Лучшие в жизни каникулы.

Я снова в Борском. Когда я приехала, к вагону подошли, встречающие меня, папа с Вовкой. Я воскликнула: «Ой, Вовка, какой ты большой стал!» И, взглянув на папу, сказала не тактично: «Папа, а ты маленький». Это Вовка перерос папу. Ему исполнилось 14 лет. Бабушка как-то сказала: «Меня спрашивают: «Вашему внуку-то лет 17 будет?» «Да, ему только 14 исполнилось». Он все время воду из колодца носил, вот на него и обратили соседи внимание.

Это были самые счастливые и радостные каникулы за все студенческие годы. Дружная компания наша разрослась и сформировалась окончательно в прошлое лето, когда нас не было в Борском. Мы поступали в институт. Ростком же к ее рождению была описанная мною маевка в бору прошлой весной.

В компании были сливки выпусков нашей школы 3-х, 4-х последних с моим выпуском лет. Мы с Зоей окончили I курс, а девочки, что пригласили нас, костяк группы – Тося Шашкова, Люба Башкирцева, Рита Федорова, Сталина Труфанова закончили III курс. Володя Заколодкин, их одноклассник, тоже III-й. Саша Труфанов (брат Сталины) и Валя Тюрина – IV курс. Ну и много было примыкавших студентов. Хочется немножко описать их – этих ярких спутников лучших лет моей юности.

Тосю с Любочкой в нашей «шараге» звали шулерами. Они так лихо шельмовали при игре в карты, что это вызывало не злость, а хохот. Тося – остроносенькая, как лисичка, очень азартная и смешливая. Она средняя сестра моей подруги Зои, на которую навешивала в походах большой мешок, а сама шла с маленьким.

Любочка - кругленькая, яркая, очень умная и очень добрая. Обе учились на физматах в педах, только Тося в Ленинградском, а Люба в Куйбышевском. Из обеих вышли толковые математики. Люба преподавала потом в Куйбышевском авиационном институте. Тося прожила свою жизнь в Питере. В связи с их шулерством вспоминается такой случай. Мы в один из ночных походов на берегу реки разыгрались в прятки. Тоська с Любочкой спрятались за какой-то куст, и так как была сильно лунная ночь, стали играть в карты. Друг дружку «охмуряли». И забыли, что они в прятки играют, и что их ищут. А когда их нашли, то был, конечно, хохот. Смеялись, что они и ночью «взялись за свое ремесло».

Рита Федорова – высокая, тоненькая с русыми волосами, и умными и внимательными глазами. Очень сдержанная и немногословная в разговорах, с философским складом ума, с особым ее юмором и кривой усмешечкой. Это так мило и так ей идет. Она потом в будущем станет моей очень большой подругой, будем дружить семьями, и эта дружба сохранится и по сей день. Живет в Пензе. А тогда - она студентка того же Куйбышевского педа и через год приедет работать в нашу школу еще одним физиком.

Сталина Труфанова – восхитительная моя любовь тех далеких юных лет. Красивая статная блондинка с яркими карими глазами и ослепительной улыбкой. Энергичная, хороший организатор и рассказчик. С ней познакомилась еще в школе, так как она была секретарем комсомольской организации школы. Часто бывала в нашем классе. Короткая и ясная дружба нас связывала в то время. К тому же через Тосю Шашкову, (а в их семье я бывала, чуть ли не каждый день), с этими четырьмя девчонками я была хорошо знакома еще в школе. Мы с Зоечкой завидовали этому дружному классу. Энергичная группа девчонок их тогда еще 9^«А» класса сдружилась с мальчишками из 9^«Б». Собирались они в летние школьные каникулы у Володи Заколодкина в каком-то сарае или землянке, отданной им матерью Володи для сборов одноклассников. Школьники звали это свое убежище «блиндажом» и репетировали в нем пьесу «Золушка». Затем с этим спектаклем пошли по селам района. Со своими костюмами, со своей настоящей тыквой. Пешком. В сельском клубе мальчишки продавали по 20 копеек билетики, самодельно ими изготовленные. А вечером вместе с девочками давали представление. Можно такое представить в наше время с детьми сейчас? Потом, на собранные деньги, вместе с учительницей, ездили на экскурсию в г. Куйбышев. Я на эту экскурсию, будучи ученицей 7-го класса тоже ездила. Саму экскурсию школа организовала. Так что знакомство мое с девчонками давнее-давнее.

Галя Татаринова – тоненькая, голубоглазая блондинка была тогда лучшей Золушкой виденной нами в то время, а Сталина была принцем. Жила Галя по соседству со Сталиной. В то лето Галя была тоже студенткой Куйбышевского педа – отделения иностранного языка. И затем станет преподавателем на всю оставшуюся жизнь в нашей школе.

Володя Заколодкин – высокий веселый человек, заядлый участник всех наших походов. У него в большом и удобном доме, благодаря гостеприимству его мамы, устраивались почти все студенческие пирушки и дни рождения, и непременно с мамиными пельменями.

