Поэтическое творчество Тао Юань-Мина, Се лин-юня, Бао Чжао 1 страница

Тао Юань-мин (365—427) жил на Юге Китая в пору господства династии Восточная Цзинь. Умер он при династии Сун, воцарившейся в 420 г. До нас дошло 160 стихотворений Тао Юань-мина и несколько прозо-поэтических сочинений. Род Тао Юань-мина в прошлом знал выдающихся государственных деятелей, но поэт родился в уже обедневшей семье и, начав служить с 29 лет, занимал лишь незначительные должности. Жизнеописания Тао Юань-мина дают не слишком много сведений. Они идут от стихов поэта, по которым можно проследить изменения, происходившие в его жизни. Вся поэзия Тао Юань-мина по сути дела посвящена стремлению освободиться от чиновничьей службы и воспевает жизнь человека, обретшего независимость. Все это может показаться и неновым, недаром в династийных историях биография поэта располагается в разделе «Жизнеописания отшельников». Критик VI в. Чжун Жун говорит о нем как о «родоначальнике всех поэтов-отшельников от древности до наших дней». И все же с Тао Юань-мина началась поэзия качественно новая.

Службу свою Тао Юань-мин не раз прерывал и в конце концов в 41 год покинул ее, уйдя с должности начальника маленького уезда Пэнцзэ, на которой пробыл немногим больше восьмидесяти дней. В старой китайской поэтической критике существует мнение, что Тао Юань-мин покинул службу потому, что не хотел служить дому Сун, узурпировавшему престол. Стихи поэта опровергают подобный взгляд на причину его возвращения к свободной жизни.

Немногие известные нам произведения, относящиеся ко времени службы Тао, свидетельствуют о неудовлетворенности его жизнью чиновника и стремлении вернуться домой. «Домой, к себе» называется сочинение, написанное им сразу после отъезда из Пэнцзэ. В пяти стихотворениях, объединенных названием «Возвратился к садам и полям», он говорит о радости ухода от чиновничьей суеты, о близости к природе и лишь досадует на то, как задержалось его возвращение: «Как я долго, однако, прожил узником в запертой клетке и теперь лишь обратно к первозданной свободе пришел».

Разрыв Тао Юань-мина с чиновной средой, уход его к крестьянскому быту и соответственное отражение всего этого в стихах надолго создали ему славу поэта «опрощения». Отсюда и прочно державшийся взгляд на стихи Тао Юань-мина как на простые, легко разгадываемые. На самом же деле внутренний мир поэта весьма сложен, и возвращение Тао Юань-мина «к полям и садам» не говорит о душевной простоте. Стихи же его просты лишь в том смысле, что они избавлены от формальных украшательств, свойственных поэзии его времени, и даже одним этим знаменуют собою новую ступень в истории китайской поэзии.

Тао Юань-мин являет собой редкий пример нераздельного сочетания традиции и новаторства. Совершенно традиционные по форме четырех- и пятисловные его стихи, часто насыщенные как бы традиционным же содержанием (перепевы привычных исторических тем, подражание древнему и т. п.), в то же время ввели читателя в новый мир ясности и бескомпромиссности мыслей и ощущений. Стихи его поразили современников и внешней своей «бескрасочностью» или «пресностью»; она заключалась в способности поэта экономно пользоваться ставшими уже обязательными литературными и историческими реминисценциями, намеками, готовыми выражениями, отяжелявшими китайскую поэзию. «Пресность» заключалась и в обыденности, «непраздничности» стихов, повествующих о каждодневной жизни, о труде и отдыхе, об общении с друзьями. Естественно, что в стихи поэтому вошли и «низкие» слова. Тао Юань-мин показал, что без них невозможна поэзия.

