Книги, написанные под редакцией или с введением Хайека 3 страница

Разница между двумя понятиями заключается в том, что при переходе от законов к повелениям источник решений смещается с подающего команды на того, кто действует. Архетип приказа определяет действие для выполнения, а принимающему приказ ничего не остается на счет собственных условий и симпатий. Исполненное по приказу действие служит исключительно командующему лицу. Напротив, архетип закона дает действующему лицу просто дополнительную информацию для сведения.

Самое важное различие заключено в том, как цели и познания, двигающие определенным действием, распределены между властью и исполнителем. Эту идею можно пояснить тем, как по-разному глава племени или семьи регулирует деятельность своих подчиненных. Один вождь доверится исключительно специфическим распоряжениям и не позволит отклоняться от данных им приказов. Если вождь все регламентирует, подчиненные становятся простыми инструментами, их собственные способности останутся мертвым грузом. Большая часть подобных случаев доказывает, что лучше, когда люди получают общие инструкции по поводу крайних сроков и конечных целей, а частности люди уточняют сами. Такие инструкции дают некий тип нормы, так результат достигается под руководством вожака, но и при существенном участии исполнителей. Именно начальник решит, какими будут дальнейшие цели, кто и как их будет решать, но лишь ответственные исполнители решат, каким путем они будут достигнуты.

В таких обстоятельствах активность членов группы выше, когда в определенных рамках они сами выбирают средства и промежуточные цели, не нарушая общих целей главы группы. Признание прав каждого отдельного индивида модифицируется только специфическими указаниями вожака, или руководителя. Иные изменения возможны в согласии с общими нормами, установленными на длительный промежуток времени. Такие стабильные нормы позволяют каждому индивиду модифицировать сферу избранных им целей и средств, впрочем, не без участия вожака, поощряющего заслуги. Так посредством нормативного уточнения частных сфер возникает общее право собственности.

3. Аналогичный переход от конкретной специфичности к возрастающей степени общности мы видим в эволюции законов в современном их значении. В сравнении с законами общества, культивирующего индивидуальную свободу, нормы примитивного общества относительно конкретны, ибо диктуют, как человеку добиваться результатов в определенных обстоятельствах. В неразвитом обществе царит непонимание, что подобные эффекты вызваны особыми процессами и требованием придерживаться сугубо конкретных обстоятельств. Например, человек племени банту, передвигаясь среди 14 хижин своей деревни, в зависимости от возраста, пола и статуса обязан соблюдать строго определенные итинерарии [Ortega J. And Gasset Y. Obras Completas, VI, Madrid, 1947, p. 76].

Он подчиняется не чьей-то воле, а безличным обычаям, ибо в выборе средств следует ритуалу, что для племени важнее, чем гарантии свободы. Принуждение следовать становится препятствием, когда люди узнают о других возможных способах достижения своих целей. Большей частью этим мы обязаны развитию индивидуальных разумных способностей и тенденции изменить привычные методы. Так постепенно позитивные наставления и предписания редуцируются к ограничениям негативного плана в духе ограничения приватных сфер различных людей с аналогичными правами во избежание столкновений.

Переход от наставлений, обычаев и привычек к закону иллюстрирует процесс формирования -- за неимением более удачных терминов -- абстрактного характера подлинно социального закона. Общие законы, устанавливая, что действия должны отвечать определенным условиям, делают допустимыми все типы поведения, не нарушающие общей перспективы, внутри которой каждый принимает автономные решения. Запреты, касающиеся отношений с другими людьми, практически все в принципе негативны, пока один из подданных не создаст ситуацию, требующую наложения позитивных обязательств. Запреты имеют инструментальный характер, вместе с имеющимися данными об обстоятельствах времени и места мы используем их как основу для собственных решений [Popper K.R. Logik der forschung, Vienna, 1935].

