6 страница. Моменты, когда я не чувствовала себя — собой.

Моменты, когда я не чувствовала себя — собой.

Моменты, которые не сделают мою жизнь лучше. Моменты, которые, как кровь, растекаются по моим венам, и которые будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Я не буду надеяться на то, что я начну новую жизнь, и всё будет хорошо. Глупо надеяться на это, да и вообще глупо на что-то надеяться. В моей жизни всё — ложь, горечь, зло. Моя жизнь не самая ужасная, и если я бы утверждала это, то, наверное, лгала бы самой себе. Я же Дженнифер. Отличница. С которой, как взрослым и учителям кажется, все должны брать пример. А кому хочется брать пример с отличницы, которую презирает весь класс, да что там класс, вся школа? Очевидно, все хотят быть, как Крисс. По крайней мере, внешне. Может быть, есть на свете ещё несколько людей, которые так, как я, считают её характер ужасным. Я не хочу упрекать её. Она наверняка думает, что делает всё правильно. У меня такое же чувство. Вроде бы делаю всё правильно, а на самом деле, допускаю ужасные ошибки. Конечно, частично, она виновата. Жизнь ставит перед нами выбор, и нам самим суждено формировать свой характер, свою дальнейшую судьбу. Ну, я так считаю. Некоторые люди думают, что где-то на небе уже полностью определена наша судьба, и не нам решать, когда умереть, когда признаться в любви. Некоторые люди думают, что за нас уже всё решили. И я не из числа этих людей. Всё меняет случай, и мы сами выбираем, какой именно. Это Ник подсел ко мне за парту. Он выбрал это. И сейчас ему предстоит тащиться с таким грузом, как я. Это Крисс захотела меня унижать. И у неё получилось. Что бы это ни было — выбираем мы, и только мы. И неважно всё. Неважно, совершенно неважно.

«Ты никому не нужна, Дженн».

«Я бы давно покончила самоубийством, если была бы тобой».

«Знаешь что? Мне всё равно. Всё равно, что ты сейчас скажешь. А сейчас, извини, мне надо идти».

Воспоминание бьют по моему сердцу. Я стараюсь вдыхать медленно, но всё равно дыхание кажется учащенным.

А около меня до сих пор сидит эта женщина. Её задумчивое выражение лица пропадает, и я понимаю, она уже придумала вопрос. Я улыбаюсь. Она мне кажется немного нелепой, но всё же, она довольно милая. Солнечные лучи осветляют комнату и впиваются мне в глаза. Я невольно прищуриваюсь, и меня так и тянет укрыться одеялом. Медсестра, видя мой дискомфорт, подходит к окну и опускает занавески. Я свободно вздыхаю и наслаждаюсь темнотой.

— А ты вообще, как себя чувствуешь? Как настроение? — м-да, очень нетипичный вопрос. Слишком даже.

Вам бы могло показаться это странным. Ну, логика моих рассуждений. Я ещё никогда не сталкивалась с таким. У меня никогда, а если и спрашивали, такие вопросы, как «как дела?», «всё в порядке», то очень редко. Да и вообще, это были родственники или кто-то ещё, или Ник.

Черт.

Зачем.

Я.

О.

Нем.

Вспомнила.

Нужно убрать эти мысли из моей головы.

— Мм, — бормочу я, думая над ответом. — Не то, чтобы хорошо, но неплохо. Голова болит, а так, всё нормально, — моя улыбка становится шире. Мне нравится она.

— Эм, ну, если захочешь что-то сказать, то только попроси, я тебя сразу же выслушаю…

— А что насчет меня? Что со мной? — перебиваю я, из-за чего мне становится неловко. Женщина так любезна, а я ещё и со своими расспросами… я совсем не тактична. — Извините, я просто…

— Да ничего, Господи, я не такая уж старая, чтобы иметь кровную месть против тех, кто решил меня о чем-то спросить, — она смеется, её смех искренний, неподдельный. Не знаю почему, но её радость меня словно «заражает», и я начинаю хихикать. Черт. Никогда до сих пор не хихикала. Что со мной вообще такое? — Ладно, вернемся к твоему вопросу. Обморок может быть вызван усталостью, а может плохим питанием. Ну, вообще, причины всякие и довольно разные. Но мы должны знать точно, поэтому ты должна пройти обследования и прочие штучки, — она говорит легко, словно я её давний друг и это меня обнадеживает.

