На границе кревенсфилдской равнины 5 страница

— И это объясняет, почему они используют детей-рабов, — пробормотал Акмед и вдруг резким движением перевернул сына демона лицом вниз. Тот только еще больше рассвирепел и принялся посылать не слишком вразумительные проклятья в пол. — Никто другой не согласился бы заняться таким проектом, слишком рискованно.

Рапсодию трясло:

— Как только они доберутся до воды, дети погибнут. Говорят, Энтаденин отличала огромная сила. В первый день цикла струя могла легко сломать спину взрослому мужчине. Представляешь, с какой силой поток устремится в первую трещину в глине?

Акмед снова подошел к алькову и заглянул вниз, в шахту.

— Если там сейчас вода, значит, они уже добрались до уровня грунтовых вод. Им повезло, что это произошло в период… как ты говорила, он называется? Сон, кажется. Когда наступит Пробуждение, поток с ревом устремится на свободу. Причем это может произойти в любой момент, поскольку внизу воды уже много. Нужно вытащить оттуда другого ребенка.

— Ребенка? Ты хотел сказать, детей? Акмед, мы должны спасти всех.

Король фирболгов закатил глаза, а потом вытащил длинный тонкий сереннский меч и протянул его Рапсодии.

— Засунь кляп лысенькому. Если хотя бы один из них пошевельнет пальцем, перережь мерзавцу глотку. — Он говорил на орланданском языке, старательно выговаривая слова, чтобы парни его поняли.

Дождавшись, когда Рапсодия встанет так, чтобы видеть всех троих, Акмед начал спускаться в шахту. Плитки оказались гладкими и скользкими, и ему пришлось широко расставить ноги и руки, чтобы упереться в стенки колодца и не свалиться вниз. Двигался он очень медленно.

Достигнув дна, он осторожно убрал одну ногу, потом руку и спрыгнул на кучу сломанных инструментов. Наклонившись, он принялся всматриваться в темный проход.

Через несколько минут он снова выбрался наружу и подошел к Рапсодии. Поленья в печах почти прогорели и превратились в угли, раствор в чанах начал загустевать, на поверхности появились жирные комки.

— Ничего не выйдет, я туда не пролезу, — сообщил Акмед, стряхивая глину с плаща.

Он внимательно наблюдал за лицом Рапсодии в тусклом свете догорающего пламени, зная, о чем она его спросит.

— А я пролезу?

— Возможно, — сказал он спокойно. — Сможешь вспомнить, как мы ползли по Корню.

Он ожидал, что она испугается, но Рапсодия молча кивнула и начала снимать заплечную сумку.

— А может, и хуже, — добавил он.

— Я понимаю. Сумеешь спустить меня вниз? У меня руки слишком короткие, мне не упереться в стены.

Акмед огляделся по сторонам. Порождение демона, мальчишка с черными волосами, немного успокоился и лежал лицом вниз на грязном полу. Рядом с ним, застыв от ужаса и не сводя с Акмеда глаз, замерли два других паренька. Он показал на ближайший чан с застывающим раствором и сказал:

— Если кто-нибудь из вас хочет превратиться в статую, пошевелите пальцем.

Затем он повернулся и взял шест с крюком на конце, который наверняка использовался для того, чтобы поднимать наверх ведра с глиной. Акмед наклонил его, Рапсодия встала на крюк и ухватилась за шест обеими руками. Она была совершенно спокойна, ее изумрудные глаза сияли в сумраке комнаты.

— Ты хорошо подумала? — спросил он на болгише.

— А у нас есть выбор? Кроме того, я илиаченва’ар. В мои обязанности входит нести свет туда, где царит мрак.

Акмед фыркнул и начал опускать шест в колодец.

— В таком случае тебе следует воткнуть свой меч мне в голову. Там царит самый настоящий мрак, если ты сумела уговорить меня участвовать в твоей идиотской затее. Ладно, поторопись. И помни: если у тебя возникнут хоть малейшие сомнения или что-нибудь будет угрожать твоей жизни, ты должна прикончить маленьких ублюдков. Мы заключили договор.

