Лунопат

Максим Курочкин

Пьеса о том, как некий Чижевский (не тот, который ученый) отправляется вместе с Савинианом де Сирано (тем, который де Бержерак) на Луну и другие небесные тела

Действующие лица:

Господин Мовьер (Бержерак) – писатель с маленьким носом или вообще без носа

Чижевский – обозреватель

Герцог Арпажон – покровитель Мовьера

Никола Лебре – друг Мовьера

Тамара – домашняя работница

Волан – проститутка, игрушка ветра

Сорок Дырок – проститутка бабушка

Журналист – девочка на первом задании

Сирано де Мовьер (Бержерак). Французский писатель и драматург, обязан своей посмертной славой Эдмону Ростану, который написал пьесу о его жизни.

Родился в Париже в1619 году. Ученик философа Гассенди. Мушкетер. Задира. В 1640 при осаде Арраса был тяжело ранен и завершил военную карьеру. Занимался литературным трудом, страдал сифилисом. Находился в оппозиции к партии кардинала Мазарини. В своих произведениях описал:

1. Вечные лампы;

2. Космическую трехступенчатую ракету;

3. Ощущения человека в невесомости;

4. Действие закона тяготения;

5. Трансконтинентальный перелет на летательном аппарате;

6. Прибор, предназначенный для записи и воспроизведения звуков…

…множество других интересных вещей и вымышленных миров.

Умер в 1655 году в глубокой нищете. После болезни вызванной несчастным случаем. Обстоятельства, предшествовавшие смерти, до сих пор остаются невыясненными.

БРЕД

Большая студия, образованная от совмещения нескольких комнат. Женщина в красных резиновых перчатках пересаживает эхмею из синего горшка в желтый. Мужчина, держа в одной руке пульт от телевизора, а в другой радиотелефонную трубку, ест чипсы.

Тамара. Вы же не отдыхать едете.

Диалогист. Мы же не отдыхать едем. (В телефонную трубку). Жабчик, эта тварь не подписала командировку… А что я могу сделать?.. А почему ты на меня кричишь?.. Я на тебя не кричу… Я… Да. Да. Я ему все скажу…

Тамара. Скажи, что я эхмнею пересадила.

Чижевский. Змееныш, не волнуйся так… Я понял, да… Я ему все скажу… Да. Я понял… Тамара эхмею пересадила. (Смотрит на цветок.) В желтый… По-моему, с балкона. (Спрашивает домработницу.) Земля с балкона?

Тамара. С балкона. Из рамсторовского пакета.

Чижевский. С балкона. Из рамсторовского пакета… (Смотрит вопросительно на Тамару.) Там два должно быть.

Тамара. Там один был.

Чижевский. Она говорит – там один. Не знаю… Я не брал…

Тамара. Давай я поговорю

Чижевский (в телефонную трубку). Сама с ней поговори. (Передает телефон Тамаре.)

Тамара (в телефонную трубку). Таня, здравствуйте. Там только один пакет, но кислотность подходит, я проверила. Не знаю… У нас тоже жарко.

Чижевский. Душно.

Тамара. Душно. (Расплываясь в улыбке.) Спасибо… Нет, хорошо себя ведет… (Смотрит на Чижевского.) ЗКак зайчик.

Чижевский. Зайчик! (Горько.) Я – зайчик.

Тамара (в трубку). Отдыхайте, не волнуйтесь… Целую. (Прерывает связь.)

Чижевский. Я зайчик!

Тамара (как бы вскользь). Не зайчик?

Чижевский. Том, давай договоримся соблюдать дистанцию.

Тамара. Тебе заняться нечем? Вынеси мусор.

Чижевский. Тамара! Я плачу тебе?

Тамара. Да.

Чижевский. Я тебя унижаю?

Тамара. Нет.

Чижевский. Почему тогда ты меня унижаешь?

Тамара (возвращаяставит цветок на его законное место – на микроволновку). Не знаю… Прикольно как-то. (С искренним интересом, эта мысль ей впервые пришла в голову.) А ты обижаешься?

