В армии князя П. Д. Цицианова

После отъезда отца и сестры из Петербурга Михаил полностью отдался службе в полку. Но очень скоро разводы караула, дежурства и плац-парады ему надоели. Они не приносили никакого удовлетворения и нисколько не способствовали приобретению навыков в военном деле. Ему хотелось настоящей военной службы. Хотелось испытать себя под пулями в бою.

В то время Россия вела военные действия только на Кавказе. Армией там командовал ученик А. В. Суворова князь Павел Дмитриевич Цицианов. И Михаил обратился к дяде Александру Романовичу с просьбой помочь ему перевестись из Преображенского полка в армию Цицианова.

Семен Романович, узнав, что сын получил разрешение отправиться волонтером к князю Цицианову, написал ему, чтобы он постарался заслужить одобрение этого достойного и уважаемого человека. Служба на Кавказе, считал он, принесет больше пользы, чем жизнь в Петербурге. Праздность не дает возможности заниматься тем, что необходимо для его карьеры. А ведь сын не захочет остаться посредственной личностью. Следует серьезно заняться математикой, инженерным делом, механикой, артиллерией, чтобы не быть водимым за нос и не наделать глупостей. Семен Романович был также рад, что сын порывает с петербургским обществом и с домом Нарышкиных. «Посмотрите, — писал он, — на двоих сыновей дома, о котором я говорю. Какое получили они образование? Готовы ли они служить родине? Какие у них знания? Какие нравственные принципы воспитаны в них?»1

Но Семен Романович был не прав, говоря так о воспитании и обучении его племянников — Льва и Кирилла Нарышкиных. Повзрослев, двоюродные братья Михаила не стали прожигателями жизни. Доказательство тому — портрет генерал-майора Л. А. Нарышкина, героя Отечественной войны 1812 года, висит в Военной галерее Зимнего дворца в Петербурге.

20 августа 1803 года Александр I подписал рескрипт, адресованный П. Д. Цицианову. В нем говорилось: «Лейб-гвардии Преображенского полку пор. гр. Воронцова, желающего служить при войсках под начальством вашем в Грузии, препровождая сим к вам, поручаю употребить его на службу по усмотрению вашему»2.

В сентябре 1803 года Михаил Воронцов отправился на Кавказ. Его друзья Дмитрий Арсеньев и Сергей Марин по разным причинам не могли составить ему компанию.

26 сентября Михаил в Астрахани встретился с флигель-адъютантом, поручиком лейб-гвардии Семеновского полка Александром Христофоровичем Бенкендорфом. Тот тоже ехал волонтером к П. Д. Цицианову. Дальнейшая совместная служба на Кавказе сдружила Михаила Семеновича и Александра Христофоровича. Марин писал Михаилу: «Завидую, любезный друг, очень завидую Бенкендорфу (которому, пожалуйста, от меня поклонись) и хвалю его, что едет с тобою; а тебя с тем поздравляю: он прелюбезный»3.

В начале октября Воронцов прибыл к П. Д. Цицианову и вручил ему письмо от своего дяди, в котором говорилось: «Поелику нигде, кроме края, где вы командуете, нет военных действий, где бы молодому офицеру усовершенствоваться можно было в военном искусстве; к тому присовокупляя, что под начальством вашим несомнительно можно более в том успеть, нежели во всяком другом месте; то по сим самым уважениям, как я, так и брат мой согласились на желание графа Михаила Семеновича служить волонтером в корпусе, находящемся в Грузии». Далее Александр Романович писал, что Михаил Семенович у них с братом один, и они желают, чтобы он «был полезен Отечеству своему», и «чтоб усовершенствовался во всем, к тому относящемся»4.

П. Д. Цицианов понимал, какая ответственность лежит на нем за судьбу волонтера Михаила Воронцова. Он решил поберечь поручика и отправить в Петербург с сообщением о первой же одержанной победе. Александр Романович воспротивился этому одолжению. Вестники победы, написал он Цицианову, посылаются единственно для доставления им чина, но ни он, ни брат его не хотят, чтобы чин достался Михаилу Семеновичу таким образом.

А Михаил Семенович рвался в бой. Ждать пришлось недолго. 2 декабря 1803 года он участвовал в штурме крепости Гянджа. Эта крепость принадлежала хану Джеваду, который, пользуясь покровительством персов, совершал набеги по всему Закавказью. Штурмом крепости руководил сам П. Д. Цицианов.

