Часть 3. Он стоял перед кафедральным собором, устремившим сияющие на луковицах куполов

Он стоял перед кафедральным собором, устремившим сияющие на луковицах куполов золоченые кресты, прямо в пышащее жаром душное небо. Под палящими острыми солнечными лучами, безжалостно расплавляющими гудящую голову, Игорь смотрел, как в открытые настежь двери церкви входят и выходят крестящиеся и кланящиеся низко люди.

Высоко над дверями смотрел на всех лик Спаса Нерукотворного и куда бы, ты не отошел, под каким бы углом зрения не оказался, Он всегда смотрел тебе прямо в глаза, проникая взглядом в самую душу и вызывая невольный трепет неизъяснимой радости духовного общения.

Смутные чувства тревожно блуждали, вызывая неясное смятение сознания. Игорь хотел, но не мог войти в храм. Что-то не пускало, ноги, дойдя до невысоких ступеней входа, отказывались повиноваться. Он несколько раз отходил назад и снова пытался подняться по ступеням. Ничего не получалось. В открытый дверной проем, он четко видел молящихся, горящие свечи, образа святых. Шла служба, и ангельские голоса кристальной чистотой исполняли канон.

Пытался осенить себя крестным знамением и не мог, руки безвольно висели. То есть они могли делать все, что угодно, но креститься отказывались совершенно. Это было так странно, тем более что он не один раз бывал здесь. В детстве с родителями, потом с друзьями. Ставили свечи, поминали умерших родственников, слушали молитвы. Было очень торжественно, душа слегка робела от великолепия убранства и серьезной сосредоточенности прихожан, трубного гласа певчих… Незримо, каким-то наитием ощущалось, будто происходит нечто такое, что невозможно выразить никакими словами, можно только понимать, осязая это неведомым чувством, возникающим только здесь, в храме.

Он понял, что не сможет войти. Глядя на Спаса пытался прочесть короткую молитву и не вспомнил ни одного слова. Церковь не принимала его, не пускала за Порог. Игорь стоял, и слезы текли по соленым щекам.

Он не вытирал их, вспоминая друга, раздавленную горем бабку, Надю… Вдруг всплыло страшное лицо барона. Смотрел на Спаса, а видел бородатого цыгана. Игорь завыл, заскулил жалобно, затоптался на месте, заскрежетал зубами от бессилия…

- Молодой человек, что с Вами? – пожилая женщина смотрела с испугом. – Чем помочь?

- Мне нужен кто-нибудь… Батюшка… Позовите – еле слышно прохрипел сквозь плотно сжатые не открывающиеся губы. Его колотил озноб, в глазах все плыло и раскачивалось.

Женщина отошла и вскоре появилась в сопровождении священника в длинной черной рясе и высоком клобуке. На груди висел большой серебряный крест, ярко искрясь в солнечных лучах.

- Вот… - подвела его к Игорю.

- Что с тобой, сын мой? – батюшка был уже немолодой, но крепкий телом. Густая с проседью борода оттеняла ясные, совершенно не замутненные ничем земным, глубокие светлые глаза смотревшие ласково и все понимающе.

- Я отец Петр, игумен мужского монастыря, профессор духовной семинарии. – Что случилось? – он положил руку на кипящую голову Игоря.

- Помогите мне… Помогите… - Игорь цедил слова не открывая рта, они шли откуда-то из нутра, с трудом пробивая себе дорогу.

- Пойдемте со мной – батюшка взял его под руку, но Игорь не мог сдвинуться с места. Игумен взглянул на женщину. Та взяла вторую руку, и вместе, с большим трудом, они отвели его в придел, опустили на лавку.

В помещении никого не было. Петр дал знак, и женщина вышла, прикрыв за собой дверь. Игорь долго сидел, уставившись в одну точку. Чуть перевел взгляд, увидел священника, смутно осознавая происходящее. Наконец понял что-то, и бурно, горестно разрыдался, ничуть не стесняясь стоящего напротив.

- Как зовут тебя?

- Игорь… - он вытирал глаза мокрыми от своих же слез руками.

- Расскажи мне, что с тобой произошло – отец Петр смотрел на него внимательно.

Игорь закашлялся поперхнувшись. Стало легче.