Поэзия Тао Юань-мина обеспокоена нравственными проблемами. «Бедные ученые», для которых нет ничего выше правды, герои древности, неукоснительно соблюдающие требования долга, — вот чьему образу жизни всегда готов следовать поэт: «А кто говорит, что умерли эти люди? Далекая быль, — но путь их ясней с годами!» Сам Тао Юань-мин повторил и путь жертвенности, и путь бедности. Некогда, в III в. до н. э., храбрец Цзин Кэ пошел на смерть для того, чтобы освободить мир от тирана. Тао Юань-мин совершил свой подвиг разрыва с неправедной, обеспеченной жизнью, предназначенной ему по праву рождения. «Бедные ученые» жили независимо и не марали себя суетой погони за корыстью. «Кто сказал, будто людям примириться с бедностью трудно? Им примером далеким эти прежних лет мудрецы». И Тао Юань-мин выбрал бедность не потому, что она лучше безбедного существования: он тоже предпочел бы не нуждаться. Он выбрал правду, а с нею и бедность, всегдашнюю ее спутницу в этом несовершенном мире. Так стихи Тао Юань-мина служат пояснением его жизни, и о чем бы ни писал поэт, все это — и «Стихи о разном», и «За вином», и «Подражание древнему» — всегда отклик на современность, всегда объяснение жизненной его позиции. А она заключается в том, что человек на протяжении ограниченного малым сроком земного своего существования (ибо смерть означает конец всему) должен быть нравственным и приносить окружающим добро: «Не теряя мгновенья, вдохновим же себя усердьем. Ибо годы и луны человека не станут ждать!» Поэзия Тао Юань-мина, вдохновляя человека на подвиг бескомпромиссной, высоконравственной жизни, учила его спокойному взгляду на смерть как на завершение пути. Последние строки «Поминальной песни» поэта: «Как я смерть объясню? Тут особых не надо слов; Просто тело отдам, чтоб оно смешалось с горой!»

В поэзии Тао Юань-мина нашло свое оригинальное выражение все лучшее, все самое нравственно высокое, что было накоплено китайскими поэтами за века до него. И наиболее ярко это проявилось в фантазии «Персиковый источник». Она состоит из прозаического предисловия и стихов, в ней рассказывается о том, как некий рыбак попал в счастливый крестьянский мир людей, пятьсот лет тому назад бежавших от гнета циньского тирана и ныне живущих так, что у них все равны и «государевых нет налогов».

В стихах Тао Юань-мина глубина и ясность мысли всегда соединены с поэтичностыо ее выражения.

Стихи небогаты внешними событиями, поскольку последних не так уж много в размеренной деревенской жизни поэта, но любое движение обыденной этой жизни могло бы вызвать интерес и душевное сочувствие даже одной своей безыскусной искренностью. Однако же за простотой этой, за непосредственностью общения с природой сокрыта мысль о самой человеческой жизни в смешении радости ее и горечи. И когда поэт говорит: «Жену я зову, детей мы берем с собою, И в добрый к нам день гулять далеко уходим», — наше впечатление не ограничивается милой этой незамысловатой картинкой, потому что выше рассказано о душевном состоянии поэта, о грусти и веселье его в бедности.

Образцом глубины, многослойности поэтической мысли могут служить многие стихи Тао Юань-мина. Среди ставших хрестоматийными стихотворений такого рода выделяется одно из цикла «За вином». Оно принадлежит к лучшим во всей китайской поэзии:

Я поставил свой дом

в самой гуще людских жилищ,

Но минует его

стук повозок и топот коней.

Вы хотите узнать,

отчего это может быть?

Вдаль умчишься душой,

и земля отойдет сама.

Хризантему сорвал

под восточной оградой в саду,

И мой взор в вышине

встретил склоны Южной горы.

Очертанья горы

так прекрасны в закатный час,

Когда птицы над ней

чередою летят домой!

В этом всем для меня

заключен настоящий смысл.

Я хочу рассказать,

и уже я забыл слова...

(Перевод Л. Эйдлина)

«Отшельник» Тао Юань-мин оказался отшельником особого рода, пришедшим к тем, кто в его понимании и были настоящими людьми. От чиновничьей суеты, от гоняющихся за корыстью и пустой славой он вернулся к труду в поле, к дружбе с крестьянами, к беседе с такими же, как он, «бедными учеными». И к этому воззвал в своих стихах. Влияние Тао Юань-мина на последующую китайскую поэзию огромно. Его творчество можно считать преддверием замечательной танской, а затем и сунской поэзии. Их высокое совершенство было обусловлено новаторскими для своего времени достижениями поэтического гения Тао Юань-мина.

Современниками Тао Юань-мина были Се Лин-юнь и Бао Чжао. Се Лин-юнь (385—433) — крупнейший мастер пейзажной лирики. Формирование этого жанра — одна из характерных черт китайской литературы IV—V вв. Воспевание красоты природы, изображение ее как арены действия сверхъестественных сил и как сферы человеческой деятельности — таковы темы пейзажной лирики. Се Лин-юню наиболее близка первая из них.