Поскольку законы определяют только часть условий, коим подданные должны отвечать, ясно, что законодатель не может предвидеть результатов их применения, то, каким целям они будут служить. Говоря об инструментальности закона, мы подразумеваем, что люди преследуют свои собственные цели, а не цели законодателя. Индивидуальные цели не могут быть сдавлены тисками общих норм. Закон запрещает убивать других людей, иногда оговаривает исключения, но закон не запрещает убийство особых индивидов.

Соблюдая подобные нормы, нельзя сказать, что мы подчиняемся воле другого человека. Нельзя рассматривать мое действие как подчиненное чужой воле, если я ради своих целей придерживаюсь этих норм, как если бы я следовал моему знанию естественного закона, ведь никто не планировал заранее факт моего существования, моих проектов и прочего. Смешно говорить о подчинении чужой воле в случае заключения договора, который невозможно исполнить в отсутствие нормы, гарантирующей ненарушимость обязательств. Предпринимательство предполагает глубокое знание закона и юридических последствий любых нарушений.

Что принятые нормы повсеместно соблюдаются, важно для человека, ставящего серьезные цели, ведущие к расширению собственности и новым горизонтам деятельности. Всем известны причинно-следственные отношения; ставя определенные цели, мы допускаем, что характер человеческих взаимоотношений в главном тот же, что в природе. Знание подобных законов помогает предвидеть последствия наших действий. Между предвидением пожара в случае, если развести костер на полу в доме, и знанием, что поджог соседского грозит тюрьмой поджигателю, нет особой разницы. Наподобие естественных законов, законы государства дают стабильные характеристики деятельности на определенной территории. Элиминируя некоторые возможности выбора, как правило, социальные законы не ограничивают в выборе специфических действий в рамках общих целей.

4. Концепция законом освященной свободы основана на утверждении, что, когда мы добровольно подчиняемся законам как абстрактным и стабильным нормам, никем не выдуманным и не относящимся к нам персонально, мы по-настоящему свободны, ибо освобождаемся от личного произвола. Поскольку законодателю не известны все индивидуальные случаи приложения каждого данного закона, как и судье, реализующему закон, не дано другого выбора в процессе извлечения следствий, то можно смело сказать, что правят не люди, а в буквальном смысле закон. Закон -- точная антитеза произвола, поскольку источник стабильной нормы -- невозможность знать все индивидуальные случаи и гарантировать их приведение к норме посредством человеческой воли [Lewis G.С. An Essay on the Government of Dependencies, London, 1841, p. 16].

Именно всеобщность -- самый яркий аспект закона, характеризующегося абстрактностью. Настоящий закон не содержит ничего частного, ничего персонального, он вне групповых и частных интересов.

Важность системы, в рамках которой все исполнительные акты ограничиваются общими абстрактными законами, подчеркивал известный историк Мэйн.

Поступательное движение обществ есть постепенный переход от идеи статуса к пониманию договора [Main H. Ancient Law, London, 1861, р. 151; Graveson R.H. The Movement from Status lo Contract, in Modern Law Review, IV, 1940--1941].

Понятие "status" в отношении к занимаемому каждым индивидом месту, когда нормы еще указывают на интересы отдельных групп или лиц, несет печать особых прав и обязанностей. Акцент на контракте в противовес статусу пока неопределен и весьма двусмысленен, ибо указывает индивиду на правовой инструмент для упрочения собственной позиции. Настоящий противовес статусу -- царство общих и единых для всех законов в точном смысле латинского термина -- leges против privileges.

Требование, чтобы нормы истинного закона были поистине всеобщими, не исключает, что иногда специальные нормы применяются к различным социальным категориям. Например, могут быть особые нормативы для женщин, людей преклонного возраста, незрячих и т. п. без указания на конкретные случаи применения норм.

Такие дистинкции не будут произвольными, если признаны разделениями в рамках целого. Впрочем, может и не быть единодушия по вопросу о том, что считать социальной категорией, ведь и отдельный человек может представлять свои интересы вне группы. Если, например, во внутреннем или внешнем разделении заинтересовано большинство, то, скорее всего, оно служит индивидуальным и общим интересам. Если за разделение выступают только члены группы, то мы имеем дело с привилегиями. Если предложение исходит от тех, кто вне группы, то это, скорее всего, дискриминация. Что для одних привилегия, для других, естественно, дискриминация.

