Значение открытий Юнга

Карл Густав Юнг является одним из трех китов, на которых основана глубинная психология – направление психологии, исследующее бессознательные пласты психики. Некоторые термины, введенные Юнгом, известны практически каждому, например, такие понятия, как «интроверт», «экстраверт», «коллективное бессознательное». Понятие «комплекс» в применении к психике также было введено по рекомендации Юнга и использовалось в его работах по ассоциативному тесту, однако этот факт в настоящее время известен только специалистам, тогда как само понятие приписывается Фрейду.

Сегодня мало кто знает, какие глубочайшие пласты психики вскрыл Юнг в своих исследованиях. До сих пор многие его открытия замалчиваются или игнорируется официальной наукой, поскольку их принятие означало бы глобальное переосмысление парадигмы мышления и переход от материалистического мировоззрения к оккультному. Это утверждение особенно касается поздних открытий Юнга, в которых он фактически и научно доказал мудрость, доселе известную только немногим избранным.

Достигнув зрелости, Юнг столкнулся с мучительным выбором – идти в богословско-философском направлении или же заняться естественными науками. Еще в юности он прекрасно видел, что в руках науки о духе и науки о материи лишь одна половина истины, и, будучи разорванными и противопоставленными друг другу, они находятся в плену своей ограниченности. Юнг поставил целью объединить мир духа и мир материи и территорией этого объединения избрал психиатрию.

Этот конфликт между верой и познанием на протяжении всей истории человечества разрешали те немногие, кто вступал в область оккультных наук – астрологию, алхимию, каббалу, гностицизм и герметизм. Заслуга Юнга в том, что он перевел эти знания в строго научную, психологическую плоскость.

В начале своего пути Юнг активно сотрудничал с Фрейдом, на тот момент самым передовым из психиатров. Несмотря на разницу в возрасте, нельзя считать, что Фрейд был только «учителем» Юнга, поскольку некоторые нюансы классического психоанализа были рекомендованы Фрейду именно Юнгом. Например, Юнг через свои свободные ассоциации выявил существование бессознательных комплексов, чем дал Фрейду колоссальную практическую базу доказательств его теоретических изысканий. Или, к примеру, обязательство психоаналитика самому регулярно проходить психоанализ также было рекомендовано Юнгом: изначально Фрейд полагал, что психоаналитик вполне способен оставаться «чистой доской». Впоследствии Юнг пошел дальше Фрейда, и его открытия уже не могли вмещаться в догматы психоанализа. Это одна из причин, почему дружба Юнга и Фрейда была разорвана.

Говоря о Фрейде, мы должны помнить, что он совершил сенсационное для своей эпохи открытие, доказав существование бессознательного не философски, но эмпирически. Для науки начала XX века это был настоящий взрыв, не случайно сам Фрейд с гордостью называл себя «третьим разрушителем». Первым разрушителем был Коперник, лишивший землю права именоваться центром, вторым – Дарвин, отнявший у человека его исключительный статус венца божьего творения. Фрейд говорил, что его третий удар был самым сокрушительным – он лишил личность права быть центром психики, сведя ее лишь к маленькой надстройке над бессознательными страстями.

Достижения Фрейда, несмотря на их гениальность, все же весьма ограничены. Открытое Фрейдом бессознательное – не более чем набор вытесненных желаний, страхов, запретов и травматических переживаний детства. Оно сводится к нескольким комплексам и одной энергии – сексуальной энергии либидо. В конце жизни даже сам Фрейд признавал ограниченность подобной концепции, добавив к либидо еще одну движущую силу в психике – мортидо или танатос, то есть влечение к смерти.

Вначале Юнг всецело принимал гипотезы Фрейда, но позднее столкнулся с таким уровнем психики, который никак не умещался в узких границах сексуальной теории. Речь идет об открытии коллективного бессознательного – единого психического поля человечества.