Во время штурма перед одной из рот шел ее командир капитан П. С. Котляревский. Он попытался без лестницы вскарабкаться на наружное укрепление и был ранен в ногу. Увидев это, Михаил Воронцов и рядовой Богатырев из роты Котляревского поспешили раненому на помощь. Богатырев тут же упал, пораженный вражеской пулей. Михаил Семенович, не обращая внимания на огонь противника, отвел капитана в безопасное место.

Петр Степанович Котляревский выздоровел, вернулся в строй и стал для Михаила Семеновича верным боевым товарищем. В сражениях они не уступали друг другу в храбрости. П. Д. Цицианов, высоко оценив воинскую доблесть капитана, предложил ему стать его адъютантом, но тот от штабной службы отказался. Вскоре имя Котляревского прогремит по всему Кавказу.

За бесстрашие, проявленное при взятии Гянджиского фортштата и садов, М. С. Воронцов получил первую боевую награду — орден Св. Анны 3-й степени. Отличился при штурме Гянджи и его новый друг А. X. Бенкендорф.

Марин и Арсеньев, как и обещали, писали Михаилу Семеновичу довольно часто. Первое письмо Марина начиналось четверостишием:

«Все, что взор мой повстречает, Ночи тьма и солнца свет, Все, мне кажется, вещает: Воронцова с тобой нет!

И всякий раз, — продолжал Марин, — при этой мысли я готов плакать. Ты не поверишь, мой милый друг, как скучно привыкать быть без тебя. В наших играх, удовольствиях, в огорчениях недостает любезного Миши, и слова: Нету с нами Воронцова сделались окончанием всех наших разговоров»5.

В очередном письме Марин сообщал другу, что на днях выходит русское сочинение под названием «Сравнение Нового Русского языка со старым». Книга, по мнению Марина, очень интересная. И он обещал прислать ееб.

В другом письме Марина читаем: «Ты не поверишь, Воронцов, как весело быть твоим другом: где ни заговорят о молодых людях, везде ставят в пример совершенства тебя. Слышав это, поневоле улыбнешься и прошепчешь: этот совершенный малый меня любит и называет своим другом.

Как же после этого не любить тебя и не браниться с тобою, что ты оставил нас и на такое долгое время!»7.

Еще одно признание Марина в своих чувствах к другу: «Воронцов! Ты знаешь меня: я не умею красноречиво описывать мои чувства, но не умею говорить того, что не чувствую, и так скажу тебе, что я бы дорого заплатил, чтобы быть с тобою. Из людей, которых я встречал в жизнь мою, никто не умел сделать то, что ты со мною сделал. Я не привыкну думать, что мы далеко друг от друга. Верь мне, любезный друг, что слеза брызнула из глаз моих. Скоро ли я тебя увижу? Увижу и не расстанусь»8.

Вскоре в Петербурге заговорили о возможной войне с Пруссией. Марин поспешил сообщить об этом другу. «Очень хочется попробовать себя и узнать, страшна ли пуля», писал он, выражая также надежду, что если война начнется, то Михаил Семенович оставит гористую Грузию и отправится со своими друзьями бить прусаков9.

0 европейской войне лишь поговорили, а Михаила Воронцова ожидало участие в новых сражениях. Еще во время осады Гянджи активизировались правители Джаро-Белокан-ской области. Толпы лезгин переправились через реку Алазань и стали угрожать восточным районам Грузии. В связи с этим П. Д. Цицианов поручил генерал-майору В. С. Гулякову выступить с отрядом против лезгин и восстановить спокойствие в этой области.

1 января 1804 года отряд Гулякова разгромил большую группу лезгин и отбил почти всю добычу, захваченную теми у местных жителей. Вскоре отряд атаковало около 3 тысяч конных горцев. Это сражение длилось более 5 часов. Докладывая о битве с горцами князю Цицианову, Гуляков отметил храбрость флигель-адъютанта Бенкендорфа и графа Воронцова.

После этого отряд В. С. Гулякова переправился через Алазань и с боем овладел местечком Дисары. Гуляков решил преследовать горцев в глубине Дагестана и направил отряд в Закатальское ущелье. Образовалась длинная колонна, во главе которой шла грузинская милиция. За нею следовала рота егерей с орудием и несколько рот Кабардинского полка. Одной из этих рот командовал Михаил Воронцов, другой — Александр Бенкендорф.

