Вредный договор

оенное искусство есть искусство вести войну; служители <...> AJ военного искусства, определенным образом организованные для ведения войны, представляют собой армию.

Таким образом, для успешного ведения войны нужно самую войну признать делом необходимым, благородным, чистым, высоким, а армию, как средство для ее ведения, организацией тоже необходимой, заслуживающей уважения, благодарности, признания ее заслуг.

Между тем в конце XIX века началась кампания против войны. Первоначально велась она очень робко и стремилась лишь к тому, чтобы сократить число предлогов к войне, главным образом устранив ничтожные из них, уничтожив войну из-за пустяков. Такую борьбу против войны возможно признать допустимой и даже желательной, ибо суровое и святое дело войны, дело жертвы своей жизнью за други своя сплошь и рядом профанировалось и становилось кощунством вследствие ничтожности предлогов, вызывавших вооруженное столкновение народов.

Однако и такая, вполне законная с точки зрения разума и чувства борьба против войны, даже при незначительном злоупотреблении ею привела к умалению значительности войны, к взгляду на нее, как на нечто ненужное, заслуживающее порицания, какими причинами она ни была бы вызвана, как «а вредное и даже позорное явление, как на действие, которого нужно во что бы то ни стало избегать, каким бы ущербом материальным и моральным за это ни пришлось бы заплатить.

Такой взгляд на войну поощрялся так называемым общественным мнением и при сильном участии антиправительственных и антипатриотических организаций распространялся во всех слоях населения, не исключая и армии. Распространению такого взгляда на войну собственно в армии способствовали даже некоторые высшие руководящие военачальники. А отсюда, как мы это видели в войне с Японией 1904–1905 гг., — проводы командирами своих частей в бой со слезами вместо стремления поднять у них дух горячим словом поощрения, напоминания о долге перед Родиной и призыва к геройству, доблести и к мужеству; отсюда же впервые в истории Русской армии появившиеся массовые сдачи в плен даже без достаточных ~к тому оснований. В результате же — одни сплошные неудачи и окончательный позорный проигрыш всей Японской войны, далеко еще до истощения всех материальных средств для ведения ее. И это даже несмотря на то, что причины, вызвав—

Вредныйдоговор

47

шие эту войну, были достаточны и значительны, а конечные цели, преследуемые ею, были важны в интересах России.

— Результаты, как материальные, так и моральные для обеих, воюющих сторон, войны 1904–1905 гг. как бы несколько приостановили, так сказать, официальную, т.е. официальными учреждениями и лицами, работу по ограничению войн с точки зрения причин их возникновения или даже полного уничтожения их как средства решать международные споры. Но с тем большими энергией и старанием за это взялись так называемые общественные силы, не исключая и членов законодательных палат разных государств, выступающих, впрочем, в этом случае не от имени тех учреждений, членами которых они состояли, а от себя лично или отдельных групп своих коллег.

При этом исходными точками для такой борьбы брались или гуманность и необходимость во имя ее отказаться в наш просвещенный век от такого варварского средства решения спорных вопросов, как война, или антинациональные учения, утверждающие, что национализм и патриотизм и все связанное с ними суть анахронизмы, предрассудки, с которыми давно уже пора расстаться, и что рознь между людьми даже разных племен, наций, государств может быть только классовая, так как различие интересов у людей можно подметить и должно допускать лишь между классами без различия народов и государств.

Такая проповедь, не имея решающей силы, все же, однако, не осталась без последствий и, воспринимаемая по разнообразным причинам разными слоями народов, в общем мало-помалу подготовляла благоприятную почву для пацифизма и сильно затрагивала духовно тех, кто являлся носителями идеи вооруженной борьбы, кто готовился и готовил других к войне, кто были служителями военного искусства.

Тем не менее на такую проповедь против войны людей безответственных большинство смотрело пока как на дело несерьезное, тем более, что правительства всеми мерами и средствами увеличивали вооружение и готовились к войне, а ответственные лица если и выступали по этому поводу, то неизменно говорили: «Мы войны не желаем, но мы совершенно готовы к ней, и если нас вызовут на войну, то будем воевать до конца».

И армия сознавала и чувствовала, что она нужна, что дело, которому она служит, дело благородное, ибо дает ей возможность в необходимую минуту защитить интересы своего народа и государства, что эта защита в свое время потребует от нее

48

А. Баиов

жертвенного подвига, на который она и пойдет для общего блага, что эту жертвенность ценят и чрезвычайно признательны за нее.

