Pov Bill. Zoom into me Zoom into me

Zoom into me Zoom into me

When the world

Cuts your soul into pieces

And you start to bleed

When you can't breathe

I will be there Zoom into me

Последние аккорды песни прозвучали, и я вновь услышал Тома, который прощался с радиослушателями.

Том Трюмпер. Это имя я знаю давно. Этот голос узнаю из сотни других. Судьба жестоко посмеялась надо мной, лишив возможности видеть этот мир. Видеть тебя, Том.

Я слушаю твои передачи с самого первого дня. Не знаю, что в твоем голосе покорило меня. Но порой кажется, что мы на одной волне, что ты чувствуешь моё состояние, знаешь обо мне. Как абсурдны мои мысли. Ежедневно я включаю радио и наслаждаюсь теми интонациями, что свойственны только тебе. Угадываю, как ты улыбаешься или грустишь. Ощущаю, хорошо ли тебе или плохо. Если бы я был обычным парнем, то давно попытался бы познакомиться с тобой, Том. Но я не такой, и в этом моя боль.

Всего несколько часов назад произошла встреча, о которой я даже не смел мечтать, на которую и не надеялся. Никакими словами не передать того, что творилось в душе, когда я понял – ТЫ рядом. И пусть наше знакомство чуть не стоило мне жизни, я готов вновь и вновь проживать эти минуты.

Я узнал тебя по голосу, и сердце тревожно отозвалось. Что это? Обман чувств? Еще одна прихоть судьбы? Иллюзия?

Но ты не был вымыслом. Однако сознание никак не принимало очевидную истину – ты стоишь всего в паре шагов, хочешь помочь. Более того, я заставил тебя чувствовать вину.

Вся размеренная жизнь полетела в никуда. Разум восставал против, твердил годами заученное правило – не доверяйся! Но сердце не хотело отпускать тебя. Пусть я не вижу, но чувствую. Быть может лучше и искренней, чем другие.

Если бы ты только знал, какая борьба велась в моей душе. Но победил разум, и я нагрубил, постарался изгнать тебя из жизни, хотя… ты даже не успел толком попасть в неё.

Когда же ты побежал за мной, я сдался. Вот так безоговорочно поддался слабости, наплевав на все принципы. Рядом с тобой, Том, мне хотелось петь. Вдыхать аромат твоего дорогого парфюма, слышать шумное после бега дыхание – вот она, моя минута счастья.

Я повторял тебе несколько раз, что мы из разных миров, и, возможно, ты счел меня сумасшедшим. Но эти слова для меня как молитва. Без них я и правда бы сошел с ума. Не пускать в душу никого чужого, особенно тебя, – закон, придуманной для самого себя.

Восемнадцать лет назад случился самый большой кошмар в моей жизни, перевернувший её на сто восемьдесят градусов, – авария. Именно тогда начался мой персональный ад.

Последнее детское воспоминание очень яркое. До рези в глазах. И слишком счастливое.

Тогда точно так же на дорогах лежал снег. Белый – белый, искрящийся на солнце. Мама не разрешала есть его, но я втихаря ловил на пушистые варежки падающие снежинки и слизывал их. Мне почему-то казалось, что они очень вкусные, вкуснее мороженого. Наивные детские мечты…

Помню, что мы лепили огромного снеговика у дома. Мама дала нам с отцом ведро и морковку. Водрузив всё на голову снежному созданию, мы весело бегали вокруг и радовались жизни.

А потом случилось это… Мне сказали, что отец не справился с управлением. Машину перевернуло, и я чудом остался жив. Очнулся уже в больнице. Врачи говорили, что долго не приходил в сознание, но, несмотря на это, крепко прижимал к себе медвежонка – подарок родителей. Эта игрушка до сих пор единственная ниточка, связывающая с прошлым.

О том, что родители умерли, я узнал не сразу. Доктора боялись, что новость еще больше навредит ослабленному аварией здоровью. Когда же я узнал всю правду, то замкнулся в себе и ни с кем не разговаривал.

С тех пор моя жизнь оказалась плотно укутана в черное покрывало,
будто кто-то резко стер все яркие краски, оставив лишь серость и пустоту. Мой детский разум поглотила темнота: не только физическая, но и духовная. Я отгородился от всего мира высокой стеной безучастности. Не реагировал на людей, отказывался есть. Только один раз показал, что еще жив – когда кто-то попытался забрать мою игрушку. Я закричал так, как никогда в жизни. Меня трясло словно в лихорадке, и крупные слезы катились по щекам. После этого никто не смел прикасаться ко мне.