Чижевский. Вот даже «обижаюсь» это не то слово. Я просто теряю дар слова, я унижен, я не понимаю… за что? Почему моя… помощница…

Тамара. Домработница, так и говори…

Чижевский. А я не боюсь этого слова.

Тамара. Не надо его бояться.

Чижевский. Не надо намекать, что я его боюсь.

Тамара. Слушай, что ж ты такой нежный?

Чижевский. Не перебивай… Я не понимаю, почему моя дом-работница систематически… (Не может подобрать слово.)

Тамара. Ну, я не знаю, мне эта работа нужна, я не могу так все бросить только потому, что ты обижаешься.

Чижевский. Я тебя не призываю бросать работу.

Тамара. И не брошу. Не надейся даже.

Чижевский. Прекрасно! Но я тоже не могу уйти из этого дома. Это мой дом, моя жизнь, моя… атмосфера. Это тонко. Это надо чувствовать и оберегать. Может ты ко мне что-то… испытываешь?

Тамара. Я б так и сказала.

Чижевский. Я умею хранить чужие чувства.

Тамара. У меня жених в Осиновском.

Чижевский. Тамара, пойми… Здесь - не заминировано. У меня есть гражданская позиция… Я не сплю с прислугой. И ты можешь мне своим женихом в глаза тыкать, но я тебя предупредил – ничего тебе не светит в этом доме, кроме… понимания и уважения.

Тамара. Расслабься, писатель.

Чижевский. Я просил не называть меня писателем.

Тамара. Не будешь фигней страдать – не буду.

Чижевский к чему-то прислушивается.

Чижевский (кому-то). Подслушивать нехорошо.

Тамара. Опять?

Чижевский. Полюбуйся. (Указывает на штору.)

Тамара. Второй раз за сегодня.

Из-за шторы выходит странный пожилой человек в одежде небогатого французского дворянина середины XVII века. Ноги в чулках худые, как трости. На голове – редкие длинные волосы. На боку – шпага.

Мовьер. Сударь, я не имею привычки подслушивать.

Чижевский. Тамара, принеси ему стул.

Мовьер. И если вы будете настаивать…

Тамара. Ты мне обещал объяснить...

Чижевский. Обещал… (Пожилому господину.) Можете еще минутку там постоять…

Вежливо выталкивает пожилого господина обратно за штору.

Чижевский. Ну, в двух словах…

Тамара. Ты его знаешь?

Чижевский. Нет… Ну – как сказать – не знаю. Знаю. Писатель.

Тамара. Тоже писатель?

Чижевский. Не «тоже писатель». Просто писатель. Настоящий писатель.

Тамара. Ты ему ключ дал?

Чижевский. Ключ я ему не давал… Как бы я ему дал ключ? Он, я не знаю… Появляется и все…

Тамара. Из ниоткуда?

Чижевский. Да.

Тамара. Теперь понятно.

Чижевский. Заходите, пожалуйста.

Старик входит. Тамара приносит стул. Старик резко и неловко садится.

Мовьер. Я не подслушивал.

Чижевский. Естественно.

Мовьер. Если вы будете настаивать, я попрошу вас…

Чижевский. Замолчите.

Мовьер. Я буду вынужден… (Кладет руку на эфес.)

Чижевский. Это я заберу.

Преодолевая отчаянное и жалкое сопротивление старика, отбирает у него шпагу.

Чижевский. Успокойтесь. Я знаю, что вы не подслушивали.

Старик тихо плачет от собственной беспомощности и обиды.

Чижевский. Тома, сделай что-нибудь. (Тома приносит воды.) Вы меня не узнаете?

Мовьер. Верните шпагу.

Чижевский. Не верну.

Мовьер (всматривается в Чижевского). Кто вы?

Чижевский. А кто вы сами – помните?

Мовьер. Савиниан де Сирано, к вашим услугам.

Чижевский. Сирано… де Бержерак?

Мовьер. Бержерак – это название имения моего отца. Я решил присоединить его к своей фамилии.

Чижевский. Знаю, знаю.

Мовьер. Если вы намекаете, что имение уже нам не принадлежит…

Чижевский. Меня это не касается.