«Это все наполняло чинов армии чувством собственного достоинства, давало им силы служить своему нелегкому делу, а когда настанут времена, то с сознанием исполнения долга безбоязненно идти в бой и с чувством святости своего подвига положить живот свой за други своя.

И вот в 1914 г., когда из-за кровных своих интересов народы восстали одни на других и их правительства признали, что возникшие между ними споры, затрагивающие их жизненные интересы, не могут быть решены никакими переговорами, конгрессами, трибуналами, международными третейскими судами, началась всеобщая война. Но в угоду общему мнению войну эту декларировали не как борьбу за национальные интересы, а как войну против войны.

Тем не менее ее объявление повсюду вызвало сильный энтузиазм, везде забыли проповедь против войны.

Напротив, война в глазах подавляющего большинства стала святым делом, а армия предметом особых забот, ухаживаний и признательности. Общим кличем всех сделалось: «все для войны, все для победы». И мы были свидетелями, как все это действовало на армию, носительницу и исполнительницу в области военного искусства, которая с легким сердцем переносила все материальные и моральные испытания, приносимые войной в новых крайне тяжелых 'условиях.

Но вот продолжавшаяся четыре.года война, охватившая почти весь мир, окончилась. Велики были жертвы, принесенные борющимися народами на алтарь войны, не все вынесли тяжесть этих жертв — не вынесли те, среди которых вновь возобновилась пропаганда против войны, пропаганда, которая к тому же в желании скорее и сильнее воздействовать велась демагогическими приемами.

Война была прекращена так называемым Версальским миром, одним из самых неудачных когда-либо заключенных в истории человечества. Не продолжительная, тяжелая, жестокая война, потребовавшая громадного духовного и материального напряжения народов, произвела тот хаос Европы, который мы переживаем вот уже одиннадцатый год, а именно Версальский мир виновник его.

Этот Версальский мир, в сущности говоря, не закончил войну — она продолжается еще повсюду и теперь — а изменил лишь средства и способы борьбы, создав благоприятные условия для ее непрерывности.

Народы зашли в тупик и, не зная, как из него выбраться, с одной стороны, стали лихорадочно вооружаться и готовиться к новой

Вредный договор

49

войне, которую они, благодаря условиям, созданным Версальским миром, ожидают в ближайшем будущем, а с другой стороны, повели борьбу против войны.

Однако на этот раз борьба ведется иными способами, чем прежде, и это потому, что прежние способы не дали решительных результатов. Теперь не стремятся ограничить' число причин для войны во имя гуманности и в силу просвещенности, теперь уже во имя избежания войны не противопоставляют национальные интересы классовым, тем стремясь восстановить народы против международных войн, — теперь просто решили воздействовать на моральное чувство и объявили войну грехом, делом позорным, преступлением, вне закона.

Что же из того вышло?

Так называемый «пакт Келлога», объявивший войну вне закона, т.е. отъявленным грехом и ужасным преступлением, конечно, не уничтожил ни в малейшей степени возможности возникновения войны. Это прекрасно сознают и сами создатели пакта и все те, кто подписал его. Еще лучше это понимают народные массы, мнение которых до известной степени выражается прессою, не мудрствуя лукаво, а главное — искренно и честно смотрящей на дело...

Факты, последовавшие за подписанием этого пакта, тоже свидетельствуют о реальной ничтожности его. Как уже было выяснено, пакт Келлога не может заставить государства даже приостановить свои вооружения. Напротив того, как оказывается, подписание пакта, объявившего войну грехом и преступлением, послужило к торопливой постройке новых крейсеров, усилению средств химической борьбы, увеличению могущества и количества артиллерии и т.п...

Некоторые утешают себя и других тем, что хотя, конечно, пакт Келлога войн не прекратит, к разоружению не приведет, но он имеет моральное значение. Вульгарно выражаясь, из такого морального значения шубы себе не сошьешь, тем более, что создатели этого международного акта сами постарались отнять у него всякое моральное значение. Заявления ответственных лиц в разных государствах по поводу подписания пакта Келлога, как бы в успокоение народов, свидетельствуют, что, несмотря на этот пакт, национальные интересы государств и.впредь будут защищаться всеми мерами, что пакт ничтожен, ибо с этой точки зрения он ничего не изменит. Это не может, конечно, создать ему морального значения. Да и какое моральное значение может иметь международный акт, к которому наравне с представителями других государств прикладывают

50

А. Баиов

руку представители заведомых мошенников и разбойников, лишенных какого бы то ни было морального чувства, — советского правительства?

