Краткая передышка

В начале 1805 года М. С. Воронцов приехал в Москву — больным и сильно исхудавшим. Ведь за последние девять месяцев он перенес две горячки и три лихорадки. Надо было поправить здоровье, а уж потом навещать дядю. Но не в Петербурге, а в Андреевском. Александр Романович тоже был болен. В конце января 1803 года он получил от императора разрешение удалиться от дел на два года с сохранением должности и жалованья. Проведя зиму в Москве, весной Александр Романович переехал в родовое имение. Здесь, в Андреевском, и состоялась последняя встреча племянника и дяди.

Перед отъездом из Москвы в Андреевское Михаил Семенович получил послание с Кавказа от П. Д. Цицианова. Князь писал ему, что ждет от него длинное письмо. И добавил, что хочет получать не чиновные, а дружеские письма. В другом письме Павел Дмитриевич признавался: «Не быв никогда эгоистом и любя искренно и явно, считаю тебя, любезный мой граф, мне принадлежащим по сердцу». И давал совет «любезному графу» как поправить здоровье: «На вишни не нападать неприятельски хотя один год; супу же хотя по три тарелки, а не по две кушать на здоровье»1.

Это письмо оказалось последним в переписке Цицианова с Михаилом Семеновичем. В начале 1806 года Павел Дмитриевич принудил к сдаче Бакинскую крепость. Когда он прибыл туда, чтобы получить ключи от этой крепости, его предательски убили люди бакинского хана.

В Андреевское Михаил Семенович приехал в марте 1805 года. Он был удивлен увиденным. Стараниями его деда Р. И. Воронцова и дяди Александра Романовича Андреевское обогатилось пятиглавой церковью Андрея Первозванного, просторным господским домом и другими добротными постройками. Господский дом правильнее было бы назвать замком. Как в настоящем замке, у дома был внутренний двор, а над въездными воротами возвышалась высокая башня со шпилем и флюгером.

Общение с Александром Романовичем лишний раз убедило Михаила Семеновича в том, что его второй отец был замечательным человеком. Многое можно было узнать от него и многому поучиться.

Во-первых, Александр Романович был необычным помещиком. Он открыто выступал против крепостного права и принадлежавших ему крестьян называл своими подданными. Он считал себя обязанным заботиться о них — защищал от произвола чиновников, приходил на помощь в голодные годы и во время стихийных бедствий. Его крестьяне не отбывали барщину, а платили необременительный оброк, а поэтому жили лучше, чем крестьяне соседних имений.

Александр Романович был весьма рачительным хозяином. Поражает, например, размах его деятельности в развитии садоводства. В описи оранжерейных «деревов» в Андреевском значилось персиковых деревьев 576, абрикосовых 52, сливовых 310, вишенных 397, грушевых 341, яблоневых 124, лимонных 290, лавровых 197, а также 48 кустов винограда и 1000 кустов ананасов. Ананасов и лимонов собирали столько, что Александр Романович посылал их в подарок друзьям в Москву и Петербург и много отправлял в соседние города на продажу.

Андреевское было известно во Владимирской и других губерниях не только образцовым хозяйством, но и театром. В нем играли крепостные крестьяне. Их нельзя было подвергать телесным наказаниям, за игру в театре они получали жалованье и наградные.

В то время многие вельможи увлекались коллекционированием картин и скульптур. Александр Романович также тратил немало денег на приобретение произведений искусства. Но и в собирательстве проявилась его патриотическая жилка. Он решил собрать и сохранить для потомства портреты знатных россиян — представителей царствующего дома и видных российских деятелей. К приезду Михаила Семеновича в Андреевское в коллекции было уже около трехсот портретов, в том числе изображения российских государей Ивана Грозного, Петра I, Елизаветы Петровны, Екатерины II, портреты «знаменитых особ российских» Голицына, Шереметева, Потемкина, Бестужева, Безбородко, Завадовского, Воронцовых, портреты военных — Румянцева, Суворова, Чичагова, Орлова, деятелей науки и искусства — Ломоносова, Сумарокова, Державина, Татищева, Волкова.

У Александра Романовича была огромная библиотека, которую он начал собирать еще во Франции. В ней были книги на разных языках, а также множество географических карт и атласов. Немало книг он унаследовал от отца, Р. И. Воронцова, и дяди, М. И. Воронцова. Впоследствии библиотека Александра Романовича была перевезена Михаилом Семеновичем в его дом в Одессе. От М. И. Воронцова Александр Романович унаследовал и страсть к собиранию архива. Он тратил немало денег на покупку рукописей и снятие копий с отечественных и иностранных документов и даже на первый взгляд незначительных записок или заметок, связанных с российской историей. «Посол наш, гр. С. Р. В.<оронцов>, — пишет, к примеру, в своих воспоминаниях А. И. Тургенев, — по желанию брата своего, гр. А<лександра> Р<омановича>, списал здесь все дипломатические акты по сношениям России с Англией. Я видел этот гигантский фолиант в аршин, если не более, мелким письмом, у гр. М. С. В<оронцова>» 2.

В архиве Александра Романовича хранилась и его обширная переписка (в том числе и копии его собственных посланий). В частности, большая часть писем и рукописей А. Н. Радищева дошла до нас благодаря Александру Романовичу. Его архив также стал впоследствии драгоценной частью архива Михаила Семеновича.

Неподдельный интерес племянника к жизненному пути дяди натолкнул последнего на мысль начать писать воспоминания. Он приступил к работе над ними летом 1805 года, вскоре после отъезда дорогого гостя в Петербург.