Валя Тюрина и Саша Труфанов были одноклассниками. Они уже окончили IV курс. Она в Московском текстильном, а он в Пензенском политехническом. Были постарше нас. Очень яркие люди. И нам с Зоськой было интересно, потому что собрались не одноклассники, про которых мы все знаем, а новые малознакомые нам одаренные люди. Валя сейчас живет в Москве. Перезваниваемся. Встречались с Валей в компании москвичей-борсквитян у Большаковых. Жизнь Саши Труфанова пройдет в Омске. А тогда веселый шутник, азартный организатор и выдумщик, был еще и поэтом. Стихи, написанные им ко дню рождения Сталины, я и сейчас помню:

Линка, Линка, друг наш милый,

Поздравляем мы тебя.

С днем, когда впервые

Пропищала ты «уа».

Ты ворочалась в пеленках,

Мать склонялась над тобой.

Была крохотным цыпленком,

И обидчивой такой.

Будто мама виновата,

Что промокла, словно в дождь.

Иль на старшего ты брата.

Всю вину свою кладешь.

А теперь смотри – невеста,

Уж Васильевной зовут,

Скоро будешь своих пестать,

Быстро ведь года идут.

Так давайте выпьем, други,

За Сталинку этот тост,

Эх, друзья ее, подруги,

Веселись, не вешай нос»

Тогда почти для всех участников нашего братства это было последнее безмятежное студенческое лето. На следующий год они к 1-му августа должны будут ехать на работу по местам их распределения. Компания тогда то разрасталась, то чуть уменьшалась, а остов был мною перечисленный.

Какое это было лето! Уже с утра, часам к одиннадцати к нашему крыльцу «подгребали» члены «колхоза». «Захватываем места», - кричал Заколодкин. У нашего дома тогда было крыльцо, и с утра там была тень. Я открывала дверь, и люди набивались и на ступеньки коридора, и рассаживались на крыльце, поджидали опаздывающих. Собирали наспех походную еду (яйца, огурцы, иногда картошку), и такой компанией отправлялись или на реку Самарку, но далеко, за мельницу, или на озеро Потапово, и тоже в отдельное безлюдное место, чтоб только мы одни были. Ну, тут уж каких только номеров не было. И купались, и ныряли, и в догонялки бегали. Любочку все кульбитом в речку бросали. Ели, играли, истории и анекдоты рассказывали. Часам к шести или семи вечера домой возвращались. Обедали, приводили себя в порядок и бежали на танцы.

Раза три за лето уходили в «ночное». Это, когда собирались в поход с ночевкой - опять же у нас на крыльце к часам пяти, шести вечера. Брали еды побольше, в том числе картошку сырую, лук и хлеб, конечно, варенье. А также ведра, миски, ложки. И отправлялись за мост, на так называемую Гвардейскую Самарку. Там обустраивали площадку (убирали от веток, мусора, чтоб было, где ночевать, поесть, костер развести). Собирали хворост для костра. Валька Сергеев организовывал рыбную ловлю. Замешивалось тесто из мякиша черного хлеба, и порошка борной кислоты (в аптеке покупали). Лепились маленькие шарики и бросались в воду недалеко от берега, но где глубокое место и течение, (где обычно рыбаки рыбачат удочкой). От этого корма у рыбы, очевидно заболевал живот, и она всплывала. Потом через полчаса это пройдет, и рыба уплывет. А пока она кверху брюшком всплывала, мы ее ловили сачками. Рыбка, кажется, плотвичка. Сачки сами делали из гибких прутиков и марли. Весело барахтаться в воде, отлавливая рыбёшки. На уху налавливали. А в один из ночных походов мальчишки с чужого перетяга сомёнка сняли. Жулики, конечно. Но уха отменная была. Уха в лесу на берегу реки, самими сваренная, такая вкусная. А вечером, когда темнело, садились кружочком (иногда у костра). Саша Труфанов начинал свои фантастические рассказы. Все они почему-то начинались: «Дело было в Пензе в 1947 году, шли мы с Керей….» Почему в 47-м? Он ведь школу кончил, наверное, в 50-ом. Рассказы эти были про их с Керей страшные ночные приключения. В какие только истории они не попадали. То шли по кладбищу, и из свежевырытой могилы слышалось какое-то сопение, и масса трюков с этим сопением связанных. То еще в какую-то переделку в ночном городе влипали. Словом, это были сегодняшние ужастики, а тогда просто Сашины импровизации. Мы спрашивали: «Саш, а есть в этих выдумках, что-то действительно из жизни?» «Очень мало». А теперь этот Саша Труфанов уже умер.

