглядной тьме. Кринсель сидела скрестив ноги внутри Ладони, откуда могла видеть остальных Искателей, устроившихся в пальцевых туннелях, сходящихся в центральной части. Рядом с ее левой ногой лежали веревки, в случае опасности она могла мгновенно перекрыть все туннели.

Хагрейт не шевельнулся, и глаза Кринсель сузились, превратившись в темные щели.

— Дай.

Стараясь сдержать дрожь в руках, Хагрейт подполз к тому месту, где соединялись Большой палец и Ладонь, и, осторожно вытащив из-под куртки сверток, протянул его Кринсель, которая спокойно взяла его и поднесла к чадящей свече, чтобы лучше рассмотреть. Ее глаза округлились, а на лице появилась улыбка.

— Это Знак, — благоговейно произнесла она. Затем повернулась к Хагрейту и торжественно произнесла: — Ты — Искатель.

Хагрейт с облегчением склонил голову, чувствуя, как отпускает напряжение. На лбу выступил пот.

Теперь он сможет сохранить свои яички — цену, которую ему пришлось бы заплатить, если бы находка оказалась фальшивой.

Кринсель подняла тарелку вверх и закрыла глаза.

— Это оно, Голос? — негромко спросила она.

Остальные болги, скорчившись, не произнося ни звука, с закрытыми глазами замерли в своих Пальцах, они изо всех сил прислушивались, однако до них долетал лишь шум кузницы, где мерно бил молот.

Через мгновение Кринсель открыла глаза и стоически покачала головой:

— На тайный склад. Хорошо, Хагрейт. Ты — Искатель. — Она повернулась к туннелю, носившему название Мизинец. — Дай.

Один за другим она осматривала предметы: монету, подобную той, что тысячами скопились на тайном складе, сильно поцарапанную коробочку, сделанную из дерева с голубоватым отливом, и наконец котелок со Знаком, начертанным на дне, который прибыл из Сорболда. Каждый предмет Кринсель признала настоящим и высоко поднимала вверх, чтобы Голос мог его разглядеть.

Ответа она не получила. Как всегда.

Кринсель встала и кивнула в сторону пустого туннеля, соответствующего Указательному пальцу, который вел вниз, к тайному складу. Искатели двинулись за ней, чтобы отнести найденные предметы туда, где они будут отныне храниться.

Котелок, Илорк

Акмед вернулся в Котелок, когда уже спустилась ночь. Чадили светильники, наполнявшие коридоры ярким светом и густым дымом от горящего жира. Резкий, неприятный запах еще больше испортил ему настроение.

Люстры Большого зала также горели — восстановление практически закончилось. Несмотря на сжигавшую его ярость, Акмед остановился, чтобы оглядеть полированные мраморные колонны, заново выложенную на полу мозаику — символы звезды Серенны, Земли, Луны и Солнца. Над головой высился лазурный купол, усыпанный мелкими кристаллами, отражавшими свет зеркального устройства, расположенного в центре пола, отчего потолок напоминал небесный свод с мерцающими звездами.

Однако углы огромного зала оставались в тени, куда и отступил Акмед, стараясь успокоить дыхание.

Грунтор сидел на одном из мраморных тронов, установленных на возвышении, положив огромную ногу на ручку каменного кресла. Он пел свою любимую матросскую песню, подогревая себя содержимым большой фляжки, стоявшей на соседнем троне.

Когда сраженья шум стихает

И спокойствие наступает,

А ветер унесет запашок кишок,

Салют тебе, друг мой,

Больше здесь не верховодит Ой.

Я не останусь здесь,

Ворон тоже хочет есть,

Слава и блеск победной войны,

Больше мы тут не нужны.

В чем смысл, зачем, не пой!

Больше здесь не верховодит Ой.

В этот сладко-горький день

Мы уйдем с парнями в тень,

Наша жизнь одна тоска,

Дай покушать мне мяска.

Нам не светит новый бой,

Больше здесь не верховодит Ой.