5. Нельзя отрицать, что общие абстрактные нормы иногда серьезно грозят потеснить свободу. Однако, поразмыслив, мы понимаем, что это не так. Основная гарантия выполнимости норм заключается в том, что они обязательны как для творцов, так и для исполнителей. Ни у кого нет права нарушать и попустительствовать нарушителям. Запреты и санкции для всех без исключения одинаковы. Если у исполнителей и судей нет иной власти, как применять закон, то свобода в безопасности. Группа религиозных фанатиков, например, может принудить кого-то к нежелательным действиям, однако это воспрепятствует другим преследовать их не менее важные цели. Нередко религия становилась предпосылкой крайне репрессивных норм, все же свобода совести остается важнейшей ценностью. Именно религиозные мнения чаще всего стесняли свободу, именно поэтому они как нормы никогда не применялись повсеместно. Будучи относительно безвредными, эти предписания, например недельного отдыха для шотландцев, могут не выполняться всеми. Примечательно, что многие из подобных предписаний, например по поводу налогов на расходы по приобретению предметов роскоши, выполняются только потому, что государство сохраняло за собой право оправдания отдельных фактов нарушения.

Вообще необходимо помнить, что, говоря о действиях, взятых в отношении других, свобода не означает ничего, кроме ограничения их общими нормами. Печать, религиозная практика не могут считаться свободными, пока их действия покушаются на сферу, юридически отведенную для автономной личности. В любой области свобода может что-то значить, если только сама возможность нашего действия не зависит от благих намерений власти или частных лиц и обусловлена только безличными общими нормами.

Закон как абстрактная норма отличается от закона в материальном смысле. Закон в значении специфической команды, как то, что исходит от авторитета законодателя, становится принципом репрессии и инструментом подавления. Неумение разделить два эти понятия, неверие в верховенство закона стали причинами постепенной утраты свободы не без помощи ошибочных юридических и политических доктрин.

Позже мы остановимся на смешении этих дистинкций в юридической теории, пока следует указать на два примера крайних позиции. Классическое выражение первой дал президент Джон Маршалл: Судебной власти, поскольку она отличается от власти законов, не существует. Суды суть простые правовые инструменты, они ничего не могут хотеть. Противоположную декларацию, весьма популярную среди так называемых прогрессистов, сделал судья Хольмс: Общие пропозиции ничего не решают в конкретных случаях. Ту же позицию выразил Ф. Ньюман так: Закон не может управлять. Только люди могут властвовать над себе подобными. Утверждение, что законы, а не люди управляют, логически означает сокрытие факта, что люди правят людьми [Marshall J. Доклад по делу Осборна, Bank of U.S., 22, 736, 866 (1824); Holmes O.W. доклад по делу Лохнера в Нью-Йорке, 198 U.S. 45,76, 1905; Neumann F. The Concept of Political Freedom, in Columbia Law Review, VIII, 1953, p. 910].

Если управлять означает подчинять людей своей воле, то в свободном государстве у правительства нет подобной власти. Гражданина в этом смысле никто не направляет, его не заставляют делать то и это. В своей деятельности он сам выбирает цели и соответствующие им средства. Он управляет тем, что называется общими безличными нормами, применимыми одинаковым образом ко всем. Здесь не будет необходимым человеческое решение, ибо, даже в случае с судебным решением, применяется вся нормативная система, а не воля конкретного судьи.

6. Рациональный путь, обеспечивающий каждому индивиду некую надежную сферу самостоятельных решений и действий, дает возможность использовать все умения, часто уникальные познания относительно времени и места действия. Закон говорит, о каких фактах не должно забывать, чтобы оставалась возможность предвидеть все возможные последствия действий, за которые каждый из нас в ответе. Нормы теряют эффективность, если ставят нас в зависимость от слишком удаленных последствий, находящихся за пределами нашей способности их предвидеть. Из разных эффектов нормы предусматривают лишь некоторые, другими пренебрегают. Не ограничиваясь требованием не причинять вреда другим, нормы, в случае применения к определенной частной ситуации, помогают сделать ясный выбор, какие эффекты следует принять во внимание, а какие нет.