Те немногочисленные родственники, что были у меня, отказались от опеки, узнав о слепоте. Было решено отправить меня в учреждение для таких же детей. Так я оказался в школе слепых.

Как ни странно, мне повезло. Педагоги и воспитатели хорошо ко мне отнеслись и приняли в свою большую семью. Что касается других детей, то и здесь судьба улыбнулась – я встретил настоящих друзей.

Самым первым другом в незнакомом месте оказалась Марсия. Девочка была старше на четыре года, но её брат Андреас оказался моим ровесником.

Я сидел на кровати и плакал, прижимая медвежонка к груди, когда почувствовал чье-то присутствие рядом.

- Кто здесь? – замер, испуганно сжимаясь.

- Не бойся, Билли, - девичий голосок подействовал как-то успокаивающе.

- Откуда ты знаешь моё имя?

- Тебя представили всем детям, разве ты не помнишь?

- Нет, - я покачал головой. Смутные, обрывочные воспоминания на мгновение промелькнули перед глазами и вновь пропали.

- Ничего, скоро познакомишься со всеми и подружишься. У нас здесь не обижают друг друга, - продолжала девочка.

- Как тебя зовут? – спросил, поворачивая голову туда, где, как мне казалось, она стоит.

- Марсия. Можно я сяду рядом?

- Конечно.

Почувствовал, что кровать прогнулась и ощутил прикосновение к руке. Вздрогнул и отдернул руку.

- Не бойся меня.

Не знаю, почему, но я повиновался. Положил на колени одну руку, которой тут же коснулась теплая ладошка девочки.

- Ничего страшного не случилось, правда? Ты научишься не бояться прикосновений. Знаешь, слова иногда не скажут всего того, что можно передать простым пожатием руки. Мой брат – Анди – живет в этой комнате. Мне кажется, вы сможете стать приятелями. Если что – обращайся к фрау Штраффери – она поможет. Ну, или ко мне.

- А ты видишь разве? – удивился я.

- Немножко, но всё равно очень плохо. В этой школе есть дети, у которых еще есть возможность смотреть на мир.

- А у меня, Марсия? – тогда этот вопрос прозвучал по-детски глупо и наивно.

- Не знаю, Билли. У каждого своя дорога…

Так состоялось моё знакомство с лучшим другом. В школе быстро освоился. Ребята и правда оказались вполне дружелюбные. Как я понял потом, заслуга принадлежала директору – фрау Зильц. Уже немолодая женщина вырастила сына с нарушением зрения и сумела помочь еще многим детям.

Моими приятелями стали Марсия, Анди, Генри и Густав. После окончания школы мы не прервали общение и все праздники проводили в тихом, почти семейном кругу.

В каждой комнате жило по пять детей: мальчики и девочки отдельно. Ели все в общей столовой, а вечерами, перед самым сном, воспитатели читали нам разные сказки и истории, чтобы потом фантазировать и размышлять о том, что в мире столько всего интересного и прекрасного.

В школе мы не только грызли гранит науки, но и учились многому другому: плаванию, танцам, игре на музыкальных инструментах. Слушали самую разную музыку: от классики до модерна, читали книги с помощью кода Брайля, учили иностранные языки. Особенно мне нравился английский и французский.

Отсутствие зрения обострило мой слух и осязание. Я научился различать людей по звуку шагов, определять любой предмет на ощупь.

Особое значение имели занятия по обучению ориентировки в пространстве. Педагоги воспитывали в нас любовь к порядку в вещах, благодаря чему я мог точно знать, где лежит тот или иной нужный мне предмет.

Школа очень многое дала мне. Сейчас я имею постоянную работу – учу таких же незрячих детей игре на пианино и пению.

Самым тяжелым воспоминанием школьной жизни навсегда останется родительский день. Часть детей мамы и папы забирали на выходные или каникулы. Тогда в коридорах становилось невероятно тихо, одиноко и тоскливо. Я чувствовал себя всеми забытым, песчинкой в океане жизни; камнем на дороге – холодным, неподвижным, мертвым. Я забивался куда-нибудь в уголок и плакал, пока кто-то из друзей или воспитателей не находил и не успокаивал.

