НА ПЕРЕПУТЬЕ

22 февраля 1819 года генерал-майор, флигель-адъютант Павел Дмитриевич Киселев был назначен начальником штаба 2-й армии, защищавшей южные губернии России. Штаб армии находился в Подольской губернии в Тульчине.

И. В. Сабанеев получил во 2-й армии корпус, размещенный в Бессарабии. В этом корпусе оказался один из воронцовских полков. «Из бывшего твоего корпуса поступил ко мне Якутский полк; люди сбережены, амуниция чудесная, ружей таких я еще не видывал в нашей армии, — писал Сабанеев Михаилу Семеновичу. — Доброй воли много, все прекрасно; надобно только подтвердить устав. Словом, надобно его выработать на показ. Для дела он готов более нежели все другие»1.

И. В. Сабанеев расхвалил Якутский полк отнюдь не из дружеских чувств. Так же отозвался об этом полке и П. Д. Киселев. «Не понимаю почему опорочили до такой крайности войска, из Франции возвращающиеся; я смотрел Якутский полк и нашел его по внутренности и по наружности в хорошей весьма исправности, — писал он Закревскому. — Весь полк боялся моего приезда и ожидал беды; я, напротив, благодарил и показал, чем нужно заняться. Нравственность солдат, усердие всех чинов, амуниция и артели должны обратить признательность начальства; по фронту более нашел я хорошего, чем дурного, и крепко надеюсь, что в Одессе и казармах, куда полк сей переведется, к будущему году он будет из лучших полков армии»2.

П. Д. Киселев был человеком дипломатичным и искушенным в штабных делах. А поэтому не мог не покритиковать М. С. Воронцова. В Одессе Киселев встречался с Понсетом, который служил прежде в подчинении у Воронцова. В беседе между ними зашла речь о Михаиле Семеновиче. «Мы много говорили о делах их, — рассказывает Киселев в том же письме Закревскому, — и он согласился, что Воронцов не прав во многом и особенно в том, что полагал геройством не скрывать пренебрежения ко всему, что свыше приходило, и порочить явно все постановления, которые по званию своему обязан был представлять не на посмешище, но на уважение подчиненных своих, либо не служить! Я полагаю, что ты со мною согласен». Однако при этом Павел Дмитриевич не преминул отметить, что многие из постановлений Михаила Семеновича «должно признать полезными, в особенности запрещение жестоких телесных наказаний, которые должны быть распространены на всю армию»3.

Действительно, Михаил Семенович не особенно осторожничал, критиковал многие распоряжения, приходившие из Петербурга от высшего начальства. Поняв, что он не в силах искоренить в армии жестокое отношение к нижним чинам и другие недостатки, он решил уйти в отставку.

С. Р. Воронцов одобрил намерение сына оставить службу: «Вы служили с усердием, с величайшей активностью в течение 19 лет, со счастьем и одобрением; вы имеете право пожить для себя, для своей семьи, для устройства ваших дел, которые у вас не было времени устроить, для приготовления подходящего жилища и для пользования, наконец, независимостью, которая является хорошим руководством для человека ваших понятий о чести и вашей возвышенности души»4.

В конце 1819 года, по приезде в Россию, чета Воронцовых отправилась в Белую Церковь, имение Браницких. В ожидании своей отставки Михаил Семенович задумался о том, где ему жить и чем заниматься. И поехал на разведку в Одессу.

А. П. Ермолов очень переживал за своего друга. «Жаль весьма, — писал он Закревскому, — что брат Михайло имеет по службе неприятности. Надобно беречь подобных ему людей; у нас нет таковых излишних! Не по дружбе к нему, но по самой строгой справедливости оцените его и, без сомнения, найдете, что люди с его достоинствами редки. Прибавьте и ту выгоду, что он молод и государство долго может пользоваться его услугами»5.

Н. Н. Раевский-младший, сын Н. Н. Раевского, героя Бородинского сражения, служил когда-то под началом М. С. Воронцова и очень его уважал. Встретившись с А. П. Ермоловым, он сказал, что служба является господствующей страстью Михаила Семеновича, что тот не может не служить. Впрочем, Ермолов и сам это понимал. «Признаюсь, что мне казалось бы странною мысль сия, и если бы видел я его, то имел бы с ним схватку, — писал он Закревскому. — Я люблю его и слишком люблю пользу Государя, чтобы не стараться победить такую дикую мысль. Кому же служить можно, если не служить графу Воронцову? Его воспитание, его счастливые способности всегда уважаемы будут достойно и, конечно, никто затмить его не в состоянии. Ты, как хороший ему приятель, старайся устыдить его подобною мыслию, но, впрочем, я не думаю, чтобы столько мог он быть неосновательным»6.

А вот что написал Алексей Петрович и самому Михаилу Семеновичу: «Тобою, как человеком известным и слишком примечательным, многие занимаются, и потому и в мой отдаленный край довела молва слухи, что ты желаешь уклониться от службы. Могу ли верить, что ты, отличив себя на пути военном редкими и счастливыми способностями, снискав общее уважение, питая надежду каждого видеть в тебе одно из главнейших орудий правительства, хочешь отнять у себя вернейшее средство быть ему полезным?»7

Несмотря на увещевания друзей, Михаил Семенович продолжал лелеять мысль об отставке, но Александр I отказался удовлетворить его просьбу. Вместо отставки он предложил ему выбор — бессрочный отпуск или без отпуска свободно жить, где хочет, или отправиться путешествовать. Император понимал, что дать отставку уважаемому и любимому в армии Воронцову, значит расписаться в том, что он плохо разбирается в своих генералах, не ценит их заслуги.

