Читайте также: |
|
[325] Вторая жена Клавдия, Агриппина, внесла в правление новые пороки и преступления; римляне считали времена Мессалины менее ужасными. После того, как император усыновили ее сына от первого брака, Нерона, она отравила Клавдия, Нерон же в это время отправился в стан преторианцев и был ими провозглашен императором, несмотря на то, что законным престолонаследником был родной сын Клавдия, Британник.
[326] И еще 14 деревень. (И. Д. XX, 8,4).
[327] Феликс овладел им хитростью, пригласив его к себе для мирных переговоров (И. Д. XX; 8, 5).
[328] По имени этого маленького с обращенным внутрь острием кинжала, походившего на фракийский изогнутый малый меч sica, убийцы, пользовавшиеся этим оружием, и назывались сикариями; рана, нанесенная таким оружием, при обратном его движении, еще больше увеличивалась. Сикарии не были простыми разбойниками, какими их изображает Иосиф Флавий, но составляли крайнюю фракцию зелотов, прибегавшую, для достижения своих патриотических целей, даже к убийству своих противников. К более позднему времени относятся сикарии, упоминаемые в Талмуде, и распоряжения, изданные против них (См. F. Rosenthal. Das Sikarikon-gesetz в Monatsschrift fur Geschichte und Wissenschaft, 1892).
[329] Первосвященник Ионафан содействовал назначению Феликса прокуратором, вследствие чего он был ненавистен сикариям. С другой же стороны Феликс начал тяготиться Ионафаном, укорявшим его неоднократно за его жестокие и несправедливые действия, и хотел от него освободиться. С этой целью он вошел в соглашение с сикариями, которые, хотя и были врагами Феликса, тем не менее представили свои услуги в его распоряжение для убийства одинаково ненавистного им первосвященника.
[330] В И. Д. образ египетского лжепророка—самого популярного из всех его собратьев, появившихся в последнюю эпоху падения Иудеи,— очерчивается несколько иначе; он не побуждал своих приверженцев к насильственным действиям, а обещал им одним своим глаголом разрушить иерусалимские стены и этим чудом воочию убедить их в божественности своего послания (XX, 8, 6). Этот египтянин, вероятно, тот же, о котором упоминается в деяниях Апостолов 21, 38.
[331] Нет сомнения, что самозваные пророки, как и сикарии исходили из чисто патриотических побуждений; все они выходили из недр одной общей партии ревнителей (зелотов) и стремились к одной цели: освободить нацию от чужеземного гнета, но крайнее ожесточение, с которым они преследовали свои цели, сделали их в действительности страшным бичом для страны. Возможно, однако, что в рядах борцов за свободу находились и искатели наживы и профессиональные разбойники, которые весь смысл своего существования видели в смутах и анархии.
[332] Как высок был нравственный уровень кесарийцев и себастийцев; а равно и гарнизонов, расположенных среди них, можно видеть из следующего рассказа Иосифа. „Когда сделалась известной смерть Агриппы I, граждане Кесареи и Себасты мигом забыли все его благодеяния и начали вести себя, как закаленные его враги. Они поносили умершего самыми непристойными словами, а солдаты вторглись в его дом, схватили портреты его дочерей, понесли их в публичные дома и, установив их над крышами последних, осмеяли их в такой форме, что я не берусь ее передать. Еще больше—на центральных площадях они с венками на надушенных благовонными маслами головах *[* В этом заключалась дерзкая насмешка, так как они, как подданные, должны были носить траур по царе.] открыто пировали, приносили благодарственные жертвы Харону ** [** Мифологический лодочник, который по понятиям греков перевозил души умерших.] и весело поздравляли друг друга с радостной вестью о скоропостижной смерти царя... „Император Клавдий, узнавши, как они позорили память умершего и честь живших еще его дочерей, приказал посланному в Иудею прокуратором Куспию Фаду прежде всего наказать жителей Кесареи и Себасты, а расположенные в них войска сослать на тяжелую службу в отдаленный Понт и на их место набрать других солдат из находившихся в Сирии римских легионов. Приказание это не было, однако, приведено в исполнение, так как виновные сумели выпросить себе чрез депутацию у императора прощение. Оставшиеся на своих местах гарнизоны сделались злейшим несчастьем для иудеев, так как они своими насилиями вынудили их объявить войну римлянам. Лишь впоследствии, когда война была уже окончена, Веспасиан наказал кесарийцев и себастийцев, сослав их из их насиженных мест" (И. Д. ХIХ, 9, 1, 2).
[333] Феликс уже после удаления его с поста прокуратора был обжалован кесарейскими евреями пред императором, но был прощен, благодаря заступничеству брата его Палласа.