Рассказ о своей жизни Александр Романович предварил такими словами: «Они и не годятся и не пишутся для того, чтоб их когда-нибудь печатать для всеобщего сведения. Моя цель — сообщить моим ближайшим родственникам те факты, которые касаются лично меня. Мой племянник Михаил, может быть, найдет в них какие-нибудь сведения и подробности о России, которые могут оказаться полезными для него».

Далее Александр Романович излагает свою жизненную позицию. «Я не лишним считаю заметить, в особенности для пользы моего племянника Михаила, что если я мог служить бескорыстно, беспристрастно и сохраняя мою самостоятельность в той мере, в какой это возможно при абсолютном и довольно безнравственном правительстве и в такой стране, где почти вовсе нет общественного мнения, то этому много способствовал заведенный мною образ жизни. Так как я не любил ни роскоши, ни легкомысленных издержек, то я никогда не находил надобности прибегать к тем просьбам и заискиваниям, к которым должны были прибегать многие высокопоставленные лица вследствие своей чрезмерной роскоши; а потому я мог без труда сохранять искренность и беспристрастие в служебных занятиях, мог не отказываться от моих убеждений и не искать расположения ни людей сильных, ни временщиков». И уточняет: «Я делаю это отступление не для того, чтобы хвалить самого себя, а для того, чтобы оно служило поучением для моего племянника Михаила и чтоб он убедился, что в своих расходах не должно выходить из пределов, соответствующих тому состоянию, какое имеешь. Тогда только ему будет нетрудно сохранить на государственной службе свою самостоятельность, честность и беспристрастие, а также наслаждаться тем домашним спокойствием, которое едва ли возможно при расстройстве денежных дел и при материальных стеснениях»3.

К сожалению, смерть прервала работу Александра Романовича над воспоминаниями. Он скончался 3 декабря 1805 года и был похоронен в Андреевском в усадебной церкви во имя Андрея Первозванного.

Спустя 60 лет внучатый племянник Александра Романовича Семен Михайлович Воронцов решил установить на могиле своего двоюродного деда плиту с соответствующей надписью и огородить могилу железной решеткой. Плита была сделана из мрамора скульптором Руфинони, а решетка ограды отлита на чугунно-литейном заводе в Петербурге. В изголовье могилы было установлено деревянное распятие.

В советское время церковь Андрея Первозванного была превращена в гараж. Надгробие над могилой Александра Романовича было уничтожено. Но теперь церковь отреставрирована, в ней снова идет служба, а на могиле А. Р. Воронцова есть и плита, и ограда, и крест с распятым Христом.

Михаил Семенович покинул Андреевское в мае 1805 года. По прибытии в Петербург он был назначен командиром роты 3-го батальона Преображенского полка. Каждый день, начиная с 4-х часов утра, проходили учения. А так как из-за шумных кутил-сослуживцев вовремя отойти ко сну было невозможно, то спать ему доставалось из трех ночей одну. Он считал, что многие офицеры полка не имеют желания «быть когда-нибудь знающими и полезными членами общества. Было бы им только спокойно и весело, а что будет под старость, это и в ум не входит»4. Большинство сослуживцев Михаила Семеновича наслаждалось веселой и беспечной жизнью в столице, а его, как и прежде, столичная жизнь тяготила.

К тому же он тосковал по другу — Д. В. Арсеньеву, который с 1804 года находился с русской армией на Ионических островах в Средиземном море. Ничто не могло его развлечь — ни театр, ни певцы, ни музыка знаменитых композиторов. «Привычка разделять здесь все удовольствия с тобою до того в меня вкоренилась, что я думаю, что без тебя никогда совершенного удовольствия в Петербурге вкушать не буду, — писал Михаил Семенович Арсеньеву. — В театре ли я, ищу тебя и сокрушаюсь, что тебя нет. Замбони без тебя не так меня смешит, Ронкони не так восхищает своим пением, и даже Паезиело и Чимароза кажутся мне не те, которые прежде были. Когда мы вместе сидели, взаимное согласие, примечания наши и одинаковый вкус удваивали наше удовольствие, и мы оное вкушали, можно сказать, вдвое каждый за себя и за друга своего. Теперь же судьба определила мне сидеть возле людей недостойных того, чтобы когда-нибудь хорошая музыка была при них пета, возле невежд, Мидасовых, которых невнимательность, глупые примечания и сравнения приводят меня в отчаяние и отнимают все удовольствие, которым бы без того пользовался»5.

Но долго скучать Михаилу Семеновичу не пришлось. В Европе запахло очередной войной, в которой предстояло участвовать и России, поскольку она вошла в коалицию наряду с Англией, Австрией, Швецией и королевством обеих Сицилии против наполеоновской Франции. Молодые гвардейские офицеры с воодушевлением ожидали начала военных действий. Царившее в обществе настроение нашло выражение в «Марше лейб-гвардии Преображенского полка», сочиненного в 1805 году С. Н. Мариным. Стихи были положены на музыку, и по распоряжению императора марш стали петь во всех гвардейских полках. Заканчивался марш такими словами:

За французом мы дорогу

И к Парижу будем знать.

Зададим ему тревогу,

Как столицу будем брать.

Так-то мы обогатимся,

В прах разбив богатыря.

И тогда повеселимся

За народ свой и царяб.

Действительно, русские войска пришли в Париж, но только через девять лет после сочинения этого марша.

Дата добавления: 2015-09-05