Богатый аристократ, он много путешествовал по стране, пристально и зорко всматривался в окружающий его мир. Наряду с живыми описаниями мы порою находим в стихах Се Лин-юня буддийские мотивы непрочности человеческой жизни, идеи ухода от мира, мистические образы. Но даже в мистических стихах поэта возникали яркие картины природы, и именно они определяли широкое распространение этих стихов и силу их воздействия на умы и сердца читателей.

Особенностью поэтической манеры Се Лин-юня было подчас перенасыщение текста словами и выражениями из древних конфуцианских книг, изощренность параллельного стиля, излишняя рассудочность и бесстрастность. В его описаниях реже ощущались настроения автора, чем в поэзии Тао Юань-мина, у которого пейзаж немыслим без человека и его чувств. Се Лин-юню был близок поэт Янь Янь-чжи (384—456), большой любитель древних текстов и загадочных историй и преданий. К группе пейзажистов принадлежал известный поэт Се Тяо (464—499). В его творчестве, обогащенном новыми открытиями в области поэтики, появляются черты, приближающие его к поэзии более позднего времени.

Традиции ханьских юэфу продолжил и развил выдающийся поэт Бао Чжао (ок. 414—466). Вместе с Цао Пи он стоял у истока семисловной поэзии (цикл «Тяготы странствий»), которая достигнет расцвета в творчестве великих поэтов VII—IX вв. Энергичный, мужественный, гневный стих Бао Чжао оказал впоследствии большое влияние на китайскую поэзию. Человек низкого звания, поэт писал о себе подобных, он восставал против того, что народ гибнет от голода и болезней, а кучка аристократов живет в роскоши и богатстве («Подражание древним», «Стихи на исторические темы»). В строках о службе на границе, о воинах, готовых на смерть во имя родины, перед нами предстает поэт, обеспокоенный частыми набегами иноземных племен на северных границах страны.

При жизни Бао Чжао не получил признания, но нанес сильный удар придворной поэзии и проделал значительную работу по накоплению «строительного материала» в области форм, имевших значение для дальнейшего развития китайской литературы.

9)ЛИТЕРАТУРНАЯ ТЕОРИЯ ПЕРИОДА ЛЮЧАО: ЦАО ПИ «РАССУЖДЕНИЯ О ЛИТЕРАТУРЕ», ЛУ ЦЗИ «ОДА О ЛИТЕРАТУРЕ», ЧЖУН ЖУН «КАТЕГОРИИ СТИХОТВОРЕНИЙ», ЛЮ СЕ «РЕЗНОЙ ДРАКОН ЛИТЕРАТУРНОЙ МЫСЛИ».

Цао Пи, Цао Пэй (второе имя — Цзы-хуань, известен также как Вэйский император Вэнь-ди) (187, область Пэйго, современная провинция Аньхой, — 226), китайский поэт и теоретик литературы. Император царства Вэй в 220—226. Сын Цао Цао. Жизнь провёл в войнах и «усмирении непокорных». Одновременно старался играть роль «мироустроителя», покровителя литературы. Писал о пирах и походах, о бренности человеческого бытия. Стихи Цао Пи образны и элегичны. Один из первых авторов семисловных стихов — поэтической формы, ставшей основной в китайской поэзии 7—20 вв. Сохранились стихи в жанрах ши и юэфу, письма о литературе, трактат «Рассуждение об изящной словесности». Несмотря на сильное влияние традиции, трактат знаменовал собой отход от конфуцианского рационализма и требование эстетических критериев в поэзии. Высоко оценивая общественную роль литературы, Цао Пи пытался дать сравнительный анализ творчества современников, краткую характеристику основных жанров.

Лу Цзи (второе имя — Ши-хэн, 261—303) — китайский поэт. Один из ведущих литераторов и теоретиков литературы в средневековом Китае. Происходил из семьи крупного чиновника. Был ложно обвинён в измене и убит.

Автор более 200 стихотворений, в том числе и поэмы «Вэнь фу» 文賦 — одной из первых китайских поэтик. Эта поэма (один из самых значительных литературно-теоретических памятников раннесредневекового Китая) была переведена на русский язык академиком В. М. Алексеевым под названием «Ода изящному слову». Считается, что Лу Цзи первым применил параллельное построение стиха, которое позднее стало нормой китайской поэзии. Младшим братом Лу Цзи был поэт Лу Юнь (262—303).