— Да, заключили. — Ее улыбка на мгновение засияла так же ярко, как изумрудные глаза, а потом ее поглотили призрачные тени шахты.

Через несколько секунд вертикальный колодец озарил яркий пульсирующий свет, который сопровождало легкое гудение, словно запели серебряные горны. Акмед заглянул внутрь шахты. Рапсодия держала в руке Звездный Горн и смотрела на него. Меч, рожденный стихией огня и светом звезд, озарил волшебным сиянием грязную воду у нее под ногами. Она взглянула наверх, снова улыбнулась Акмеду и направилась к узкому входу в туннель. Держа перед собой меч, она быстро поползла вперед.

Акмед молча смотрел, как сияние ее меча постепенно исчезает внутри туннеля. Он отвернулся от шахты как раз в тот момент, когда детище Ракшаса, мальчишка с черными волосами, откатился в сторону и попал прямо в горящие угли под одним из баков с раствором.

Акмед попытался зацепить его своим шестом с крюком, но опоздал. Короля фирболгов окатил дождь искр, когда сын демона освободился от веревок, которые удерживали его ноги, — они сгорели в огне. Затем он быстро выбросил угли и дымящийся сухой навоз и забрался под горячее дно бака. У себя за спиной Акмед слышал приглушенные крики двух других учеников, но, скорее всего, они вопили от страха, а не от боли. Горячие искры сыпались на земляной пол и гасли в облачках дыма.

Заглянув под бак, Акмед увидел, что мальчишка, засунув руки в горячие угли, сжег веревки и забрался еще дальше, прижавшись к стене позади бака. Очевидно, огонь не причинил ему никакого вреда.

Акмед засунул длинный шест под чан с раствором, пытаясь зацепить беглеца за ногу, и едва успел отскочить в сторону, когда тот ухватился за цепь, на которой держался чан, и вывернул его дымящееся содержимое на пол.

Быстро повернувшись, Акмед зацепил крюком веревки, связывавшие ученика с бритой головой, и поднял его в воздух, прежде чем горячий раствор успел до него добраться. Другой паренек оказался прямо на дороге смертоносного потока и в следующую секунду оказался погребенным под ним: горячий раствор поглотил его тело, забился в нос, рот, а потом и глаза.

Акмед стряхнул дрожащего ученика на пол, оставив задыхающегося от ужаса Омета возле кучи какого-то мусора, и устремился к порождению демона. В этот момент черноволосый мальчишка, выпрямившись во весь рост, швырнул форму прямо в колокол. Раздался громкий сигнал тревоги. Его отзвуки коснулись кожи Акмеда, окатив тело волной нестерпимой боли.

Он заставил себя успокоиться, бросился к отродью демона и с силой вонзил крюк ему в плечо, когда тот опустил руку после броска. Раздался треск — сломалась ключица. Черноволосый ученик громко вскрикнул, похоже, впервые за все время испытав боль. Впрочем, Акмед почти сразу сообразил, что это, скорее всего, только удивление. Мальчишка бросил взгляд на дверь, откуда должны были появиться подмастерья, затем повернулся к Акмеду и уставился на него, явно приготовившись к нападению. Однако он потерял несколько драгоценных секунд и отразить второй удар шестом не успел. Тяжелый железный крюк сломал ему запястье, заставив потерять равновесие.

Теперь вместо наглой самоуверенности в глазах порождения демона появился страх. Он на мгновение напрягся, а потом бросился к пустому проволочному стеллажу в надежде спрятаться за ним. Но Акмед его опередил и нанес ему такой мощный удар в грудь, что чуть не сломал шест. После этого он снова вонзил свое импровизированное оружие в плечо маленького чудовища, а затем швырнул его к открытой печи. Прежде чем тот успел понять, что происходит, Акмед подцепил его за рубашку, сунул внутрь и захлопнул дверцу. Только после этого он стряхнул с перчаток горячий пепел и мелкие угли.