Мовьер. Да, это правда. Имение Мовьер-Бержерак потеряно… Потеряно… (Очень тихо и горько.) Безвозвратно. (Встрепенувшись.) Но я не давал вам права... Где я?

Чижевский. Вы в бреду.

Мовьер. Месье, я вижу, что вы не желаете мне зла. Во имя человеколюбия, объясните – что со мной.

Чижевский. Я же сказал… Вы бредите. Все, что вы здесь видите – это ваш бред.

Мовьер. То есть… я сплю?

Чижевский (как будто ничего странного в этом нет). Да. Послушайте, я не люблю повторяться. Мы сегодня уже подробно говорили на эту тему. (Находит какую-то важную для себя бумажку, сразу отвлекается от собеседника.)

Мовьер. Но я ничего не помню.

Чижевский. Что я могу поделать… (Обращаясь к Тамаре, полностью игнорируя присутствие господина Мовьера.) Так как думаешь, если позвоню и все выскажу, он меня уволит?

Тамара. Я бы уволила.

Чижевский. Прекрасно.

(Решительно набирает номер телефона.)

Чижевский (в трубку). Роман Витальевич! Это Чижевский… Роман Витальевич. Я подумал насчет Карловых Вар… Да… Да… Нет, знаете что… В принципе, не обязательно нам туда ехать… Мы же можем материал Пташуку заказать… Он все равно там документалку снимает… Нет, он не зажратый… Ну, в крайнем случае, можно ему с коефициентом посчитать… Нет, я не расстроился… Нет… Да нет… Очень хорошо совпало, потому, что супруга как раз тоже у нее другие планы там ну нет а мы да потом лучше как то не все так ну складывается сейчас… Да, я помню, я уже дописываю. Вечером сброшу Наде по почте. Всего хорошего, Марине Петровне привет огромный. (Прерывает связь.) Вот скотина.

Тамара. Ты телефон выключил?

Чижевский (искренне испугался). Я же нажал.

Тамара. Ты уверен?

Чижевский. Ну, и к лучшему.

Звонит телефон.

Чижевский. Алло… Нет, Роман Витальевич, не забыл. Отмечаем работу художника и пластическое решение в третьем отделении… Да, мне сказали… Не прощаемся, да… (Тщательно и осознанно нажимает на кнопку телефона. Несколько раз. Ничего не говорит.)

Тамара. Вообще я к этим телефонам не могу привыкнуть. Раньше понятно было – положил трубку, это положил трубку.

Чижевский. Вот почему столько хорошего и столько плохого в одном человеке?

Тамара. А чего в нем хорошего?

Чижевский. Ну, он… По именам всех знает, бильд-редактора поддержал, мы собирали – у нее сын на мотоцикле разбился. Что я несу? Тварь он, конечно, последняя. (Непроизвольно еще раз нажимает на кнопку разрыва связи. Ест чипсы. Предлагает Тамаре и господину де Мовьеру. Тамара отказывается. Господин де Мовьер - нет).

Тамара. Я в доме у Малацкой работала…

Чижевский. Кто такая?

Тамара. Ну, Малацкая. У нее своя фабрика… Бижутерия, дизайн – все такое. Ты должен знать.

Чижевский. Не знаю.

Тамара. У нее кота велосипедом задавило. Горным. Она чуть с ума не сошла.

Чижевский. Ты к чему это?

Тамара. Ну… так.

Чижевский. А.

Мовьер. Я могу вас побеспокоить?

Чижевский. Можете. Но учтите, у меня не так много времени, мне сегодня до девяти надо еще статью дописать и отправить. Максимум до пол десятого. Потому, что в десять Надя-корректор уйдет и получится, что я опять сорвал номер. Ну, то есть, номер я не сорву, конечно, они что-нибудь поставят, но скандал будет.

Мовьер. Я умер?

Чижевский. Думаю, нет. (Тамаре.) Тома, ты можешь сегодня пораньше закончить? Потому что я точно тогда ничего не напишу. Ля-ля-ля, ля-ля-ля… Зацепимся с тобой языками…

Тамара. Я могу. Но тебея этот работать не даст.

Чижевский. А что я с ним сделаю? Пусть сидит.Пусть сидит, пока не проснется.

