На границе кревенсфилдской равнины 12 страница

«Почему?» — спросил он, глядя на священников-филидов, мягко уводивших Каддира от тела Талтеи. Он смотрел на белое лицо, искаженное гримасой смерти, лицо человека, проигравшего жестокое сражение.

Ллаурон сильнее сжал плечо сына, затем обнял его.

«Долгая жизнь, граничащая с бессмертием, — благословение и проклятие одновременно, мой мальчик. Талтея кажется тебе юной, но это только потому, что она была молодой женщиной, когда приплыла сюда. А душа ее осталась на Серендаире, ее родине, где очень сильна магия. После того как она покинула Остров, ее сердце и ее дом опустились на дно моря, она очень многого лишилась. Талтея прожила почти пятьсот лет и видела столько боли, не менее мучительной, чем ее собственная! Но теперь она наконец ушла туда, где всегда хотела оказаться».

«Тогда почему у нее такой несчастный вид, отец?»

На прекрасном лице умершей было написано страдание, в ее остекленевших глазах отражался солнечный свет, пробивающийся сквозь зеленый полог листвы.

«Ей пришлось выдержать тяжелый бой. И дорого заплатить за то, чтобы отказаться от жизни».

«Почему?»

Ллаурон погладил его по плечу, потом опустил руку.

«Потому что она была намерьенкой, как и мы с тобой. Время всех нас держит в своих цепких руках, Гвидион. Каддир добрый человек и прекрасный целитель, но он не намерьен и не смог увидеть смертельной раны, мучившей Талтею много веков. Он, как и все смертные, страдающие от капризов Времени, сражается за то, чтобы отсрочить смерть, потому что не понимает — иногда она является благословением. А теперь идем, пора вернуться к занятиям. Нам обоим. Для нас с тобой Время продолжает идти вперед».

Эши тряхнул головой, отгоняя воспоминания, такие яркие и четкие, что, казалось, их можно коснуться пальцами. Запах погребального костра, рука отца на плече, горечь во рту, когда он смотрел, как умирает Талтея, — все, что он испытал тогда, вернулось. Он заморгал, прогоняя набежавшие на глаза детские слезы, совсем как век тому назад.

Нет, он не вспоминал те мгновения, он переживал их заново.

Неожиданно волна жара опалила его ладонь, начала подниматься по руке вверх, к плечу, и дальше — в мозг. Каждый нерв в его теле кричал, отзываясь на голос кольца Патриарха, отдающего ему накопленную веками мудрость. Эши сильнее сжал коленями бока коня, приготовившись к озарению, которое ему дарил древний артефакт.

В следующее мгновение ему показалось будто на него нахлынула океанская волна знания, проникла в каждую клеточку его существа. Перед глазами заплясали серебристые вспышки, затем его сознание и сознание Шрайка, стонущего и морщившегося от боли, соединил яркий луч. И тогда Эши понял, по крайней мере частично, что хотело ему сказать кольцо.

Ослепительная четкость воспоминаний имела непосредственное отношение к человеку, лежащему перед ним в седле.

Эши заглянул в лицо Шрайка, увидел, как он морщится от боли — лесная дорога была далека от идеала, — и еще он увидел страх человека, не готового пройти во Врата Жизни. Эши пришпорил коня и помчался вперед, ему нужно было поскорее найти своего дядю, которого он редко видел до встречи с демоном и ни разу после того, как ф’дор отнял у него часть души.

«Время всех нас держит в своих цепких руках, Гвидион».

Глядя вперед, на дорогу, он продолжал думать о Шрайке.

«Пусть оно подержит тебя еще немного. Шрайк».

На закате ветер усилился, и сквозь одеяла, в которые он завернул раненого, стал проникать ледяной холод. Эши почувствовал, как дрожит Шрайк, и подумал о том, что ему сейчас больше всего необходимо тепло и отдых, иначе он умрет.