Так называемое коллективное бессознательное – это некий набор универсальных психических единиц, которые являются питательной матрицей для индивидуального сознания. Коллективное бессознательное столь превосходит масштабы индивидуального эго, как объем океана – один айсберг.

Разумеется, столь дерзкое заявление нуждалось в доказательствах, ибо уже в этом утверждении имелся первый шаг от материалистического мировоззрения к оккультному. И как истинный ученый, Юнг скрупулезно собирал и анализировал эти доказательства.

Если содержание личного бессознательного – это страхи, влечения, запретные желания и детские травмы, что тогда является содержанием коллективного бессознательного? Для определения одной динамической единицы коллективного бессознательного Юнг ввел понятие «архетип», впервые использованное Платоном. Архетипами и архетипическими мотивами пронизаны все религии, сказки, мифы, предания, фантазии и, наконец, гениальные произведения искусства. Дословное определение понятия «архетип» (которое следует запомнить, чтобы работать в аналитической психологии) звучит так: «Динамическая единица коллективного бессознательного, сильно заряженная психической энергией, которая проявляется в сновидениях, мифах, фантазиях, сказках, произведениях искусства и бреде душевнобольных».

Известно, что мифы всех народов, будь то народы Чукотки или Новой Зеландии, весьма схожи. Это удивительное подобие заставило материалистически настроенных этнологов создать теорию заимствования, которая позволила спокойно спать тем, кто спрятался от себя за бастионом материализма.

Но открытие Юнга повергает эту теорию в прах. Дело в том, что те же самые универсальные мифологические мотивы встречаются не только в мифологии, но в фантазиях и сновидениях людей – как обычных, так и душевнобольных. Речь идет не о простейших явлениях (например, фантазия о всепобеждающем герое), но о бессознательном воссоздании сложнейших, мифологических конструкций, ранее неизвестных данному человеку. Это объясняется тем, что мифологические паттерны имеют одну и ту же структуру и находятся в коллективном бессознательном – в основе психики, из которой и происходит сознание, подобно тому, как Афродита выходит из морской пены.

Так, Юнг приводил в пример фантазию душевнобольного, которому снилось, что он распят на колесе. Распятие на колесе – это древнейший мотив, известный нам по мифу об Иксионе, но представленный и в ряде других мифов. Если бы больной фантазировал о распятии на кресте, все было бы достаточно понятно, но эта замена креста колесом необъяснима рациональному рассудку.

Еще один пример – пациент с бредом величия, который подвел Юнга к окну и, показав на солнечный луч, сказал ряд бессмысленных, на взгляд стороннего наблюдателя, фраз насчет фаллоса солнца, идущего по лучам, как по трубе. В этот же год Юнгу попалась редчайшая рукопись митраистских мистерий, где в поэтической форме обыгрывался этот образ.

Впоследствии Юнг не раз встречал подобные примеры необъяснимого знания и в фантазиях душевнобольных, и в сновидениях нормальных людей. Более того – вспоминая свои детские видения и фантазии, Юнг обнаруживал потрясающие параллели в древних и современных восточных мифологиях. Например, в возрасте около трех лет, в своем воображении Юнг увидел сцену подземного поклонения фаллосу, и это видение надолго потрясло его. Значительно позднее он узнал в этом видении некоторые нюансы шиваитского культа.

К концу жизни Юнг пришел к поразительным прозрениям. Вся наша реальность, все сферы деятельности человека – искусство, наука, политика – полностью подчинены архетипу (или мифопаттерну). Более того: вся материальная реальность детерминирована архетипом, и именно архетип определяет материю.

Для лучшего понимания законов коллективного бессознательного, его тенденций, смыслов, значений, Юнг глубоко погрузился в исследование мифологии, алхимии, гностицизма, каббалы, а также ключевых произведений искусства прошедших эпох и современности. Через некоторое время он мог без труда анализировать сложнейшие сновидения и излечивать самые тяжелые психические заболевания. Признать существование коллективного бессознательного или единого смыслового поля, имея необходимые доказательства, не так сложно, однако чтобы понять его законы, необходимо не одно десятилетие упорного изучения.