Волна слепой ярости накрыла Акмеда. Он решительно зашагал по длинному проходу к возвышению.

Грунтор услышал его шаги в тот момент, когда собирался завести новую песню. Он замолчал, вскочил на ноги и встал по стойке «смирно», а потом широко улыбнулся. Впрочем, его улыбка тут же погасла, когда король молча остановился перед возвышением и швырнул на пол принесенное оружие. Громкий звон металла эхом прокатился по залу.

Грунтор с изумлением посмотрел на Акмеда.

— И что это случимши? — ухмыльнулся он.

Акмед скрестил руки на груди.

— Когда я просил тебя присмотреть за троном, я не имел в виду, что ты будешь греть его своей толстой задницей, пока кое-кто распродает у тебя под носом королевство.

Грунтор, стоявший навытяжку, и вовсе застыл как изваяние. Мышцы его могучих рук начали дрожать от гнева, а лицо исказилось от гнева. Акмед небрежно махнул рукой:

— Вольно, сержант. Предпочитаю поносить тебя в качестве своего друга, а не Верховного главнокомандующего.

Грунтор встал по стойке «вольно», лицо превратилось в маску, и лишь глаза пылали гневом.

— Ну, в чем дело, сэр? — стараясь сохранить спокойствие, спросил великан.

— Вот это оружие я нашел около трупов солдат из Сорболда, — ответил Акмед, пнув кончиком сапога груду принесенного им оружия. — К счастью, они редкие болваны — в Сорболде не могут разглядеть даже очевидные недостатки клинков. Они плохо сбалансированы. Но они воевали нашим оружием. Ты знаешь, как оно к ним попало?

— Нет, сэр, — мрачно буркнул Грунтор.

Некоторое время Акмед продолжал смотреть на великана, а потом повернулся к нему спиной. Наступило время давнего ритуала.

— Могу я говорить откровенно? — спросил Грунтор.

— Разрешаю.

— Я прошу отставки.

— Отказано.

— Могу я говорить откровенно?

— Разрешаю.

Он слушал и ждал, все еще стоя спиной, ослабления жесткой военной дисциплины, глубокого вздоха, который требовался Грунтору, чтобы из мира верного солдата перейти в мир разъяренного друга, — мощного порыва воздуха, устремлявшегося к огромному плоскому носу Грунтора.

Сержант закинул голову и взревел во всю мощь своих могучих легких. Чудовищное эхо огромного зала ответило ему так, что задрожали мраморные колонны.

Через мгновение за спиной у Акмеда послышался треск рвущегося ковра и хруст ломающихся гвоздей. Один из древних тронов намерьенских королей, высеченный из цельного куска мрамора, весящий не меньше, чем трое мужчин в полном вооружении, перелетел через голову короля фирболгов, упал на полированный каменный пол и остался лежать на боку. В Большом зале воцарилась тишина.

Акмед повернулся к Грунтору:

— Ну, стало легче?

Сержант вытирал серо-зеленый лоб.

— Да, сэр, немного.

— Хорошо. А теперь расскажи, что ты думаешь по этому поводу.

— Когда Ой узнает, кто обманул его доверие, Ой воткнет все это оружие им в глаза, а потом зажарит с полынью и будет подавать солдатам на праздник вместе с картофелем и яблочным соусом.

— Рапсодия считает, что по случаю праздника нужно съедать на ужин друзей. Еще какие-нибудь мысли у тебя есть?

Огромный болг кивнул:

— Кто-то из третьей смены, именно тогда уничтожают брак.

— Весьма возможно. Но в третьей смене две тысячи человек, у нас уйдет слишком много времени, чтобы узнать, кто из них предатель. Согласен?

— Согласен. И все равно мы должны их найтить.

— Верно, но главное другое. За несколько месяцев моего отсутствия наше самое секретное оружие попало в руки армии соседей. Если Сорболд выступит против Илорка, их знание наших возможностей даст им известное преимущество. Необходимо придумать быстрый ответ.

Грунтор кивнул.