Эши остановился, соскочил на землю, снял тело древнего намерьена и отпустил коня побродить на свободе. Густые заросли кустов мондриана хорошо защищали от ветра, кроме того, они, единственные среди плодоносящих кустов и деревьев, растущих в западном лесу, не горели в огне. Эши осторожно опустил Шрайка на землю, прикрыл одеялами и начал собирать ветки других деревьев, чтобы развести костер.

Когда огонь разгорелся, он вдруг обнаружил, что сидит и завороженно смотрит на языки пламени. Они разогнали ледяной мрак и подарили ему тепло и свет, острой болью напомнившие о Рапсодии. Впрочем, он никогда о ней и не забывал и сейчас сидел в одиночестве — если не считать так и не пришедшего в сознание Шрайка, — прятался от завывающего ветра среди зарослей кустарника, и она явилась к нему в сиянии огня, улыбаясь, как в те редкие моменты отдыха у костра, когда они путешествовали вместе. Если ему становилось особенно грустно, он вспоминал, как они отправились на поиски Элинсинос. Именно в те первые дни весны он полюбил ее еще сильнее.

Эши покачал головой, пытаясь прогнать печальные мысли. Ему ни в коем случае нельзя позволять себе думать о ней, иначе придет пустота, а вместе с ней мысль о том, что, когда Рапсодии принадлежали ее воспоминания, она согласилась стать его женой и простила ему двойственность его натуры, в отличие от него самого.

Она рассталась со своими воспоминаниями, после чего он сам отпустил ее, и она ушла. Думать об этом и сохранять рассудок Эши был не в силах.

Шрайк застонал во сне и вырвал Эши из тягостных размышлений. Эши открыл мех с водой и поднес к губам Шрайка, поддерживая его голову, чтобы тот сделал несколько глотков. Закрывая мех, он вдруг уловил принесенную ветром легкую вибрацию, коснувшуюся кожи, — знакомую и одновременно чуждую.

Он ощутил присутствие Анборна.

Бывший гофмаршал намерьенской армии находился за много миль от Эши, но дракон сумел его почувствовать. Его вибрации переполняли сила и угроза. Эши сделал глубокий вдох, и с его губ слетело легкое облачко, оно повисело немного в свете костра, а потом унеслось вслед за ветром.

— Продержитесь еще немного, дедушка, — прошептал он Шрайку, использовав уважительное обращение к старшему, принятое у намерьенов много веков тому назад. — Уже до рассвета вы встретитесь со своими товарищами и командиром.

Вокруг окончательно стемнело, и вдруг Эши уловил горьковатый запах горящего пекана. Любой другой человек никогда не ощутил бы его, слишком уж издалека принес его ветер, но дракон обладал острым чутьем и мог различать малейшие изменения в ветре или на земле, и потому Эши закрыл глаза и последовал за запахом, пытаясь отыскать его источник.

Земля рассказала ему о маленьком, но жарком огне, сражающемся с зимним ветром. «Факелы, — подумал он. — Значит, где-то в самом сердце леса есть маленькая деревушка или даже город, и там я найду Анборна».

Словно прочитав его мысли, Шрайк пошевелился, вздрогнул и очнулся. Эши погладил его по плечу, стараясь успокоить. Глаза Шрайка, покрасневшие от мучительной боли, уставились на Эши, зрачки раненого казались черными и блестящими в ярком свете костра.

— Отдыхайте, дедушка, — произнес Эши на старонамерьенском, и на лице Шрайка появилось изумление.

— Кто ты? — прохрипел он.

— В настоящий момент ваш защитник, — ответил Эши и, оглянувшись, посмотрел на снег, мечущийся в порывах ветра. — Вы попросили меня доставить вас к Анборну, я выполняю вашу просьбу. Мне кажется, он уже близко.

Шрайк заморгал, словно ему мешал падающий снег.

— Кто ты? — едва слышно повторил он.

— А это имеет значение?

Старик попытался сесть и одновременно остаться под одеялами, он сумел чуть-чуть приподняться и прислониться к гнилому стволу упавшего дерева.

— Да, имеет, — сердито проворчал он. — Не для меня. Для Анборна. И для тебя, если ты хочешь получить награду.