Мовьер. Простите, где я мог бы…

Чижевский. По коридору вторая дверь направо. Тамара, проводи – покажи как свет включается. (Поняв, что ранимого Мовьера это может смутить, досадливо.) Сиди, я сам провожу.

Чижевский и Мовьер выходят в коридор. Тамара рассматривает шпагу. Возвращается Чижевский. Двигается по комнате, тщательно выбирая траекторию движения, не пересекающуюся с траекторией движения Тамары. Подходит к рабочему столу, пытается работать. Не работается - Тамара.

Чижевский (в сердцах чуть не разбив несчастную компьютерную мышь). Да, я, не могу не обращать на тебя внимания. Но… почему ты ведешь со мной так, как будто я не могу не обращать на тебя внимания? Что за постоянные намеки… Хождение это… Это непрофессионально.

Тамара. Я убираю.

Чижевский. Убирай. Но не делай это скромно и точно, не надо убирать у меня под носом. Что это за демонстрация, что это ты нацепила? (Это он о переднике.) Что ты хочешь этим добиться?

Тамара. Ничего.

Чижевский. Ничего? Это подло, подло, по предательски и… Это провокация. Ты провокатор, Тома, разве ты не знаешь, как это на меня действует?

Тамара. Что?

Чижевский. Женщина в форме.

Тамара (явно довольна). Откуда мне знать.

Заходит Мовьер. Поскальзывается на ровном месте. Если бы не поддержавшая его Тамара, упал бы.

Мовьер (Тамаре). Благодарю вас.

Чижевский. Как вы себя чувствуете?

Мовьер. Прекрасно. Насколько это вообще возможно в моем возрасте.

Чижевский. Сколько вам?

Мовьер. Тридцать шесть.

Чижевский (почему-то обиделся). Смешно.

Тамара (поясняет). Ему тоже тридцать шесть.

Ищет на полках необходимую книгу. Находит. Листает.

Мовьер. Мсье, я требую, чтобы вы немедленно, без отговорок и оскорбительных замечаний дали ответы на все мои вопросы. Иначе я найду способ отстоять свою честь и вам придется горько пожалеть о собственной неучтивости.

Чижевский (не отрываясь от чтения). Слушай, ровесник… Я церемониться с тобой не буду. Слушать, как ты что-то лепечешь, якобы по-старинному, я не хочу. Если говоришь что-то, говори простым человеческим языком. Никаких «мсье», «сударей»… Чтобы этого я больше не слышал. Иначе вышибу тебя отсюда к чертовой бабушке. Мне есть чем заниматься, ты очень не вовремя тут появился.

Мовьер. Я могу говорить только так, как я говорю.

Чижевский. Ты будешь говорить так, как я тебе скажу. Я - твой бред, я здесь командую. И ты будешь говорить, как нормальный человек, без истерик и таких вот через голову фраз.

Показывает – каких фраз. Для этого правой рукой достает через голову левое ухо.

Мовьер. Я сын своего века. Я не могу говорить как вы. Это невозможно.

Наконец, Чижевский отрывается от чтения.

Чижевский. Что значит, невозможно? Ты меня сейчас понимаешь? А я ведь не по-французски с тобой говорю.

Мовьер. Действительно.

Чижевский. Заруби себе на носу – с того момента, как ты сюда попал, ты находишься в моей полной власти, ты должен, нет, не должен – обречен выполнять все, что я от тебя потребую. Тем более, что я ничего от тебя не собираюсь требовать, мне не до тебя, вот, хочешь, побеседуй с Тамарой.

Мовьер. Прелестная амазонка, не сочтите за дерзость…

Чижевский. Ты меня плохо понял?

Мовьер. Не хочу я с Тамарой беседовать.

Чижевский. Вот так то лучше. Сиди, на вот – журналы полистай.

Считает, что разговор закончен.

Тамара. Разогреть супчику?

Чижевский (Мовьеру). Суп будешь?

Мовьер. Какой?

Тамара. Такой бульончик легенький, домашняя лапша, тефтельки, зелень.

Мовьер. Буду.