Конец V — начало VI в. было временем расцвета литературно-эстетической мысли. Поэтическая практика предшествовавших веков, весь ход развития китайской литературы получают в этот период свое теоретическое осмысление.

В древнюю эпоху, пытаясь анализировать такое сложное явление, как художественная словесность, китайские авторы рассматривали ее прежде всего в этическом плане. Их интересовала общественная роль литературы, ее вклад в дело «исправления нравов», воспитания образцового гражданина. Делая подчас наивно-материалистические выводы о природе творчества, они в то же время недооценивали его специфики. Даже такой выдающийся мыслитель I в., как Ван Чун, по сути дела, не признавал за литературой права на художественный вымысел.

Переломный момент наступил на рубеже Древности и Средних веков, когда взгляды «семи мужей» получили свое теоретическое выражение в трактате Цао Пи «Рассуждение об изящном слове». «Стихи и оды требуют украшенности» — в этих словах был дан критерий оценки, учитывающий особенности поэтического слова.

Цао Пи выделил основные признаки и других жанров. В своем трактате и посланиях он дал емкие и точные характеристики творчества своих современников (Чэнь Линя, Ван Цаня, Жуань Юя, Кун Жуна и др.). Решающим в литературном творчестве он считал одухотворяющую все живое субстанцию ци, которая проявляется в человеке как жизненная сила и одновременно как духовное начало. Иными словами, главным является врожденный талант, без которого нельзя достигнуть ни значительности в содержании, ни формального совершенства.

Возросший интерес к форме художественного произведения был шагом вперед по сравнению с достаточно утилитарной позицией древних авторов. Внимание к ней было необходимым и закономерным: столь совершенная во многих отношениях поэзия VIII в. могла возникнуть лишь на базе постижения внутренних законов поэтического мастерства. Однако с течением времени формалистические увлечения все больше становились препятствием на пути движения китайской поэзии.

Знаменитый трактат поэта и ученого Шэнь Юэ (441—513) «О четырех тонах» обобщил опыт поэтической практики и заложил теоретический фундамент более позднего классического стихосложения, основанного на чередовании тонов: «ровного», «восходящего», «нисходящего» и «входящего». Шэнь Юэ не первым прибег в своих собственных произведениях к чередованию слов с различной тональностью и не первым сделал попытку теоретически его осмыслить, но он довел теорию музыкального звучания стиха до уровня законченной системы. Все основные положения, им высказанные, были последовательно подчинены единой цели — разнообразить мелодическое звучание произведения, устранить монотонность и скованность, сделать стих более музыкальным.

В противовес поэзии «старого стиля» (гути ши) Шэнь Юэ, а вслед за ним Се Тяо (464—499) и Сюй Лин (507—583) ввели в практику стихи так называемого нового стиля (цзиньти ши), подчинявшиеся правилу четырех тонов. Впоследствии в них выделялись три формы: цзюэцзюй,

четверостишие (цезура соответственно после второго и четвертого иероглифа-слова) с определенной системой римфовки и обязательной строго выраженной композицией: 1-я строка — зачин, 2-я — развитие, 3-я — поворот темы и 4-я — заключение. Люйши («уставные стихи») — это восьмистишие, которому присущи те же правила, но в композиционном отношении оно более свободно. Наконец, пайлюй — уставные стихи, не ограниченные количеством строк.

Учение Шэнь Юэ отразило реальные особенности структуры языка, приведя в соответствие с ней музыкальное звучание поэтической строки. Впрочем, излишне регламентированные, возведенные в непререкаемую норму, эти правила в конечном счете не только способствовали абсолютизации формы в ущерб содержанию, но и в сущности наносили ущерб самой форме, стесняя естественную пластику стиха, облегчая ремесленные упражнения эпигонов.

Появившийся в последние годы V в. трактат «Резной дракон литературной мысли» Лю Се представляет собой ответную реакцию на это всеобщее увлечение формальной стороной творчества. Лю Се сумел обобщить в своем труде все лучшее, что было создано китайской литературной мыслью до него, и вместе с тем сделать значительный шаг вперед — произведение его осталось вершиной теоретической мысли Средних веков и оказало большое влияние на последующее развитие литературной теории в Китае.

