Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 1 страница

Грот Л.П. Путь норманизма: от фантазии к утопии | Фомин В.В. Ломоносовофобия российских норманистов | Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 3 страница | Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 4 страница | Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 5 страница | Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 6 страница | Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 7 страница | Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 8 страница | Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 9 страница | Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 10 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

 

Светлой памяти горячо любимого

отца Алексея Николаевича

ум. 15 февраля 1929

 

I

 

По словам академика Куника, «история как предмет преподавания и средство к образованию народов выполняла свою задачу пока еще очень слабо, отчасти именно потому, что не стала еще историей культуры в настоящем смысле слова. Но для разработки истории с культурной точки зрения одним из самых главных средств должен служить предмет специальный ‑ историческая этнография: без нее и вступление способных к культуре народов на поприще образованности не может быть понято верно»[1]. Эти слова, сказанные более пятидесяти лет тому назад, и до сих пор не потеряли своего значения: к сожалению, именно эта область исторической науки до сих пор остается наиболее темной. Origines большинства славянских народов покрыты еще густым туманом, несмотря на длинный ряд исследований, старающихся осветить это темное царство загадок и гипотез. Сюда относится и вопрос о начале русского государства и русского имени, ‑ один из старейших и наиболее занятных вопросов русской историографии, известный в науке под именем варяжского вопроса.

Неясность вопроса и трудность ориентировки в большом числе научных трудов, исследовавших его в течение последних 200 лет, вызывали несколько раз попытки представить цельную картину развития этой научной борьбы, но, как кажется, ни один из этих обзоров не смог бы удовлетворить человека, желающего себе составить полную картину развития варяжского вопроса. Гедеонов критикует только норманские теории и заканчивает обзор 1862‑м годом[2]. Интересный обзор Бестужева‑Рюмина доходит до 1872‑го года[3]. Короткий и поверхностный обзор у Томсена доведен до 1879‑го года[4], у Крека до 1887‑го[5]. Исчерпывающая библиография в «Каспии» Куника обнимает 1859‑1875 года[6]. Мало материала дает, написанный с антинорманской точки зрения, обзор Кояловича[7], повторенный галичским писателем Свистуном[8]. Конспективный обзор всех теорий в статье проф. Брауна, помещенной в Энциклопедическом словаре изд. Брокгауза и Эфрона, вследствие краткости не может дать картины последовательного развития вопроса[9]. В хронологически построенном обзоре Грушевского (в главной части повторяющем Куника) мало внимания уделено аргументации каждой теории и недостаточно ярко оттенены особенности главных направлений[10]. Проф. Любавский, обрисовав славяно‑балтийскую, автохтонославянскую и готскую теорию, не интересуется другими гипотезами и не останавливается на развитии вопроса11. В подстрочных примечаниях к краткому обзору истории вопроса в труде Багалея охарактеризованы лишь труды Куника, Гедеонова, Иловайского, Томсена, Ключевского и Шахматова[12].

 

Насколько мне известно, других обзоров не существует, если не считать критических разборов отдельных направлений и библиограф[ических] обзоров, охватывающих небольшие промежутки времени.