— Ой все еще может говорить свободно?

Акмед бросил взгляд на валявшийся на боку трон Гвиллиама.

— Да.

— Тогда Ой скажет, что нужно готовиться.

— Подробности.

Грунтор принялся расхаживать по залу, чтобы сосредоточиться.

— Если мы собираемся воевать, тянуть нельзя. Призвать всех, кто может держать в руках оружие. Временно закрыть школы и начать готовить детей: они должны научиться носить воду, делать бинты для перевязок, еду. Собрать все деревни, все поселения, мужчин, женщин, детей. — Он остановился и посмотрел в глаза Акмеда. — Герцогине не понравится.

— Тебя это тревожит?

— Нисколечко, сэр.

— Хорошо. Что еще?

— Кузницу на трехсменную работу. Выставить вокруг патрули, вести тщательный учет даже брака. Прекратить производство редкого оружия — только метательные снаряды дальнего действия и все для катапульт. Перейти на круглосуточную добычу угля. Вскипятить море смолы. Скинуть с себя обличье «человека» и вновь стать чудовищами. Если мы намерены сражаться, то пусть уж они нас запомнят на века. Ой хочет, чтобы его имя поминали в скорбных песнях по всему Авондерру.

На лице Акмеда промелькнула улыбка.

— Да, было бы просто замечательно. Ладно, сержант, не будем терять времени. Сделай гору неприступной. Мы с самого начала знали, что такой день придет. Если проклятый демон намерен заполучить Илорк и Спящее Дитя, пусть придет сюда и попытается. Но прежде чем он доберется до меня, я хочу, чтобы горы обрушились на головы тех, кто явится вместе с ним.

Грунтор кивнул, отдал честь и вышел из зала, его ярость переплавилась в нечто более опасное — направленную месть.

Голос Праматери эхом звучал в его ушах:

— Ты должен быть охотником и стражем. Так предсказано.

Он накрыл голову подушкой и повторил слова, которые тогда произнес в ответ:

— Плевать на проклятие.

И тогда прозвучал голос из еще более давнего времени, голос отца Хальфасиона, наставника его юности, которая прошла по другую сторону мира, на Острове, что лежит под водами неугомонного моря:

— Тот, кто охотится, должен быть стражем.

Акмед заморгал в темноте.

— Это ты произнес пророчество, подхваченное ветром? — невнятно спросил он у своего разума. — Неужели все время говорил ты, отец?

Но лишь темнота была ему ответом.

Столетия назад Акмед решил не связывать себя с другими людьми. За долгие годы своей необычной жизни он убедился, что любовь, жизнь и верность эфемерны. Поэтому намерение охранять или оберегать кого-то или что-то, даже вечно спящее дитя, обречено на провал.

Он лежал на застеленной шелком постели — единственная роскошь, которую он себе позволял. Гладкие мягкие простыни успокаивали постоянный зуд воспаленной кожи; шелк и базальт толстых стен удерживали беспокойные вибрации мира, во всяком случае еще недавно. Теперь, когда кузни работали без остановки, а из коридоров доносился топот ног, ему пришлось забыть о покое — приближалась война.

Акмед медленно встал и накинул на себя одежду. Ему не было необходимости вслушиваться в команды, которые оглушительно отдавал старший сержант; колебания воздуха, неистовые ритмы неизбежной войны нанесли ряд жестоких ударов по чувствительной сети нервных окончаний его кожи. Акмед глубоко вздохнул, впервые ощутив, что с тех пор, как он занял эту темную спальню, время успело потрудиться над его телом и духом.

Он открыл дверцу стоящего возле кровати шкафа из кедра, сделал шаг и оказался внутри потайного хода.

Шагая по тайному проходу к секретной спальне, Акмед размышлял о странностях роли стража. Грунтор не нуждался ни в его защите, ни в указаниях. Рапсодия всегда была абсолютно независима — что иногда вызывало в нем ярость — и всегда рассчитывала только на себя.