- Откуда это у тебя? – игумен взял его руку и стал рассматривать перстень. Изучал долго, вертя палец во все стороны, словно убеждая себя в чем-то.

- Да парень, вижу, плохо дело… Рассказывай обо всем.

Игорь стал говорить. Сбивчиво, задыхаясь, часто останавливаясь, ничего не скрывая и не жалея красок. Выложил все, все подробности, ничего не забыл. Батюшка слушал не перебивая, с большим интересом отнесясь к рассказанному. Наконец взволнованный Игорь затих. Он чувствовал себя совершенно вымотанным. У священника же, напротив, глаза засверкали, выпрямилась спина, в лице проступила решительность.

- Знал я этого барона – отец Петр задумчиво смотрел на сидевшего с понурой головой Игоря. – Страшный был человек. Будто зверь лютый… Именно из-за него я здесь… - игумен прикрыл глаза, вспоминая далекую молодость. – Да, натворили вы с другом… Мир праху его…

У Игоря от горьких мыслей о Юрке опять полились крупные слезы, губы задрожали. Он закрыл лицо ладонями, ссутулился… Долго молчали.

- Что же делать теперь? – он смотрел на ненавистный перстень. Камень потускнел, кольцо обручем сжимало палец. Казалось, оно стало на размер меньше, вгрызаясь в кожу, сдавливало фалангу. Снять его не представлялось возможным совершенно… - Как быть?

Монах прикрыл веки.

- Мертвые не прощают вторжения в их мир. Усопшие чутко охраняют свой покой, пребывая во мраке безмолвия. Ничто и никто не вправе тревожить покойных. Их трепетные души определяются Промыслом Господним, а дальнейшая судьба предопределена Судией.

Души великих грешников, при жизни не принявших милость Божию, и после земной смерти не имеющие сил оторваться от всего бренного, незримой паутиной удерживаемого их в тисках отвратительных пороков, долгое время скитаются в поисках возможностей утолить свои мерзкие желания, и так как человеческая оболочка уже мертва и не в силах ощущать и исполнять причудливые требования падшего существа, эти испорченные помутненным разумом, разбитые отчаянием безысходности, извращенные сознанием души, не находят себе места ни на земле, ни на небе, ни тем более в раю, ни даже в аду, ибо вся преисподняя содрогается видя чудовищность падения. Необходимо какое-то время, чтобы подготовить место для них, определить им достойный глубины их грехов жестокий удел. Страшная участь на веки вечные ожидает несчастных, не сумевших при жизни воспользоваться Словом Божиим, покаяться искренне, окропить сердце свое горячей молитвой.

Да просто задуматься, остановиться, оглянуться на пройденный путь, переосмыслить сделанное, заглянуть в себя, разобраться… Увы, неосознанный собственным умом грех порождает другой, еще более тяжелый, а тот в свою очередь следующий. Так, ступенька за ступенькой выстраивается путь ведущий прямиком в пекло, и чем ниже мы опускаемся, тем труднее, а порой уже и невозможно не только остановить движение вниз, но и просто остановиться. И это ускорение очень быстро увлекает неразумных, в гордыне своей не видящих близкого уже дна.

Такое происходит с самого сотворения Мира, тысячи и тысячи лет, а все остается по прежнему, не меняясь, потому что люди не могут познать свою Божественную сущность, уподобляясь демонам тьмы, творят неправедное, называя себя и только себя венцом Творения. Однако им, по милости, дается Знание, Закон, Заповеди, путеводной нитью обязанные вести через тернии и невзгоды, через печали и через радости, через богатство и бедность, через отчаяние и уныние, через славу и позор.

Время жизни отмеряно каждому. Каждый достоин Божественного Единения, каждый может быть свят. И разрушают все сами, своим перевернутым умом, неверием и неправедной жизнью во грехе. И не хотят ничего менять, ибо считают, что Суд Божий это нечто далекое, эфемерное, а может даже придуманное. А ведь многие и не знают своих грехов, считают себя чистыми, непорочными. И упертые в своей бестолковости, только перед самой кончиной пытаются что-то исправить.

Проклятые вечной тьмой, нераскаявшиеся грешники, долго еще скитаются по гиблым местам, встречают себе подобных, и в страшнейшем смятении и ненависти, по попущению Божию, устраивают живым всяческие испытания человеческого духа. Блажен, кто может выстоять в этой схватке. Господь всегда с ними.