— Я не просил никакой награды, — фыркнул Эши.

Шрайк закрыл глаза.

— Значит, ты дурак и ничего не заслуживаешь. — На мгновение его лицо исказилось от боли. — Наверное, я оскорбил Единого Бога сильнее, чем думал, раз он проклял мои последние часы компанией труса, скрывающего свое лицо и имя. — Он устало замолчал.

В зимнем воздухе повисло напряжение, дракон вздрогнул, услышав оскорбление. Лицо Эши, скрытое в тенях капюшона, запылало, он сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, заставив себя успокоиться.

Слова древнего намерьена задели его за живое. Он знал, что люди, пострадавшие от рук ф’дора, презирают всех, кто прячет свое лицо, поскольку это любимая уловка демона. Более того, обвинение в трусости из уст человека, ставшего свидетелем Катаклизма, пережившего Войну и все, что последовало за ней, звучало невыносимо правдиво. Он обрел целостность. Даже если Шрайк является вместилищем демона, у Эши нет причин скрываться. Он поднял руку и отбросил капюшон.

Свет отразился от медных волос, вспыхнувших в пламени костра, и упал на лицо древнего намерьена. Шрайк почувствовал его и открыл глаза, в которых тут же появились ужас и изумление.

— Не может быть, — пробормотал Шрайк и страшно побледнел.

Эши улыбнулся и, засунув руку в карман плаща, вытащил мешочек, откуда достал какой-то маленький предмет и показал Шрайку. На ладони у него лежала медная монета необычной формы, с тринадцатью гранями.

— Помните? — спросил он. — Вы подарили ее мне много лет назад, когда я был совсем мальчишкой, чтобы я не слишком скучал в День Совета.

Шрайк с усилием вытянул вперед шею, затем снова прислонился к стволу дерева.

— Я помню. — Он закутался в грубое одеяло и продолжал: — Я помню каждую встречу с тобой, Гвидион, потому что они доставляли мне невыразимую радость. Когда я смотрел на тебя, я видел твоего деда, Гвиллиама, свершавшего свои самые… благородные деяния, и твою бабушку, Энвин, когда она демонстрировала ни с чем не сравнимую мудрость. Ты был нашей надеждой, Гвидион, обещанием… светлого будущего людям, уставшим от войны. Нашим утешением. Твоя смерть означала для меня — и для всех намерьенов — конец всего.

Длинная речь далась ему с трудом, и Шрайк, закашлявшись, замолчал.

— Простите меня, дедушка, — мягко проговорил Эши. — Я знал, что мой обман причинил моим друзьям и родным много боли. Я сожалею, что вам пришлось из-за меня страдать.

Шрайк снова закашлялся, на сей раз сильнее.

— Тогда почему?

— Сначала меня вынудили обстоятельства. Потом необходимость. Больше я ничего не могу вам объяснить. Но вы правы, продолжать скрываться — это трусость. С этим покончено.

— Значит, ты намерен открыть лицо? — слабо улыбнувшись, спросил Шрайк.

Эши улыбнулся в ответ и сел, опершись локтями о колени.

— Когда посчитаю это удобным для себя.

— А сейчас не удобно?

— Разве вы меня не видите? — спросил Эши.

Старик застонал от боли и раздражения.

— Прекрати играть со мной в свои дурацкие игры. Имей сострадание к умирающему. Ты готов встать перед ликом Времени и отдать свое имя ветру или нет?

Эши стал серьезным, и его драконьи зрачки сузились.

— Да, — ответил он.

Шрайк приподнялся чуть повыше и улыбнулся.

— В таком случае я все-таки смогу отплатить тебе за твою доброту, лорд Гвидион.

Ночь окутала их черным пологом и, казалось, стала еще чернее. Глаза Шрайка сверкали, словно впитали свет из воздуха, и теперь он сидел, задумчиво глядя в огонь.