Таким образом, система норм стимулирует человека действовать по собственному разумению, наращивать и обогащать свои знания опытом прошлого. Сотрудничество между людьми на основе общих норм предполагает вид разделения сфер компетенции. "Государство определяет формальные нормы, а индивиду остается ответственность за существо действий" [Robbins L. The Theory of Economic Policy, London, 1952, p. 193].

Опытом, воплощенным в форме закона, пользуются люди, соблюдающие нормы. Им не приходит в голову оспаривать их, ибо чаще подчиняются неосознанно. Почти все эти нормы никем не выдуманы, они созрели в процессе постепенного осмысления опыта проб и ошибок. В таких случаях неизвестны все возможные причины и соображения, придавшие некой норме именно такую, а не другую форму. Наша задача -- открыть общую или конкретную форму каждой нормы. Не вникая в основание нормы, посредством изучения законодательных функций мы пытаемся улучшить ее.

Так посредством норм общество адаптируется, уточняет свои характеристики и компоненты. Нормы помогают людям программировать действия для лучшей их реализации. Осмысляя собственные права, мы понимаем, чего нельзя делать. В этом случае необходимо, чтобы уже известная норма включала в себя тип ситуации, при этом неважно, каково ее содержание.

Есть разные нормы, удовлетворяющие всех, но в разной степени. Например, когда речь идет о земле, есть комплекс прав, называемых собственностью: какова индивидуальная сфера, охраняемая юридически, какие виды договоров должно гарантировать государство и т. п. Опыт дает наилучшее решение этих вопросов, в предлагаемых им дефинициях нет ничего "натурального". Остается верной римская концепция, согласно которой собственность -- право использовать некое благо по своему усмотрению. В основном попытки юридически упорядочить этот феномен закреплены Давидом Юмом в формуле трех фундаментальных законов -- стабильности собственности, передачи по общему согласию и неукоснительного следования обещаниям.

Не имея возможности знать наперед, как будут использоваться нормы, законодатель может лишь уповать на благотворность их комплексного применения в большинстве случаев. Поскольку нормы действуют через надежды людей, необходимо их непрерывное употребление, безотносительно к тому, кажутся ли они нам подходящими в каждом конкретном случае. То, что законодатель ограничивается общими нормами и не вникает в частности, -- следствие его принципиальной неосведомленности обо всех обстоятельствах. Фиксируя некоторые условия действия, он все же создаст набор возможностей.

Именно утилитаристы подчеркивали необходимость акцента на абстрактности юридических норм, призванных в большинстве случаев дать людям возможность исправить и дополнить факт неосведомленности законодателя своими действиями. Резонность юридической нормы -- в ее полезности, даже если утилитарность нельзя доказать логическими аргументами. Практика доказывает, что данная норма эффективнее другой. Вообще говоря, только норму как таковую можно оправдать, а не ее применения [Hume D. Treatise, v. 3, part 2, sez. 2-6, р. 269, 293; Mill J.S. On Liberty, Oxford, 1946, p. 68].

Идея, что любое правовое или моральное противоречие решается так, как выгоднее сильной стороне, делающей все выводы из принимаемого решения, устраняет саму необходимость любой нормы. Только общество всезнаек, писал Роле, может дать полную свободу каждому взвешивать каждое действие по соображениям полезности [Rawls V.J. Two Concept of Rules, in "Philosophical Review", LXIV, 1955; Selden J. in Table Talk, Oxford, 1892, p. 131].