В начале 1820 года М. С. и Е. К. Воронцовы приехали в Петербург. В дом на Малой Морской, где они жили, хлынул поток гостей. А на третий день после их приезда сам Александр I посетил находившуюся в положении Елизавету Ксаверьевну. Это возбудило зависть военных, жены которых не удостаивались такой чести. Кроме того, несколькими месяцами позже Елизавете Ксаверьевне был пожалован орден Св. Великомученицы Екатерины — единственный в России «женский» орден.

Император пожелал встретиться и с Михаилом Семеновичем и дал ему аудиенцию. «Государь меня принял весьма милостиво, — писал Михаил Семенович Закревскому, — и ежели ему неприятно, чтобы я пошел в отставку, то я не пойду, но служить также я не расположен и не гожусь, и потому воспользуюсь, я думаю, позволением быть и жить, где по здоровью и по домашним обстоятельствам мне лучше». «Многие думали, — объясняет он другу, — что я иду в отставку от того, что не производят <…> эта причина не могла действовать, а склонили меня другие, о коих ты верно мог догадаться и о коих мы поговорим, когда ты здесь будешь»8. Главной причиной решения М. С. Воронцова уйти в отставку была отрицательная оценка его командования русским оккупационным корпусом во Франции и непринятие высшей властью его требований изменить отношение к нижним чинам в армии.

Александр I не раз беседовал с Михаилом Семеновичем. Во время одной из встреч император вручил ему необычный рескрипт, в котором говорилось: «Я ожидал прибытия вашего сюда, чтобы лично изъявить вам признательность Мою за все ваши труды и попечения, коими вы совершенно оправдали Мою к вам доверенность во время командования корпусом Наших войск во Франции, и соблюдением наилучшего порядка и дисциплины; вы успели сохранить вверенные вам войска, их здоровье и славу доброго имени Русских воинов, приобретших себе уважение обывателей не только во Франции, но и во всех Государствах, чрез которые они возвращались в свои пределы; счастливое достижение их в Россию без изнурения и с самым малым числом больных и бежавших, все сие доказывает благоразумные и попечительные ваши распоряжения. Поручаю вам объявить Мое благоволение Генералам, Штаб- и Обер-офицерам, бывшим под вашим начальством и того заслуживающим по вашему усмотрению»9.

Смысл рескрипта ясен. Император фактически извинялся перед Михаилом Семеновичем. Рескрипт был напечатан в газетах. Таким образом, извинение императора и признание заслуг М. С. Воронцова прозвучало на всю Россию и за ее пределами.

Весьма возможно, что Михаил Семенович не поверил в искренность императора. Но он был удовлетворен тем, что оправдан в общественном мнении и что все его действия как командующего оккупационным корпусом признаны правильными. Теперь у него не было морального права уходить со службы. «Я имел разговор с Государем, который поступил со мною так милостиво, что мне нельзя уже продолжать проситься в отставку, — писал он Закревскому. — Отпуск у меня остается и в чужие края на полтора года, после чего я готов служить где угодно Его Величеству, только просил милости, чтобы это было в южных провинциях, что угодно было Государю и обещать». «Больше всего меня обрадовало, это рескрипт, — признался он, — который ты уже видел в газетах и в коем Его Величество столь лестно говорит на счет корпуса и всех мер мною взятых для выполнения препорученное™ на меня возложенной. Сей рескрипт совершенно должен успокоить и меня и товарищей моих, имевших причину думать, что нами Государь был недоволен. Его Величество еще лично мне изволил сказать, что поведение всех полков, возвратившихся из Франции, везде есть отличное и что все корпусные командиры оные весьма хвалят. Все сие делает, что мне не стыдно будет с старыми товарищами встретиться, ежели служба когда-нибудь меня к тому приведет, я больше и желать не был в праве»10.

С. Р. Воронцов, получив копию рескрипта, обрадовался ему не меньше сына. Отмечая положительные стороны командования Михаилом Семеновичем оккупационным корпусом, Семен Романович говорил, что благодаря его заботе был поднят дух солдат, что в солдат было вдохновлено чувство гордости, «без которого груда гнусных вооруженных рабов становятся баранами, а не настоящими воинами»11.

31января 1820 года Елизавета Ксаверьевна родила дочь. Роды были скорыми и благополучными. Девочку решили назвать Катериной. Но не успел Михаил Семенович порадоваться рождению ребенка, как был поражен ударом — через несколько дней девочка умерла. Михаил Семенович и несколько его друзей опустили маленький гробик в землю Лазаревского кладбища Александро-Невской лавры. Елизавете Ксаверьевне некоторое время не говорили о смерти младенца.

19 февраля 1820 года был подписан указ о назначении генерал-лейтенанта графа Воронцова командиром 3-го пехотного корпуса 1-й армии, который стоял в Кременчуге. Император учел желание Михаила Семеновича служить где-нибудь на юге. Но в корпус Воронцов не поехал. С разрешения государя Михаил Семенович и его супруга решили пожить какое-то время в Петербурге.

В апреле на обеде у М. С. и Е. К. Воронцовых был В. А. Жуковский. Знаменитому поэту давно хотелось познакомиться с человеком, о котором он так вдохновенно написал в стихотворении «Певец во стане русских воинов». Несколько дней спустя Воронцовы и их близкие знакомые отправились в Академию художеств посмотреть портреты генералов, героев Отечественной войны, которые писал английский художник Джордж Доу. Портреты предназначались для Военной галереи, которая создавалась в Зимнем дворце по приказу Александра I.

Вскоре Д. Доу написал для Военной галереи портрет Михаила Семеновича. Тогда же он получил частный заказ на портрет Елизаветы Ксаверьевны.

Дата добавления: 2015-09-05