Много пели мы тогда. Да и песен лирических для хорового пения было много. Иногда после танцев компанией человек в семнадцать, перегородив практически улицу, с песней шли на речку Самарку, на мост. Там на перекладинках усаживались. Снова смех и песни. А ведь это уже часов в одиннадцать ночи бывало. Иногда в будние не танцевальные, а киношные дни, (т. е. не так поздно), уходили за речку, находили симпатичную полянку, садились в кружок, а потом и ложились (лягу – прилягу), как домино, когда оно стоймя падает: голова одного на коленях другого, а тот другой голову клал на колени следующего. И кружок-кольцо замыкалось. И удобно, и не простудишься, и лица людей обращены друг к другу. Слышимость хорошая. Снова разговорный жанр, шутки, рассказы или споры.

Я написала в начале, что это было самое счастливейшее лето из всех будущих каникулярных лет. А сейчас прочитала и ничего фантастического и необыкновенного в наших играх и похождениях не увидела. Обычные радости юности. Очевидно, счастливым и легким лето было потому, что мы с Зоей после наших мытарств и поступления в институт с двух раз, трудностей первого года обучения в Вузе, наконец, раскрепостились. Мы впервые безмятежно отдыхали. И, наверное, еще и потому, что мы повзрослели. Из детей превратились в девушек и юношей. Это необыкновенный возраст. К тому же каникулы были длинными – целых два месяца. Мы дышали полной грудью, страхи все были позади. Мы студенты. У нас другая интересная жизнь. Мы вкусили сладость дружбы. Уже на взрослом витке.

Не заметили, как пролетело лето. Мы тогда думали, что у нас потому такая хорошая и теплая дружба, что на тот момент никто ни в кого не был влюблен, просто дружили и радовались друг другу. А потом оказалось, что Тосе Шашковой нравился Володя Заколодкин, я нравилась Вальке Сергееву, может кто-то еще кому. Переживания внутри были, но этого пока не было видно.

Настала пора проводов на учебу. Меня и Тюрину (мы ее почему-то звали не по имени, а по фамилии с протяжным ударением на букву «ю») всегда провожали хором, потому что поезда на Москву уходили ночью, часа в 4, или ранним утром. Спать ложиться не было смысла. Мы придумывали себе занятия. Например, устроили при луне игру в прятки в школьном саду. Сашка Труфанов спрятался на крыше школы. Вернее залез по стоявшей рядом лестнице и сел на краешке, снизу его не видно, а на земле тень: фигура с носом. Мы задрали головы и спрашиваем: «Сашка это ты?» «А что, похож?». Однажды большой гурьбой заявились к нам, я уезжала ранним утром. В то лето был большой урожай арбузов. У нас в коридоре горка лежала. Устроились в сенях, да к тому же свет погас: керосиновую лампу зажгли. До полночи ели арбузы. Для кожурок мама таз принесла. Потом решили прикорнуть. Мальчишки ушли к Заколодкину, а девчонки устроились на сеновале. Валю Тюрину в доме на кровати положили. Потом ребята хохотали: «Сами на сеновале устроились, а Тюрину в доме оставили, она же всю ночь дверь искала».

Так закончился мой первый студенческий год и мои первые в жизни очень счастливые каникулы.

Ностальгически щемяще вдруг вспомнился мой отец. Именно в этот последний день моего лета – день отъезда. Я в этот день с мамой была в конфликте. Дело в том, что мама хотела мне сшить чехол на мой большой фибровый чемодан, с которым я ехала в Москву. Но за все лето не собралась. И вот последний день. Я должна уже собирать вещи в чемодан, а чехла нет. Говорю маме:

- Когда же ты будешь шить чехол?

- Да вот все дела не дают. Сошью, его не долго шить.

И все дела, и все откладки. Потом смотрю: мама собирает какие-то бумажки во дворе, (словом мусор увидела). А с организацией «производства» у мамы было неважно. Какое дело на глаза попадется, то и делает. Уклюнется и не оттащить. И вот в тот день, сколько я к маме не «тыркалась», чехол не шился. А мама уже сердиться стала, что я ее донимаю. И вот мы дутые молча ходим. Я стала чемодан без чехла заполнять своими вещами. Думаю: «Так поеду». На обед пришел папа. Увидел, наверное, наши молчаливые отношения и спросил у мамы без меня, в чем дело. Мама видно рассказала ему. Я об этом не знала. И вот сижу я на диване, что-то шью. Папа садится рядышком, обнимает меня, даже как-то привлекает меня к себе и говорит шутливо: «А вот Тамара Штейнберг сама себе чехол сшила». Тамара – это подружка Галинки, то есть младше меня. Меня аж в жар бросило. Я ушла в зал. У меня слезы выступили. Какой же папа умница. Какой педагог! Как он мог так ласково, любя, дать мне все понять. Как мне стыдно стало. Как же я сама не могла этого маме предложить?! Немножко успокоившись, я вышла из зала и сказала маме: «Мама, покажи мне, как шить чехол, я сама его буду шить». Мама мне рассказала. Я скроила и часа через два – три чехол был готов. С петлями и пуговицами. А у меня осталась благодарность папе и память о тех смятенных чувствах, что вспыхнули во мне от его слов и его умной и доброй любви к нам.

Дата добавления: 2015-09-05