Только вера спасает человека, только вера. Вера и святая молитва, идущие от души, искренно, истово, страстно. Именно поэтому с живыми людьми происходят разные события, в том числе и тяжелые несчастья. Этим человеку указывается, подсказывается его дальнейший путь, его духовная судьба. Если нет у Господа другого пути именно для конкретного человека, то тогда да, испытания, горечи, потери… Значит не сможет он понять по другому, не получиться.

Жизненный путь каждого записан в Книге Судеб, и нет ни у кого другой планиды. Смирение перед Божиим Промышлением – вот что необходимо понять. И невозможно этого добиться, если ты не смотришь вглубь своей души, своего сердца, полагаешься на выводы холодного разума, или поддаешься злой воле греха и порока, пытаясь оправдать свою совесть выгодами благ и мнимого уютного покоя. Покрытые ржавчиной души вопиют и трепещут в предчувствии неотвратимого.

Но сознательно заглушая тревожный набат, мы уподобляемся тяжелобольным, смертельно больным, не обращающим внимания на свою болезнь и даже не попытавшиеся придти к Исцелителю. Оттого в мире так много неправды и несправедливости. Придуманные людьми законы, без соотношения с Законами Божиими, мертвы, а очень часто ведут к духовной гибели.

Мучительны страдания грешников, но все исправимо при жизни, в смерти же, скрыт смысл человеческой кончины. Смерть подводит некий итог, грань, указывающую душе ориентиры. После смерти уже нет возможности очищения, только через мучения и мытарства, адский огонь и ужас, ужас не только забытья и безысходности, но и ужас отдаления от своего Создателя, черный плен собственных похотей и тяжелый мрак подземелья. Души мертвые при жизни, страшны и после смерти, пытаясь осквернить здравствующих, ищущих, они свирепствуют, и в неистовстве перевоплощения смущают чувствительные натуры, пытаясь запугать, сломать, растоптать волю человека. И возликовать содеянному. А после, опять в беспросветной тоске биться и сокрушаться, понимая всю пагубность своей участи.

По-другому они не могут, это их последнее провидение. Но страшен удел того, кто сам, своими руками открывает тот неведомый запечатанный сосуд, до времени хранящий неопределенные грешные души. Страшная месть, а часто и смерть ждет неосторожных, дерзнувших потревожить эти исчадия.

Только путь исправления, осознания, веры, молитвы и покаяния в силах противостоять темным силам сатанинского прельщения. Иначе гибель, в одиночку, без Божией Благодати и заступничества Святых Отцов и Апостольской церкви. Даже самые подготовленные, чистые душой, не в силах устоять, ибо велика власть демонов над человеческой природой.

Ангел-хранитель вопиет к Господу, призывая всю светлую рать в помощь предстоящему бесовской силе. Матерь Божия печется о чадах своих, Заступница жаждущих и алчущих Просветления. Всегда покровительствующая ищущим, сокрушенных сердцем, ослабевшим в грозных поединках с собственными страстями, и униженных собственным бессилием, но не сдающихся на бесовскую погибель, в вере неотступных.

Каждого возможно искусить, каждый прельщается, каждый в ответе за свой выбор, каждый идет только своей тропой. Несомненно, что опыт и духовное знание подскажут правильное решение, определят дальнейшие действия. Но все это человек должен сделать сам. Только собственное решение ценно для Господа, только оно благодатно. Окружающие вправе лишь давать советы, не навязывая своего видения, и не нарушая самоопределения, давая возможность к размышлению, не торопя испытуемого.

Хорошо бы знать и видеть Божественные знаки, в изобилии посылаемые нам Отцом нашим, для правильности, не искаженности духовного зрения.

И тогда выбор не будет иным. И возликует сердце, возрадуется душа, омытая чистой слезой Благости, и торжествует Небесное Воинство зря великую победу Лучезарного Света…

Во время этого пламенного монолога Игорь смотрел на игумена, поражаясь тому, как неуловимо менялся облик священника. Казалось, от всей его фигуры исходило сияние, окружая говорившего легкой аурой тонких лучей. Слова словно впечатывались в сознание. Странно, но он понимал каждое слово, каждую фразу. Глубокий смысл речей навсегда оставался в душе, открывая разуму окно знания, утоляя духовную жажду и открывая духовное зрение. Все казалось простым и понятным, он чувствовал это сердцем.