Эши молча ждал, внимательно за ним наблюдая. Хотя глаза старика наполнились сиянием, кожа на лице посерела. Дракон чувствовал, что тело Шрайка сдается в неравной борьбе, жизнь медленно уходит, несмотря на то что душа становится все сильнее.

Наконец, когда ветер стих и наступила такая тишина, что было слышно, как падает на землю снег, Шрайк заговорил:

— Мой меч, — едва слышно спросил он. — Мой меч здесь?

Эши поднялся и подошел к коню, стоявшему в двадцати шагах от них, в небольшой рощице, укрытый одеялом от снега. Он вынул из седельной сумки ножны и осторожно вложил их в руки Шрайка. Сердце старика забилось ровнее, едва он прикоснулся к своему оружию.

— Благодарение богам, — прошептал он и, с трудом вытащив оружие из ножен, поднес его к глазам.

Это был очень древний меч, скромный, без украшений, повидавший немало на своем веку, как, впрочем, и его хозяин. Эши узнал слегка укороченную абордажную саблю с намерьенского корабля, он видел такие в пыльных витринах музея Стивена.

Шрайк несколько мгновений смотрел на отблески пламени на клинке, а потом повернулся к Эши.

— Слушай внимательно, сын Ллаурона, и я отплачу тебе за добро. Я встретил твоего деда, короля Гвиллиама, в тот… день, когда последний корабль Третьего флота поднял паруса. Я был матросом на «Серелинде», судне, на котором король покинул Остров.

Шрайк прислонился к гнилому стволу и закрыл глаза, слова явно давались ему с трудом.

— Отдохните, дедушка, — ласково предложил Эши. — Я уверен, мы сможем поговорить, когда доберемся до места и вас немного залатают. Сомневаюсь, что Анборн сразу вышвырнет меня вон. Вы обязательно поправитесь и тогда расскажете мне свою историю.

Шрайк снова открыл глаза, которые горели напряженным огнем.

— А ты еще глупее, чем я думал, Гвидион ап Ллаурон, — проворчал он. — Что ты знаешь о времени? — Он попытался выпрямиться и хмуро уставился на Эши. — Я Повелитель Последнего Мгновения, Хранитель Того, Что Никто Никогда Больше Не Увидит, — такое имя дал мне твой дед. Неужели ты хочешь сказать, что таких моментов не было в твоей жизни? Неужели нет ничего, что ты мечтал бы увидеть снова?

Диковинные глаза Эши вспыхнули от неожиданно резкого ответа.

— Нет, — ответил он через несколько мгновений. — Я не могу так сказать. Кое-что я хотел бы изменить, если бы мог.

Он отвернулся от костра и посмотрел в черную ночь, на кружившие повсюду белые облака снега.

— Я не сказал «изменить», — презрительно фыркнув, проговорил Шрайк. — Мне не по силам изменить для тебя Время, лорд Гвидион, я не мог этого сделать и для твоего деда. — Он оперся на локоть и стряхнул снег с головы. — Итак, ты хочешь выслушать мой рассказ или нет?

— Прошу меня простить за грубость, я вас слушаю.

Старик тяжело вздохнул, поставил меч так, чтобы он отражал свет костра, затем посмотрел на небо, но увидел другое небо, другую ночь.

— Твой дед был человеком настроения, лорд Гвидион, — начал он. — Даже до того как его посетило видение, предсказавшее гибель Серендаира, моряки рассказывали о знаменитых вспышках ярости, веселом смехе, который в следующее мгновение превращался в слепую злобу или отчаяние. Учитывая, что он лишился всего принадлежавшего ему по праву рождения, всего отличавшего его от остальных людей, становится понятно, почему он находился в самом мрачном расположении духа, покидая Серендаир навсегда.

Шрайк замолчал, и Эши протянул ему мех с водой. Сделав большой глоток, старик закрыл его и посмотрел на своего молодого собеседника.