Лю Се (ок. 466—520?) — фигура примечательная, хотя и мало отмеченная историками. Свою сознательную жизнь он начал в книгохранилищах буддийского монастыря, а закончил монахом. Лю Се многие годы провел при императорском дворе: он был наставником наследника престола, т. е. одной из виднейших фигур в государстве. Правда, его воспитанник, Сяо Тун (501—531), так и не стал императором, но благодаря Лю Се он оставил свое имя в истории культуры Китая как составитель антологии «Литературный изборник», собрания всего лучшего, что было создано китайской изящной словесностью в предыдущие века.

Буддийские взгляды Лю Се почти не проявляются в трактате: в построении литературной теории он следует в русле чисто китайской традиции. Свою теорию литературы он основывает на идее дао. Дао (букв. — путь) — извечный закон бытия и движущая сила Вселенной, сама неизменная в этом движении, подобно оси вращающегося колеса. Дао — это всепроникающая абсолютная идея, находящая полное проявление в духовной жизни человека. Подобно небесным созвездиям и земным пейзажам, которые суть не что иное, как доступный глазу узор, отражающий незримую сущность бытия, дао, письмена литературных произведений — тоже узор, в котором выражает себя эта абсолютная идея. Такую концепцию литературы Лю Се излагает в первой главе своего трактата. Далее он дает глубокий и разносторонний анализ самих литературных явлений, отмечая их связь с окружающей действительностью. Однако литература не просто отзвук происходящих событий, как у наивных материалистов Древности, а такое отображение действительности, в котором значительную роль играет субъективный элемент: авторы «передают дух, рисуют образ, следуя за вещами и явлениями в их изменчивости; но кладут краски, создают звучание, также сообразуясь и со своим сердцем».ь

Вся его книга направлена против пустого словесного украшательства, за литературу «содержательную». Содержание он представляет себе более сложно, чем предыдущие авторы: Лю Се отделяет внутреннее, «чувственное» содержание, от внешнего, фабульного; произведение предстает перед ним как бы в триединстве: духовной наполненности, композиционной стройности и словесного воплощения. «Мысли и чувства — это душа (произведения), факты и суждения — его костяк, слова и красочность — плоть и кожа»,— так выражает эту мысль Лю Се. Однако основой основ и у него остается движение мировой духовности (фэн — букв. — веяние), порождаемое дао и находящее выход в словесном творчестве.

Рядом с книгой Лю Се обычно ставят трактат «Категории стихов» Чжун Жуна (ок. 469—518). В теоретическом отношении он менее интересен, по охвату материала (только пятисловные стихи) более узок, но ценен для нас тем, что представляет собой редкую для старого Китая разновидность литературной мысли — критику творчества отдельных авторов. Чжун Жун разбирает творения около ста двадцати поэтов и выделяет в развитии китайской поэзии две параллельные линии: одну — идущую от народных песен «Шицзина», другую — от «чуских строф». Всех поэтов по степени мастерства он делит на «низшую», «среднюю» и «высшую» категории. Чжун Жун «не пишет о живых», однако его трактат полон скрытой полемики, ибо он, подобно Лю Се, выступает против всеобщего увлечения изысканной формой, бездумного украшательства, за естественность звучания стиха. Как и для Лю Се, для Чжун Жуна главное — содержание. Он утверждает также идею подтекста и недосказанности в произведении, где «слова не исчерпывают смысла», столь важную для всей китайской поэзии в целом.

Критическая мысль проявлялась и в составлении ряда антологий: в них включались произведения, являвшиеся своего рода эталоном.образцом для подражания. Именно тогда (в частности, Сяо Туном) из понятия «изящной словесности» (вэнь) были исключены сочинения не только исторические, но и философские, что тоже было проявлением движения теоретической мысли. Хотя европейское понятие художественной литературы как литературы вымысла (fiction) осталось чуждым для китайских теоретиков, они тем не менее все более осознавали особую природу художественного творчества и все четче обособляли словесность «изящную» от прочих видов словесности.

10)ПОЭЗИЯ ЭПОХИ ТАН: ВАН ВЭЙ, ЛИ БО, ДУ ФУ, ХАНЬ ЮЙ, БО ЦЗЮЙИ, ЮАНЬ ЧЖЭНЬ,ЖАНР ШИ.

С 618 г. в Китае начинается правление династии Тан, продолжавшееся почти триста лет. Династия пришла к власти, подавив крестьянские восстания. Танские императоры узрели силу народа в самом начале становления нового государства. Император Тай-цзун, сын основателя династии, мог с полным правом предостеречь своего наследника: «Лодку сравню с правителем народа, реку сравню с простым народом: река способна нести на себе лодку, способна и перевернуть лодку».