Между тем в последнее время все сильнее и сильнее ощущается потребность составления общей сводки всей литературы, посвященной варяжскому вопросу: количество материала настолько увеличилось за последние годы, что без указателя становится трудно разбираться в нем, в результате чего сплошь да рядом происходят недоразумения. Создаются заключения, которые можно найти в старых работах Эверса, Надеждина, Иловайского. Пытаются, напр., выводить русское имя из якобы первоначальной греческой формы, не считаясь с тем, что подобную гипотезу некогда защищал Круг, опровергнутый уже 75 лет тому назад Куником и Гедеоновым. Сравнивают русский Олимп со скандинавским, не интересуясь исследованиями протоиерея Сабинина, который около ста лет тому назад занимался тем же вопросом. Воскрешают хазарскую теорию Эверса, игнорируя столетний труд представителей других направлений. Пишут о варягах в Византии, не посмотрев в работы Васильевского. Если так попадаются впросак известные ученые, то что можно сказать о многочисленных студенческих рефератах и статьях «любителей истории»? Не зная иногда даже представителей «своей теории», они часто не имеют никакого представления о работах исследователей противного лагеря и пытаются часто старыми аргументами доказывать то, что уже давно опровергнуто. Требования, которые когда‑то предъявлял Куник исследователям варяжского вопроса, уже давно забылись. Не только без солидных знаний в области германской, финской, литовской, славянской и иранской филологии, но часто без всякой лингвистической подготовки принимаются исследователи за решение филологических вопросов. Вместо нарочитой осторожности в интерпретации исторических источников и в толковании народной традиции ‑ в русской исторической науке господствует, так сказать, какая‑то гиперкритическая вакханалия. Аскольд, напр., является не норманном, а тмутараканским князем; его сподвижник Дир оказывается угорским князем, владевшим в Киеве после Аскольда; св. Кирилл едет с проповедью не к хазарам, а в Киев; автором летописи является не Нестор, а Никита Затворник и т. д. Думаю, что этому направлению русской исторической науки не мешало бы применить и к себе слова, которые о. де Кара говорит о гиперкритической школе в изучении истории античных народов: ее выдающиеся качества ‑ «отсутствие оригинальности в существенном содержании и самая безграничная свобода в подстановке собственных мнений и собственных суждений на место и теперь еще уважаемого предания, за уважаемость которого стоят люди, по силе таланта и по обилию учености, конечно, не могущие завидовать кому бы то ни было»[13].

 

Но, конечно, главным условием на право исследования вопроса о начале русского государства должно быть знакомство со всем тем, что уже сделано в этой области. Обзоры, перечисленные в начале статьи, не дают по этому вопросу исчерпывающих данных. Еще хуже обстоит дело со многими краткими характеристиками варяжского вопроса, попадающимися в учебниках и популярных трудах по русской истории, не только не дающими действительной картины развития вопроса, но часто страдающими значительными и вредными ошибками.

Во‑первых, весьма ошибочно мнение, считающее варяго‑русский вопрос борьбою объективной науки с ложно понятым патриотизмом. С такой, например], точки зрения рассматривает вопрос столь большой научный авторитет, как профессор] Ф.Успенский, который говорит: «если бы вы спросили меня теперь, к которой школе сам я присоединился бы охотней, я бы ответил: к норманской, хотя не без сожаления. На сторону норманской школы обязывает стать рассудок и логика сохранившихся текстов, но к противоположной школе влечет меня чувство и опасение пожертвовать живой действительностью, наблюдаемой в жизни и деятельности Руси X века»[14]. Мне кажется ‑ патриотический элемент не имел в развитии вопроса такого решающего значения, как это кажется профессору] Успенскому. Бывали, конечно, моменты, когда под влиянием господствовавших политических идей эта научная борьба принимала публицистический характер. Так, напр[имер], заострила борьбу национальная гордость, пробудившаяся в русском обществе после ненавистной немецкой бироновщины, когда поборник славянской теории Ломоносов высказывал опасение, как бы варяжская теория не повредила славе российского народа. В эпоху расцвета славянофильских идей варяжский вопрос обращает на себя внимание всей русской интеллигенции, наполняет исследованиями все научные журналы, попадает на страницы литературных, юмористических и газетных изданий. Коялович в «Истории русского самосознания» провозглашает варяжскую теорию простой антиславянской интригой. В последней трети прошедшего столетия, когда студенческая молодежь стала увлекаться нигилистическими и антинациональными идеями, выступает на защиту национального воспитания наиболее горячий противник норманизма Иловайский. В предисловии к первому тому «Истории России» он пишет: «Я беру русский народ великим туземнъш народом Восточной Европы, не приходившим откуда‑то из‑за моря в IX веке и не призывавшим к себе чужеземных властителей, а имевшим своих собственных племенных князей...»; «нет сомнения, что в основу нашей национальности и нашего государства положено крепкое, плотное ядро, т. е. могучее славянское племя, которым только и можно объяснить замечательную живучесть и прочность нашего государственного организма». Иловайский обвиняет Куника в отсутствии патриотического чувства; пропагандирует «славянскую теорию» своими гимназическими учебниками; из своих средств назначает премии за лучшие работы, которые бы развивали варяжский вопрос в направлении поставленных им тезисов. Однако, как уже упомянуто, этот патриотический момент доминирует в «варангомахии» только в некоторые, определенные периоды под влиянием политических настроений современности, и не может служить в качестве главной характеристики вопроса. Было бы весьма занятно искать публицистическую, тенденциозно‑патриотическую подкладку в антинорманистских трудах немца Эверса, еврея Хвольсона или беспристрастного исследователя Гедеонова.