— Море бушевало, огонь упавшей звезды вспенивал воды, рвался наружу, — продолжил он, и его глаза потемнели от воспоминаний. — Мы ужасно боялись, что не успеем выбраться. «Серелинду» швыряло из стороны в сторону, словно пробку от бутылки. Боялись все, кроме короля. Он стоял, опираясь о борт корабля, и мрачно наблюдал за тем, как Серендаир исчезает вдалеке. Нам страшно повезло, что нас не разорвало на части встречное течение.

Эши, который и сам был моряком, кивнул.

— Никто не осмелился попросить короля отойти от борта, хотя его приближенные боялись, что его смоет волной. Его самый близкий друг, лорд Хааг, все время оставался рядом, разговаривал с ним, утешал. Никто, кроме него, не обладал даром успокаивать твоего деда, Гвидион.

Эши улыбнулся и молча кивнул. Хааг являлся прямым предком Стивена Наварна, его лучшего друга в той жизни, которую у него отняли. Видимо, тех, в ком текла кровь королей намерьенов, отличали не только голубые глаза.

Он тихонько вздохнул, боясь помешать Шрайку. Старик заговорил гораздо увереннее, паузы между словами сократились, словно собственный рассказ и воспоминания придали ему сил. В его голосе звучала такая мощь, будто сама история пожелала раскрыть себя перед Эши.

— Когда Остров стал едва виден, короля охватило возбуждение, он принялся взволнованно расхаживать по палубе и заламывать руки. Он не сводил глаз с юга, где медленно исчезал Серендаир, вскрикивая всякий раз, когда ему казалось, что он больше никогда не увидит родины. Смотреть на Остров было выше человеческих сил. Наконец король больше не мог различить очертаний Серендаира, и в его глазах зажглось безумие. Рядом с ним находилось несколько моряков и близких ему людей, ждавших яростной вспышки и боявшихся, что король не сумеет справиться с отчаянием. Хааг положил руку ему на плечо, и Гвиллиам отдался своему горю. Я тогда был впередсмотрящим. Природа наградила меня острым зрением, и я мог на расстоянии в сотню лиг разглядеть на фоне сияющего солнца крачку; мои глаза и сейчас верно мне служат. Я был на вахте в «вороньем гнезде» и оттуда наблюдал за происходящим. Гвиллиам стонал, точно человек на смертном одре, кричал лорду Хаагу: «Я больше никогда его не увижу, Хааг, он исчез, исчез навсегда! Я бы все отдал, чтобы посмотреть на него еще раз, всего один раз!» Очень больно видеть человека, который оплакивает гибель всего, что у него было, чем он был сам, чем надеялся стать. Я отвернулся. И неожиданно заметил Балатрон — сияющий в лучах солнца самый высокий пик Серендаира, расположенный в северной части Пурпурной горной гряды. Я обратился к твоему деду, Гвидион, и показал направление, куда надо смотреть, чтобы он тоже смог на него взглянуть. Первый помощник капитана протянул ему подзорную трубу, и король увидел пик. Тут его охватило волнение и бурная радость. Он, словно чайка, взмыл в небо, вырвавшись из цепких лап отчаяния. Он очень долго смотрел вдаль, снова погрузился в задумчивость, а потом, опустив подзорную трубу, посмотрел на меня и позвал: «Эй, приятель, спустись сюда, я хочу тебя поблагодарить!» Когда тебя зовет король, медлить нельзя.

Шрайк фыркнул, погрузившись в приятные воспоминания, и Эши улыбнулся.

Глядя на взволнованное лицо старика, он почувствовал на лице соленые брызги, ощутил аромат морских волн, услышал, как скрипят доски палубы.

— Я спустился вниз, и король улыбнулся, впервые с тех пор как взошел на борт корабля. Впрочем, я никогда не видел его прежде и не знал, как он улыбается. Должен признаться, что его первые слова меня озадачили: «У тебя есть меч, друг мой?» Учитывая безумную смену его настроений, я на мгновение испугался за свою жизнь, решил, что он на меня рассердился. Однако я отдал ему свою саблю, ведь никто не смеет противиться воле короля. Он спросил, как меня зовут, и я ответил. «Преклони колени, Шрайк», — приказал он мне, и я попрощался со своей головой. Представь себе мое изумление, когда он легко прикоснулся саблей к моим плечам и с благодарностью нарек меня Повелителем Последнего Мгновения, Хранителем Того, Что Никто Никогда Больше Не Увидит. А мог легко снести мне голову, приятель.