- Идем со мной – отец Петр заметил перемену.

Коридором прошли в дальний конец и вошли в молельную монастыря. Большая комната была заполнена монахами. Шла служба, и высокий голос дьячка тонко выводил рулады. Ему вторил низкий бас могучего дьякона, поражающий плотностью музыкального тона. Затем подхватывали все молящиеся, наполняя высокий свод торжеством духа. Игорь стоял и крестился, клал поклоны вместе со всеми. Радость заполняла душу, сердце ликовало, впитывая слова святой молитвы.

Вдруг помутнело в глазах, в ушах что-то лопнуло, все затянуло кровавой пеленой… Хор грянул «Достойно есть…», все вокруг затряслось, не было воздуха, рот открывался в надежде хлебнуть кислорода, лицо быстро посинело, кто-то вцепился мертвой хваткой, железными тисками сжимая беззащитную шею. В голове громко хрустнуло и Игорь, в смертельной агонии рухнул на пол…

Неясный туманный свет пробивался в еле прикрытые веками воспаленные глаза. Смутная тень шевелилась напротив лежащего в монашеской келье. Отец Петр легонько похлопал Игоря по щекам, и тот, шевельнув ресницами, наконец, очнулся окончательно.

- Я живой?

- Живой. Пока. – Священник смотрел твердым взглядом. – У тебя остановилось сердце. Откачали, дело знакомое.

- Что же мне делать? – Игорь сел. – Не понимаю я…

- Торопиться тебе нужно дружок, иначе никто тебя не спасет. Идем со мной.

Чувствуя сильную слабость и совершенную разбитость, он все же шел за монахом заплетающимися ногами, пошатываясь и держась временами за стены. Спустились куда-то в подвальное помещение, вошли в небольшую мастерскую. Игорь осмотрелся. У стен стояли какие-то станки, верстаки, наковальня…

- Здесь монахи работают, делают для храма всякие металлические детали…

- Зачем мы здесь? – Игорь ничего не понимал.

- Смотри сюда – Петр подошел к одному из станков. – Это называется гильотина. Привод электрический. Он подобрал с пола железный пруток. – Смотри, как работает. Кладешь его сюда. Здесь внизу педаль – он вставил ногу. – Нажимаешь. – Пруток мгновенно разрубило пополам, половинки отлетели с противным звуком, бряцая по бетонному полу.

- Все. – Игумен смотрел на него.

- Я не понимаю… - начал Игорь и тут же осекся. Страшная в своей простоте догадка обожгла мозг.

- Ты все должен сделать сам! Нужно вернуть похищенное… - монах смотрел жестко. – Решайся, времени у тебя нет… Я буду ждать за дверью. Только не тяни… - он вышел.

Игорь стоял растерянный, оглушенный… Опять становилось дурно, тошнота подбиралась к горлу, он начал задыхаться. Из-за ящика с инструментом на него в упор смотрело лицо цыгана, парализуя ненавистью.

Он чувствовал, что слабеет. В глазах расплывались яркие полукружья… Звон нарастал, доходя до невозможной громкости. Положил безымянный палец, словно на плаху. Вставил носок в педаль, чувствуя, что теряет сознание. Лицо барона приближалось, расширяясь, вырастая до невероятных размеров, надвигалось медленно, неукротимо…

Не помня себя, нажал педаль… и ничего не почувствовал. Лишь зрение зафиксировало сверкнувший огнем камень, одетый на то, что только что было его плотью…

Ворвался Петр, кинулся бинтами останавливать фонтанирующую кровь. Ловко перевязал руку, подняв повыше. Игорь находился, будто в забытьи, совершенно не реагируя на случившееся. Монах сделал для руки перевязь, повесил ему на шею, Подобрал отрубленный палец с надетым перстнем, аккуратно завернул в чистый платок, и сунул это в карман Игорю.