Именно идея о том, что норма приемлема, если дает полезный результат, оказалась деструктивной из-за неверного акцента. Непонимание, что уважительное отношение к юридическим и моральным нормам является сутью закона, можно проиллюстрировать на разных трактовках античной формулы "Salus populi suprema lex esto" ("Благо народа превыше всего"). Целью закона должно быть благо народа, его здоровье. Все же те, кто брал на себя смелость говорить от имени народа, внушали и навязывали другим, да и нации свои взгляды. Именно определенное понимание такой социальной цели становилось оправданием самых разных форм нарушения норм. Согласимся, что конкретный результат в виде специфической цели никогда не может быть законом.

7. Недруги свободы в своей полемике основываются на предпосылке, что человеческая логика требует, чтобы одни командовали, а другие подчинялись. Большая часть возражений против либерализма апеллирует к невозможности эффективно координировать человеческую деятельность без команд и приказов мудрого вожака. Экономическая теория показывает, как в простом процессе взаимного приспособления спонтанной активности люди смогли добиться согласия в рамках свободного рыночного обмена, даже когда рынок ограничен сферой контроля.

Дисциплина в сфере социальной активности проявлена фактом, что человек может реализовать свой план при условии, если на каждой стадии он получает ожидаемый вклад со стороны себе подобных. Не будь в социальной жизни определенного порядка, никто из нас не смог бы удовлетворить свои потребности. Эта дисциплина стала возможной только потому, что люди научились приспосабливаться к обстоятельствам, хорошо им знакомым, к тому, о чем никогда не известно вышестоящему руководителю или вообще какому-либо унифицированному центру. Это значит, что только направляемое точной интуицией поведение может гарантировать социальный порядок, т. е. люди не просто используют свои знания, но и уверенно прогнозируют результаты сотрудничества.

В процессе взаимной притирки реагирующих в системе элементов рождается формация, которую Полани назвал спонтанным полицентричным порядком. Усилия людей координируются их собственной инициативой улучшить общественные условия, при этом нет никаких приказов сверху, самокорректировка подтверждает и оправдывает факт индивидуальной свободы. Понуждающие к сотрудничеству силы имеют совершенно безличный общий характер [Polanyi М. The Logic of Liberty, London, 1951, р. 159].

Люди, имеющие дело с таким порядком вещей, с трудом понимают суть подобной формации, хотя ясно, что, как в случае с органическим целым, например кристаллической структуры, где каждая молекула и атом на своем месте, мы должны довериться законам структурного поведения элементов. Использование таких спонтанных сил не может не включать момент понимания их происхождения, многие аспекты их поведения находятся вне нашего контроля. Другими словами, какое место займут атомы в финальной структуре, зависит от самих атомов и природных сил, а не от нашего желания.

В этом смысле задача законодателя не в конструировании нужной системы, а просто в создании условий для стабильного развития и обновления уже имеющегося равновесного порядка. Не обязательно предвидеть поведение каждого отдельного атома. Нам необходимо знать нечто об определенной регулярности поведения целого, задача применяемых нами законов -- гарантировать формирующийся порядок.

Элементы порядка в нашем случае суть разумные существа, каждый из нас преследует собственную цель на основе знания особых обстоятельств. Необходимость защиты от неблагоприятных случаев иногда называют привилегией буржуазного общества. Однако на деле речь идет об обществе свободной кооперации на основе разделения труда, где индивидуальная свобода гарантирована безупречно действующей правовой системой. О необходимости веры в правовой порядок, характерной для капитализма, неоднократно напоминал Макс Вебер [Weber M. Theory of Social and Economic Organization, London, 1947, p. 386; Brunner E. Justice and the Social Order, New York, 1945, p. 22].

3.2. Космос и таксис
[Hayek F.A. The Confusion of Language in Political Thought, The Institute of Economic Affairs, Occasional Paper 20, London, 1968; New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas, London, 1978; Hayek F.A. Law, Legislation and Liberty: A New Statement of the Liberal Principles of Justice and Political Economy, v. 1, Rules and Order, part 2, Chicago, 1973, p. 35--54]

Можно достичь по-настоящему человеческих целей только тогда, когда удается усвоить и принять мировой порядок. Этот порядок проявляется в нашей способности воспроизвести пространственно-временные структуры. Без познания мирового порядка и прогнозирования некоторых событий было бы невозможно действовать.