15 января произошла вторая схватка. Как только отряд окончательно втянулся в ущелье, по нему с разных сторон был открыт беспорядочный ружейный огонь. Затем лезгины бросились с саблями на грузинскую милицию. Грузины кинулись назад, мешая действиям отряда. Тут же у первого орудия был убит В. С. Гуляков. А Воронцов и еще несколько офицеров избежали смерти только потому, что бежавшие грузины и лезгины столкнули их с крутого яра. Они упали на других и не разбились. Все, кто сумел выбраться наверх, в том числе и Михаил Воронцов, тут же включились в бой. Командование отрядом взял на себя генерал-майор князь Орбелиани. Лезгины отступили.

За храбрость, проявленную в сражениях 1 и 15 января М. С. Воронцов был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. Несколько десятилетий спустя об этом злополучном походе напомнил Михаилу Семеновичу его серебряный компас с выгравированной на нем фамилией владельца. Этот компас выпал из его бокового кармана во время падения с крутого яра. Через 22 года компас был найден у убитого горца и еще через десять лет возвращен владельцу. А после кончины М. С. Воронцова в 1856 году его супруга Е. К. Воронцова передала компас на память князю А. И. Барятинскому, боевому товарищу Михаила Семеновича по Кавказской войне 1840–1850-х годов.

В начале XIX века в русской армии не было хороших топографических карт. Без них ориентироваться на местности, особенно в горах Кавказа, было трудно. Из-за этого отряды нередко попадали в засады и несли большие потери. Однако, как видим, М. С. Воронцов уже тогда использовал компас для определения более точного маршрута движения.

До Петербурга, а затем и до Лондона, дошел слух, что М. С. Воронцов погиб или чуть не погиб. Семен Романович, получив от сына письмо с рассказом об экспедиции под командованием В. С. Гулякова, написал ему, что падение с крутого яра могло оказаться фатальным, что от этого известия его охватил ужас отчаяния, а Катя, сестра Михаила, помертвела от боли. Семен Романович добавил, что ни он, ни его брат Александр Романович не переживут смерти Михаила. Воин, говорится в письме далее, не должен избегать опасности, чтобы не заслужить бесчестия и позора, но он не должен и провоцировать опасность гибели неосторожностью. Он и его брат, заключает Семен Романович, очень беспокоятся о Михаиле и хотели бы, чтобы он находился вне Кавказа10.

Много лет спустя сослуживцы В. С. Гулякова решили поставить памятник на месте гибели своего командира. 15 ноября 1845 года на открытии и освящении этого памятника присутствовал М. С. Воронцов, теперь уже командующий Отдельным Кавказским корпусом.

Успехи армии князя П. Д. Цицианова укрепили позиции России в Закавказье. Это вызвало сильное противодействие со стороны Персии. Многочисленные персидские отряды стали нападать на русские посты. Имеретинский царь Соломон, встревоженный неспокойной обстановкой в Закавказье, выразил желание принять подданство России, но поставил условие, чтобы в его распоряжении осталась часть Мингрелии. П. Д. Цицианов не согласился с предложениями царя. Начались длительные переговоры, и обнаружилось, что царь Соломон ведет двойную игру: прося покровительства России, он одновременно добивался поддержки со стороны Турции.

Для продолжения переговоров Цицианов решил направить к царю Соломону М. С. Воронцова. На это решение повлияло, конечно, то, что отец и дядя Михаила Семеновича были опытными дипломатами и сам он имел опыт работы в русском посольстве в Лондоне. Но возможно, Цицианов хотел таким образом поберечь не желавшего беречься поручика от участия в опасных сражениях. Как бы то ни было, во всеподданнейшем рапорте императору князь так объяснял решение отправить к царю Соломону графа Воронцова: «Твердость сего молодого офицера, исполненного благородных чувствований и неустрашимости беспримерной, рвение к службе В. И. В. и желание отличиться оным удостоверяют меня, что поездка его будет небезуспешна».

Переговоры М. С. Воронцова с царем Соломоном оказались сложными. Ему не удалось завершить их. После его возвращения к П. Д. Цицианову переговоры были продолжены и закончились тем, что 25 февраля 1804 года царь Соломон со всем имеретинским народом принес присягу Российскому императору.

Персия была недовольна решением царя Соломона. Сын и наследник персидского шаха стал готовиться к вторжению на земли, занятые русским войском, а визирь потребовал от П. Д. Цицианова, чтобы русские ушли из Грузии. Персы угрожали и ереванскому хану. Это вынудило последнего обратиться к П. Д. Цицианову с просьбой о защите. Произошло несколько жарких сражений с персами.