И прислушался. Где-то внутри здания уже раздавался шум торопливых шагов и взволнованные крики.

Акмед быстро оглядел комнату в поисках подходящего укрытия и нашел то, что искал, возле дальней печи для обжига, рядом с которой стояли стеллажи с посудой, образуя чудесный, окутанный сумраком лабиринт. Грохот шагов стал громче, и он, не раздумывая, метнулся в тень.

В следующее мгновение в комнату ворвалось больше дюжины мужчин, все приземистые, крепкие, большинство щурились, пытаясь прийти в себя после прерванного тревогой сна. Они тут же принялись озираться по сторонам. Беспорядок в комнате ошеломил их, но больше всего их потряс перевернутый бак и застывающая гора раствора на полу. Судя по репликам, они решили, будто их вызвали из-за какого-то несчастного случая.

И тут они обнаружили Омета, связанного, с кляпом во рту.

Вооруженные крепыши тут же принялись обыскивать комнату, а Акмед бесшумно достал квеллан, асимметричное, до некоторой степени похожее на лук оружие его собственного изобретения, и без единого звука вставил диск. Очень осторожно он скользнул вдоль стены, стараясь занять наиболее выгодную позицию до того, когда наконец его обнаружат.

Им потребовалось больше минуты. Неожиданно голоса смолкли, и один из подмастерьев, самый худой из всех, бросился к колоколу.

Акмед вышел из тени и выпустил острый, точно бритва, тонкий, словно крылья бабочки, диск из зазубренного металла в спину гонца, перерубив позвоночник пополам. Тело повалилось на землю, а меч со звоном упал на каменные формы, валявшиеся неподалеку. В следующее мгновение еще двух подмастерьев настигли смертоносные диски квеллана. Затем Акмед снова скрылся в тени.

Словно крысы, застигнутые врасплох светом фонаря, подмастерья бросились врассыпную и затаились в углах комнаты. Акмед успел их сосчитать: тринадцать человек вошли, троих он убрал. Значит, осталось десять.

Ему нравилось такое соотношение сил.

Он начал осторожно двигаться к алькову, сам словно тень среди теней, извивающихся на стене, и оказался возле того места, где, распластавшись на полу, по-прежнему лежал связанный ученик. Акмед остановился на секунду, чтобы посмотреть на мальчишку, — подмастерья даже не подумали его развязать — и приложил палец к губам. Мальчишка не пошевелился и не издал ни единого звука, только прикрыл глаза, показывая, что все понял.

Акмед медленно обошел Омета, потом сломанные кровати и остановился около огромной кучи уже почти застывшего раствора. Он заметил тень человека с ножом в руке, который прятался в алькове и собирался вонзить острую сталь ему в спину.

Акмед прислонился к стене и прислушался к неровному дыханию подмастерья. Затем внимательно изучил тени от огня под четырьмя оставшимися баками с раствором и от двух открытых печей для обжига, дожидаясь, когда один из языков пламени осветит стену. Ждать пришлось недолго, в тот же момент он выставил вперед руку, и на стене алькова возникла вытянутая тень.

Как Акмед и предполагал, подмастерье бросился вперед, нанес тени удар и сам получил удар по голени. Он споткнулся и с выпученными от изумления глазами закачался над краем колодца. Проиграв борьбу с силой тяжести, крепыш рухнул головой вниз в колодец. Пронзительный вопль, на удивление не похожий на мужской, слился с грохотом ведер и деревянных инструментов.

Издалека, отражаясь от стен колодца, донесся голос Рапсодии:

— Что там у тебя происходит?

Акмед резко развернулся и выпустил очередной диск, вспыхнувший в отблесках огня, в дальний угол комнаты. Диск настиг невысокого, немного сутулого мужчину.