Приведу несколько примеров из своего личного опыта, которые доказывают существование универсальных архетипов коллективного бессознательного. Примерно в 14 лет мне приснился сон, потрясший мое воображение. Значение этого сна мне было неясно, но сила его воздействия была столь велика, что я запомнил его на всю жизнь.

«Я иду по Москве и захожу в кинотеатр. Там показывают фильм о Боге. Я вхожу в зал — на экране сразу начинается действие. Моментально я перестаю быть собой и становлюсь этим действием. Его суть в следующем: некий идеальный Бог находится в своём мире, где он может делать всё. Ему нельзя только одно — играть с вороной, которая находится в центре мира.

Бог изменяет весь мир силою мысли, но к вороне не прикасается. Затем, чувствуя, что ему чего-то не хватает, он начинает жалеть эту ворону, «неизменную в изменяющемся». Бог, наконец, обращает свою мысль и на неё, и как раз в этот момент происходит нечто. Его засасывает в ворону, и я вижу (или Он? — к сожалению, адекватно описать это невозможно), как этот идеальный Бог распадается на молекулы и атомы. Перед глазами проходят чередой некие уровни, и я начинаю понимать, что это совершенство рухнуло «ниже уровня ада», а я каким-то непостижимым образом являюсь «им» и «не-им» одновременно.

Щелчок перед глазами — я вновь оказываюсь в кинотеатре. Выхожу из зала: передо мной предстаёт умирающий мир, и в то же время всё, вроде бы, осталось, как прежде. Меня охватывают тоска и скорбь. Я твержу себе только одно: главное — не заплакать! Тут подходит моя знакомая и спрашивает: «Ты видел фильм?» Я отвечаю утвердительно, на что она замечает: «Странно, что ты не плачешь — ведь весь мир рыдает, увидев эту трагедию! Это сумерки мира»»

Пробуждение оставило во мне очень тягостное ощущение. Впоследствии в моей жизни произошел ряд примечательных изменений, однако смысл сновидения остался для меня загадкой.

Критик может возразить, что в данном сне воспроизводится миф изгнания из рая, который мне, разумеется, был известен. Однако несколько значимых нюансов позволяет отнести этот сон к другому, несколько более сложному архетипу или мифологическому паттерну. Во-первых, главным действующим лицом в данном мифе является не человек (Адам), а Бог. Концепция Бога, павшего, в результате познания, из вечного мира идей в материю, является одной из эзотерических, архетипических идей гностицизма, алхимии и герметизма, которая известна немногим, и уж точно не была известна мне в 14 лет.

Во-вторых, в этом сне также присутствует мотив распада на атомы в качестве наказания-результата – мотив, совершенно неизвестный в современной культуре. В итоговой работе Юнга по алхимии «Мистерия объединения» есть подробное описание этого мотива. Ознакомившись с алхимическими мифами, представленными в этой книге, я получил необходимые ключи к своему сновидению. В моем сне практически дословно проигрывался алхимический миф о Габриции, устремившимся в объятья Бейи и растворившимся в ней. Бейя в этом мифе представляла первичную материю, которая подвергалась трансформации. То, что она символизировалась вороной, не случайно, ибо именно ворона была средневековой аллегорией дьявола, а у алхимиков представляла прима материю стадию Nigredo, в процессе которой происходит низвержение духа в материю с последующим распадом. Стадия Нигредо и есть «сумерки мира», видение скорби и распада, когда отчаяние так велико, что кажется, будто «весь мир рыдает».