Итак, возможность войн и теперь ни для одного государства не исключена. Но для ведения войны нужна сильная, хорошо обученная и отлично воспитанная армия, нужно, чтобы в стране процветало военное искусство и военное ремесло.

Для достижения этого необходимо, чтобы служению военному искусству посвящали себя люди высокого умственного и нравственного развития, способные всецело и сознательно отдать себя военному делу, быть ему преданными, любить его, считать его жертвенным, а потому благородным и необходимым.

Необходимо кроме того, чтобы эти люди свое горение по отношению военного дела умели и желали бы передать массе, по необходимости составляющей всю армию. Ну а можно ли настроить себя на высокий лад, проникнуться сознанием высокого призвания для служения делу, которое правительством своей страны, лучшими, по общему мнению, не всегда, впрочем, справедливому, людьми своего народа признается грехом, преступлением, находящимся вне закона, а потому делом мерзким и недостойным?

Но если даже такие люди с высокоразвитым национальным сознанием и глубоким патриотическим чувством в каждом народе найдутся — несомненно найдутся и в достаточном числе, — то в состоянии ли они будут надлежащим образом воспитать армейскую массу? Ведь на каждый призыв к обучению, к исполнению требований службы эта масса ответит: «зачем учите нас служить преступлению; тому, что само правительство наше считает вне закона». Ведь на каждое стремление взрастить в своих подчиненных надлежащий воинский дух и боевое настроение каждый начальник может встретить внутреннее сопротивление тех, которые, искренно или нет, не захотят сопричисляться к греху. А какой простор для раз-лагателей армии изнутри, для всякого рода агитаторов, провокаторов и т.д.!

Русская армия не устояла против них и в иных, противоположных условиях. Нет уверенности, что она в состоянии будет устоять и при укоренении мнения о разумности, верности и справедливости идей, вложенных в пакт Келлога. Да и одна ли русская армия? Вот разве только парламенты откажутся ратифицировать пакт Келлога, но на это надеяться вряд ли возможно.

Итак, пакт Келлога с военной точки зрения акт чрезвычайно вредный и опасный. Он выгоден только так называемому правительству СССР. Это «правительство» одним из самых могучих средств в вооруженной борьбе со своими противниками считает разлагатель—

Вредный договор

51

скую пропаганду в рядах их армий..Пакт Келлога не только облегчает эту пропаганду, но в высшей степени способствует ей и облегчает ее.

— С другой стороны, пакт Келлога, который подписал и СССР, никоим образом не может стеснить последний. Ведь согласно'п. I война признается преступлением лишь тогда, когда предполагается по национальным мотивам. А ведь СССР есть единственное государство, которое в своих действиях не руководится национальными моментами, — значит даже идейно, отвлеченно, пакт Келлога и после его подписания не налагает на советскую Россию никаких решительно уз.

Хорошо, что пакт Келлога не может быть подписан от имени русских эмигрантов! Да не будет на нем также подписи грядущей национальной России!

Баиов А. Вредный договор //Новое Время. — 1928. — №№ 2233, 2234.

В

— — * 77. Синайский

ФРОНТОМ К ПРОШЛОМУ

ойны никогда не исчезнут. Тишина кладбища, о которой <...> JLI мечтают многие, никогда не установится на земном шаре. Причин указанному явлению много, и в числе их одна — наиболее серьезная — это та, что война не входит в понятие о так называемых волевых явлениях, т.е. лежащих в воле человека. Человечество может молить: «да идет мимо меня чаша сия», но должно сейчас же, уже при самой мольбе, понимать, что это «мимохождение» не от него, человечества, зависит, что в сознании своего бессилия оно должно добавлять почти то же, что уже однажды, в томительных муках в ожидании креста, определенно говорил в Гефсиманском саду один великий Страдалец: «но не яко же Азъ хощу, но яко Ты».