«Не все люди настолько плохи, как я думала».

— Хорошо, — говорю я, она мило улыбается мне и уже хочет выходит из палаты, но я останавливаю её. — Спасибо.

— Ох, малышка, не за что, конечно, — она подмигивает мне. — Кстати, твоя сестра хочет поговорить с тобой. Ты не против, если я впущу её?

— Окей, — бормочу я, отчасти рада, что пришла Фиби.

Я уставилась в потолок, трудно думать о родителях, Фиби и о прочих заботах.

Я.

Хочу.

Быть.

Птицей.

Я.

Не.

Хочу.

Умереть.

Дверь в комнату распахивается, и я вижу обеспокоенную Фиби. Она прижимается ко мне, крепко-крепко обнимая. Кажется, у меня вот-вот закончится воздух.

— Почему ты упала в обморок? Я жутко переживала! — воскликнула она.

— И тебе привет, — раздраженно говорю я. — Я не знаю, почему.

— Мм, — бормочет она, видимо, не знает, что сказать.

— Родители уже уехали? — с ноткой сомнения спрашиваю я. Фиби смотрит куда-то в угол, и я уже знаю её ответ.

— Да, они уехали, — отрезала она, явно не желая говорить об этом. Не удивительно, я, всё-таки, целый день была в отключке, и они вполне могли уехать.

— Понятно… Мне сказали, что я должна пройти обследование, чтобы врачи убедились, что со мной всё хорошо.

— У-у-у, — Фиби громко засмеялась, а я невольно смутилась, понимая, почему. — Ну с твоей боязнью врачей, тебе, наверное, не сладко придется.

— Эй, — я в шутку пихнула её в плечо, и засмеялась вместе с ней.

— Мисс Грин, — послышался чей-то голос. — Вам необходимо пройти осмотр.

Сестра усмехнулась, а я встала с кровати.

Ух.

***

Сейчас вечер, и должны прийти результаты анализов. Я сижу на месте, Фиби поехала домой, сказав, что завтра меня выпишут, и я вернусь домой. Меня угнетает это место. Хуже всего, что я не могу куда-то убежать, а должна быть здесь всё время. Жуть.

Опять пялюсь в потолок.

«До чего я дожила».

Двери распахиваются, и я вижу на пороге моего лечащего врача, с которым я, собственно, познакомилась на осмотре. Парень довольно-таки молодой, лет двадцать-двадцать пять. Я бы никогда не подумала, что он работает в больнице. Он держит в руке какие-то папки и нервно теребит их в руках.

— Ну что? — спрашиваю я. Я уже устала от ожидания.

Он замялся, и, видимо, испугался чего-то.

— У Вас обнаружена опухоль мозга.

Глава 11.

Он только что сказал это? Он не пошутил? У меня действительно опухоль мозга?

Я встретилась взглядом с врачом. Он говорит правду. В его глазах видна искренность и обеспокоенность. Я чувствую себя брошенной. Так, как будто из меня выдернули душу. Так, словно я полностью истощена.

Почему? Почему я? Разве я ещё не достаточно натерпелась? Видимо, нет. Видимо, кому-то нравится видеть мои муки и страдания.

Я сглотнула и облизала губы. Прекрасно. Просто прекрасно.

— Зачем Вы мне говорите это? — наконец-то, хоть что-то сказала я. Доктор нервно осмотрел комнату, словно не понимал, о чем я. А возможно и не понимал. Да. Не понимал. — Зачем Вы говорите мне, что я умру? — перефразировала я, еле сводя концы с концами. Ладони вмиг стали влажными, а я просто затрепетала на месте.