Чижевский. Я тоже буду. Нет, не буду. Если я съем суп, я захочу полежать, потом засну, потом мне надо будет прийти в себя, принять душ, чай, позвонит жена, взорвут троллейбус и мне это надо будет видеть, прийти в себя потом, аспирин, позвонит жена и, конечно, я не проверил почту. Проверил почту, кофе, ужин, аспирин, позвонит жена. После всего этого никакой уже работы быть не может. Номер сорван. Не буду я суп.

Мовьер. Тогда я тоже не буду.

Чижевский. Съешь. Тебе же не надо работать.

Мовьер. Не хочу.

Чижевский. Как хочешь.

Молчат какое-то время.

Чижевский. Тамара, давай нам суп, а то я буду себя виноватым чувствовать, что он голодный.

Тамара идет на кухню.

Чижевский (Загрустил.) Ну вот… Добились своего.

Мовьер. Кто?

Чижевский. Вы все. Орудия мира. Меня мучают, унижают. Она вот не сказала: «Не дам супу, пока не напишешь». Она этого не скажет. Ей важнее все так представить, что она меня этим супом спасла. Не дай бог, я таки напишу эту статью, это будет выглядеть так, как будто суп за меня ее написал. Она за меня написала. А ведь, по сути, суп – дрянь. Я понимаю, что лапша домашняя, что бульон вкуснейший… Формально не придерешься. Но в этом нет, я не знаю… самолюбия, вызова какого-то. Нет желания удивить. Просто суп! Питайся, писатель, поддерживай вопросы организма. Прикладной суп. Так и статья будет такая же. Без полета. Это же очень связанные вещи, это же надо чувствовать, уважать.

Мовьер. Ты писатель?

Чижевский. Я не писатель. И слова этого не люблю. Но то, что ты ко мне на «ты» обратился, что ты так… обострил - это я тебе в плюс ставлю. (Без перехода.) Посмотри, как Кончаловскому жена готовит. Вот это я понимаю.

Мовьер. А Тамара разве твоя жена?

Чижевский. Нет. Но надо же… расти. Стремиться к чему-то. Так всю жизнь проходит в домработницах. А моя жена сейчас отдыхает… на море. (Без перехода.) Савиниан, нам надо все-таки поговорить…

Мовьер. Я давно прошу об этом.

Чижевский. Как лучше – до супчика или после?

Мовьер. До – лучше.

Чижевский (кричит). Том, подожди, мы минут через десять…

Тамара. Я несу уже.

Чижевский. Ты слышишь меня? Через десять минут.

Тамара (голосом, не сулящим ничего хорошего). Хорошо.

Чижевский ходит по студии, мучительно подбирает слова.

Чижевский. Ты вот спрашивал – не писатель ли я случайно? Я сказал, что нет. Потому, что «писатель» это человек, который во что-то верит. У него есть какой-то принцип, убеждение, может быть – порок, комплекс, судьба… Что-нибудь такое - большое. Тебе понятно, о чем я?

Мовьер. Ха.

Чижевский. Ну да… Кому, как ни тебе... В связи с этим у меня вопрос…

Тамара. Нести уже?

Чижевский. А, что, прошло десять минут?

Тамара. Я, что, засекала?

Чижевский (Мовьеру, тоном страдальца). Теперь ты меня понимаешь?

Мовьер (искренне). Понимаю.

Чижевский некоторое время «страдает». Потом еще какое-то время ловит упущенную мысль.

Чижевский. Так вот, я не писатель. Потому, что у меня нет убеждений.

Мовьер. Совсем?

Чижевский. Не совсем. У меня нет внутренне непротиворечивых убеждений. Что бы я ни сказал, я могу это сам и опровергнуть.

Мовьер. Философ Гассенди, учеником которого я себя считаю…

Чижевский. Потом я разрешу тебе сказать. Ты сейчас меня слушай. Я не писатель, я рецензент, критик. То есть, я достаточно серьезно к себе отношусь… Но, почему, почему я, человек одаренный и ленивый, позволяю себе писать: «Особенно хочется отметить пластическое решение третьего отделения»? Почему я это пишу? Думаешь, мне действительно хочется это отметить?

Мовьер. Не пиши.

Чижевский. Ответь на вопрос. Хочется мне отметить это художественно-убожественное решение?