[334] При Порции Фесте, правившем только два года, положение дел в Иудее ни в чем не изменилось: сикарии, все больше увеличиваясь в числе, продолжали неистовствовать против своих противников, появлению новых лжепророков также не прекращалось, одного из них, увлекшего целые толпы приверженцев в пустыню обещанием чудесного избавления их от римского рабства, Фест преследовал вооруженной силой. При Фесте произошел также серьезный конфликт между Агриппой II и прокуратором, с одной стороны, и умеренной благочестивой партией иерусалимских граждан, с другой. Агриппе вздумалось построить новый этаж на замке Асмонеев для того, чтобы обрести в нем обсервационный пункт для наблюдения за всем тем, что происходит в храме; священники возмутились поступком царя и возвели на внутренней западной галерее стену, которая закрывала храм от нескромных глаз Агриппы; но эта стена скрывала храм и от внешней галереи, где в праздничные дни были расставлены римские военные посты. Фест потребовал поэтому разрушения новосооруженной стены; иудеи же никак не соглашались, так как это, по их понятиям, было бы равносильно разрушению части храма. Дело было предоставлено на суд императора Нерона, который, благодаря заступничеству жены его Поппеи, питавшей расположение к иудаизму, решил спор в пользу иудеев. (И. Д. XX, 8, 11).
[335] Клазоменский грек, жена которого, Клеопатра, состояла в дружеских отношениях с Поппеей. Покровительство могущественной императрицы и дозволяло Флору действовать в Иудее безнаказанно, по своему произволу (И. Д. XX, 11, 1).
[336] До этого места Иосиф доводит свои „Иудейские древности". Охарактеризовав в общих чертах личность последнего прокуратора, автор в заключении этой книги говорит: „Одним словом, Флор был тот, который довел нас до того, что мы предприняли войну с римлянами; ибо мы решились лучше сразу погибнуть, чем капля по капле истекать кровью.
[337] Посредством подкупа Берилла (так следует читать И. Д. XX, 8, 9, а не Бурр), секретаря Нерона.
[338] Македонское название месяца, соответствующего еврейскому месяцу Ияру (Май).
[339] Египетские писатели распространили по древнему миру молву, что еврейский народ был одолим проказой и вследствие этого он жил изолированным в Египте, а потом изгнан оттуда (Против Апиона I, 26). Поступок кесарийца заключал в себе таким образом намек на эту клевету, так как по Моисееву законодательству прокаженные, исцелившись от своей болезни, должны были принесть в жертву птиц (Левит, 14).
[340] Этой казни подвергались обыкновенно рабы.
[341] После смерти Ирода, царя Халкиды, за которым она была замужем, она вышла за киликийского царя Полемона, принявшего из-за нее иудейство. Но брак этот был недолговечен: Вереника разошлась с своим новым мужем и возвратилась опять к своему брату, Агриипе (И. Д. XX, 7, 3).
[342] Предместье города.
[343] Уничтожение колоннады, чрез которую гарнизон мог иметь постоянный доступ ко храму, признавалось первым официальным актом отпадения иудеев от римского владычества. Этот акт был таким образом совершен среди боевого смятения и против ожидания самих даже тех евреев, которых Иосиф называет мятежниками.
[344] Флор видел ясно, что дальнейшее его пребывание в Иерусалиме становится для него опасным.
[345] Водяной источник на восточной окраине города.
[346] При переводе этой фразы, мы руководствовались толкованием Гаверкампа. Смысл этих слов следующий: Если бы ваши предки хотели воевать с римлянами, то это было бы простительно, потому что они во всех отношениях превосходили вас, да при том не имели никакого представления о римском могуществе, но вы, прекрасно знающие, как силен Рим, никоим образом не должны взяться за оружие.
[347] Древнее название Африки.
[348] Ныне Кадикс—портовый город на юго-западе Испании.
[349] Ликторы в знак карательной власти того лица, которое они сопровождали, носили связки березовых или вязовых прутьев (fasces) с воткнутой в них секирой.
[350] Народ, живший на с.-в. берегу Черного моря.
[351] Обитали плодородную область Азии на восточном берегу Черного моря.
[352] Жители Крымского полуострова.
[353] Древнее название Черного моря.
[354] Древнее название Азовского моря.
[355] Область в северо-западной части Малой Азии, в нынешней Анатолии.
[356] Страна на в. Малой Азии, превращенная в римскую провинцию Тиверием.
[357] Береговая полоса Малой Азии между Ликией и Киликией.
[358] Область на южном берегу М. Азии первоначально называвшаяся Мидией, превращена в провинцию Клавдием.
[359] Местность на юго-восточном берегу М. Азии.