— Я тут нечаянно уронил кое-что, — крикнул он, наклонившись над колодцем. — Извини. Не останавливайся.

— Постарайся не шуметь, — донесся до него далекий голос Рапсодии. — Тебя кто-нибудь услышит.

Акмед переступил через связанного ученика и спрятался за открытой дверцей второй печи для обжига, рядом с лабиринтом теней, где, как он знал, притаились еще несколько подмастерьев.

— Мне это ни к чему, — пробормотал он едва слышно.

У него за спиной вдруг раздался яростный рев. Акмед увернулся от нападения очередного врага и нанес ему такой удар по голове, что тот потерял сознание.

Скорчившись за стеллажом, он стал невидимым, словно и вовсе перестал существовать. Его противники не представляли для него никакой угрозы, поэтому он начал подумывать о том, как сэкономить диски. Он подождет, когда оставшиеся семь врагов встанут так, что окажутся в поле его зрения одновременно.

«Один выстрел на всех, в крайнем случае два, — подумал он. — Таким образом удастся сберечь диски».

В первый момент Рапсодия не почувствовала ничего общего со своим путешествием по Корню. В отличие от мрака, царившего под Сагией, в туннеле, где потолок порой терялся где-то высоко над головой и то тут, то там попадались тонкие, похожие на веточки корешки, пол и стены были аккуратно выложены плитками и напоминали акведуки в Канрифе, являвшиеся частью сложной вентиляционной системы и одновременно предназначавшиеся для сбора воды. Кроме того, теплое сияние Звездного Горна, заливавшего ровным светом грязную воду, разгоняло мрак и уменьшало ее тревогу.

Рапсодия заставила себя не думать о замкнутом пространстве и о том, насколько глубоко под землей она оказалась, сосредоточившись на эфемерном сиянии, исходившем от стен. Она настолько погрузилась в мысли о своем мече, так старательно боролась с рвущейся наружу паникой, что заметила два блестящих в темноте глаза лишь в самый последний момент.

Увидев их, она сразу же остановилась. Меч, связанный с ней благодаря ее союзу со стихией огня, тут же почувствовал ее волнение, и пламя взметнулось вверх.

Раздался пронзительный, исполненный страха и боли крик, эхом отразившийся от стен туннеля, и маленький раб, полуослепший от жизни под землей, прикрывая глаза рукой и плача от ужаса, умчался прочь.

Рапсодия отругала себя за то, что не подумала об ужасе, который может вызвать у детей яркий свет, неожиданно вспыхнувший там, где царит вечная ночь, быстро убрала меч в ножны, и сияние погасло.

— Все в порядке, — крикнула она не слишком громко. — Все в порядке. Извините меня.

В ответ она услышала лишь тишину и звон капель, падающих в воду.

Теперь, перестав что-либо видеть, Рапсодия пробиралась вперед на ощупь и слышала, как около стен шуршат крысы, а в воде копошатся черви и мимо ног скользят змеи. Как только погас свет, всякая мерзость тут же выбралась из своих нор.

Гладкая змея, скользнувшая совсем рядом и коснувшаяся руки, напомнила Рапсодии об огромных червях, поселившихся на корне Сагии, и она вздрогнула от отвращения, но заставила себя успокоиться и поползла дальше, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в абсолютной темноте. Впереди она уловила легкий шорох, какое-то движение, и решила, что на крыс это не похоже.

Ее внутренняя связь с мечом, спрятанным в ножны из черной слоновой кости, ослабела, отошла на второй план. Черная слоновая кость крайне редкий материал, он не пропускает никаких вибраций, защищает то, что прячет, от посторонних глаз — важное качество для безопасности илиаченва’ар.