Половину своей жизни он провел, готовясь стать безупречным стражем, а вторая половина ушла на то, чтобы доказать: никто не может чувствовать себя в безопасности. Король покачал головой, сворачивая к руинам Лориториума; он не знал, какая половина потрачена зря.

Люди в горах и тайны, которые, как он раньше предполагал, послужат ему защитой от возмездия, легли на его плечи тяжким грузом, словно доспехи, которые иногда защищают, а порой бывают серьезной помехой или даже таят в себе опасность. Однажды он упал в доспехах в реку, течение сразу же потащило, швырнуло в толщу ненавистной ему воды. Обязательства перед болгами давили на него и тянули вниз. Ему пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы остаться и начать строить оборону, чтобы защитить тех, кто вручил ему свою судьбу. Он бы предпочел оказаться подальше отсюда с квелланом в руке и дождаться, пока все это закончится.

Акмед осторожно шагал среди пепла и развалин огромной усыпальницы Гвиллиама. Здесь практически не осталось ничего ценного — одни расплавленные подсвечники да осколки мозаичной плитки. Все остальное сгорело в страшном пожаре, устроенном Рапсодией, чтобы уничтожить демоническую лиану, ублюдочный корень Великого Белого Дерева, который ф’дор использовал, чтобы проломить гору и добраться до Спящего Дитя, долгие века находившегося в колонии давно умерших дракиан, пытавшихся его защитить.

Акмед соскочил с кучи мусора и оказался под огромным куполом Лориториума, построенного, чтобы сохранить огонь звезды Серенны, привезенный из старого мира. В центре круга стоял алтарь из Живого Камня, а на нем лежала длинная тень.

Тело Дитя обладало удивительной хрупкостью, хотя состояло из самой земли. Она лежала на спине под большим плащом Грунтора, которым он накрыл ее, когда они в последний раз приходили сюда. Со стороны она походила на лежащего на катафалке мертвеца. У нее было лицо ребенка, а кожа напоминала полированный серый камень. Под ее прозрачной поверхностью плоть казалась более темной, преобладали тусклые оттенки зеленого и коричневого, пурпурного и темно-красного, переплетенные между собой, точно нити разноцветной глины. Возникало ощущение, будто черты лица, одновременно грубые и тонкие, вырублены тупым резцом, а затем старательно отполированы.

Акмед медленно, боясь побеспокоить Дитя, приблизился к алтарю.

«Пусть сон той, что спит под Землей, не будет нарушен, — сказала Праматерь, последняя оставшаяся в живых обитательница поселения дракиан и страж Спящего Дитя. — Ее пробуждение возвестит о начале вечной ночи».

Он остановился возле алтаря и заметил, что Дитя дрожит под плащом.

На ресницах, похожих на сухую траву, показались слезы. С тех пор как Акмед в последний раз ее видел, волосы Дитя стали белыми, даже у корней. Раньше они зеленели, точно трава ранней весной, а теперь напоминали снег, покрывший землю.

Акмед тяжело вздохнул.

— Ш-ш-ш, — прошептал он своим скрипучим голосом.

Дитя Земли была напугана, он чувствовал это своей кожей, всем существом. Земля вокруг содрогалась от ударов молота по наковальне, от громких приказов — чудовищной какофонии подготовки к войне.

Акмед наклонился и осторожно прикрыл плащом плечи Дитя. Потом откашлялся.

— Не беспокойся, — сказал он, поморщившись от звука собственного голоса.

Потом он наклонился еще ниже и нежно провел пальцем по руке Спящего Дитя. Закрыв глаза, он сосредоточился на ее дыхании и постарался замедлить свое так, чтобы они совпали.

— Я знаю, что ты чувствуешь, как рвется земля, — проговорил он ласково. — И я понимаю, что это причиняет тебе боль. Но тебе не нужно бояться шума, мы шумим для того, чтобы защитить тебя. Ты в безопасности, клянусь.

Одинокая слеза скатилась по щеке Спящего Дитя. Акмед погладил ее по волосам и вновь наклонился.