 

Во‑вторых, еще более ошибочно мнение, считающее норманскую теорию защитницей летописной традиции о призвании варягов, а антинорманскую ‑ теорией автохтонности руси‑славян на их теперешней родине. Есть много норманистов, которые отрицают историческую верность летописной традиции; с другой стороны, автохтонность руси‑славян исповедуется далеко не всеми антинорманистами. Варяго‑русский вопрос ‑ вопрос о начале русского государства ‑ является кардинальным вопросом из истории русской культуры, долженствующим вскрыть действие различных посторонних и местных влияний при образовании русского государства. Антинорманисты в большинстве не отрицали, безусловно, норманского влияния в создании Руси; они лишь предлагали гипотезы о доминирующем значении других влияний: хазарского, угорского, полабско‑славянского, автохтонно‑славянского, иранского или даже еврейского. Ни Эверс, ни Костомаров, ни Юргевич, ни Щеглов ‑ представители разных антинорманских теорий ‑ не сказали ни слова о автохтонности славяно‑руссов. Таким образом, если первая упомянутая ошибка в характеристике варяжского вопроса может быть истолкована как преувеличение важности одной несущественной стороны этой научной борьбы, то вторая ошибка допускает лишь одно объяснение: незнакомство с историей вопроса и легкомысленное желание описать ее без самостоятельного изучения, на основании прежних ошибочных характеристик.

В‑третьих, никак не могу согласиться с распространенным мнением о научной ценности антинорманистских трудов. Это общее мнение приводит, например, (со слов Томсена) славист Т.Маретич, который в своей популярной, но очень хорошей книге «Славяне в древности» утверждает, якобы между антинорманистами «кроме единственного (С. Гедеонова) нет ни одного настоящего ученого; все остальные ‑ лишь дилетанты в исторической науке»[15]. Эверса, Костомарова, Юргевича, Антоновича никак нельзя причислять к дилетантам, а по моему мнению, этот эпитет нельзя приложить и к Иловайскому, филологические доказательства которого действительно слабы, но который в области чисто исторических построений руководился строго научными методами и доказал свою большую эрудицию в русской истории прекрасным трудом «История России». Если ему под влиянием горячей любви к родине и пришлось прийти к некоторым ошибочным заключениям, эти ошибки не принесли вреда русской науке, а наоборот, пробудив у других исследователей интерес к новозатронутым вопросам, содействовали появлению ряда интереснейших изысканий в области русских древностей. Некоторые же открытия Иловайского, осветив по‑новому различные моменты древнейшей истории Руси, получили всеобщее признание и заставили даже наиболее упорных его противников внести в свои конструкции необходимый корректуры.

Изложенные соображения: важность вопроса с культурно‑исторической точки зрения, трудность ориентировки в большом количестве собранного материала и недостаточное знакомство с историей и характером этой научной борьбы, обнаруживающееся во многих трудах по русской истории, побудили меня попытаться предложить новый, по возможности исчерпывающий обзор историографии варяжского вопроса. При этом я не скрываю от себя трудностей такой задачи. Собрания русских книг в научных библиотеках Югославии не обладают многими важными исследованиями из прошлого столетия. Не претендуя на оригинальность, я для характеристики многих старых трудов пользовался материалом из существующих историографических обзоров Гедеонова, Бестужева‑Рюмина, Куника, Грушевского, Иконникова, Тарановского, Любавского и других ученых, местами просто пересказывая отрывки из их исследований. Не имея иногда возможности лично ознакомиться с той или иной работой, я все же не колебался цитировать ее по ссылкам, которые находил в других трудах, имея в виду прежде всего регистрацию материала по варяжскому вопросу, что бы облегчило работу будущим исследователям этой научной проблемы. Еще труднее было ознакомиться с трудами, вышедшими во время великой войны [1]* и после неё. За многими справками приходилось обращаться к людям, живущим в более благоприятных для научной работы условиях. Всем им приношу мою сердечную благодарность, а в особенности профессору Александру Львовичу Погодину, моему руководителю в области лингвистики, и профессору Антону Васильевичу Флоровскому, не только предоставившему в мое распоряжение собранный им большой библиографический материал, но взявшему на себя труд просмотреть настоящую работу в черновике и сделавшему мне ряд ценных указаний, которые я постарался использовать. [2]*

 

 

Примечания:

1. Каспий. ЗАН. XXVI (1875). С. 697.