Еще одним любопытным примером является соприкосновение с архетипом через символическое изображение. В традиции Телемы, созданной Алистером Кроули, семиконечная звезда является символом богини Бабалон, богини неистовой страсти, вожделения, запретной любви и одновременно мистической смерти. Каково же было мое удивление, когда, оказавшись в белорусском музее под открытым небом, я в одном из домов, воссоздающих быт крестьян примерно пяти веков назад, обнаружил ту же самую семиконечную звезду, в центре которой была изображена голова козла. Поинтересовавшись у экскурсовода о её значении, я узнал, что это символ одного дня в году, когда разрушались все запреты и народ отдавался всем страстям без границ и норм. Словом, это был «день Бабалон». Едва ли Кроули был знаком с символикой белорусских крестьян, и еще менее вероятно, что белорусские крестьяне были знакомы с изысканиями Кроули. Однако и те, и другие выбрали один и тот же символ страсти и вожделения, что напрямую указывает на коллективное бессознательное. Гораздо позже, в разговоре с компетентным человеком (талантливой скрипачкой Петербургской консерватории и участницей рок-группы «Зимовье зверей» Александрой Савиной) я узнал, что у северных народов празднуется так называемый «день ведьмы», когда вместо ведьмы – символа тайного знания и необузданной сексуальности – сжигается полотно с семиконечной звездой.

Если отбросить материалистические предубеждения и внимательно оглядеться вокруг, можно найти большое количество подобных примеров.

В начале своего пути Юнг считал эти архетипы чем-то вроде особой функции мозга – если у каждого рождающегося человека есть две почки, одна печень и одно сердце, то логично предположить, что и психическая структура будет иметь общие темы. Однако позднее Юнг отказался от столь узкой интерпретации, обнаружив, что архетип, сильно актуализировавшись в психике конкретного индивида, начинает «притягивать» события и образы, связанные с ним. Это уже не косвенный, а прямой переход от материалистического мировоззрения к оккультному, причем осуществленный в строго научном контексте.

Феномен синхронистичности, открытый Юнгом, будет описан подробнее в отдельной статье, пока же мы указываем лишь общие положения.

Несмотря на то, что в основе всего лежит архетип, следует различать уровни дифференциации, на которых происходит взаимодействие с ним. Есть некоторая разница между ребенком, который слушает сказку, посредством неё соприкасаясь с архетипической реальностью своей, общечеловеческой души, и прорывом архетипа в психику через «большое» сновидение, мистический опыт или в результате осознанной работы со своей психикой в процессе индивидуации или великого делания.

Самый простой уровень архетипической реальности – народные сказки. В наше время эти архетипы проявляются в продукции голливудского кино. Несмотря на разницу в стиле, эстетике и декорациях, а народной сказке и голливудском боевике присутствуют одни и те же универсальные архетипические мотивы – освобождение «принцессы», битва с драконом, потеря идеального союза в результате собственной ошибки или вторжения злых сил и так далее…Параллели между сказками и современной массовой культурой достаточно очевидны.

Следующим уровнем являются мифология и религия. Это более сложный пласт архетипической реальности – мифологические эпосы (которые, в отличие от сказок, отнюдь не обязаны оканчиваться хорошо), общепринятые, религиозные концепции, а также сложные произведения искусства. Здесь мы обнаруживаем гораздо большее богатство нюансов архетипа. «Проблема нашего времени» в том, что граница между мифом и сказкой все более стирается, в результате чего человек начинает мыслить примитивно, оперируя несколькими шаблонами.

Первые два уровня – это те архетипы, которые доступны осознанию каждого. К примеру, мы можем соприкоснуться с мотивом пути героя в боевиках, где юноша, желая отомстить за брата, проходит суровые стадии обучения у мудрого учителя, сражается со злом, встречается с главным злодеем и, чуть было не погибнув (иногда погибнув и воскреснув, как в «Матрице»), в последний момент наносит решающий удар.