[360] Обитали страну между Македонией, Гемусом, Эгейским морем и Дунаем,
[361] Жили первоначально по прибрежью Адриатического моря.
[362] Дакийцы или Даки—племя, населявшее нынешнюю Трансильванию, Валахию, Молдавию.
[363] Жители Далмации, части древней Иллнрии.
[364] Древние жители Испании, смешавшиеся впоследствии с лузитанцами.
[365] Жители западной части древней Испании, нынешней Португалии.
[366] Жили по северному берегу Испании до Пиренеев; были покорены Августом. Потомки их назывались басками.
[367] Гибралтарский пролив.
[368] Жители Киренаики в северной Африке.
[369] Африканский народ, живший недалеко от Египта.
[370] Жители берегов двух заливов Средиземного моря на севере Африки, известных под названием Большой и Малой Сирты и считавшихся в древности опасными для мореплавания по причине песчаных отмелей.
[371] Африканский народ, живший на берегу Большой Сирты.
[372] Племя берберийского рода, жившее в древней Мавритании.
[373] Нумидия— нынешний Алжир.
[374] Африка.
[375] Воспитанный при римском дворе, Агриппа II был его преданной креатурой и послушным орудием в руках сирийских наместников и иудейских прокураторов, в дружбе которых он всегда заискивал единственно лишь в собственным интересах. Связь с родным еврейским народом он также поддерживал на столько, на сколько она соответствовала его личным целям. Связь эта не была основана на общности интересов и стремлений; последние были у них диаметрально противоположны: народ желал освобождения от римского ига, а блестящее положение Агриппы покоилось на господстве римлян, даровавших ему бывшую тетрархию и титул Филиппа иудейского царя; она не зиждилась на общности религиозных и нравственных традиций, и те и другие были у них также разные. Агриппа очень мало имел общего с иудейской религией и всосал в плоть и кровь римские нравы и обычаи, ярыми антагонистами которых были иудеи. Это была чисто дипломатическая связь, внешняя и неискренняя с обеих сторон. Народ выказывал внешние знаки благоговения Агриппе в том расчете, что последний, хотя только титулованный царь, но все-таки царь, будет защищать его от произвола прокураторов. Агриппа же вынужденно разыгрывал роль покровителя иудейского народа с тем расчетом, чтобы сохранять свое влияние на него и держать его в постоянной покорности и повиновении Риму, ибо всякие враждебные манифестации со стороны иудеев против римлян могли бы скомпрометировать и его лично в глазах римского двора. Эти шаткие, чисто условные отношения, чуждые взаимных симпатий, должны были прерваться в ту минуту, когда одна из сторон перестала заботиться об их равновесии даже наружно. Это именно и случилось при столкновении, описанном в настоящей главе. Агрилпа не пожелал выступить открыто против тирана в защиту угнетенной нации и отказал иудеям в их справедливом требовании о снаряжении посольства в Рим для обжалованья Флора; иудеи тогда, с своей стороны не сочли более нужным сдерживать свои настоящие чувства к царю и проявляли их наружу со всею откровенностью.
Свою неискренность к евреям Агриппа обнаруживал неоднократно, как постройкой тайного наблюдательного пункта над храмом, вызвавшей протест не только простой массы, но и всей иерусалимской знати и не одобренной даже Нероном (И. Д. XX, 8, 11), так и назначением первосвященниками исключительно лиц, заведомо преданных римскому режиму, каковым был и последний первосвященник Ананий, впоследствии убитый сикариями. Нравственный облик царя был таков, что молва приписывала ему сожительство с кровной его сестрой, прекрасной Вереникой (И. Д XX, 7, 3). Другая его сестра, Друзилла, перешла в язычество и сочеталась браком с римским прокуратором Феликсом (И. Д. XX, 7, 2). Его собственные подданные ненавидели его за то, что он на выжатые у них деньги украшал римский город Берит великолепными зданиями, статуями и проч. (И Д. XX, 9, 4).
[376] На западном берегу Мертвого моря, недалеко от Энгедди, ныне Себбех.
[377] От 8-го до 15-го Аба.
[378] „Корбан-Ецим"— 15-го Аба.
[379] 16-го Аба.
[380] Менахем.
[381] Соответствует еврейскому месяцу — Элулу (второй половине августа и началу сентября).
[382] Манаим хотел еще убить командира царского войска, Филиппа, но этому намерению воспротивились родственные Филиппу вавилонские евреи из партии же зелотов (Автобиогр. Иосифа, 11).
[383] Масада под защитой этого героя держалась дольше всех остальных крепостей, занятых евреями.
[384] Юго-восточная часть города.
[385] 17-го элула. День этот, в который Иерусалим очистился от римлян, принят был в число полупраздников.