Это справедливо как для социальной, так и физической среды, хотя в социальном мире только частично порядок зависит от результата человеческих усилий и планов. Следует отказаться от попытки трактовать все как плод намеренных акций, с этого начинается социальная теория. Сами антропоморфные коннотации термина "порядок" скрывают факт, что спонтанный порядок шире наших представлений о нем. Более удачны для определения греческие термины: для сотворенного человеком порядка греки употребляли слово taxis (таксис), независимый от человеческих планов порядок назывался термином cosmos, космический, т. е. всеобщий. Без лишней экзальтации мы должны использовать последнее понятие в смысле природного мирового порядка.

То же относится к самому термину "порядок". Будучи одним из самых старых, термин часто попадал в разряд антикварных. Неизбежность этого понятия в том, что оно отсылает к объективным фактам от придуманного, а не к ценностям. Отличие общемирового порядка в смысле космоса состоит в том, что у него нет цели. Это не исключает того, что естественный порядок в высшей степени полезен, часто совершенно необходим для достижения социальных целей. Не имея цели в себе, спонтанный порядок может быть использован человеком для множества различных, иногда противоположных целей.

Упорядочение в духе таксиса предполагает особые человеческие цели. Космос вытекает из регулярности поведения элементов, это вид саморегуляции, говоря языком кибернетики. Таксис целиком определен действиями. Этот порядок как внешний фактор может содействовать установлению спонтанного порядка в соответствии с условиями среды. Такой непрямой метод обеспечения формирования порядка обладает целым набором преимуществ в сравнении с прямым методом. Его можно применять и в тех обстоятельствах, когда порядок не до конца всем понятен. Иногда и нормы поведения могут возникать как продукт спонтанного роста и естественной эволюции.

Важно четко отличать спонтанный порядок от спонтанного источника регулярности в поведении определяющих его элементов. Порядок может быть частично основан на предложенной кем-то регулярности. В целях определенной перспективы может быть более предпочтительным альтернативный порядок со стратегией непрямого подхода, где описано как место каждого элемента, так и детализирована всякая функция.

Стоит нам принять модель альтернативного порядка, как мы увидим важность разделения космоса в значении познания фактов и ведущих целей агентов, с другой стороны, таксиса в значении познавательных целей организаторов порядка. Знания, следовательно, смогут быть использованы и переданы центральной организации в рамках спонтанного порядка. Если в форме таксиса любая активность детерминирована, подобных границ для спонтанного порядка не существует.

Использование упорядочивающих естественных сил расширяет сложную гамму человеческих действий и одновременно страхует от деструктивных последствий. Регулярность поведения элементов порождает все более абстрактные характеристики. Детализованные характеристики обусловлены целями и фактами, управляющими конкретными действиями. Содержание такого порядка, следовательно, становится все более непредсказуемым, даже если для достижения существует один-единственный метод. Лучше сразу отказаться от попыток моделировать его частные проявления, которые по большей мере останутся для нас случайными. Описанный cosmos известным образом будет отвечать всем человеческим целям, но ни один из нас не будет вправе определять, кому он должен благоприятствовать по преимуществу.

Напротив, упорядочение в духе таксиса в узкой сфере дает возможность привести результаты к собственным групповым предпочтениям на любом желаемом уровне. Таксис по необходимости проектируется в особых целях конкретной иерархии. Организатор контролирует все имеющиеся средства информации и их использование, в его власти поставить их на службу собственным нуждам вплоть до мельчайших деталей. В собственных целях он может придать ценность любому из элементов в соответствии со своим пониманием их заслуг. В случае, когда речь идет о крайне ограниченных ресурсах, известных организатору, обслуживающему унитарную иерархию целей, таксис кажется наиболее эффективным методом. Однако в ситуации рассеянности сведений среди миллионов автономных индивидов, имеющих доступ к конкретным знаниям, нет другого способа организации жизни, как использовать естественные спонтанные силы в духе космоса.