Вся история мира показывает, что войны не прекращаются. Люди оттягивают вооруженную борьбу, кладут между наиболее крупными войнами полустолетия и даже столетия, временами пытаются смягчить ужасы своих кровавых распрей, останавливаются на мерах предупреждения, хлопочут о разоружении, проповедуют значение мирных конференций и конгрессов, создают влиятельные общества сторонников мира, подписывают пакты Келлога и все же в конце концов, после всех усилий, благородных стремлений, колоссальной работы и умилительной проповеди скрещивают свои мечи и устраивают такой ад, после которого не могут оправиться целые десятки лет. До сих пор войны 'окончательно не прекращаются, главным образом, и прежде всего потому, что прекратиться не могут.

Те, кто думают иначе, выдвигают вперед океан крови, только что пролитой в последней мировой войне... «Неужели и он, этот океан, — спрашивают они, — не закончит в окончательной форме стремлений людей к вооруженной борьбе, неужели не образумит их, не смягчит их души, не заставит заменить войну другими способами, могущими разрешить споры, недоумения, экономическую и политическую вражду, жажду наживы за счет более слабых и менее устойчивых? Казалось бы, теперь, после всего пережитого и после всего переживаемого, перед лицом непомерных затруднений по излечению всех нанесенных войною ран, по восстановлению всего, ею потрясенного и разрушенного, по собиранию всего, ею развеянного, и очищению всего, ею оскверненного, — самая простая логика подчеркивает, что человечество должно раз навсегда проститься с войной как одним из составных элементов мировой жизни и людской деятельности».

Логика... Да, это великая вещь. Но разве те, кто о ней напоминают и в ее торжество верят, не замечали, что человечество во многих вопросах всегда шло чрезвычайно оригинальным путем —

фронтом к прошлому

53

двойным, нелогичным, напоминавшим нам, военным людям, с чисто внешней стороны, своеобразную сцену на берегах Березины в 1812 году, когда Чичагов, чтобы поймать Наполеона, спускался за ним с севера на юг, а Наполеон, чтобы поймать, т.е. в данном случае обмануть Чичагова, поднимался с юга на север. Ведь подобно тому, как окончательное прекращение войн лежит не в человеческой воле, точно так же вне этой воли лежит, по-видимому, и придача всем деяниям человечества логической красоты и строгой последовательности.

Француз Пастер давно отметил эту поразительную нелогичность. При открытии института, посвященного его великому имени, он сказал, между прочим, следующее:

«Идет, по-видимому, борьба между двумя противоположными законами: законом крови и смерти, который, производя все новые средства разрушения, побуждает народы постоянно готовиться к действиям на поле брани, — и законом мира, труда спасения, который направляется к освобождению человека от осаждающих его страданий. Один толкает к кровавым заповедям, а другой ведет к оказанию человечеству помощи; этот последний ценит жизнь одного человека выше всех побед, между тем, как тот бросает сотни тысяч жизней в жертву единичного честолюбия».

Но можно идти и дальше...

Мир все больше и больше сплетается в одно целое по своим экономическим интересам. Жена рабочего в Эссене покупает кофе, идущий из Гамбурга. Гамбургский оптовик заказывает кофе в Бразилии; бразильский плантатор покупает сельскохозяйственные машины в Чикаго. Чикагский сталелитейщик нуждается в японском шелке, японец — в китайской коже, Китай — в мясных консервах из Аргентины, аргентинский колонист — в автомобилях из Франции; французский рабочий и автомобильный мастер — в рыбных продуктах из Норвегии; норвежский рыбак — в итальянских фруктах, итальянский садовод — в алюминиевых изделиях из Швейцарии и т.д.

И вот при таком положении дел тот же человеческий мир пером различных договоров и трактатов рубит десятками лет установившиеся экономические цельности, создает целый ряд новых мелких государств с их таможенными границами, оставляет одних с углем, но без железа, других с железом, но без угля, возвращает крупную часть мира к печальному состоянию старого германского союза, когда вся Германия делилась на сотни Липпе и Детмольдов и немец должен был перевозить свои товары и самого себя через десятки таможенных и политических границ.

Наряду с провозглашенным принципом самоопределения народов новые политические границы установлены так, что 80 миллионов

54

П. Сйманский

людей оказались под господством иной, чем они, национальности. Наряду со стремлением к международному объединению в прямой противовес ему все человечество идет и по пути не только здорового национализма, но и больного шовинизма. Наряду с возвращенной во всем свободой устанавливаются такие стеснения и ограничения, которые казались безумными даже в средние века.

Думается, что в вопросе о той или иной неизбежности войн логику нужно отложить в сторону и считаться лишь с наличными жизненными фактами. А последние говорят, что войны будут неизбежны и что XX век и его преемники едва ли будут в этом отношении разниться от своих предшественников.