Мовьер. Не хочется.

Чижевский. Не угадал. Хочется. Потому, что это профессионально, и я знаю, что этого от меня ждут.

Мовьер. А это решение, оно на самом деле неплохое?

Чижевский. На самом деле неплохое, и я как бы об этом и пишу… Но при этом, оставаясь честным сам с собой, могу объявить его и неплохим, и совершенно беспомощным, и бог знает каким выдающимся. И под каждый мой внутренний выбор и полувыбор, а самое страшное именно полувыбор – от лени, от супа бездарного, от включенного в соседней комнате телевизора… Под каждый полувыбор, полуоценку, кастратское полумненьице - найдутся у меня же и аргументы, и слова, и сердечный сок… Вот что убивает.

Мовьер. Но в этом конкретном случае ты не соврал.

Чижевский. Не соврал. По выгоде не соврал. Но ведь и другой момент. Соври я, размажь я эту местечковую художественную радость – только бы выиграл… Нажил бы друзей. Из тех, кому это дерьмо действительно не нравится. Но мне не нужны друзья.

Мовьер. Мне тоже не нужны друзья.

Чижевский. Мне не нужны друзья!

Мовьер. Мне не нужны друзья.

Чижевский. Друзья мне не нужны.

Обнимаются. Плачут. Нашли друг друга. Входит не терпящим возражений шагом Тамара с подносом.

Чижевский. Вот тоже тема… Не берем конкретно Тамару…

Тамара. Куда вы меня не берете?

Чижевский. Никуда. Мы тебя как тему не берем.

Тамара (расставляя тарелки). А если поедете, возьмете?

Чижевский. Куда поедем? Мы никуда не едем.

Тамара. Я поняла, что вы никуда не едете. Но если вы куда-нибудь поедете, вы меня возьмете?

Чижевский. Да мы не собираемся никуда.

Мовьер (Тамаре). Возьмем, возьмем, не волнуйся.

Тамара (Чижевскому). А тебе так трудно пообещать, да?

Тамара уходит.

Чижевский. Нет, все-таки Тамара – это тема. Вот ты как думаешь - что такое она в моей жизни?

Мовьер. Но это не то, что могут подумать?

Чижевский. Ну, как бы немного и то, но - наоборот.

Мовьер. Сдаюсь, не понял.

Чижевский. Тома оселок моей решимости. Что такое оселок надо объяснять?

Мовьер. Да нет, в общем-то.

Чижевский. Я все равно объясню. Оселок это точильный камень. Точило. Нет, неправильно. Точило – это не то. Точило – это то, в чем виноград давят.

Мовьер. Да, я знаю.

Чижевский. Я вижу, что ты знаешь. Но я имею право показать свою эрудицию?

Мовьер. Имеешь.

Чижевский. Или мне перед Тамарой ее демонстрировать? Или дождаться, пока Таня с курорта приедет? (Поясняет.) Таня это моя жена.

Мовьер (кротко). Объясни, будь любезен, что такое точило? Давно хотел узнать.

Чижевский. Я объясню, но имей в виду, ты мне все удовольствие уже испортил.

Мовьер. Хорошо, что я знаю, что сплю. Так спокойно.

Чижевский. В иконографии существует сюжет – Христос в точиле. Изображен Христос в бочке специальной – где сверху винт и пресс, и виноград давят. А из ран его кровь льется, точится как бы. То есть аллегорически Спаситель понимается как виноградная гроздь. Ну, ты понимаешь: «Вино - это кровь моя» – все дела.

Мовьер. Понимаю.

Чижевский. Так вот. То точило в котором Христос, это не то точило, которое точилка, на которой ножи точат.

Мовьер. Ага.

Чижевский. Тома – она точилка, но ни в коем случае не точило.

Мовьер. Точилка, но не точило.

Чижевский. Не точило. Это важно. Она – оселок, точильный камень. Я точу на ней…

Входит Тамара.

Тамара. Как супчик?

Чижевский. Прекрасный супчик.

Незаметно для Тамары делает знак Мовьеру. Начинают есть суп.

Тамара. Соль принести?