В результате объединения отдельных враждовавших между собою княжеств было создано могучее танское государство. Власть сосредоточивалась в руках императора. Его резиденцией была столица Чанъань — город с миллионным населением, в который стекались люди из разных мест. Первые правители танского государства проявили немалую заботу о благосостоянии страны, раздали казенные и безнадзорные земли крестьянам, ограничили власть крупных помещиков, всемерно поощряли ремесла и торговлю. Полтораста лет страна жила мирной, сравнительно спокойной жизнью.

Конечно, страна богатела на тяжком крестьянском труде, но это все же было не «мрачное» Средневековье, а время, просвещенность которого поддерживалась, в частности, системой экзаменов на чиновничьи должности. По-видимому, система эта, дававшая довольно широкую возможность привлечения талантов и допускавшая к политической деятельности не только высшие, но и средние и низшие слои землевладельцев, нарушалась подкупами, но все же она существовала, и обойти ее было нелегко.

Дотоле невиданная широта общения с внешним миром способствовала знакомству с самыми различными и среди них ранее незнакомыми Китаю религиозными воззрениями. Широта эта склоняла к религиозной терпимости, а вместе с нею и к свободе в выражении мнений, которая постепенно, однако, все больше ограничивалась.

Традиционное уважение к литературе приобрело практический характер: одним из главных предметов на экзаменах являлась поэзия. Поэзия всемерно поощрялась нередко писавшими стихи правителями страны. В политику и в литературу, чему в достаточной степени способствовали экзамены, пришли выходцы из семей средних и малопоместных землевладельцев, выросшие в деревнях и связанные многими нитями с крестьянством, люди более близкие к народу, чем старая аристократическая верхушка. Это не могло не оказать влияния на литературу.

Кругозор танского литератора намного расширился. Жизненный опыт поэта уже не ограничивался родным селением и ближним городком, а включал в себя обширнейшую страну с неодинаковыми условиями жизни в различных ее областях, с большими городами и далекими окраинами. Поэт, будучи чаще всего государственным чиновником, и своей службой, и творчеством принимал участие в жизни страны.

Когда мы обращаемся к танской литературе, нам прежде всего надлежит говорить о главном ее роде — лирической поэзии. Она продолжила и развила великие достижения прошлого, сама же поднялась до невиданно высоких вершин. Она развивалась исподволь, потому что ей нужно было освободиться от чертополоха «красивости», заполнившего поля литературы на протяжении предшествующего века, и выделить те живые традиции, которые могли послужить вдохновению танского времени. Кроме доханьских и ханьских поэтов, это были Жуань Цзи, Тао Юань-мин, Се Линь-юнь, Се Тяо, Бао Чжао, Юй Синь... Чтобы сбросить путы того, что мы теперь назвали бы формализмом, танским поэтам надо было, воспользуемся словами Ду Фу, «не пренебрегая современниками, любить древних». И если каждый из перечисленных выше поэтов прошлого внес свой вклад в рождение великой танской поэзии, то главное место принадлежит все же творчеству Тао Юань-мина.

Преодолевая внутреннюю пустоту и внешнюю цветистость стихов V—VI вв., первые танские поэты отчасти были сами еще носителями этих пороков, но на их творчество уже легла печать нового: будущей простоты формы и глубины поэтической мысли.

В танское время переживали свой расцвет пятисловные и семисловные стихи с двухстрочной строфой, с определенным чередованием тонов, с цезурой перед последними тремя знаками в строке, с непременной и чаще всего единой рифмой (для современного читателя в значительной степени утерянной вследствие перемен в звучании иероглифов). Семисловные стихи появились позже пятисловных и предоставили большую возможность применению в поэзии разговорного языка.

Новаторство танской поэзии сочеталось с традиционностью изобразительных средств и выражалось не только в открытии новой, но — часто — и в углублении привычной темы. Горы и реки, застава и луна, странник, ива и весна — все это жило и развивалось в китайской поэзии с далеких времен «Шицзина», и все это приобретало на протяжении веков новую окраску, облекалось более близкой к жизни художественной плотью. В движении поэзии от возвышенности и всеобщности к повседневности и конкретности выразилось то генеральное направление поэзии танского времени, на котором были достигнуты наибольшие ее победы.