Рапсодия осторожно опустила руку под воду и, содрогнувшись от отвращения, потрогала дно. Теперь, когда Звездный Горн не освещал ее путь, у нее возникло ощущение, будто стены туннеля смыкаются вокруг нее, давят на плечи; ей казалось, что она вот-вот задохнется. И Рапсодия вновь в памяти вернулась к тому времени, когда она ползла по сырому корню Сагии, и вспомнила свои слова, сказанные сержанту-болгу, которого тогда еще совсем не знала и который теперь стал одним из самых близких ее друзей:

«Я из лиринов. Мы плохо чувствуем себя под землей».

«Ой видит».

Неожиданно внутри у нее все сжалось, и ее чуть не вырвало — окружающий мир вдруг завертелся в бешеной пляске.

«И как ты себя чувствовала? — звучным и постоянно меняющимся голосом спросила ее Элинсинос, древняя дракониха. — Как тебе понравилось путешествие? Как ты перенесла пребывание под землей, ведь лирины почитают небо?»

Она ответила шепотом — тогда и сейчас:

«Это все равно что быть похороненной заживо».

У Рапсодии начали дрожать руки. Поскольку она ползла на четвереньках, у нее заболели локти, не выдерживая напряжения, и она упала в вонючую воду, ударившись подбородком о пол.

Она быстро поднялась и вдруг отчаянно захотела позвать Акмеда, просто чтобы услышать его голос, но сразу сообразила, что не имеет права поддаваться страху. Дети-рабы, которые прятались где-то дальше в темном туннеле, наверное, боялись ее не меньше, чем она сама боялась этого темного подземелья, крыс и змей. Малейшее проявление слабости с ее стороны, скорее всего, приведет к тому, что они решатся, объединившись, напасть на нее, и им поможет знание этого отвратительного места, ставшего их домом. Рапсодия не сомневалась, что тяжелая жизнь сделала детей жестокими и безжалостными, иначе им здесь просто не продержаться.

Они могут разорвать ее на части.

У нее гулко забилось сердце. Рапсодия подумала о Грунторе и его связи с Землей, и пожалела, что великана нет рядом. Дитя Земли — так назвала его Мэнвин в своем пророчестве.

Трое придут, опоздав, и уйдут слишком скоро,

Они — как стадии жизни людской:

Дитя Крови, Дитя Земли, Дитя Неба.

Если они все правильно поняли, Акмед, Грунтор и она являются Тремя, предсказанными пророчеством, и, значит, она — дитя Неба, именно так говорили о себе лирины.

«Я не должна, не должна здесь находиться», — подумала Рапсодия, чувствуя, как у нее кружится голова, а к горлу подступает тяжелый комок. Ее место под открытым небом, усыпанным звездами, где она сможет спеть посвященный им гимн.

Рапсодия уловила в воздухе запах смерти, почувствовала, как он окутывает ее, точно толстое, душное одеяло. Здесь, наверное, погибло множество детей, ставших жертвой тяжелого, изнурительного труда и нехватки воздуха. Или, быть может, она ощущает приближение собственного конца? Дети были где-то рядом. Неужели они собрались с духом и решили на нее напасть?

«Ты трусиха, — подумала она. — Ты же илиаченва’ар, твоя задача нести свет в царство тьмы. А ты готова сжаться в комок, словно дитя в утробе матери. Мама, меня преследуют мои сны. Посиди у моей постели, дай мне свет».

Слова молитвы лиринглас, утренней песни, обращенной к небу, всплыли в ее сознании. Дрожащим голосом Рапсодия запела, едва слышно повторяя слова, которым ее научила мать; слова, которые она много дней подряд пела с Элендрой, своей наставницей; слова, рожденные в самых потаенных глубинах ее души, древней, словно прошедшие века.

И вдруг она почувствовала едва заметную волну тепла, призрачное сияние света, словно обратилась к своему мечу. Немного осмелев, Рапсодия запела громче и услышала, как от облицованных плиткой стен туннеля эхом отражается ее голос.