Мне просто не верится. Как так? Я жила все эти шестнадцать лет, не подозревая, что у меня может быть такая болезнь. А может быть, моя судьба была решена ещё год назад? А что? Опухоль мозга — значит смерть. Ну, да, может быть, кто-то действительно выживает, или ещё что-то. Но в том-то и дело, я не «кто-то». Если судьба дала мне такое наказание, то я уверенна, она будет делать всё ради моей смерти.

Врач просто стоял. На его лице вновь стал царить покой, словно он только что не говорил мне, что у меня обнаружена болезнь, да и ещё такая, от которой выжить и то с помощью операции — шансов мало.

— Я не говорил Вам, что Вы умрете, — процедил мужчина сквозь зубы. Видимо, я начала его бесить своим вопросом.

Хм, ну да, соглашусь, что я раздражаю.

Но как бы вы повели себя, если бы вам сказали, что у вас опухоль мозга?

То-то же.

— Ну, и каковы у меня шансы выжить? — немного поколебавшись, спросила я. Мужчина ещё сильнее напрягся.

Возможно, плохие новости? Ну нет, что уже может быть хуже.

— О шансах пока и речи не идет, — объяснил он. — Ваша болезнь ещё не настолько прогрессировала, чтобы начать лечить её. Возможно, если будут симптомы, то Вам следует сделать операцию, и если Ваш организм будет бороться, то Вы будете жить. Скорее всего, операцию стоит сделать через два месяца, — ну и как это должно было облегчить мне жизнь?

Лучше бы я вообще не знала это.

Каково жить так, и понимать, что каждый следующий день может быть последним? Каково жить, понимая, что сейчас ты можешь потерять сознание и всё? Ужасно. Просто ужасно.

— И что же… мне делать? — спросила я. Это был, скорее всего, самый неловкий и волнующий вопрос.

Что делать?

Ждать, пока умрешь?

Ждать, пока смогут сделать операцию?

Ждать, пока я каким-то образом вылечусь, и жизнь опять будет прекрасна?

Нет.

Это не выход.

— Продолжать жить.

Самый ужасный ответ, который я рассчитывала услышать. То есть, он только что сказал, что я присмерти, а потом вот так просто — «продолжай жить». Как он себе это представляет? Ровно через два месяца у меня выпуск, и когда все будут веселиться, я буду на больничной койке? И он это называет жизнью? У меня-то и до этого дела были в не лучшем состоянии, а сейчас что? Я должна ходить, как мертвец, и притворяться, что всё в порядке? И как мне это поможет? В глубине души, я же знаю правду. Я знаю, что спасти меня может чудо, вероятно. Ну, если честно, я не знаток этого заболевания, но знаю, что люди из-за него обычно умирают.

— Хм… Как? — я знала, что этот врач сейчас будет вешать мне лапшу на уши, там, например, всё будет таким, как прежде, но его ответ меня искренне удивил:

— Живи так, как хочешь ты, раз уж на то пошло, — сказал он.

Ну и как он прикажет мне это сделать?

Как?

Родители узнают об этом, и, наверное, сделают всё ради моего выздоровления.

Я фыркнула.

— Всё, я поняла… Я безнадежна, ведь так? Рано или поздно я умру? — спросила я.

— Шансы всегда есть, — ответил он.

Шансы, шансы… Сколько их у меня? 2/10? Я никогда этого не узнаю. Мы сами выбираем, жить нам или нет. Но иногда выбирают за тебя.

Я просто ничего не ответила. Зачем отвечать, если знаешь, что они скажут? Зачем вообще что-то объяснять?

Единственное, что я могу сказать: я никогда не жила по-настоящему, а когда решила наконец-то это сделать, стало поздно. Слишком поздно.

Мой срок — два месяца.

Дата смерти: 06.05.2014.

А в мыслях я уже вижу свою могилу. Отец, мать, которая рыдает. Но всё равно, все забудут обо мне. Никто уже не узнает мое имя, моя могила будет пуста и опустошенна. А внутри мой труп. Безжизненный скелет и прах.