Впечатление, произведенное мировою войною на многих, начинающих уже считать, что при такой кровавой бойне войны в будущем станут положительно немыслимыми, не является новым. <...>

В 1898 году И.С. Блиох в своем известном труде «Будущая война» высказывал ту мысль, что при колоссальном развитии современной военной техники, когда огонь противника в несколько минут будет сметать целые полки, военные операции станут немыслимыми. Он говорил об этом только по опыту франко-прусской, русско-турецкой и англо-бурской войн, т.е. по данным таких столкновений, которые по сравнению с всемирной войной казались простой передышкой в бою или почти обычными маневрами мирных дней. Между прочим, он указывал на Америку как на ту страну, которая умеет достигать всех стоящих перед нею задач, не обнажая давно заржавленного меча. Он выпустил свою работу в мае, а в июле того же года, как бы опровергая его выводы, та же Америка из-за плантаций на Кубе объявила войну древней Иберии.

Ужас, вносимый войною, кажущаяся при блистательном развитии военной техники невозможность войны, наличие иных, уже мирных способов разрешения международных тяжб, — все это, как показали события мировой истории, еще никогда не приостанавливало кровавых столкновений, если только плод распри созревал окончательно. Но ведь войны в будущем можно прекратить путем всеобщего разоружения?

Я желал бы видеть военных людей в те минуты, когда они будут заседать на конференциях, посвященных этому разоружению, но военных людей, понимающих свое дело, не тех, кто, подделываясь под модные течения и вопли толпы, фарисейским языком говорил бы о прелестях разоружения или кто надел военный мундир по простому недоразумению, а иногда и по родительской прихоти. Я заглянул бы тогда в их головы и, если бы это удалось, прочел бы в них следующее: «Разоружайтесь, уничтожайте все, что вы наметили к уничтожению как заманчиво влекущее вас к новой кровавой

фронтом к прошлому

55

борьбе и дающее вам в руки полную возможность этой борьбы. Но так как войны неизбежны и так как все же наступит минута, когда вам, людям мира, вновь будут нужны и ружья, и пулеметы, и мы, военные люди, то знайте, что своим решением разоружиться вы ставите только новые, особенно сложные задачи военному миру, только затрудняете ему удачное разрешение специально военных вопросов в минуту, когда война все же вспыхнет».

Если нельзя будет по запрету мирных конференций содержать постоянные армии, если в облегчение народных масс нельзя будет пополнять их по обычным законам всеобщей воинской повинности, то мы, военные люди, должны будем иметь, и создавать наемные или добровольческие армии; если при этих условиях вооруженные силы естественно станут не многомиллионными, какими они были в 1914 году, и станут неспособными протянуться по окопной линии от Балтийского моря до Черного, то мы должны будем отказаться от позиционной войны и вновь вернуться к маневренной войне лучших времен военного искусства; если вам нельзя будет иметь в мирные дни тяжелые орудия и пулеметы, то нам придется или создавать их в дни самой борьбы, как это уже пришлось делать всем в эпоху всемирной войны, или же переделать наши фабричные станки, наши плуги и наши повозки так, чтобы с открытием военных действий станок явился бы частью тяжелого орудия, плуг затрещал бы пулеметом, а повозка выехала бы вперед, как блиндированный автомобиль. Та же техника, которая, по общему мнению, создала особые ужасы, а отсюда и невозможность новых войн, придет на помощь военному миру, когда последний будет скован ограничительными соглашениями и как раз даст военным людям полную возможность вести и новую борьбу.

Не сумеют разрешить этой задачи лишь те народы, которые искренно поверят в силу «клочков бумаги», которые не найдут у своих передовых людей творческой мысли приспособления и которые окажутся по общей народной массе резко отставшими в культурном отношении. Договоры, ограничившие боевую готовность Германии, оказали ей великую услугу, побудив ее ранее других европейских народов вступить на хитроумный путь скрытого обхода установленных запрещений. Немудрено, если в минуту скрещения мечей она окажется несравненно более готова, чем другие, в том числе и ее враги.

Проповедуемое разоружение преследует будто бы две цели: во-первых, уничтожить заманчивость легкого вступления в борьбу — легкого потому, что оружие лежит под рукою, в полной готовности и исправности, — и, во-вторых, облегчить народные массы от ощущаемой ими тяготы вооруженного мира. Но если первая цель, не—

56

П. Симанский

сомненно, не будет достигнута потому, что войны, как мы видим, все же останутся неустранимыми, то едва ли будет достигнута и

вторая цель.