Через несколько секунд раздалось другое эхо, тише первого, эхо другого голоса, знакомого, но неузнаваемого. Высокий, испуганный голос.

Голос ребенка.

— Мимен?

Одно-единственное слово чуть не оглушило Рапсодию, оно было произнесено на древнелиринском языке, языке лирингласов, народа, к которому принадлежала ее мать. Рапсодия знала, что оно означает.

— Мама?

Рапсодия подняла голову и с трудом различила впереди очертания головы и плеч — таких худых… или ей только так кажется? Вокруг царил непроглядный мрак, и она практически ничего не видела. Рапсодия вздохнула и поняла, что все это время боялась даже дышать.

— Нет, — мягко проговорила она. — Хамимен. Бабушка.

— Хамимен?

— Да, — ответила она немного громче, по-прежнему на языке лирингласов. — Как тебя зовут, малыш?

— Арик. — Очертания головы дрогнули.

— Можно я зажгу свет, Арик? Он не будет ярким.

Легкий шорох, голова исчезла.

— Нет! Нет!

Чуть дальше в туннеле послышалось какое-то движение.

— Арик, подожди! Я пришла, чтобы забрать вас отсюда, из темноты, и вывести на свет — всех!

Молчание.

Рапсодию начала охватывать паника.

— Арик?

Никакого ответа.

Рапсодия прикоснулась к рукояти меча, потом сжала его в ладони и совсем чуть-чуть вытащила Звездный Горн из ножен. Затем она медленно выдохнула, заставила себя успокоиться, и тут же меч откликнулся ровным сиянием — из ножен наружу проливался лишь мягкий прозрачный свет.

Липкий ужас, окутывавший ее, мешавший дышать, отступил, и она снова оказалась в выложенном плитками акведуке, освещенном тусклым светом. Впереди, на его границе, в разные стороны расходилось два одинаковых туннеля. Они заканчивались небольшими углублениями в стенах, где грязные обрывки тряпок, бывшие когда-то одеялами, плавали в грязной воде. Рапсодия постаралась не обращать внимания на вонь канализационных отходов.

В одном из таких углублений замер дрожащий от страха светловолосый мальчик, довольно высокий, с прозрачной кожей. У Рапсодии пересохло в горле: такой же цвет лица и изящные черты были у ее матери. Но во внешности этого ребенка присутствовало что-то неуловимо звериное, безошибочно указывавшее на его отца, не принадлежавшего к расе людей.

— Арик, — ласково позвала она, — иди ко мне.

Ребенок покачал головой и отвернулся к стене.

Рапсодия продвинулась вперед на несколько шагов и посмотрела на свои руки. Вода уже добралась до ее локтей.

Волнение, усиливаемое страхом, взяло вверх, и она повторила немного резче:

— Арик, иди сюда немедленно!

Мальчик задрожал еще сильнее.

Неожиданно Рапсодии пришла в голову новая идея. Она осторожно отползла назад и запела детскую песенку, которую выучила на Серендаире, ту самую, что однажды в шутку пропела Грунтору.

Просыпайся, малыш,

Солнышко заглянет в твои глазки,

Ведь светлый день зовет тебя играть.

Она продолжала отступать, вплетая свой призыв в стихи и мелодию старой песни.

Иди сюда, иди ко мне, иди за мной!

Иди сюда, иди ко мне, иди за мной!

На границе света, который отбрасывал ее меч, Рапсодия заметила осторожное движение, увидела новые лица. Она едва заметно кивнула и снова попятилась, продолжая петь.

Беги, малыш,

На край неба,

Туда, где ночь встречает день.

Иди сюда, иди ко мне, иди за мной!

Иди сюда, иди ко мне, иди за мной!

В глубине туннеля появились еще лица, худые, измученные, словно призраки, которые иногда являлись к ней во сне. Дети щурились в слабом свете Звездного Горна.

Играй, малыш,

Пока не повзрослел,

Иди к мечте, пока еще мечтаешь.