Что я сделала в этой жизни?

Чем я могу гордиться?

Правильно, ничем.

Врач говорит что-то, но я попросту не смотрю и не слушаю его. Всё остановилось, время ушло. Я просто думаю о том, что это должно было когда-либо случиться. Каждый день тысячи, миллионы людей умирают от болезней. Чем я лучше них? Ничем, я даже хуже. От меня должны были избавиться и если не сейчас, то позже.

Можно считать, что «позже» — настало.

Как можно жить, зная, что ты умираешь? Не знаю. И не узнаю.

Меня выписывают завтра. Завтра я буду опустошена. Послезавтра я пойду в школу. Всё должно было быть так, как прежде. Но я знаю, что так, как прежде больше не будет.

***

Я проснулась. Я просто начала жить новым днем. И пока что эта попытка не увенчалась успехом.

Доктор сказал, что мне пора собирать вещи, скоро приедет Фиби и заберет меня. Но я знаю правду. Я знаю, что я просто ходячий мертвец или стану им. Фиби уже знает об этом. Сейчас она начнет говорить мне, что у меня достаточно шансом для выздоровления, что всё в порядке и нечего волноваться. Меня просто очень нервирует, когда люди так делают. Мне бы стало намного лучше, если бы она просто ничего не сказала. Зачем что-то говорить, если здесь и так всё понятно? Этим она только ещё раз напомнит, как я безнадежна. Зачем усугублять ситуацию? Но я знаю, что она всё равно это сделает. Людям свойственны такие вещи. Я знаю, что ничего не вернуть, события не изменить. Она также это знает. И да, она знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я ненавижу, когда меня жалеют. Но она всё равно будет это делать. Зачем надеяться на то, чего просто-напросто не будет? Не понимаю.

Я просто смотрю на небо. Ни единого облака. Оно чистое и безмерное. Я умру. Я умру, и даже ни разу не поцелуюсь по-настоящему. Это мой выбор. Я просто умру. Меня не станет. Я буду как это небо. Выбор сделали вместо него. Возможно, оно захотело бы упасть, и разбиться вдребезги. Оно всё равно держится там.

А чего я хочу?

Сколько раз я думала о том, что хочу достаточно много всего, и мои желания не будут исполнены. Но теперь я ничего не хочу.

Не хочу забыться.

Не хочу уйти.

Не хочу задохнуться.

Не хочу потеряться.

Не хочу спастись.

Не хочу улыбнуться.

Не хочу заплакать.

Не хочу прогуляться.

Не хочу снять маску.

Не хочу стать такой, какая есть.

Не хочу освободиться.

Дверь палаты открылась и вошла обеспокоенная Фиби. Она не стала ничего говорить, а обняла меня. Так крепко, что я могла бы умереть в её объятиях. Она была в траурном настроении, что хорошо отображалось на её одежде. Фиби никогда не одевала что-то черное, но сейчас у неё даже маникюр черный. Так странно.

— Мы выкарабкаемся, — говорит она, вытирая свои слёзы. — Всё будет в порядке, Дженн. Доктора сказали, что ты обязательно выживешь, тебе просто нужно в нужный момент сделать операцию. Черт… Я так сожалею, — ну вот, зачем она это говорит! Прекрасно знает, что лучше мне от её жалости не станет.

Но продолжает делать это.

Как я объясняла, людям свойственны такие вещи.

— Ты так говоришь, словно это из-за тебя у меня опухоль м… — я ещё не успела договорить, как она перебила меня:

— Не говори это, пожалуйста. Не надо.

— Ладно, но ещё раз повторяю, что ты здесь не при чем. Это относится только ко мне. И это всего лишь моя забота.

— Хорошо, но, Дженн, я ещё не успела сказать родителям. Я им вообще не звонила с того времени, как они улетели. — Ф-ух, хотя бы одна хорошая новость.

— Фиби?