- Надо идти. Торопись, скоро вечер…

Вывел парня на улицу и осенив знамением произнес кратко:

- Помоги Христос! Аминь…

Вечерняя заря заливала прокаленное небо косыми солнечными лучами. Сторона горизонта, куда опускалось на ночь утомленное светило, полыхала красным пожаром. Отблески зарниц алели яркими закатами, высь отсвечивала малиновым переливом.

И на все это вольно раскинувшееся великолепие, со стороны востока, крадучись наползала, заволакивая противоположный горизонт, черно-лиловая, медленно клубящаяся, страшная в своей сдерживаемой пока, неукротимой ярости, переполненная природным электричеством и влагой, туча. Зрелище подобного контраста было настолько невероятным, что не верилось, будто это все происходит в реальности.

Было очень тихо, и перегретый душный воздух, остановившись в своем движении, тяжелым наваждением висел над головой. Там, в чернеющей дали, быстрыми змеями проскакивали ослепительные летние молнии. Грома не было слышно, гроза была еще далеко и не набрала силу, сдерживая свой гнев. Было очень тихо, никаких посторонних звуков не долетало, напряженная атмосфера тонко, еле слышно звенела, наполняя все вокруг необъяснимым чувством опасности. Все замерло в тревожном предчувствии…

Он стоял перед могилой цыганского барона и смотрел прямо в беспощадные глаза, глядевшие из-за стекла фотографии в деревянной рамке. Ничего не изменилось с тех пор, когда они с Юркой были здесь в последний раз. А казалось, будто прошла целая вечность. И вот, нет уже друга, лишь память о нем укором плавит воспаленный мозг.

- Зачем ты забрал его? – Игорь не отводил требовательного взгляда. – Зачем?

Тишина была ответом ему. Деревья скорбно стояли вокруг, поникнув листвой. Они помнили ту ночь, видели все… И еще много-много чего… Но молчали.

Слева что-то затрепыхалось. Большая черная птица села на столбик оградки. Игорь узнал ее. Это был тот самый степной коршун, круживший над рекой во время купания. Перья слегка отливали сине-зеленым, крепкий клюв хищно изогнут. Повернув в его сторону пернатую голову, птица внимательно следила за ним, временами зловеще скрежеща и царапая металл длинными заостренными когтями, будто изготавливаясь к прыжку. Вдруг вытянула шею, злобно прокаркав что-то ему, забила расправленными крылами, и тут же успокоилась. Игорь оцепенел от неожиданности…

Будто петлей опоясало и начало сжимать еле заметно, но неотвратимо, жестко…

Барон тянул его к себе в могилу, в вечный мрак, в холодную безысходность, в страшные глубины. Туда, откуда не было возвращения, где не помышляют о спасении, где кипит смола и вариться ртуть, где падшие существа страшными мучениями тщатся искупить свои грехи, где содрогается геенна от дел, творящихся на земле. Где бессмысленны слова и мольбы, где нет времени, где мытарства бесконечны…

Сам не понимая, каким образом, он приближался и приближался к могиле. Ужас, всепоглощающий ужас полностью овладел им, а портрет цыгана все надвигался…

Опять забил, заколотил крыльями черный коршун. Закаркал пронзительно, громко.

Солнце уже село, и страшная туча почти полностью затопила небо, лишь тонкая полоска еще рдела у самой линии горизонта, оставляя слабую надежду. Перед глазами мелькнуло лицо мамы, озарился синей вспышкой образ Нади, привиделась широкая Юркина спина…

Из груди вырвался надрывный стон, и небо ответило ему перекатами грома. Стало быстро темнеть, но яркие вспышки молний освещали фиолетовым светом все вокруг, отбрасывая быстро меняющиеся тени. Он стоял уже у края могильного холма и что-то гнуло, тянуло вниз, ноги вдавливало в рыхлую почву. Последним отчаянным усилием Игорь вытащил из кармана окровавленный платок с отрубленным пальцем и перстнем…

- Забери!..

Глаза барона осветились изнутри, опалились сатанинским пламенем.

- Забери! Свое! Обратно!.. – с диким утробным рычанием Игорь выкрикивал слова – Вот тебе! Забирай! – вытряхнул жуткое содержимое платка, и что есть силы стал втаптывать ногой, продавливая могильный холм.