— Представляю себе, — хихикнул Эши и стряхнул снег с плаща.

Шрайк снова стал серьезным.

— Думаю, произнося эти слова, он просто шутил. Но они прозвучали в необычный момент, когда мы оказались внутри Времени. Мы находились в том месте, где началось Время. Нас, словно щепку, швыряло разъяренное море, из которого на свободу рвалась звезда. Впрочем, слово короля — диковинная и сильная штука. Тогда он произнес мое новое имя в шутку, но позднее я понял, что имя, неважно каким образом данное, обладает способностью управлять Судьбой.

Эши перестал улыбаться. Он вспомнил, как Рапсодия терпеливо объясняла ему, почему Дающий Имя должен говорить только правду, всегда следить за своими словами, даже шуточными, потому что они неожиданно могут стать реальностью.

Шрайк снова закашлялся.

— Короче говоря, я стал Повелителем Последнего Мгновения, лорд Гвидион, хранителем того… что никто не в силах увидеть снова. Шло время, и я обнаружил, что могу показывать твоему деду картины нашего родного мира, снова и снова, потому что он наделил меня этой способностью. Я приносил ему огромное утешение, когда ему было особенно трудно. — Дрожащими руками Шрайк подтянул к подбородку одеяло. — Однако твоей бабушке это совсем не нравилось. Она считала, что Прошлое целиком и полностью принадлежит ей, что только она имеет право туда заглядывать.

— Неудивительно, — сухо проговорил Эши. — В жилах Энвин течет кровь дракона, она считает, что все на Земле принадлежит только ей.

— Она узнала, что это не так.

— Ценой бесчисленных жертв, — пробормотал Эши и смущенно замолчал, увидев боль на лице Шрайка. — Простите меня, дедушка. Я уверен, вы сделали все, чтобы стать утешением для Гвиллиама, и рад, что вы смогли вернуть ему ушедшие мгновения, о которых он скорбел.

Шрайк закашлялся и снова посмотрел на Эши.

— Я могу сделать это и для тебя. Ты по-прежнему хочешь подождать, когда мы вернемся к Анборну?

— Мне было бы интересно взглянуть на Серендаир, — ответил Эши. — Но я не хочу подвергать опасности ваше здоровье.

— Я говорю о мгновении, утерянном тобой, идиот! — прорычал Шрайк. — О том, что ты видел и потерял и никогда больше не увидишь. У тебя есть такой момент?

Эши выпрямился, и возле костра повисло молчание, прерываемое лишь тяжелым дыханием и кашлем Шрайка. Когда Эши снова заговорил, его голос звучал очень тихо:

— Да, — ответил он. — Думаю, у меня такой момент есть.

Шрайк кивнул, затем слабой рукой показал в сторону огня.

— Придвинь меня поближе к костру, приятель.

Эши встал и положил мех с водой на замерзшую землю. Затем он осторожно подхватил Шрайка под мышки и посадил его возле горящих углей. Шрайк кивнул, показывая, что ему удобно, и Эши вернулся на свое бревно и снова посмотрел на старика.

Повелитель Последнего Мгновения с трудом поднял старую саблю и повернул ее так, чтобы от нее отразился свет костра.

— Посмотри в огонь, Гвидион ап Ллаурон ап Гвиллиам туат д’Энвинан о Маносс.

Эши быстро вытянул вперед руку:

— Подождите, дедушка, если вы собираетесь показать мне что-то в огне, я вынужден буду отказаться.

— Почему?

Эши горько рассмеялся.

— Достаточно сказать, что я не доверяю этому элементу. И не хочу, чтобы мои воспоминания открылись его обитателям.

Шрайк вздрогнул и закашлялся.