Мама Марсии и Анди тоже умерла, но детей часто забирала бабушка. Однажды перед самым рождеством фрау Штраффери зашла к нам в комнату. Андреас как раз собирал вещи, готовясь ехать домой. Я безучастно сидел, думая о чем-то своем.

- Билли, - обратилась ко мне женщина.

- Да, фрау Штраффери.

- Мы разрешили бабушке Марсии и Андреаса взять тебя с собой, поэтому собирайся быстрее – она скоро приедет за вами.

- Что?

Я не мог поверить в такое счастье. Происходящее казалось чудом – волшебным рождественским подарком. От волнения в горле стал ком, а глаза подозрительно увлажнились.

- Ну что же ты, Билл? – фрау ласково погладила меня по голове. От неё всегда исходил едва заметный аромат сирени и необъяснимое тепло. Пригладив мои волосы, она вышла из комнаты.

Из раздумий меня вывел голосок друга:

- Билл, ты же едешь с нами?

- Да-да. Сейчас.

Я быстро собрал кое-какие вещи и уже через час ехал вместе с друзьями на автобусе. Впервые за столько месяцев оказался где-то за пределами школы. Жадно прислушивался к тому, что происходит вокруг. Звук мотора автобуса, шум окружающих людей; запах бензина и снега – всё смешалось в одном потоке. От необъяснимого ощущения радости кружилась голова. После смерти родителей я первый раз не буду один на рождество.

Дом, в котором нам предстояло жить, оказался небольшим и уютным. Я довольно быстро освоился в окружающей обстановке и почти не натыкался на предметы мебели.

Бабушка ребят была замечательным, добрым человеком. Когда пришло время раздачи подарков, она поцеловала меня в лоб, вручая игрушку и большой пакет со сладостями. И так было каждый год. Она всегда называла нас «внуки», не делая различий между друзьями и мной.

Она же единственная поздравила меня с окончанием школы. Какое-то время после мы жили в её доме, но потом я переехал в свою квартиру, данную государством. Несмотря на ежемесячное пособие, которое позволяло не работать, но было унизительным, я нашел себя в преподавании.

Встречи с друзьями, совместные торжества, общие интересы - мой маленький замкнутый мир нарушил Томас Трюмпер.

Мне хочется кричать, срывая горло, бить кулаками в стену, оставляя на руках ссадины. Хочется заглушить душевную боль физической. Вокруг меня люди: прохожие, продавцы в магазине… Но им нет дело до слепого парня. НИКОМУ нет дела до меня. Я одинок, потому что закрыт в своем панцире, созданном самой природой. Раньше я завидовал даже своим друзьям, которые могли слабо, с трудом, но видеть дневной свет. Что уж говорить про остальных людей. Я готов был растерзать их на части, лишь бы они страдали, лишь бы им было так же плохо, как мне. Потом наступила апатия, и, в конце концов, безразличие и нежелание общаться с кем-то извне.

А сегодня ты, Том, в одночасье разбил мою скорлупу, заставил захотеть стать частью мира за стенами моего дома. Пробудил желание жить, которое я столько лет упорно хранил в сердце. Зачем, Том??? Зачем??!

И о чем я только думал, когда переходил дорогу? Как мог не услышать шум мотора? Словно судьба вновь поиздевалась надо мной.

От невеселых мыслей отвлек Лакки, запрыгнувший на колени и лизнувший больную руку.

- Эх, Лакки, что же нам теперь делать?

Собака тихонько заскулила.

- Думаю, пора спать, - с тяжелым вздохом ответил сам себе.

Сейчас придется снова возвращаться в пустую постель, в холодные объятья одиночества. Вновь засыпать с мыслью о том, что завтра ничего не изменится. И так из года в год, по замкнутому кругу. Понятия «любовь», «страсть», «поцелуй» навсегда останутся лишь словами.

Иногда мне снятся сны. Я вижу родителей, хотя их образы стерлись из памяти. Скорее, я просто знаю, что это они. А еще мне снится один и тот же сон: разные люди, одетые в цветные платья. Руками я ничего не щупаю, хожу свободно, даже бегаю; вижу солнце, оно белое и бесформенное, приятное. И всё так хорошо, а просыпаюсь – темно. И снова слезы отчаяния, разрывающие душу изнутри на тысячи кусочков. Очередная борьба с самим собой.

Через несколько часов будет новый день. По-ночному черный день, полный боли и несбывшихся надежд. Но я просто буду жить дальше.

Дата добавления: 2015-09-02