— Мм, — пробормотала она.

— Можно тебя кое о чем попросить?

— Всё, что угодно для тебя.

— Можешь не говорить родителям?

— О чем?

— О моей болезни, — сестра непонимающе посмотрела на меня.

— Эм… Зачем тебе это? Ты же знаешь, что они всё равно узнают, и будут в ярости, что мы им сразу не рассказали.

— Они сказали, что до проведения операции ещё около двух месяцев. Зачем родителям напрягаться сейчас?

— Ну хорошо, но знай, я делаю это только ради тебя.

— Отлично. А теперь давай выбираться отсюда, — сказала я, сестра кивнула.

Мы упаковали вещи в машину, я попрощалась со своей медсестрой и лечащим врачом, а Фиби подписала кое-какие документы. Я подождала её в холле, а затем мы вместе вышли из больницы. Когда мы собирались, она мне сказала, что ко мне приходили посетители, практически вся школа, но никого не пускали. Я немного удивилась, но сразу вспомнила: это естественно, когда у нас кто-то болеет или когда у кого-то операция, мы всем классом приходим к нему, утешаем и ещё что-то делаем. А то, что ко мне пришла вся школа, то это тоже понятно, я ведь у всех на глазах упала в обморок, так учители заставили их прийти.

Мы приехали домой, как я и ожидала, ничего не изменилось. Совершенно ничего. И не скажешь, что за один день моя жизнь изменилась во всем.

Я взяла телефон и дрожащими руками набрала известный мне номер.

«Соберись, Дженнифер!»

— Привет! — воскликнул Ник взволнованным тоном, меня аж передернуло. — Как ты? Что говорят врачи? — молчание в ответ. — Дженн, ты там? — опять молчание. Ноги подкосились, стали ватными, а язык не слушается меня, я не могу выдавить ни слова. — Дженн… — сказал Ник.

— Ник… привет. Со мной всё в порядке. Я тебе просто хочу кое-что сказать. Наше общение — ошибка. Вообще, наши отношения, если таковы были — ошибка. Мы никто друг для друга. И да, это не из-за той девушки я упала в обморок, а если ты не веришь мне, то не верь, мне как бы всё равно. Знаешь, сначала я думала, что мы всё делаем правильно, но чем больше времени проходило, тем больше я осознавала, что это всё напрасно. Мы не можем быть друзьями, — сказала я, мой голос дрогнул. «Нет, Дженнифер, не останавливайся» — умоляла я в мыслях. — Мы можем быть знакомыми. Ты понимаешь, что достоин большего? Я всего лишь временное увлечение, если это так. Сейчас я не хочу делать прогнозов, но я почему-то думаю, что это так. Верь — не верь, но я люблю тебя. Люблю по-своему. Ты мне безумно помог, с тобой я исправила миллион своих комплексов. Но если я иду на два шага вперед, ты идешь на три шага назад, и мне безумно стыдно перед тобой. Я сколько могла, отрицала, что всё в порядке, но ничего не в порядке, — тяжелое дыхание Ника послышалось в трубке. — Я бездарность. Всё, что говорила Крисс, правда. Я, правда, обычно не слышала, что она обо мне говорила, но уверенна, что это правда. Я слабая. У меня нет друзей, как таковых, и общаюсь я только с тобой и своей сестрой. Я не богатая, и мои родители никто по сравнению с твоими, или Джеймса, или Энди, или… да кого-нибудь, из твоих друзей! — в кой-то веки я рассмеялась. Смех был очень нервозным, и я даже спросила себя в мыслях, не сошла ли я с ума? Но мне надо закончить то, что я начала. — Я не хочу угробить твою жизнь. Мне нужен кто-то. Мне нужен тот, кто будет также сломан, как и я, я буду чинить его, а он меня. И это не ты. Ты — это фантастическая личность, у которой всё впереди, — я замолчала. Это всё, что я хотела сказать. Но он молчит. Ничего, кроме громких вздохов.