2. Отрывки исследований о варяжском вопросе. ЗАН. 1862.I.

3. История России. I (1872).

4. Thomsen. Der Ursprung des russischen Staates. 1879.

5. Krek. Einleitung in die slavische Literaturgeschichte. Grac, 1887.

6. Каспий. ЗАН. XXVI (1875). С. 445 и сл., 687 и сл.

7. История русского самосознания. СПб., 1884.

8. Спор о варягах и начале Руси. Львов, 1887.

9. Большой энциклопед. словарь. Изд. Брокгауза и Эфрона. Статья «Варяжский вопрос».

10. История Украины. Русское издание 1911 г. С. 370‑384 и 602‑624; немецкое издание 1907 г.; 3‑е украинское ‑ 1923 г.

11. Древняя русская история до конца XVI века. М., 1918.

12. Русская история. I. М., 1914. Гл. VII.

13. De Сага. Gli Hethei Pelasgi. Roma III. 1902. С. 5.Русская история. I. М., 1914. Гл. VII.

14. Русь и Византия в X веке. Одесса, 1888. С. 13.

15. Maretić. Slaveni u davnini. Zagreb, 1899. С. 307.

 

II

 

Известно, как рассказывает о начале русского государства «Повесть временных лет». Под 860‑м годом она упоминает, что «имаху дань варязи, приходяще из заморья, на чюди и на словенех, на мерях и на всех кривичах». Через год после этого, в 862‑м году «изгнаша варягы за море, и не даша им дани, и почаша сами в собе володети, и не бе в них правды, и въста род на род; и быша усобице в них, и воевати сами на ся почаша, и ркоша: поищем сами в собе князя, иже бы володел нами и рядил по ряду по праву. Идоша за море к варягом, к руси, сице бо звахуть ты варягы русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмани, аньгляне, инеи и готе; тако и си. Ркоша руси[16] чудь, словене, кривичи и вси: земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет; да пойдете княжит и володеть нами. И избрашася трие брата с роды своими и пояша по собе всю русь, и придоша к словеном первее. И срубиша город Ладогу и седе старейшин в Ладозе Рюрик, а другии Синеус на Белеозере, а третей Трувор в Изборьсце. И от тех варяг прозвася Руская земля. По дъвою же лету умре Синеус и брат его Трувор; и прия Рюрик власть всю один, и пришед к Ильменю, и сруби город над Волховом, и прозваша и Новгород, и седе ту княжа и раздая мужем своим волости и городы рубити: овому Польтеск, овому Ростов, другому Бело‑озеро, и по тем городом суть находнице варязи, ‑ первии населници в Новгороде словени, и в Полотске кривичи, Ростове ‑ меряне, Белеозере ‑ весь, Муроме ‑ мурома; и теми всеми обладаше Рюрик»[17].

Другая версия этого рассказа, находящаяся в Лаврентьевской летописи, не упоминает о первоначальном поселении Рюрика в Ладоге, а прямо приводит его в Новгород. В соответствии с этим и фраза о прозвании Русской земли «от варяг» поясняется подробнее: «от тех прозвася Руская земля новугородьци: они суть людье новугородьци от рода варяжска, прежде бо беша словени»[18].

 

Существуют и другие версии предания, сохранившиеся в позднейших источниках, приводящие некоторые детали события. Так утерянная, но находившаяся до того в руках Татищева Иоакимовская летопись, рассказывая о совещании новгородцев перед выбором князя, называет старца Гостомысла, подавшего совет об избрании варяжских государей, упоминает о притеснениях новгородцев призванными варягами, о вызванном этим бунте местного населения под руководством Вадима Храброго и о подавлении восстания Рюриком[19].