Конфуцианство, развиваясь и видоизменяясь, всегда было главной мировоззренческой основой китайской литературы. Художник — не философ, и нельзя того или иного китайского поэта просто определять как конфуцианца, буддиста или даоса. Верны слова акад. В. М. Алексеева о том, что стихи танских поэтов «представляют нам старинную, строгую, классическую поэзию, чисто конфуцианскую по типу и идеологии, хотя не без постоянных эклектических прорывов в фантастику даосов и мистику буддистов». Даже при тех обстоятельствах, когда стихи принадлежат буддийскому монаху, как, например, Цзяо-жаню, мы прежде всего замечаем в них человеческую непосредственность во взгляде на мир и очаровывающее нас чувство слияния с природой.

В нравственности сила литературы, и китайская поэзия танского времени в полной мере подтверждает это. В качестве общих черт танской поэзии может быть отмечено усложнение взгляда поэзии на жизнь и развитие формальных достижений, теснейшим образом связанных с углублением и расширением ее содержания.

В поэзии VI в., в пору недолгого существования суйского государства, уже появились новые по своей направленности произведения. Поэт и сановник Сюэ Дао-хэн (540—609), трагически окончивший дни свои в тюрьме, писал традиционные, обремененные украшениями стихи, но среди них мы вдруг замечаем и простоту, и открытость чувств, ставшие затем знаменем танской поэзии. Поэт Ван Цзи (585—644) был в числе тех, кто наблюдал становление пока еще чуждого для него танского государства. Увлеченный Цзи Каном и Жуань Цзи, он принес с собою и ставшее впоследствии непременным почитание Тао Юань-мина, служившего для него примером и в жизни, и в поэзии.

В начале танской поэзии стоят «четверо выдающихся», среди которых заметное место занимают Ван Бо (649—676) и Лу Чжао-линь (637—689). Знаменитое сочинение Ван Бо «Во дворце тэнского князя» сохраняет еще и отвлеченность, и цветистость, и лад предшествующей поэзии, но уже полно чувствами и пейзажами, предвещающими грядущую силу и простоту. У Ван Бо — и самообличение, в дальнейшем обычное для танской поэзии («Не развожу шелкопрядов, а одеваюсь, не обрабатываю землю, а ем. За какие же мои добродетели все это?»), и сочувствие людям, а не просто любование природой, и воспевание дружбы («В земле меж морями, когда человек нам близок, Заброшен ли к небу, — для нас он всегда в соседях»).

В коротких стихотворениях поэт достигает лишенного вычурностей изящества, чем так прославилась вспоследствии танская поэзия. А Лу Чжао-линь написал стихи «Чанъань — подражание древнему», в которых блестящая столица представлена без восхищения в противовес привычной манере «дворцовых» стихов. Так «четверо выдающихся», продолжая традицию, преодолевали ее, что заметил в дальнейшем Ду Фу.

«Я люблю учителя Мэна», — писал Ли Бо. Но, пожалуй, ближе всех к Мэн Хао-жаню оказался Ван Вэй (701—761). Жизнь Ван Вэя была более схожей с жизнью остальных танских поэтов. Он служил, в двадцать один год имел уже высокую ученую степень, вращался в кругу именитых людей и был увлечен своими успехами и блеском своей страны. Поэтому в юности так часты у него чуждые Мэн Хао-жаню стихи о воинских подвигах. Он создал, в частности, повторяющуюся затем не раз в китайской поэзии трогательную и героическую историю старого полководца не у дел, которого страна призвала к оружию, когда ей стало угрожать чужеземное нашествие.

Ван Вэй ненамного пережил Мэн Хао-жаня, но на судьбе его успел сказаться мятеж Ань Лу-шаня, сыгравший трагическую роль в жизни почти всех самых больших танских поэтов. Ван Вэй не покинул столицу, и Ань Лу-шань заставил его служить мятежникам. После подавления мятежа поэт на некоторое время был подвергнут опале.

С годами в стихах Ван Вэя все большее место занимает природа. Он обращается к буддизму. Вначале он примиряет службу с уединением и даже в одном из дошедших до нас писем порицает Тао Юань-мина, предпочевшего стыд милостыни стыду службы, в дальнейшем же стихи его говорят о полном отказе от чиновничьей карьеры.

Дата добавления: 2015-09-04