Лицо цыгана зажглось кроваво-красным, черты его исказились переполняющей ненавистью и стали быстро увеличиваться в размерах. Игорь почувствовал, как подломились ноги, он пал на колени, и огромная невыносимая тяжесть клонила голову ниже и ниже, и холодный могильный плен мощным магнитом втягивал его в бездну небытия. Он еще слышал, как шумно била крыльями и безостановочно кричала черная птица, сверкая каплями глаз.

Понял, что погибает, что это конец его жизни, что пришла неизбежность и ничего уже не изменить. Страшный треск близкого громового удара потряс все вокруг. В бессильной тоске устремил он глаза в бушующее небо. Увидел в сверкании разъярившихся молний, четкий, будто в трехмерном изображении, близкий лик Спаса Живого…

- Боже… - шепнули мертвеющие губы. – Помоги Господи… - Помоги…

Черный коршун сорвался и подлетев вцепился когтями в волосы, наотмашь хлеща крылами по лицу, крича непереводимые птичьи проклятья…

Снизу вдруг ударило что-то в грудь, подняло и бросило навзничь. Небо ярилось и грохотало, вдребезги разлетелось стекло на портрете цыганского барона.

А вверх, улетая, поднимался степной хищник, раздосадовано горланя что-то…

Проливной ливень обрушился на землю. Потоки холодной воды смывали накопившийся сор и грязь, унося все это в туманную неизвестность, орошали прохладой истомленную почву, освежали застоявшийся воздух, умывали мир чистотой возрождения.

Игорь лежал, глядя в разрываемые сполохами небеса, близкий гром гремел для него бесподобной музыкой избавления. Лицо заливали струи дождя, он совершенно не чувствовал промокшую одежду. Перед глазами стоял чудный образ Спасителя…

Постепенно непогода успокаивалась. Гроза ушла далеко на запад. Потянул легкий ночной ветерок, зашумели деревья утолившие свою жажду, теряя невесомые капли с тонких листьев. Зажглись дальние звезды, выкатилась бледная Луна.

А он все лежал и лежал, не имея желания подняться и ощущая входящую в него силу совершенного преображения…

Легко кружась в морозном воздухе, ослепительно белый снег засыпал призрачный город. Одев высокие тополя в белые шубы, заметал тротуары и широкие улицы. Поземкой кружил в переулках, и вспыхивая в ярком свете солнца, осыпался мелкими снежинками на лица прохожих, спешащих по своим важным мирским делам. Некоторые из них являясь прихожанами Вознесенского собора, торопливо шагали на праздничную утреннюю службу.

Золоченые луковицы куполов храма зажигались отблеском солнечных лучей, устремленные в небо кресты сияли и искрились, торжествуя в честь Рождества Христова. Церковь была заполнена людьми, но народ все прибывал, приезжали из далеких мест и райцентров, затерявшихся в просторах пригорода деревень, поселков городского типа…

Внутреннее убранство просторного храма сверкало в свете электрических свечей. Лики икон излучали живую энергию, образа утопали в свежих еловых ветках разливающих аромат хвойного леса. В лицах многочисленных священников лежала неподдельная радость рождественского дня.

Шла служба, и весь церковный притч в золотых и серебряных ризах, во всем блеске великолепия стоял двумя торжественными рядами. Сам митрополит читал слова праздничной молитвы.

По левую руку владыки ровным строем, одетые во все черное, стояла монастырская братия во главе с игуменом Петром. Монахи сильными голосами величаво воспевали святочный канон. Висевшее на самом верху огромное паникадило, звенело от вибраций хрустальными каплями играющего бликами стекла. Молодой монах старательно пел, истово осеняя себя крестным знамением, и кладя бесчисленные поклоны, устремляя просветленный взгляд ввысь, туда, где на высоком потолке купола росписью переливающихся красок был исполнен неведомым художником иконописный лик Нерукотворного Спаса.

В без сомнения сильном теле читалось искреннее смирение. Длинные темные волосы обрамляли тронутое тяжелыми испытаниями мужественное лицо. На левой руке не хватало безымянного пальца… Принимая монашеский постриг, и обязуясь всю оставшуюся жизнь посвятить служению, уйдя от всего мирского и выбрав свою единственную судьбу, он принял новое имя – Серафим…

Май 2011г.

Чуйский тракт

Дата добавления: 2015-09-05