Это разногласие вариантов летописной традиции о начале русского государства с несомненностью указывает на то, что первоначальное предание дошло до нас не в чистом виде, а в позднейших переработках, и, следовательно, нуждается в критическом исследовании. Не останавливаясь на различных подробностях приведенной легенды, не трудно разобрать ее простейшую канву: междоусобия финских и славянских племен, занимавших в IX‑м веке северные пределы России; подчинение их варягами из‑за моря, собиравшими с них дань; бунт и освобождение от варягов, и вскоре после этого основание «русью» княжества, охватившего северную Россию.

 

Если поверить этой легенде, то вопрос об образовании русского государства сведется к двум вопросам: кто такие ‑ варяги, и что такое ‑ русь.

Относительно первых летописи известно, что они живут по берегам Варяжского моря[20], под которым разумеет Балтийское море[21]. К варягам летописец причисляет шведов (свей), норманнов (урмане), англов, готов, римлян, франков и некоторые другие племена[22], но обычно разумеет под ними только скандинавские народы, чаще же всего называет именем варягов шведские, норвежские и датские дружины, являвшиеся на службу к русским князьям и византийским императорам, известные в Царьграде и на востоке под тем же именем варангов (Βάραγγοι))[23]. Позднее на Руси варягами называли всех «немцев», и иногда ‑ католиков (вера варяжская = вера латинская).

Запутаннее оказывается вопрос о имени «русь». Иногда оно употребляется как имя одного из варяжских племен[24], в некоторых случаях означает территорию Киевского княжества[25], иной раз ‑ территорию всей славянской России[26], наконец, иногда различаются варяги, русь и славянские племена[27]. Летописец, следовательно, употребляет это имя в различном смысле[28], а утверждает, что оно пришло в Россию вместе с варягами: «А словенеск язык и рускый один, от варяг бо прозвашася Русью, а первее беша словене».

Кроме этого летописного толкования русского имени можно указать и на другие, также явившиеся в глубокой древности.

 

Симеон Логофет (X в.) говорит, что русские получили свое имя от некоего храброго Роса, освободившего их от тяжелого ярма какого‑то народа[29]. Польский историк ХIII‑го века Богухвал рассказывает о вышедших из Паннонии Лехе, Чехе и Русе ‑ предках истоименных славянских народов[30]. Через Чехию эта легенда перешла к южным славянам, перенесшим место первоначального пребывания Чеха, Леха и Руса на Балканский полуостров[31]. Русские народные сказки также знают Славяна и Руса[32]. Густынская летопись упоминает о князе Русе, сыне Лехове[33].

Арабская традиция ХII‑го века выводила руссов от Руса, одного из сыновей Иоафета, внука Ноя[34], или «от города Русии, который находится на северном берегу моря, названного по их имени» (Русское море = Черное море)[35].

Лев Диакон Калойский (во второй половине Х‑го века), рассказывая о руссах Святослава, ставит их в связь с народом Гога и Магога, подданными князя Роша[36], о котором говорит пророк Иезекииль[37]. Эта традиция позднее появляется в Польше[38], откуда переходит в Россию, где ее приводит Густынская летопись и некоторые другие источники[39].

Лиутпранд в половине Х‑го века говорит, что русь ‑ племя, «quam a qualitate corporis Graeci vocant rusios» (ρούσιοι)[40]. И эта традиция известна была на Руси. В XVII‑м веке вторая редакция русского хронографа 1617‑го года утверждала, что «русы от русых волос» имеют свое имя[41].

 

Густынская летопись упоминает, что некие люди выводят имя руси «от реки глаголемыя Рось»[42]. Эту традицию записал и сын Ивана Грозного, царевич Иван в своей приписке на рукописи службы св. Антонию Сийскому[43]. Воскресенская летопись ставит русское имя в связь с рекой Русой, впадающей в озеро Ильмень[44].

В XVI‑м столетии один московский человек доказывал Герберштейну, что имя «Россия» происходит от слова «розсеяние»[45].

Была попытка выводить русь и из Пруссии, как это видно из Воскресенской летописи[46]. В связи с этим стоит и генеалогическая теория, выводившая род великих князей московских от Пруса, брата Цезаря.

Некоторые русские книжники XVI‑ro столетия искали предков руси в роксоланах классической древности. Эта гипотеза была известна и англичанину Флетчеру, бывавшему в Москве в конце XVI‑ro века[47].