Чижевский. Нет, все хорошо.

Тамара уходит.

Чижевский. Так вот… (Еще несколько ложек съел.) Кстати, нормальный суп.

Мовьер. Очень хороший суп.

Чижевский. Так вот… (Наконец, оставляет суп в покое.) Так вот, вот, вот, черт… Стоит поесть – все куда-то девается… Ведь неглупую мысль хотел сказать.

Мовьер. Тамара – это оселок твоей решимости.

Чижевский. Это я помню. Но вот сила этого высказывания куда-то исчезла. Поели, называется… Вот так, на самом деле, проверяется – с душой блюдо приготовлено, или без. (Кричит.) Тамара!

Появляется Тамара.

Тамара. Добавки?

Чижевский (после короткой энергично прожитой паузы). А ведь не откажусь.

Тамара (Мовьеру). Вам тоже?

Мовьер. Пожалуйста.

Тамара уходит с пустыми тарелками.

Чижевский. Вот, вот, ты видел… Каждый день я сталкиваюсь с этим. Меня раздирают противоречия, через меня проходят тысячи информационных потоков, я рассредоточен, разбит, мне до всего есть дело… Я, бог знает, как еще жив. А тут приходит эта и говорит… (Передразнивает Тамару.) Добавки?

Мовьер. Это еще не худший вариант.

Чижевский. Вот, кстати, согласен.

Тамара приносит поднос с добавкой. Во время речи Чижевскогоийа она ставит тарелки на стол и, никак не реагируя на смысл высказываний своего нанимателя.

Чижевский. Не худший, да… Потому, что потенциал огромный. Сказать может такое, что жить не захочется. Нет нравственного ограничителя, совершенно безморальная, самоцентричная… Матильда. (Тамаре.) Что, что ты молчишь, что ты тут молчишь, дойками трясешь? Скажи что-нибудь. Молчит из вреда… (Мовьеру.) Это я при тебе такой смелый. А наедине – чихнуть боюсь в ее сторону.

Тамара удаляется.

Чижевский. У меня жена в отпуске. И все свои обиды я, как проклятый, вынужден домработнице рассказывать.

Мовьер. Жена скоро вернется.

Чижевский (машет рукой). Жена меня просто не слушает. (Еще две ложки съел.) Эта хоть делает вид. Так вот… Тамара – оселок моей решимости осознать свое полное ништожество – даже не ничтожество – ничтожество это писатель так сказал бы. Нет – ништожество! Ништожный безбожественный псевдосамец. Потому, что самец это организатор, бык здоровый, энергичный спортивный старичок. Или даже чахлый ушлепок, но методичный – ключевое слово – «методичный» ушлепок… Еле душа в теле, но методичный, как дятел… Все знает. Кому нахамить, кому доброе слово, кому жопу вылизать до кости… Но главное… с практической стороны знает. Это живое, ежедневно обновляемое и… благоносное знание. Кто лижет жопу – тот мужчина, добытчик. Кто нет – аля-олю... Жена в отпуске. Противно ужасно.

Мовьер. Что противно?

Чижевский. Простой мир – такая гадость. Я тоже гуманитарий, я тоже знаю, как лизать жопу… Но делать это профессией? Да лучше в петлю, я, честное слово, в писатели лучше пойду… Буду диалоги писать для ящика. Я ведь критиком стал по недоразумению. Любовь-морковь – жена, поступлю-ка в один институт с женой… Ну, как, знаешь, бывает – за компанию.

Мовьер. Бывает.

Чижевский. А хочется, как, знаешь… есть такие тренинги личностного роста, там тебе мозги портят за твои же деньги – так вот там главное упражнение – посадить двух мартышек друг напротив друга и дать задание… Одна мартышка кричит другой: «Что ты хочешь?», а вторая отвечает – что она хочет. Вот так: (Садится перед Мовьером. Кричит ему в лицо.) «Что ты хочешь? Что ты хочешь? Что ты хочешь? Что ты хочешь? Что ты хочешь?…» И так полчаса. А ты должен отвечать. На каждый крик что-то ответить, причем, громко и каждый раз новое. Я считаю, неглупое упражнение. Через полчаса начинаются сюрпризы… Так вот, если брать вот по такому серьезному, личноростовскому счету, мне пьесы хочется писать. Я бы мог. Может, я не умею сюжеты придумывать, но диалоги я бы мог писать. Или для ящика. Я говорил уже… Да, так вот… про Тамару.