Но существует тот уровень архетипов, который доступен опыту лишь немногих, и для его актуализации в психике необходимы особенные условия или направленные усилия. Это третий уровень – символический или магический. Именно здесь встреча с архетипом происходит наиболее полно и непосредственно, минуя стереотипы, приобретенные в результате воспитания. Этот опыт доступен единицам из тысячи, и на тех, кто является носителем этого опыта, обычные люди смотрят с подозрением и страхом. Гностики и платоники, алхимики и астрологи, маги и каббалисты с начала времен взаимодействовали с этим уровнем реальности. Карл Юнг был первым ученым, который начал исследования в этой области, и то, что до него в научных кругах воспринималось как предрассудки и суеверия, благодаря его открытиям получило осмысление как опыт величайшей важности. На этом уровне привычная нам логика перестает действовать и начинается реальность архетипа. Без особой подготовки невозможно понять, что значат фразы алхимиков наподобие «бескрылый ворон летает при свете ночи и во мраке дня» или «зеленый лев пожрал белую королеву, чтобы родить камень».

Прямое соприкосновение с архетипами может быть достаточно опасно и вести к безумию и одержимости, поскольку психическая энергия, которая находится в архетипе, во много раз превосходит энергию осознающего эго. Большинство людей живут под уютной защитой коллективного мифа и не стремятся покинуть его. Однако тот, кто хочет стать иным, обрести иной, нежели общечеловеческий, уровень, перейти на следующую эволюционную ступень, должен рискнуть и пройти путь индивидуации до конца, спустившись к самому истоку психической реальности. В мифах этот мотив представлен в образе добровольного сошествия героя в ад, Аид, подземелье.Именно взаимодействие с этим уровнем архетипа и позволяет реализовать индивидуацию или, говоря языком алхимиков, великое делание, то есть перейти от бессознательного существования в узких границах стереотипов коллективного мифа к подлинной индивидуальности.

Очень немногие оказываются способны осуществить этот процесс. Большинство обречено находиться в инфантильном и бессознательном состоянии. Здесь уместно вспомнит типологию гностиков, которая была разработана в начале ушедшей эры. Люди подразделяются на три категории – человек материи, человек души и человек духа. Попробуем отбросить досадную шелуху, которая скопилась вокруг понятия "душа" и тем более "дух" и разобраться, что же реально имели в виду древние философы под этими определениями.

Человек телесный – тот, чья психическая активность полностью сведена к инстинктивным программам и по своему типу реагирования не отличима от животного. Это низший тип, и некоторые философы наивно сделали вывод о том, что тело и инстинкты сами по себе плохи. Воистину, сколько вы ни будете пинать курицу, она не научится летать, как орёл, и нет более жалкого зрелища, чем исключительно телесный человек, фанатично твердящий, как мантру, о необходимости преодоления тела.

Второй тип – это человек души. Все современные религиозные экзальтации вокруг этого понятия ни на йоту не приблизят нас к пониманию того, что имели в виду древние. Мы можем сказать, что к инстинктам первого типа вдруг добавляется нечто принципиально новое, способное к эстетическому восприятию. Если для первой категории не существует ничего, кроме инстинкта и материальной целесообразности, для второго уже наблюдается некоторое противоборство инстинктивного и эстетического. Чаще всего это противоборство заканчивается в пользу инстинкта и превращает потенциальную индивидуальность в посредственность. Таким образом, и второй тип часто оказывается беззащитен перед инстинктом.

Вот почему древние рекомендовали второй категории, по крайней мере, на первых порах путь аскезы и отречения. Если аскеза первого типа не более чем невроз и, как уже было сказано, выглядит достаточно жалко, то в случае второго типа, если проводится последовательно, она может послужить благой цели – освободить мощный творческий потенциал и даже перевести индивида на уровень третьего типа.

Третий тип человека – человек духа – это тот, кто способен к самопознанию. Кроме того, третий тип отличается тем, что способен играть и спонтанно принимать совершенно разные формы, тогда как первые два привязаны к своей роли.