— Я не могу показать тебе Прошлое, не отразив его в одном из Пяти Даров, исходных элементов. Только им под силу удержать на какое-то время нечто столь мимолетное и эфемерное, как воспоминания. Рядом нет моря, звезды спрятал снегопад, а Земля спит. Нам остался только огонь.

— А как насчет лужи? Ее поверхность подойдет?

Шрайк покачал головой:

— Да, но сейчас зима. Все лужи замерзли, и отражение образа получится искаженным.

Эши встал и вытащил свой меч. Кирсдарк вырвался на свободу, стихия воды, от которой он был рожден, обнимала клинок, точно морские волны. В призрачном свете костра Эши видел, как широко открылись глаза Шрайка.

— Кирсдарк, — прошептал он. — Неудивительно, что тебе удалось выжить в одиночестве и спастись от тех, кто за тобой охотился.

— Да уж.

Одним уверенным движением Эши начертил круг на обожженной возле кострища траве. Огонь тут же погас, и в воздух начали подниматься облака пара. Повисев немного, они пролились на землю дождем, образовав маленькую лужу с чистой прозрачной водой, глубокую и совершенно неподвижную.

— Подойдет?

Шрайк кивнул, продолжая наблюдать за тем, как ветер подхватывает пар и смешивает его со снегом, затем повернулся и посмотрел на лужу, появившуюся на месте костра.

— Хорошо, предпримем новую попытку. Посмотри в воду, Гвидион ап Ллаурон ап Гвиллиам туат д’Энвинан о Маносс.

Эши убрал в ножны меч, и свет в лощине погас. Наклонившись над водой, он принялся вглядываться в темную поверхность, изукрашенную легкими белыми снежинками.

Довольно долго он видел только всепоглощающий мрак, черную воду, отражающую свет звезд. Он покачал головой и уже собрался отвернуться, и тут едва заметное движение привлекло его внимание.

То, что мгновение назад было белым облаком снега, превратилось в лик луны, окутанный легкой дымкой, — над землей повисло марево жаркого лета из его далекого прошлого. Лунное сияние отражалось от белокурых волос молодой девушки, еще ребенка, сидевшей рядом с ним на холме, залитом мягким светом летней ночи. Ее глаза сверкали, словно сама луна. Она улыбнулась ему в темноте, и Эши почувствовал, как у него задрожали колени, совсем как тогда, много веков назад.

— Сэм?

— Да? — прошептал он, как и в то мгновение. Ее легкий голосок казался ему совсем юным, наполнил волнением.

— Как ты думаешь, мы увидим океан? Когда-нибудь?

Он помнил, что был готов в тот момент пообещать ей все, о чем она просила.

— Конечно. Мы можем там жить, если ты захочешь.

— Я никогда не покидала долину, Сэм, ни разу за всю мою жизнь. Но мне всегда хотелось увидеть океан. Мой дед был моряком, и он обещал мне, что когда-нибудь покажет мне океан. До недавнего времени я ему верила. Но я видела его корабль.

— Как такое может быть, если ты никогда не бывала у моря?

Ее улыбка показалась такой мудрой и такой взрослой, а ведь она стояла всего лишь на пороге своего четырнадцатилетия.

— Ну, когда он был в порту, он купил корабль, совсем крошечный — величиной с мою ладонь. Дед держит его на каминной полке, в бутылке.

Эши попытался сглотнуть противный комок в горле, прогнать слезы, жгущие его глаза. Рапсодия была так прекрасна. Черты ее лица еще не приобрели той законченности, которая вызывала благоговение у всех, кто смотрел на нее, и которые она теперь прятала под капюшоном. Рядом с ним сидела простая, невинная девочка с сильным характером, девочка по имени Эмили. Ему так и не довелось увидеть ее при свете дня, Судьба, отбросившая его назад, в Прошлое, подарила ему всего одну ночь с ней, одну наполненную восторгом юности ночь среди холмов Серендаира, где она родилась, за тринадцать веков до того, как он сам появился на свет.