Михаил Семенович писал своему другу Д. В. Арсеньеву, что хотя в беспрерывных сражениях они потеряли довольно много офицеров и солдат, но еще более «поддели» их недостаток провианта, страшная жара и болезни. От болезней «более шести недель половина корпуса лежала, а другая половина более походила на тень человеческую, нежели на настоящих воинов».

Однажды, писал он далее, противник потревожил их серьезно следующим образом: «Ветер был сильный, нам в тыл, а трава по степи весьма сухая от больших жаров. Они ее зажгли, так что обоз был в крайней опасности, и особливо находящиеся сзади зарядные и патронные ящики. В самое то время они сделали со всех сторон сильное нападение. Тут было очень жутко. Однако, хотя и с большим трудом, успели, наконец, огонь потушить плащами и мешками и пр., а персиан отбить штыками»12.

В донесении в Петербург о ходе войны с персами П. Д. Цицианов писал: «Не могу особенно не рекомендовать при мне находящегося за бригад-майора не сменяющегося лейб-гвардии Пр. <еображенского> полку поручика графа Воронцова, который деятельностью своею, заменяя мою дряхлость, большою мне служит помощью». Его служба, по мнению командующего, заслуживала внимания и ободрения императора’3. По представлению Цицианова поручику М. С. Воронцову было присвоено звание капитана, минуя звание штабс-капитана. А за храбрость, проявленную в боях с персами, за взятие их лагеря 30 июня и занятие ереванского предместья, Михаил Семенович получил орден Св. Георгия 4-й степени.

П. Д. Цицианов не преувеличивал заслуг Воронцова. Михаил Семенович писал Арсеньеву, что его друзья не представляют, что значит быть бригад-майором. Он не имеет «ни секунды для отдыха, ни днем, ни ночью, и нет никакой безделицы», которая не должна пройти через его руки14. В другом письме он сетовал, что уже два года находится в диких и варварских местах. А он хотел бы «увидеть войну и в тех местах, где климат, места, люди и все уменьшает неприятности оной, в тех местах, где случится в Воскресенье быть в сражении, в Понедельник на бале, а во Вторник в театре слушать La Cantatrice Villane или II Matrimonio Segretto»15.

Участие в военных походах не мешало М. С. Воронцову обмениваться с С. Н. Мариным стихами. Марин писал Михаилу Семеновичу, что стихи его прекрасны, но ему кажется, что он их у кого-то украл. В другом письме он называет присланные стихи хорошими, но хотел бы знать, кто их написал16.

Михаил Семенович обрадовался, когда узнал, что в батальоне Марина завелись шахматы, и пообещал, что по возвращении в Петербург обыграет своих друзей. «Поздравляя» друга с караулами, Воронцов признавался: «Как я подумаю об этих караулах и что мне, может быть, скоро надо будет возобновить с ними знакомство, то по коже мороз задирает»17.

Осенью 1804 года П. Д. Цицианов выступил в поход в Осетию, где начались волнения местного населения. В то время М. С. Воронцов был болен и не мог принять участия в экспедиции. Из Осетии командующий писал ему: «Посылаю на жилет и панталоны дорожные осетинского сукна. Прошу на память неотменно себе сделать. Не подумай, что здесь взято: в Цхинвале куплено именно для тебя»18. Этот факт показывает, насколько близкими стали отношения между пожилым и заслуженным командующим и молодым офицером.

Как только Михаилу Семеновичу стало легче, он отправился догонять отряд Цицианова. Из селения Кошки он писал Д. В. Арсеньеву: «Мы находимся в местах больше пригодных не для людей, а для котов, никогда еще войска не карабкались по таким крутым склонам в самой высокой цепи Кавказских гор и по горло в снегу»19.

Семен Романович и Александр Романович настаивали на том, чтобы Михаил возвратился в Петербург и продолжил службу в Преображенском полку. Их тревога за его жизнь усилилась, когда они узнали, что он болен лихорадкой. Они знали, что в армии Цицианова от болезней умирало значительно больше воинов, чем погибало в сражениях.

В конце концов Михаилу Семеновичу пришлось подчиниться желанию отца и дяди. Он написал Арсеньеву, что хотел остаться в армии князя П. Д. Цицианова. И если бы не требование отца, то он и теперь был бы в Грузии. «Я так был во всем счастлив в том краю, что всегда буду помнить об оном с крайним удовольствием и охотно опять поеду, когда случай и обстоятельства позволят»20. Обстоятельства позволили ему вернуться на Кавказ через 40 лет.

Дата добавления: 2015-09-05