— Я буду твоим стражем, — тихонько пообещал он. — Только твоим.

Его губы коснулись лба Спящего Дитя.

— А теперь спи, — сказал он. — Отдыхай спокойно. Я несу дозор.

Дитя вздохнула во сне и перестала дрожать, теперь она лежала совершенно неподвижно, лишь легко вздымающаяся грудь свидетельствовала о том, что она еще жива.

Акмед поправил плащ, стараясь не касаться руки Спящего Дитя. Повернувшись налево, он зашагал к большой груде мусора, высившейся у входа в туннель. Он уже собрался влезть на нее, но в последний момент остановился и внимательно посмотрел на закопченную стену.

Покрытый сажей камень стены двигался, словно превратился в тесто. Акмед вздохнул, не спуская глаз со стены, которая вдруг стала жидкой и обрела очертания левой руки.

Он оглянулся на Дитя, но она не шевелилась, похоже, погрузилась в еще более глубокий сон.

Взгляд Акмеда вернулся к руке, изображенной на стене. Камень некоторое время держал ее форму. Затем на глазах у Акмеда пальцы стали удлиняться, вытягиваясь вперед, пока не стали напоминать длинные тонкие туннели, направленные в разные стороны. Ладонь оставалась неизменной, хотя пальцы-туннели превратились в темные линии, а потом исчезли.

Перед ним возникла карта, вот только Акмед не знал, что за место на ней изображено.

Он снял перчатку, протянул руку и коснулся стены. Видение исчезло, базальтовая поверхность приняла прежний вид, не осталось никаких следов.

— Благодарю тебя, — прошептал Акмед.

Он быстро взобрался по куче мусора, спустился в туннель и зашагал в сторону Пустоши, за которой находилось Скрытое Королевство.

Возле Тирианского города, Тирианский лес

Когда пограничный патруль Тириана выехал навстречу всаднице, ехавшей на гнедой кобыле, раздалась птичья трель. Элендра прислушалась: «Один всадник с ребенком». Она улыбнулась, услышав кодовые имена, которые они использовали: «Это Богиня без Греха». Элендра вышла из палатки, чтобы встретить Рапсодию.

Маленький загорелый мальчик сидел в седле перед ней. Малыш с блестящими черными волосами и огромными темными глазами. Он озирался с восхищением обитателя пустыни, никогда не видевшего леса. Рапсодия время от времени что-то негромко ему говорила, стараясь успокоить. У нее на руках — за спиной мальчика — Элендра заметила сверток. «Наверное, грудной ребенок», — подумала Элендра, и тут же раздался обиженный плач, подтвердивший ее догадку. Элендра усмехнулась: птичьи трели изменились, теперь они сообщали уже о двух детях, прибывших вместе со всадницей.

Четверо стражников лиринов встретили Рапсодию, как уже не раз бывало прежде, у границы Внутреннего леса. Один тут же подхватил брошенные Рапсодией поводья, другой по ее просьбе снял седельные сумки и понес к дому Элендры. Остальные двое вернулись по следу Рапсодии, желая убедиться, что за ней не явились непрошеные гости, а первый вернул поводья соскочившей на землю Рапсодии. Они успели привыкнуть к этим действиям, ведь Рапсодия уже в третий раз оставляла детей у Элендры.

Однако она впервые приехала одна. Раньше ее всякий раз сопровождал Акмед, и лирины почтительно обращались к королю фирболгов как к гостю Рапсодии, но королевских почестей не оказывали. Так они договорились заранее, когда разрабатывали стратегию поисков детей ф’дора. Элендра с удовольствием приглядывала за детьми, дожидаясь возвращения Рапсодии, которая должна была доставить их к лорду и леди Роуэн.

Сначала Элендра долго колебалась и не хотела оставлять детей демона у себя, но теперь не жалела, что согласилась. И хотя некоторые из них отличались буйным нравом, а один и вовсе вел себя вызывающе, ей пришлось признать, что, несмотря на свою демоническую кровь, они были обычными детьми. Элендра успела полюбить их, даже Винкейна, который раздражал ее, как никакой другой ребенок.