Да, я знаю, я — ужасная. Я хочу извлечь из своей жизни одного из нескольких людей, которые сумели показать мне, что такое счастье.

— Ну скажи что-то… не молчи, — выдавила я. Тишина угнетала меня, и я просто не знала, что могу ещё сказать. В голове было куча мыслей, но когда дело доходило до того, чтобы сказать что-то, у меня просто не оставалось ничего.

— Зачем ты так со мной? — сказал он дрожащим голосом.

«Будь сильной».

«Скажи ему».

— У меня опухоль мозга, — говорю я. — Мне осталось жить немного. Я не хочу тратить твою жизнь на меня, такую глупую и бессмысленную. И да, ничего не говори, просто скажи, что отпускаешь меня, и больше никогда не заговоришь меня. Если я хоть что-то для тебя значила, ты должен это сделать. Пожалуйста, — я просто не нашла выхода. Это единственное верное решение.

— Я отпускаю тебя, — сказал он. — Но я никогда не забуду тебя, Джен.

И отключился.

Я заплакала. Заплакала потому, что такая глупая. Я с самого начала должна была понять, что наше с ним общение не приведет ни к чему хорошему. И когда я осознала это, было просто поздно.

Но всё равно, у меня словно камень с сердца упал. Зачем мучить его, если это просто лишено смысла?

«Мое существование лишено смысла».

Это — конец.

Я просто хочу заснуть и не проснуться.

Глава 12.

Хм, что же мне сделать? Что сделать, чтобы изменить это? Что сделать, чтобы завтра в школу я пришла с улыбкой, которой награждают меня люди? Правильно, ничего. Нельзя сделать то, чего нет на самом деле.

Я поднимаюсь с кровати, глупая и обессиленная. Горькая правда растекается по моим венам, я вдыхаю воздух, пытаясь надышаться.

Я просто жадно глотаю воздух.

Я задыхаюсь. Я умираю. Я просто уверена, что это конец. Как мне жить? Как? Мне трудно дышать, из-за того, что я узнала. Или из-за того, что я уже умерла? Умерла внутри? А откуда мне знать? Откуда мне знать, что я до сих пор жива?

Я этого не узнаю, пока не пойму. Пока не испробую. Все эти дни я не жила. Жизнь — это противоположное слово к тому, что именно я делала, думала, желала. Жизнь — это то, что мне никогда не удастся испытать. А может Господь предоставит мне этот шанс? Я буду рада. Я просто буду рада.

Или не буду.

Я не знаю, что такое жизнь. В этом вся суть. Как мне быть радой тому, чего я никогда не пробовала? Это словно что-то запретное, непонятное, неправильное. То, что я никогда не осмелилась бы сделать в реальной жизни.

Я сижу перед монитором компьютера. Мне начать писать свою книгу? О чем? Вечная мука, я не знаю, чего хочу, о чем мечтаю. Я знаю, что я всего лишь хочу оставить свой след в этом мире. А как мне это сделать?

Дрожащими руками я набираю текст на клавиатуре.

«Сильные и слабые.

Здоровые и больные.

Поврежденные и исцеленные.

Убрать красивую улыбку. Её нужно засунуть в карман, спрятать в сумку, и никогда не высовывать. «Она не идет тебе!» — кричат всё вокруг. «Они говорят правду», — кричит мой мозг. Кричит мой разум. Кричит весь мир.

Планы. Планы, которые я так строила, когда моя жизнь рушилась на глазах у всех. Планы, которые были как утешение, как лекарство от бед, сейчас — они ничего не значат.

В нашем мире нет гарантий. В нашем мире нет счастья. В нашем мире ничего нет, кроме нас. Кроме вот тех людей, которые обожают насмехаться над:

бедными;

глупыми;

странными;

неуклюжими;

нелепыми.

Я никогда не относила себя к этим людям. Но откуда я знаю? Возможно, я причинила боль стольким людям, а сейчас о них я не знаю ничего. Что же мне ответить на это?

Кто я? — спросите вы.

В том-то и проблема. Я не знаю кто я.