Если армии в том виде, в каком они существовали до сих пор, будут почти сведены на нет, то взамен их придется или создать войска милиционные, или завести наемников. Для подготовки милиции придется, между прочим, ввести военное обучение в школах и устроить целый ряд поверочных и учебных сборов. Опыт Швейцарии, имевшей не регулярную армию, а милицию, показал, что страна была доведена до необходимости вести обучение последней почти по той же программе и в тех же размерах, как шло обучение постоянных войск. После мировой войны целый ряд европейских государств энергично ведет у себя подготовку «вооруженного народа». Станкевич справедливо говорит, что «милиция станет не избавлением от казармы, но, нарборот, казармой, распространенной на все дома, жилища и людей». Все это не снимет бремени, а наложит новые бремена.

Что касается наемных армий, то они дороже призванных по воинской повинности. Чтобы создать их более многочисленными, необходимы колоссальные расходы. Недаром когда-то совершенно правильно говорилось: «деньги есть — швейцарцы (наемники в былые времена для всей Европы) есть; денег нет — швейцарцев нет». Новые расходы в свою очередь вызовут новый нажим податного пресса. И будет «новая лесть горше первой».

И вот, когда мы читаем многочисленные статьи о смысле, порядке и последствиях разоружения, мы невольно обращаем свои мысли к сравнительно недавнему русскому прошлому. Тогда цель, которую должно было преследовать разоружение, предполагалось, по крайней мере у нас, русских, достичь иным, весьма своеобразным путем. По словам бывшего начальника главного штаба ген. Н.П. Михневича, полное осуществление «большой» военной программы, утвержденной свыше 6 марта и 22 октября 1913 г., давало в руки России такую мощь, которая свободно позволяла русскому Государю обратить последнюю в дело служения миру. Ведь источник событий, которые неизбежно привели европейские государства к небывалому по размерам столкновению 1914 года, лежал в обнаруженном Дальневосточной войной бессилии Российской Империи. Германия и Австро-Венгрия в тесном союзе друг с другом ¹ немедленно начали энергичное осуществление своих политических и торговых целей — первая на Ближнем Востоке, вторая — на Балканском полуострове. Столкновение их с русско.-французским союзом стало неизбежным.

фронтом к прошлому

57

Оно было бы немыслимым, если бы Россия успела выполнить все, ею намеченное по «большой» программе. Мало того. Она смогла'бы тогда не связывать себя союзами, которые обращали ее в какое-то подсобное оружие для чужих устремлений. Если бы на материке Европы и смогла бы возникнуть какая-либо вооруженная борьба, нейтралитет мощной России положил бы этой борьбе известные пределы. Посредничество России могло бы последнюю предотвратить. Самая возможность вмешательства такой силы удержала бы спорящие стороны от решения спора оружием, ибо война могла не дать тех результатов, на которые воюющие державы хотели рассчитывать. В 1859 г. Наполеон III и — Австрия вели борьбу всего 70 дней, так как первый тяготился нейтралитетом Пруссии, а вторая ожидала вмешательства не только Пруссии, но и России. Борьба 1870–1871 гг. ограничилась пределами Франции только потому, что Россия сдержала Австрию.

Не нуждавшаяся в дальнейших завоеваниях, не хлопотавшая о рынках, занятая громадным и быстрым развитием собственных сил и богатств, Россия действительно была бы стражем для всего мира. «Превентивная» война 1914 г. не позволила ей выступить в этой роли и привела как раз к обратному — к созданию на месте прежней России очага бесконечных смут и общеевропейской тревоги.

Вопрос о разоружении, который предполагалось разрешить совсем в иной форме, чем о том думают ныне, отодвинулся в своей развязке на неопределенный и, по-видимому, долгий срок. Ни о каком разоружении — ни по пути, разъясненному ген. Михневи-чем, ни по пути, намеченному современными политическими деятелями, — не может быть и речи, пока в златоглавой Москве сидят наследники Парижской Коммуны и члены европейского Интернационала.

Уйдут они, и явится несомненная возможность сделать вооруженные столкновения явлением редким...

Симанский П. Фронтом к прошлому // Русский Инвалид. — 1929. — 22 мая.

Н. Головин

Дата добавления: 2015-08-27