Иди сюда, иди ко мне, иди за мной!

Иди сюда, иди ко мне, иди за мной!

К тому времени когда Рапсодия подошла к колодцу, ведущему в комнату, где их ждал Акмед, за ней следовал небольшой отряд, человек десять оборванных мальчишек разного возраста, все до единого худые и измученные. Они ползли за ней один за другим, и она не видела тех, кто был в самом конце, только головы и лица, бледные, измазанные красной глиной, с тусклыми глазами, — люди-крысы, кажется так назвал их Акмед. Она и представить себе не могла, как он прав.

Вместо крюка в колодец спустилось что-то вроде лестницы (только позже Рапсодия обнаружила, что за ней лежит тело свалившегося вниз подмастерья), построенной из досок и разнообразных обломков. Акмед свесился вниз, пытаясь понять, что происходит. Увидев, сколько детей привела Рапсодия, он только шумно вздохнул, взял веревку и сбросил ее конец в колодец.

— Что так долго? Передавай сюда маленьких ублюдков, нам нужно поскорее выбираться.

Одной рукой Рапсодия схватила грязного малыша лирингласа, который весь съежился, но не отшатнулся, а другой поймала веревку, сброшенную Акмедом.

— У тебя возникли проблемы с детенышем демона? — спросила она, завязывая веревку вокруг пояса Арика и помогая ему взобраться на лестницу.

Она держала его, пока Акмед не начал поднимать ребенка наверх.

— Небольшие, — спокойно ответил Акмед. — Он в печи для обжига.

Рапсодия на секунду отвернулась от детей и посмотрела на Акмеда.

— В печи для обжига?

— Сядь сюда, — приказал Акмед первому малышу, показывая на место около Омета, лежавшего на кровати и по-прежнему связанного веревкой. В следующее мгновение он уже снова склонился над колодцем. — Именно в печи. Он не боится огня и почти не чувствует боли. С ним ничего не случится, естественно, пока не закончится воздух.

Рапсодия быстро подтащила к себе другого малыша и обвязала его веревкой.

— И давно он там? — взволнованно спросила она.

Акмед потянул на себя веревку и вытащил малыша.

— Довольно давно. Я бы на твоем месте поторопился, если ты хочешь вынуть его оттуда, прежде чем он превратится в вазу.

Один за другим дети поднимались наверх, никто из них не произнес ни звука. Наконец, когда наружу выбрался последний, Акмед поднял Рапсодию.

— Боги, что здесь произошло? — воскликнула она, оглянувшись по сторонам и увидев аккуратно сложенные у стены тела, а в углу кучу застывшего раствора. — Ты что, не мог, по крайней мере, спрятать трупы? — шепотом спросила она. — Посмотри, как напуганы дети.

— Вот и хорошо. Надеюсь, ты заметила, что ни один из них не произнес ни звука и не доставил мне никаких неприятностей, когда я вытаскивал их наружу. — Он разрезал кинжалом веревки, связывавшие Омета, затем подошел к Рапсодии и показал на дверь, через которую ворвались подмастерья. — Там, откуда явились эти ребятишки, имеется еще около сотни, они работают и спят посменно, прямо за дверью. Кроме того, я подозреваю, что кто-то очень внимательно следит за фабрикой, учитывая, как близки они к цели. У нас нет времени сортировать детей — они свидетели, и тот, кто владеет данным заведением, вряд ли будет доволен тем, что мы их освободили. Я предлагаю вынуть сыночка демона из печи — он, наверное, уже покрылся симпатичной коричневой корочкой, — и будем делать отсюда ноги. Я не шучу, Рапсодия, ты же знаешь, я не склонен к преувеличениям.