Простые люди без особых амбиций, а также, что особенно важно, несведущие в сути различных обстоятельств сами способны сформировать спонтанный порядок мирной взаимопомощи на основе абстрактных норм. Однако искусственная организация может быть сформирована только путем подчинения чьей-то воле. Для порядка в духе космоса достаточно простого согласия в принятии абстрактных норм. Для других типов организации необходимо подчинение иерархической системе целей. Только космос соответствует модели Открытого общества, в противовес искусственной политической организации закрытого племенного типа.

3.3. Номос и тезис
[Hayek F.A. The Confusion of Language in Political Thought, in New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas, London: Routledge, 1978; Hayek F.A. Law, Legislation and Liberty: A New Statement of the Liberal Principles of Justice and Political Economy, v. 1, Rules and Order, part 5--6, Chicago, 1973]

Космосу и таксису соответствуют два разных типа норм и правил устройства жизни. И здесь современные европейские языки не располагают нужными терминами, способными достаточно ясно и недвусмысленно выразить реальные различия. Приблизившись к слову "Закон", нельзя не вернуться к греческим терминам. Их использование в пятом столетии до новой эры поможет нам восстановить требуемые дистинкции. Слово "thesis" нельзя смешивать с термином "thesmos", или "nomos", который означал скорее данное законодателем правило, чем безличные нормы поведения. Напротив, "тезис" означает особый акт установления определенного порядка.

Cловом "номос" мы обозначим универсальную норму безопасного поведения для неопределенного числа будущих случаев, для всех индивидов в объективных обстоятельствах, описанных нормой, независимо от результатов в любых частных ситуациях. Эти нормы ограничивают отдельные сферы, давая понять отдельным агентам или группам, какие средства можно использовать для достижения поставленных ими целей, чтобы избежать конфликта. Указанные нормы обычно описаны как абстрактные, ибо не зависят от индивидуальных целей. Вместе они образуют спонтанный порядок в духе космоса.

Термин "тезис" мы будем употреблять для обозначения нормы, применяемой конкретно кем-то и служащей целям тех, кто их формулировал. Такие нормы варьируются и могут относиться к множеству особых случаев, незаметно принимаются и трансформируются в обычные для частного образа жизни. Они составляют необходимую суть порядка в духе таксиса и инструмент управления соответствующей организацией.

Собственно, это объясняет в определенной мере, почему в рамках спонтанного порядка удается добиться результатов, недостижимых в рамках других типов организации. Сдерживая человеческие действия исключительно общими нормами, либеральный порядок отдает в полное распоряжение людям информацию, которой лишены властные органы. Существа, которым глава организации делегирует нрава и функции, сами приспосабливаются, как могут, к меняющимся обстоятельствам. Распоряжения властных инстанций при этом принимают форму общих инструкций вместо детальных наставлений.

Организационные нормы предписывают четкие задания, цели и функции посредством серии приказов. Их разрабатывают избранные с особыми полномочиями. Они совершенно излишни в рамках спонтанного порядка, где каждый ищет собственное дело и способы коммуникации, уточняя меру своей полезности. Задача определять цели принадлежит организации. Это различение универсальных норм поведения (номос) и норм организации (тезис) в значительной мере соответствует дистинкции частного права, включающего уголовное, и публичного права (конституционного и административного). Сегодня бытует бездумное смешение двух типов норм и законов, чему немало способствовали терминологическая путаница и ошибочные юридические теории позитивистского толка. При долго господствовавшем публичном праве сложилась традиция считать вторичным частное право, служащее, дескать, индивидуальным интересам в противовес общественным, т. е. общегосударственным. Публичное право, обслуживающее систему, государственную суперструктуру, первоначально исторически возникло с целью гарантировать ненарушимость частного права. Давно доказана, например Губером, справедливость максимы "публичное право приходит и уходит, а частное право остается" [Huber H. Recht, Staat, und Gesellschaft, Bern, 1954, p. 5].

Дата добавления: 2015-09-04