Шрайк показал ему момент, когда он осознал, кто она такая и почему Время было изменено именно так: она — половинка его души, родившаяся много жизней назад, в другом мире, но обладающая такой сильной магией, что смогла бросить вызов расстоянию и самому Времени и свести их вместе.

Внутри у Эши все сжалось, он вдруг понял всю нелепость случившегося. Они провели вместе одну лишь ночь, а потом их разлучили события и страшные испытания. Судьба, скорее жестокая, чем добрая, помогла им встретиться во второй раз, и они снова полюбили друг друга и вновь расстались.

Но на этот раз сам Эши был виноват в том, что они лишились счастья.

Эши понял, что не может больше переносить страшную боль, он задыхался. И постепенно образ на поверхности лужицы потускнел, смешался с призрачным лунным светом и растаял, но Эши успел прошептать слова, которые произнес тогда:

— Ты самая замечательная девушка на свете.

Ответом ему было лишь завывание зимнего ветра, и Эши поднял голову, в глазах у него стояли слезы.

Шрайк лежал под армейским одеялом и тяжело дышал. Дракон тут же сообщил Эши, что старику стало хуже и он из последних сил сражается за жизнь. Эши быстро встал, завернул его поплотнее в одеяло, взял на руки и отнес к лошади.

— Не беспокойтесь, дедушка, мы почти добрались до Анборна, — сказал он, вскочив в седло. — Прислонитесь ко мне и отдохните. Мы очень скоро будем на месте, и вы найдете свое успокоение.

Шрайк смог только кивнуть в ответ и тут же сильно закашлялся. Эши пришпорил коня, следуя за вибрациями Анборна, которые становились все сильнее.

— Спасибо за то, что показали мне Эмили.

Шрайк его не слышал.

Сначала Эши уловил усиливающийся запах костра, который принес западный ветер. Шрайк потерял сознание, на посеревшей коже выступили капли пота, а дыхание стало частым и поверхностным. Лишь тонкая нить связывала старика с жизнью, но Эши понимал, что до лагеря Анборна осталось не меньше двух лиг.

Его драконье чутье обострилось по мере приближения к месту, где он рассчитывал найти Анборна. На него обрушились волны информации, собранной драконом: биение сердца лошади, высота снега, лежащего на ветках вечнозеленых деревьев в лесу, зола на перьях вьюрка, кружащего над ним в холодных потоках воздуха. Эши сглотнул и заставил себя сконцентрироваться.

И тут же нашел то, что искал. Маленькая гостиница в полтора этажа, построенная из гниющих бревен, щели между которыми замазаны глиной и известкой, шаткая лестница ведет наверх. Соломенная крыша, пол покрыт тростниковыми циновками. Краска с вывески перед входом давно облупилась, когда-то на ней был изображен кукарекающий петух. Восемь головешек — две зажженные недавно, пять полусгоревших и одна почти погасшая — освещали тропинку, ведущую к гостинице.

Эши пришпорил своего мерина, и Шрайк тихонько застонал. С северо-запада к ним приближались четверо всадников. Он понимал, что Анборну тоже известно о его появлении, хотя установить личность Эши он, конечно, не мог: капюшон скрывал лицо, туманный плащ надежно защищал тело. Эши закричал, как только дракон подсказал ему, что всадники уже могут его услышать; он старался, чтобы его крики раздавались в те моменты, когда стихал ветер.

— Помогите! Помогите мне! У меня раненый!

Всадники, услышавшие его зов, повернули на восток и галопом помчались к нему, но лесная тропа вынудила их слегка придержать своих лошадей. Эши заставил мерина перейти на шаг, он не хотел встречать людей Анборна на скаку.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он увидел группу солдат, одетых в самую разную форму, впрочем, один из них нес знамя с цветами королевского дома. Эши узнал троих — Кнаппа, Гарта и Соларса, они были соратниками Анборна с тех самых пор, как Эши впервые увидел своего дядю. Кольцо Патриарха подсказало ему, что, как и Шрайк, они намерьены Первого поколения. Четвертого человека Эши не узнал.

Дата добавления: 2015-10-24