Прямое соприкосновение с архетипом происходит у людей второго и третьего типа, однако для людей второй категории эти переживания весьма опасны и в случае отсутствия должной культурной и интеллектуальной подготовки обычно заканчиваются психиатрической клиникой. Для человека третьего типа, напротив, они дают силу, мощь и самоосуществление, переводя на иной уровень сознания.

Высочайший восторг и экстаз в момент соприкосновения с архетипом может мгновенно перейти в столь же сильный ужас, кошмар и отчаяние. Потому путь, направленный на активацию этих сил, по праву называется «королевским». Ему следуют либо по внутреннему зову, либо из предельного отчаяния, когда собственные комплексы достали так, что для их уничтожения готов пойти на всё. Ни один мастер не предоставит вам безопасную экскурсию по садам архетипов.

Если идеалисты от религии придают таким переживаниям сверхличную ценность, проецируя их на внешний объект, материалисты упорно пытаются обесценить подобные переживания, определяя их как «всего лишь галлюцинации». Даже если и так, разве переживание предельного восторга обесценивается тем фактом, что оно всего лишь галлюцинация и полностью субъективно? Задумайтесь – какая для вас разница, насколько объективен источник вашего переживания, если само переживание реально для вас?

Более того – можно доказать, что наличие определённых переживаний, природу которых мы не можем определить, совершенно конкретно влияет на внешнюю реальность, опровергая наивный посыл материалистов, что сознание лишь эпифеномен материи. В предыдущей лекции мы говорили о сотрудничестве Юнга с выдающимся ученым-физиком Вольфганом Паули и о том, что каждый из них – один как психолог, другой как физик – пришли выводу, что сознание парадоксальным образом воздействует на внешний мир, притягивая к себе то, к чему мы имеем склонность, как правило, неосознаваемую; все, что нас окружает – лишь продолжение нашей психики, и если происходит изменение, например, в результате прорыва архетипа в психику, то автоматически меняется и внешняя реальность.

Доминирующий, коллективный миф проводит жесткую границу между психическим и материальным. Психическое объявляется всего лишь дополняющим, второстепенным. В итоге одержимость внешним миром в ущерб внутреннему приводит к усреднению и примитивности.

Отличие юнговской психологии от других психологических школ в том, что она всецело обращается к внутреннему миру, доходя до самих основ, тогда как другие психологические школы рассматривают психику, как слугу материи. Достаточно полистать тот банальнейший набор штампов, которыми изобилуют работы таких известных «психологов», как Карнеги, Шестрем, Наполеон Хилл, чтобы убедится в этом. Подобная психология направлена не на освобождение индивида, а на его ещё большее порабощение, превращение в винтик культуры потребления, в более эффективный механизм. Она предлагает не свободу, а покой, и мы с презрением отвергаем это снотворное.

Нечто подобное в свое время произошло и с религией. Из системы самопознания и трансформации, коей было гностическое христианство первых веков, религия превратилась в «культ рабских богов» (как Алистер Кроули презрительно называл современное христианство).

В юнгианской психологии, напротив, центр тяжести находится внутри психики. Основным понятием юнговской школы является индивидуация – архетипический процесс превращения в отдельную и неповторимую индивидуальность через путь самопознания. Согласно Юнгу, психической индивидуальностью обладают немногие, большинство обладает только потенциалом к индивидуальности.

Именно на этой ноте я хотел бы завершить эту лекцию, поскольку приведенные выше аргументы как нельзя лучше показывают саму суть подхода аналитической психологии и её ценностные приоритеты. Не покой, но свобода, не сон, но пробуждение, не покорность, но мятеж духа – таков истинный путь самопознания. В дальнейшем мы подробно рассмотрим идею индивидуации и те основные архетипы, которые встречаются на этом пути.

Рекомендуемая литература: Юнг «Воспоминания, сновидения размышления», «Тавистокские лекции», «Архетип и символ», Валерий Зелинский «Словарь аналитической психологии».

ЛЕКЦИЯ 3

Дата добавления: 2015-09-05