Поможете мне узнать, кто я, пожалуйста?

Я та, которая плачет временами, не от счастья.

Я та, которая дрожит всё время, не от холода.

Я та, которая кричит, чтобы никто не слышал, не от боли.

Я та, которая сидит на последней парте, не от скрытности.

Я та, которая сейчас сидит и пишет это, не от радости.

Я та, которая никогда не узнает, что такое…»

— Эй, Дженн, ты чего тут сидишь! — услышала я голос Фиби, и сразу отвернулась от монитора, мысленно злясь на нее. — Пора есть, ты же не собираешься здесь весь день просидеть! Давай, пошли! — выкрикивает она, в надежде, что я сейчас улыбнусь и исправлю это нелепое выражение моего лица.

— Иду, — со вздохом произнесла я, сохранила текст, который успела написать, и вышла с комнаты.

На кухне покоился огромный завтрак — блинчики, джем, разные фрукты, соки. Обычно я завтракаю яичницей, так что это довольно необычно для меня. Ну, я уже знаю, по какому поводу пир. Я же больна. Мне всегда закатывают пир, когда я больна. Это естественное явление.

Мы с сестрой начали поедать свою пищу. Я люблю поесть что-то вроде это — то есть, вкусное. Я никогда особо не увлекалась мясом и другими видами еды. Я вообще не очень люблю это делать. Обычно так обстояли дела, что мы ехали куда-то загород, и там ели шашлыки или еще что-то вроде того, так вот, меня все уговаривали кушать, а я все так же неподвижно сидела и пила свой сок. Я не знаю, почему, но мне просто невкусно, вот и всё. Вы не поймете меня.

— Что собираешься сегодня делать? — спрашивает Фиби.

Хм, что же я буду делать? Читать книгу? Домашнее задание? Смотреть фильм? Всё не то. Скорее всего, пойду, прогуляюсь. Тоже не то. Я не знаю, что буду делать. Я ничего не знаю. И это, как бы, неправильно.

— Не знаю, Фиби, — говорю я и накладываю ещё несколько блинов на тарелку, попутно обмазывая их джемом. Вкуснотища.

— Эй, перестань унывать! – мм, какие очевидные слова. Как будто я бы сейчас могла взять, и стереть все воспоминания: о больнице, болезни, Нике. — Хочешь пойти со мной сегодня? В кино, например?

Я вздохнула.

— Фиби, нет. Ты же видишь, я ещё не справилась со всем этим, — произнесла я, но отчасти была рада, что сестра предложила это сделать. Сейчас это как-то глупо, не хочу никуда идти. Я не хочу отрицать свою болезнь, и делать так, будто её не существует. Она же здесь. Внутри меня. Как я могу это отрицать? Никак.

— Хм… — она на несколько секунд задумалась, а я в то время взяла яблоко и откусила немного, из-за чего у меня жутко разболелся зуб. Ещё одна проблема, этого еще не хватало! — Ну тогда я останусь здесь. Будем зажигать, — я рассмеялась из-за её фразы, и это заставило её усмехнуться.

— Это как бы «систерс-пати» [1]? — выдавила я, смутно представляя, как в таком настроении я могла бы «зажигать».

Цирк, не более.

— Ну да, ты же меня знаешь, я умею устраивать такие штучки, — она подмигнула мне, я подавила свой смех и просто уставилась на неё. – Ей, чего ты так смотришь! Ты что, не помнишь наши вечеринки?

— Ну да, их же было так «много», — с сарказмом сказала я.

— Эй! Ты чего? — она шутливо толкнула меня в плечо. — Ты что, реально не помнишь?

— Да, я помню мое день-рождение, которое, кстати, ты организовывала. Ты пригласила всех бабушек…

— Перестань обсуждать мой позор!

— …которые рассказывали нам про переходной возраст, что нам не стоит общаться с мальчиками, и, что то, во что мы одеты — позор! — я засмеялась, и начала передразнивать: — А что это на вас за тряпки? У меня свитер есть, идёмте в туалет, переоденемся! — Фиби поддержала мой смех.