Мовьер. Что такое ящик?

Чижевский. Не перебивай.

Звонит телефон.

Чижевский. Ало. Змееныш, я очень, очень занят… Нет. Я не искал. Может, Тамара искала. Хорошо, я найду второй пакет с землей и сам пересажу… Я нормальным… Каким тоном? Нормально я говорю… (Кричит.) Нормальным тоном! (Ласково.) Целую. Да. Я тоже тебя люблю. (Закончив разговор.) Так вот, Тамара – это точило.

Мовьер. Оселок.

Чижевский. Тьфу, уже сам запутался. Правильно – оселок. Тамара – оселок. При этом у меня есть гражданская позиция – не изменять жене. Не абстрактно не изменять жене. Это инфантилизм… А вот совершенно физически, при всяком удобном случае – не изменять и все… Не потому, что боюсь чего-то или не складывается. Или боюсь…

Мовьер. Боюсь - было уже.

Чижевский. И еще скажу… боюсь. То есть, наоборот, я, как раз – ничего не боюсь. Ну, то есть, настолько всего боюсь, что уже ничего не боюсь…

Мовьер. Тамара тебе нравится?

Чижевский. Глубоко, глубоко антипатична. Если на нее трезво взглянуть, это же боевая машина любви и счастья. Все у нее пригнано, подкручено, не торчит ничего… То есть торчит, но уместно. Все до мелочей продумано, все работает, мерцает. Характер, ничего не скажу, хороший: не злобная, но и не сироп, а как для жизни надо – сердце с перцем. И это убивает. Это легкий путь, пресловутые широкие врата… Такая в Сибирь пойдет. Жена декабриста, блин.

Входит Тамара.

Тамара. Можно забрать?

Чижевский. Постой и помолчи.

Тамара стоит и молчит. Чижевский и Мовьер разглядывают Тамару. Многозначительно переглядываются.

Чижевский. Спасибо, Том.

Тамара. Я заберу?

Чижевский. Просто покинь нас.

Тамара, немного обиженная, покидает мужчин.

Чижевский. Ну как тебе?

Мовьер. Потрясающе.

Чижевский. Скажем честно – совершенство.

Мовьер. И у вас ничего не было?

Чижевский. Не было и не будет.

Мовьер. Да, история…

Чижевский. Потому, что если я выберу Тамару, завтра мне понадобятся друзья, чтобы ее показывать, чтобы ей не скучно было. Послезавтра – еще какое-нибудь фуфло… А через неделю я соглашусь, чтобы нас… на дачу пригласили. Это будет конец! Поэтому Тамара умрет девочкой. (Понимает, что загнул.) Это я загнул, конечно, у нее жених в Осиновском…

Мовьер. Да она и не девочка.

Чижевский. Да она и не девочка…

Мовьер. А что твоя жена?

Чижевский. Таня?

Мовьер. Ну, да. Какая она?

Чижевский. Да такая же. Один к одному.

Мовьер. Непросто это все.

Чижевский. Непросто, непросто…

Мовьер. У меня вот тоже проблемы…

Чижевский. Э, нет… Этот номер не пройдет. Ты меня, конечно, выслушал, но у тебя выбора не было. А я тебя выслушивать не собираюсь… Не обижайся только.

Мовьер. Но как так? Это несправедливо.

Чижевский. Справедливо.

Мовьер. Несправедливо.

Чижевский. Справедливо.

Мовьер. Нет.

Чижевский. Да что ж вы все меня мучаете! Что ж меня все мучают? Сговорились. Одна прекратит, второй начинает… Что вам от меня надо? (Кричит.) Что вам надо? Что вам надо? Что вам надо? Что вам надо? Что вам надо? Что вам надо? Что, что?

Замечает, что Мовьер исчез. Успокаивается. Садится за компьютер. Вяло пытается стучать по клавишам.

Дата добавления: 2015-09-05