Была даже и попытка отождествления руси с тюрками ‑ куманами. Сербский перевод Паралипомена Зонары 1344 г., рассказывая об осаде Константинополя русью в 860‑м году, говорит: «родь же нарицаемы руси, кумане сущи, живяху во Евксине, и начеше пленовати страну рымскую...»[48].

В общем же до XVIII‑го века господствовала традиция Начальной летописи [3]*, считавшая русь варягами, а в последних видевшая шведов. Так, новгородцы в Смутное время, приглашая шведского королевича на московский престол, писали шведам: «А прежние государи наши и корень их царской от них же варяжскаго княжения, от Рюрика и до великаго государя Федора Ивановича был»[49]. [4]*

 

Таким образом, неопределенность летописи в употреблении имени русь и обилие разногласных толкований его в древности, давно уже обратили на себя внимание русской научной исторической и филологической мысли, создавшей уже в эпоху Средневековья почти все те гипотезы о начале русского государства, которые с таким ожесточением боролись в течение XVIII‑го и XIX‑го веков, да и сейчас еще не пришли к окончательному соглашению. Насколько этот вопрос привлекал внимание старых книжников, видно из следующих слов «Всемирной хроники» Мартина Вельского: «Всяко писали старые философы, которые всегда прозывали Москву серматы, и так Москву не от роду ее прозывают Москвою, развее от реки Москвы и от места, которое прозывают Москвою, а суть они прямая Русь, и никаторые чаяли, что они вышли от Руса брата Лехового, некоторы есть место Руса недалече от Новаграда, и потому чают, что от того места Рус прозвалася, а иные говорят, что лицом русы, и потому так зовут, а иные чают, что роксоляне, а московские люди тому не верят»[50]. Обилие теорий уже в XV‑м веке засвидетельствовано польским историком Длугошем, приметившим, что «scriptorum de origine Ruthenorum varietas plus obnunbilat eorum originem quam declarat»[51].

Естественно, что варяжский вопрос должен был возбудить нарочитую научную любознательность, как только в России родилось критическое изучение истории. Для решения вопроса о начале руси ученые обратились к иностранным источникам, что‑либо говорящим о руси и варягах, исследовали лингвистический материал, поставили «призвание варягов» в связь с норманской колонизацией вообще и т. п. Различные способы интерпретации источников и толкования филологических данных вызвали появление целого ряда научных теорий варяжского вопроса.

 

 

Примечания:

16. В некоторых редакциях стоит: «ркоша русь, чудь, словене...», чем совершенно меняется смысл фразы: русь оказывается среди племен, призывавших варягов.

17. Ипатьевская летопись в издании ПСРЛ. Т. II. Пг„ 1923. С. 15.

18. ПСРЛ. I. Л., 1926. С. 19.

19. Татищев. История Российская. Кн. 1‑я. М., 1768. Ср.: Никоновская летопись (ПСРЛ. IX. 1862. С. 9).

20. «Ляхове же и пруси и чудь приседять к морю Варяжскому. По сему же морю седят варязи семо к востоку до предела Симова, по тому же морю седят к западу до земли Англянске и до Волошьски. Афетово же колено и то: варязи, свей, урмане, готе, русь, англяне, галичане, волохове, римляне, немци, корлязи, венедици, фрягове и прочии приседять от запада к полуденью и съседятся с племенем Хамовым». Ипат. лет. (Изд. 1923). С. 4.

21. «Бе путь из варяг в грекы, и из грьк по Днепру, верх Днепра волок до Ловоти, по Ловоти внити в Илмень озеро великое из негоже озера потечет Волхов и втечет в озеро Великое Ново, и того озера внидет устье в море Варяжское и по тому морю внити даже и до Рима. Днепр бо потече из Волховьскаго леса и потечеть на полъдне, а Двина из того же леса потечетъ, а идеть на полунощье и внидет в море Варяжъское; из того леса потече Волга на въсток». Ibid. 6‑7.

22. См. примечание 20.

23. Византийские императоры в Х‑м веке содержали гвардию из «варангов», ‑ большею частью наемников из Норвегии. Возвращаясь на родину, эти витязи рассказывали дома о своих приключениях и подвигах. Северные саги сохранили такие рассказы о путешествиях «верингов» (как они назывались в Норвегии) в Гардарики ‑ Россию, Холмгард ‑ область новгородских славян, Кенугард ‑ Киев и Миклигард ‑ Константинополь.