Рапсодия тоже привязалась к ним. Большинство они нашли нищенствующими на улицах, все они были сиротами, и она старалась провести с ними хотя бы несколько дней, помогая привыкнуть к новой жизни в лесу. Без способности Акмеда распознавать кровь старого мира им не удалось бы собрать детей, призналась Рапсодия Элендре, и это было действительно так — они почти ничем не отличались от обычных детей, если не обращать внимания на весьма неприятное выражение, иногда появлявшееся у них в глазах.

Рапсодия позвала лошадь, надо было позаботиться об уставшем животном, и кобыла пошла за ней. Маленькая козочка, привязанная к седлу, последовала за кобылой. Элендра заметила, как на лице Певицы расцвела улыбка. Когда Элендра подошла к ней, Рапсодия что-то отвязывала от своего пояса.

— Я рада твоему возвращению, это заняло больше времени, чем мы предполагали.

— Погода задержала меня в Зафиеле. Там началась жестокая снежная буря, еще хуже, чем в тот раз, когда мы нашли Аню и Микиту. Мазь помогла вылечить обмороженные места?

— Да, им уже гораздо лучше.

— А как Арик?

— Нога все еще его беспокоит, — ответила Элендра, пока Рапсодия снимала с пояса меч в ножнах. — В остальном с ним все хорошо.

— Я осмотрю его ногу, когда покончу с остальными делами. Пару дней назад мне в голову пришла новая мысль. У нас ведь есть часть его имени, быть может, нам удастся окончательно исцелить малыша.

— Марл перестал красть еду, вероятно понял, что ее хватит на всех. А Эллис кое-что сделала для тебя.

Рассказывая о детях, лиринская воительница наблюдала за лицом подруги, которое светилось от удовольствия.

— Возьми, Элендра, — попросила Рапсодия, протягивая ей Звездный Горн. — Ты можешь за ним присмотреть? Если я погибну в Сорболде, пытаясь похитить гладиатора, мне бы не хотелось, чтобы он попал в чужие руки. Это может вовлечь Тириан в войну.

Элендра задумчиво посмотрела на Рапсодию и кивнула. После недолгих колебаний она протянула руку к Звездному Горну.

Рапсодия вложила меч в ладонь своей наставницы.

— Лучше, если я отдам его тебе сразу, иначе могу забыть. Клинок стал живой частью моей души.

— Так и должно быть.

Элендра взяла ножны и пристегнула их к поясу, легонько потрепала кобылу по шее, чтобы успокоить, и протянула руки к ребенку. Он отшатнулся от нее, на загорелом личике появилась тревога, и мальчик прижался к Рапсодии.

Певица наклонилась к нему и тихонько заговорила с ребенком на диалекте далеких западных провинций.

— Все в порядке, Джесен. Элендра мой друг и очень хороший человек. Не бойся.

Страх на лице мальчика исчез, он повернулся к Элендре и протянул к ней пухлые ручонки.

— Какой симпатичный маленький мужчина. Должно быть, ты проголодался, — промурлыкала седовласая воительница, взяв мальчика на руки. — Обед уже почти готов. Ты справишься с ребенком, Рапсодия?

— Да, — ответила та, левой рукой прижимая к груди младенца, а правой придерживая седло.

Она вновь передала поводья стражнику.

— Спасибо. — Рапсодия улыбнулась воину и получила в награду восхищенный взгляд. Она провела рукой по лбу гнедой кобылы. — Хорошая девочка, — негромко сказала Рапсодия. — Иди, перекуси немного и поспи. Ты заслужила отдых.

Кобыла заржала, словно соглашаясь с хозяйкой. Рапсодия погладила козу и почесала ее за ушами, прежде чем животных увели.

— Дай я посмотрю на малышку, — попросила Элендра, вглядываясь в лицо грудняшки.

Лиринский ребенок оказался на редкость уродливым, но Рапсодия смотрела на него с удивительной нежностью, преобразившей ее лицо.

