Выше, чем обои

Вся компания – Тамара, Мовьер, Лебре, Волан стоят возле спящего Чижевскийа.

Тамара (командует). Все вместе… Три-четыре!

Все. Подъем!

Чижевский, как медленный автомат, садится на постели. Поправляет руками лицо. Долго поправляет. Стоящие возле постели хихикают.

Чижевский. А эти кто такие?

Мовьер. Это мой старинный друг Никола Лебре.

Чижевский (пожимая Лебре руку). Знаю такого.

Мовьер. А это… Жоли.

Волан. Или Волан – игрушка ветра. (Весело смеется) Как вам больше нравится.

Чижевский. Жоли мне больше нравится. Я знал одну Жоли. Приехала сюда учить язык. Поселили в нашем общежитии. Ей говорят: о, о, как хорошо, что ты именно сегодня приехала, пойдем в гости к Чижевскому – у него день рождения. Она говорит: о, как здорово, у меня как раз есть бутылка Кальвадоса – она из Франции привезла. Берет она этот кальвадос, а он какой-то непростойостой, потому что, в принципе, кальвадос это не очень такой благородный напиток, обычнаяпростая яблочная водка, гниляк перерабатывают…

Волан. Мы в курсе.

Чижевский. А это был какой-то дорогой кальвадос, она его специально везла, думала, что кому-нибудь хороший подарок сделает. Потому, что она небогатая сама, обычная студентка. Ну и вот входят они в комнату, Чижевский лежит на полу в позе снятого с креста…

Волан. Чижевский это ты?

Чижевский. Чижевский это я. Я просто в третьем лице рассказываю, чтобы не выглядело, будто я про себя люблю рассказывать.

Волан. Я так и подумала.

Чижевский. Ну вот… Входит она, Чижевский на полу лежит… Она, кое-как составляет фразу, потому, что язык она пока плохо знает… «Чижевский, я Жоли…», такое, типа… «Хочу поздравить с днем рождения!» И дает этот кальвадос. Чижевский бутылку взял, поблагодарил и шмяк об стенку - вдребезги. Он просто за минуту до этого принял решение пить бросить, потому, что ему очень плохо было после портвейна и шампанского. А она ж этого не знала. Расстроилась очень. Вот и вся история.

Тамара. Какой ты у нас герой, оказывается. Бутылку об стену. Какой герой!

Чижевский. Не для тебя рассказывал.

Тамара. О-балдеть.

Волан. А что дальше было с Жоли?

Чижевский. А это неважно. Вот даже принципиально не буду рассказывать, что с ней было дальше. Это просто зарисовка была. Без продолжения.

Волан. А пить он бросил?

Чижевский. Пить он не бросил.

Мовьер. Чижевский, я вернулся.

Чижевский. Чего вдруг?

Мовьер. Я хочу предложить тебе полететь со мной.

Чижевский. Не хочу я на твою луну. Что я там не видел?

Мовьер. Есть другой мир. Мир больше и прекраснее луны. В нем еще больше тайн и чудес.

Чижевский. Еще больше?

Мовьер (показывает рукой вверх). Что ты видишь там?

Чижевский. Обои. Идиотская идея клеить обои на потолок. Тамара, если я разведусь, обещай, что мы не будем клеить обои на потолок.

Тамара. Обещаю.

Мовьер. А что выше, чем обои?

Чижевский. Я понял, на что ты намекаешь. Но из принципа буду тупить, чтобы наказать твою дурацкую привычку к красивому. Выше обоев живет семья Рожко, еще выше – Самохины. А выше Самохиных нет ничего, потому, что там крыша.

Мовьер. Есть нечто выше Самохиных.

Чижевский. Ты непрошибаемый какой-то. Тебе же ясно сказано: я понял, на что ты намекаешь.

Мовьер. Скажи.

Чижевский (просто). Солнце.

Все. Солнце?

Мовьер. Да, солнце! Мир океанов, где плещутся пламенные демоны. Мир огромных зеркал, мир огненного льда. Мир справедливых царей и бездонных колодцев…

Чижевский. Чего только люди не придумают, чтобы не работать.

Мовьер. Полетели!

Чижевский. Лети, кто тебе мешает.

Мовьер. Ты мне нужен.

Чижевский. Нужен, как корове седло.

Мовьер. Ты мой самый прекрасный и непостижимый кошмар. Не оставляй меня.

Чижевский. Даже трогательно.

Мовьер. Тебя тут мучают. А там, на солнце, в мире огненных фантазий, не будет ни Тамары с ее изнуряющим супом, ни жены, которой плевать на твои обиды, ни начальника, который набрал крестьянских детей, чтобы выглядеть на их фоне лордом Байроном… Там не будет этого.

Чижевский вертит кукиш.

Чижевский. Видел? На, на! (Уже совсем неприлично с Мовьером обращается.)

Мовьер. Но ведь они мучают тебя.

Чижевский. Мучают, конечно! Дай бог каждому! Но это я, я сам выбрал тех, кто имеет право меня мучить, рвать мне сердце и убивать меня любовью и равнодушием и всем, чем положено убивать близкого человека. Я их выбрал… я их не отдам.

Мовьер. Хорошо. Ты со мной говорил неуважительно, дерзко. Я терпел. Но и моему терпению пришел конец. (Сбрасывает лет двадцать.) Я могу понять твою преданность избранным палачам – жене, любимой, друзьям. Но как понимать твою верность этим оскорбительным тварям в ящике? Этим вздувшимся, испитым мордам, этим довольным, самовозбужденным мартышкам? (Включает телевизор. Там какое-то лицо.) Я впервые вижу его. Но читаю, как раскрытую книгу – раб, лжец, тайный убийца! Почему ты верен тайному убийце? Кто, какой бог, какой цепью приковал тебя к несправедливым судьям, льстивым слугам, бездарным паяцам? Почему ты впускаешь их в свой дом? Что тебя держит рядом с ними? Запахи? Объедки? Надежда стать таким же – сильным, сытым, бессовестным?

Чижевский. Не без этого.

Мовьер. Летим со мной. На Солнце нет и не будет уважаемых воров, королей-шпионов, там парикмахеры не считаются мудрецами, их взгляды на жизнь никому не интересны.

Чижевский. Вот последний аргумент сильный. Остальное – так себе.

Мовьер. Летим!

Чижевский. Можно и полететь. Почему нет?

Мовьер. Это будет прекрасно. Летим, прямо сейчас.

Чижевский. Летим! Только почему такая спешка?

Волан. Он так спешит, потому, что если он не полетит, ему бревно на голову сбросят.

Мовьер пошатнулся. Постарел сразу лет на двадцать. Сел в уголочек, жалобно заскулил.

Лебре (плачет). Волан, что вы сделали… Волан? Как вы могли?

Волан. А что, неправда?

Лебре. Жоли. Посмотрите на Жоли. Посмотрите на нее внимательно. То, что сейчас будет, это еще не финал. Я просто хочу, чтобы вы посмотрели на нее. Долго. Не будьте такими, как Жоли.

Сцена погружается в темноту. В луче света скромно стоит Жоли. Минуту, двадцать секунд.

Дата добавления: 2015-09-05