24. «Сице бо звахуть ты варягы русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмани, аньгляне, инеи и готе; тако и си» (Ипат. лет. 15).

25. «Поляне, яже ныне зовомая русь» (Ипат. л. 19). О киевском боярине Петре летопись говорит: «поеха муж руськый, объимав вся волости» (ibid. 72); о киевском князе Игоре древляне говорят: «се руского князя убихом» (ibid. 45). О путешествии новгородского архиепископа Нифонта в Киев летопись рассказывает: «Иде архиепископ новъгородьскыи Нифонт в Русь» (Новгород, летоп. под 1149 годом). О войне Юрия Долгорукого на Киев: «В тоже лето поиде Гюрги... в Русь» (ЛЛ под 1152 г.). Много других примеров см. у Грушевского «Киевская Русь». СПб., 1911.1. 473 и сл.

26. 26 «Се бо такмо словенеск язык в Руси: поляне, деревляне, ноугородьци, полочане, дреговичи, север, бужане, зане седять по Бугу, после же волыняне; а се суть инии языци, иже дань дают Руси: чудь, весь, меря, мурома, черемись, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимегола, корсь, нерома, либь...» (Ипат. л. 9). Ярослав по смерти Мстислава «бысть единовластечь Русской земли» (ibid. 137.) ЛЛ о том же говорит: «бе володея един в Руси».

27. «Игорь же совкупив воя многы: варягы и русь и поляны и словены и кривичи и теверцы и перенеги» (Ипат. л. 36). Ярослав «множество совокупи руси, варягы и словены» (ibid. 129).

28. О разных значениях имени русь см.: Гедеонов. Отрывки исследований о варяжском вопросе (ЗАН. 1862. I. С. 31‑43); Падалка. О происхождении и значении имени Русь (Реферат на 15 археол. съезде в Новгороде 1911 г.).

29. «'Ρώς δέ οί και ΔρομΤται φερώνυμοι άπό ' Ρώς τινός σφοδρού, διαδραμόντες άπηχ‑ήματα των χρησαμένων [έξ υποθήκης ήθ‑εοκλυτίας τινός], και ύπερσχόντων αυτούς, έπικέκληνται». Simeon Mag. ed. Bonn. 707. Куник считал этого князя Роса Рюриком (Berufung... II. 409‑421,495. См. также: Гедеонов. Отрывки... I. 31‑43).

30. «Ех hiis itaque Pannoniis tres fratres, filii Pan, principis Pannoniorum, natifuere: quorum primogenitus Lech, alter Rus, tercius Czech nomina habuerunt». Boguph. ap. Sommersb. II. 19. О судьбе этой легенды см. А. Флоровского. Легенда о Чехе, Лехе и Русе в истории славянских изучений (реферат на 1‑м съезде славянских филологов в Праге, 1929).

31. В первый раз эта традиция в хорватской литературе упомянута у Фауста Вранчича (Faust Vrancic) в книге «Život nikoliko izabranih divic. U Rimu, 1606». В конце XVII‑го века Павел Витезович в хронике под 650 годом после P. X. пишет: «okolu ovoga vremena nikoteri bote, da su tri brata Čeh, Leh i Rus, hrvatska gospoda zaradi ljudomorstva s vnogimi prijateljmi, slugami i podložniki prik Dravé i Dunaja otišli, i Čeh ‑ Češko, Leh ‑ leško, aliti poljsko, a Rus rusko kraljestvo zasadili» {Maretić. Slaveni u davnini. Zagreb, 1889. S. 27‑28; статья V. Klaica в журнале «Vienac». 1889. S. 92. Шишић. Име Хрват и Србин. Годишњица Н.Чупића. Књ. XXXV. Београд, 1922. 35‑51).

32. См.: Карамзин. История государства Российского. I. Прим. 70 и 91.

33. Прибавление к Ипатьевской летописи. Изд. 1871 г. С. 236.


Дата добавления: 2015-09-04; просмотров: 52 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Фомин В.В. Слово к читателю| Мошин В.А. Варяго‑Русский вопрос 2 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.019 сек.)