— Какая она красивая, — проворковала Рапсодия. — И как прекрасно себя вела во время долгого путешествия. Ты ее полюбишь, Элендра. Она такая хорошая.

Элендра не смогла удержаться от улыбки.

Стражники увели лошадь, и женщины с детьми направились в дом Элендры. По пути она угостила сладкими ягодами Джесена.

— У тебя возникли проблемы на пути сюда? — спросила Элендра, пока Джесен продолжал искать вкусные ягоды у нее в карманах.

— Нет, если не считать того, что малышка все время хотела есть, — рассмеялась Рапсодия. — Наверное, именно по этой причине я ее так полюбила: она первое живое существо, которое решило, что под моей рубашкой есть нечто заслуживающее внимания.

Элендра вновь улыбнулась:

— Почему-то я тебе не верю.

— Жаль, что я не смогла утолить голод бедняжки. Постепенно я привыкла поить ее процеженным козьим молоком из фляжки, которую засунула под рубашку. К счастью, нам никто не встретился по пути.

Элендра расхохоталась, но тут они оказались возле ее дома, и она открыла дверь.

Им навстречу вышла Куан Ли, старшая из детей, привезенных Рапсодией к Элендре. Лицо Рапсодии осветилось улыбкой, когда она увидела девушку. Они обнялись, и Рапсодия поцеловала ее в макушку.

— Как ты, Куан Ли? — спросила она, а Элендра спустила на порог Джесена. Рапсодия взяла его руку и вложила ее в ладонь девушки. — Это Джесен, и он очень голоден. Ты сможешь отыскать ему место за столом? Иди вместе с Куан Ли, Джесен. Я скоро приду, мне нужно поговорить с Элендрой.

Джесен помахал ей рукой, и Рапсодия помахала в ответ. Женщины подождали, пока дети уйдут в дом, и отошли в сторону.

— Как прошли роды? — спросила Элендра, нежно погладив головку ребенка.

— Если Судьба будет добра ко мне, надеюсь, я больше никогда не увижу ничего подобного, — ответила Рапсодия, побледнев. — Я пыталась облегчить страдания матери, но мне удалось лишь помочь довести роды до конца и дать ей подержать ребенка, а потом мать умерла. — Она наклонилась к девочке и поцеловала ее. — Меня охватывает дрожь, стоит мне подумать о том, как страдали остальные женщины, рядом с которыми не оказалось целителя. Наверное, им так и не довелось взглянуть на своих детей. Мне даже думать об этом не хочется. — Ее глаза наполнились слезами, и Элендра обняла ее за плечи.

— Ну, во всяком случае, эта была последней, — утешила ее воительница.

— Не совсем, — мрачно поправила ее Рапсодия. — Я должна отыскать самого старшего. Возможно, Ллаурон знает, где он. Акмед ушел в Илорк, и мне страшно не хочется отправляться в путь без него. Его помощь мне очень пригодилась во время поисков этих девяти.

— Если ты будешь правильно себя вести, все будет в порядке, — заверила ее Элендра. — Гладиаторы Сорболда опасны на ринге, в схватках один на один, но они не привыкли сражаться с несколькими противниками. Постарайся не вступать с ним в бой в одиночку. И помни: если ситуация станет опасной, тебе следует его убить. Конечно, спасти его — благородное дело, но твоя жизнь стоит много дороже.

— Да, ты права, — согласилась Рапсодия.

Ребенок потянулся и зевнул, вызвав восторг обеих женщин.

— Она и правда очень красивая, — нежно проговорила Элендра.

— Она боец, — с любовью сказала Рапсодия. — Ей пришлось многое пережить. Жаль, что ты не видела лица ее матери, когда она держала ребенка на руках. Она не могла говорить, но… — Ее голос оборвался, и Рапсодия склонила голову. — Демон дал мне все основания вырвать из его груди сердце, — после паузы добавила она, — я лишь верну ему долг.

Дата добавления: 2015-10-24