— Ох, Господи, это был ужас. Слава Богу, что это кончилось.

— И не напоминай, – я, наконец-то, успокоилась и продолжила поедать пищу.

Когда, наконец-то, еды не осталось, мы пошли в нашу комнату, сестра села с планшетом и начала искать фильм для просмотра.

Сказать, что она мне немного подняла настроение, ничего не сказать. Она, конечно, бывает невыносима и иногда ведет себя, как ребенок, но сейчас она как раз кстати. Фиби умеет рассмешить меня, и поддержать. Настрой у меня не из лучших, но это хоть что-то. Если бы я хотела перед смертью написать записку, она была бы одной из первых. Мы ссоримся, но я, по крайней мере, знаю, что она любит меня, как никто другой. И этим она отличается от других, а именно тем, что она заботится обо мне. Родители тоже, но Фиби и они — несовместимые вещи. Родителям — думаю, подростки меня поймут — все не расскажешь, а если ты действительно начнешь докладывать все родителям, то они запрут тебя в комнате, или запрограммируют так, что ты даже мира вокруг не будешь видеть. А вот сестра другое дело. Она никогда меня не осуждает, если я делаю что-то не так, и за это я ей безумно благодарна.

— О чем думаешь? — я вздрогнула, услышав голос Фиби, но быстро оклемалась. Она до сих пор искала фильм.

— Да так, неважно, — пробормотала я, и уставилась в планшет. – Эх, никаких комедий! Давай ужастики!

— Ага, да-да, тебе ещё ужастика к своей жизни не хватает… — мне как будто дали пощечину. Она намекает, что моя жизнь — сплошной ужас? Фиби не могла это сказать… А в принципе, она сказала правду. Мою жизнь действительно не назовешь лучшей, даже средней. Нужно что-то менять. Ах да. Я забыла. Поздно уже. – Ой, извини, я не это хотела сказать… Блин, Дженн, извини…

— Ради Бога, Фиби, прекрати, ничего такого страшного ты не сказала, всё в порядке, — молвила я, изнемогая от её жалости.

Ненавижу жалость.

Кому хочется, чтобы кто-то подошел к нему и сказал: „У тебя такая ужасная жизнь, я тебе сочувствую“. Это-то же самое, что сказать: „Извини, но, походу, тебе следует утопиться“. Я, конечно, не против людей, которые сочувствуют кому-то, но я всегда старалась держать это чувство при себе, из-за этого многие называли меня бесчувственной, и я не отрицала этого, но и не подтверждала. Пусть думают, что думают, мне-то какое дело? Они меня совершенно не знают, и не имеют права судить меня.

— Что у вас там с Ником? — спросила она, как бы «невзначай».

Ну и что мне отвечать? Не было никаких «нас». Теперь я поняла это. Я чувствовала к нему только дружбу. Он был плечом, на которое можно было опереться. Я не чувствовала того, о чем читала в книгах. Возможно, да, это вымысел, но то, что было между мной и Ником — не любовь.

Я люблю его.

Как друга.

— Всё в порядке, — дабы избежать других вопросов, ответила я.

Сестра, конечно же, изумленно подняла брови, показывая этим, что хочет объяснений. А как же.

Я делюсь с ней всем, от Крисс до опухоли мозга, но об этом даже заикаться не буду. Я не хочу, чтобы кто-то меня учил любить. Все сами понимают, и я должна это понять.

Я взглядом показала ей, что не хочу об этом разговаривать и она еле заметно кивнула, продолжая искать фильм. И тут у меня вырвалось:

— Как там родители?

— Отлично. Они долетели и сейчас живут в каком-то доме, который арендовала их компания. Короче, всё окей, — она подняла взгляд на меня, и я пожала плечами.

— Ничего страшного. Я рада, что у них всё в порядке, — я еле выдавила из себя улыбку, и я действительно была рада.

Дата добавления: 2015-10-24