Рапсодия кивнула, бросилась к закрытой печи, отодвинула задвижку и распахнула дверцу. Мальчишка привалился к стене, он потерял сознание и едва дышал. Маленькие рабы, чьи глаза уже приспособились к мерцающему свету, с изумлением наблюдали за тем, как Рапсодия забралась в раскаленную печь, схватила мальчишку за ноги и вытащила наружу. Быстро проверив его состояние, она подтащила сына Ракшаса к кровати Омета, где сидели, скорчившись, малыши.

— Не трогайте его, он очень горячий, вы можете обжечься. Надо подождать, пока он не остынет, — сказала она детям на орланданском языке. — Но если он начнет шевелиться, прыгайте на него, все одновременно, и садитесь ему на спину. — Взглянув на Акмеда, она спросила на болгише: — А как мы будем отсюда выбираться?

— Через дверь, в которую вошли. Мы можем пройти вдоль стены, на той стороне здания нет окон, из города выйдем боковыми улицами. Доведем их до северных аванпостов Илорка… — Он поднял руку, предвидя ее возражения. — Спорить будем потом. Сейчас у нас нет времени.

— Хорошо. Но прежде чем мы уйдем, нужно закрыть туннель. Иначе они доставят сюда новую группу рабов и вновь возобновят работы под землей… если они уже не добрались туда, куда хотели. Я не позволю им утопить детей.

Акмед подошел к мальчишке с черными волосами, порождению демона, наклонился и легонько коснулся его, чтобы определить температуру тела. Не особенно церемонясь, он связал ему руки и ноги, не обращая никакого внимания на сломанные запястье и ключицу, затем поднял и перебросил через плечо.

— И как ты собираешься это сделать? Не забыла, Грунтора с нами нет.

— Не забыла. Дай мне пять минут, обещаю, больше не понадобится.

Акмед покачал головой и поманил к себе маленьких рабов, которые начали поспешно вскакивать и тут же выстроились около него.

— Может так получиться, что у тебя и этого не будет.

— Тогда идите, я вас догоню.

Она проигнорировала его сердитый взгляд, подбежала к двери и снова произнесла имя тишины. Дверь бесшумно открылась. Дети прошмыгнули наружу, не издав ни единого звука — скорее всего, от ужаса, который на них наводило лицо Акмеда.

Как только все они оказались в вестибюле фабрики, Рапсодия вернулась в комнату с печами. Несколько мгновений она разглядывала страшный разгром, царивший здесь, затем подошла к четырем оставшимся бакам и перевернула их, вывалив содержимое на пол и стараясь держаться подальше от раскаленного раствора, который, точно река, потек прямиком в сторону алькова.

Когда колодец заполнился до краев, она вынула меч. Пламя Звездного Горна плясало в окутанной тенями комнате, горело в миллионы раз ярче, чем еле живой огонь в печах.

Рапсодия закрыла глаза и восстановила свою связь с мечом, стараясь вызвать к жизни стихию огня, ставшую ее сутью с тех пор, как она прошла сквозь ревущую стену пламени в самом сердце Земли. Она сосредоточилась на колодце, заполненном горячим раствором, и, подняв меч, направила его в сторону алькова.

— Лютен, — уверенно пропела она. — Застынь.

Огненный луч сорвался с кончика меча, окатив альков жаром, ярким и горячим, точно само солнце. Рапсодия почувствовала, как ее охватывает возбуждение, она следила за тем, как огонь устремился в альков и за несколько секунд превратил глину в самую надежную из пробок, намертво запечатывая шахту. Верхнюю часть колодца озарило алое сияние, тут же достигнув цвета обожженной глины.

«Больше я ничего не могу сделать для детей и Энтаденина», — подумала она и, убирая меч в ножны, бросилась догонять Акмеда.

Когда ночью они выскользнули из Ярим-Паара, пробравшись по боковым улицам города, спящего, словно последний пьянчуга или медведь зимой, и удачно миновав стражу в рогатых шлемах, Рапсодия на мгновение задержалась, чтобы бросить последний взгляд на высохший фонтан и обелиск Вечного Источника.

Дата добавления: 2015-10-24