[386] Библейский Хесбон (Есевон).
[387] В Библии Кедеш галилейский (см. книгу Исуса Навина 20, 7),
[388] Один из тех укрепленных городов, который Ирод I построил для устрашения народа и предупреждения восстания (И. Д. XV, 8, 5), на границе Галилеи у горы Кармиля.
[389] В своей „Автобиографии" (§ 6) Иосиф вынужден сознаться, что скифопольские евреи были принуждены к этому коренными жителями.
[390] В латинском, переводе Руфина вместо Ноара читается имя Вар, и это чтение, кажется, находит себе подтверждение в Vita. 11. Упомянутый здесь Соем несомненно есть правитель Эмесы, так как о нем здесь говорится как о современнике Агриппы; другой же Соем, которому Калигула в 38 г. передал правление над итурейскою областью, умер в 49 г. по Р. Хр. Соображения, высказанные Schьrer'ом по этому поводу (Geschichte I, 605) лишены всякого основания.
[391] Город Махерон еще долго после разрушения храма оставался в руках зелотов.
[392] Почетное звание в Египте со времени Александра и Птоломея.
[393] С целью похлопотать об отнятии у евреев гражданских прав (Гретц III, 13).
[394] По происхождению еврей—племянник знаменитого Филона. Перешедши в язычество, он получил назначение прокуратора в Иудее, а потом—наместника в Египте.
[395] Царь Коммагены.
[396] Вместо Завулон следует, вероятно, читать Хавулон, согласно Vita, 43, т. е. библейский См. Neubauer, La Gйographie du Talmud, p. 205. Смысл следующих в тексте за названием города слов ή καλέιται άνδρών— называемый городом мужей—не ясен. См. Graetz, Geschichte, III, 494.
[397] Библейский Гивеон, сохранивший свое название еще по сие время в форме ал-Джиб.
[398] Святость субботы вообще не дозволяла евреям вести в этот день войну. Зная это, противники пользовались преимущественно этим днем для нападения. Так, напр. Птоломей I взял Иерусалим в субботу. Только при Маккавеях решено было сражаться в субботу, но только в случае опасности и с целью обороны. Этого правила евреи придерживались и впоследствии, строго избегая наступательного движения в субботу. Ср., между прочим, Contra Apion. I, 22.
[399] Впоследствии один из главных героев иудейско-римской войны.
[400] Греческий перевод еврейского См. И. Д. ХI, 8, 5.
[401] Тишри— Сентябрь-Октябрь.
[402] Мархешван.—Ноябрь.
[403] Родственники царя Агриппы.
[404] Автор настоящей книги.
[405] Результаты выборов оказались таким образом весьма неблагоприятными для зелотов, несмотря на то, что они после победы над Цестием и изгнания римлян из пределов страны получили решительное преобладание, как в столице, так и в провинции. Народ, привыкший всегда уважать свою знать, не решался, повидимому, избрать на высшие государственные и военные посты незнатных по происхождению коноводов партии ревнителей. Элеазар-бен-Симон, победитель Цестия, впоследствии главнейший вождь войны, был совершенно обойден на выборах; еще более могущественный в то время вожак зелотов Элеазар-бен-Анания, который дал войне первый импульс воспрещением жертвоприношений за римлян и императора, который очистил город от римлян и устранил узурпатора Манаима—этот Элеазар, для того вероятно, чтобы удалить его из Иерусалима, получил начальство над второстепенной провинцией—Идумеей. На самые же ответственные посты в Иерусалиме и Галилее были возведены римские друзья, которые раньше скрывались от преследования зелотов и, как Иосиф откровенно рассказывает в своей „Жизни", с нетерпением ожидали нашествия Цестия, как своего освободителя, и которые лишь после поражения римского войска, когда им осталось на выбор—бежать из города или примкнуть к зелотам, избрали последнее, приняли в свои руки бразды войны—без веры и надежды на ее благоприятный исход, без серьезной решимости довести ее до конца, а с затаенной в душе предательской мыслью в течение самой войны сблизиться с римлянами и вновь водворить в Иудее их господство. Последствия показали, как эти выборы, неблагоприятные для зелотов, были пагубны для самой войны.
[406] На юго-западной границе Нижней Галилеи.
[407] Местоположение Сел., Каф. и Сиг. неизвестно. Иафа—возле Иотапаты.
[408] Деревня Ахавара, расположенная на скале (Vita. 37)
[409] Сел.—на северо-вост. конце Меромского озера, Сог.—в верхнем Гавлане, Гам.—в нижнем. Все эти города, как расположенные в Гавлане, принадлежали царству Агриппы, но отпали от него вместе с другими еще городами и присоединились к восстанию.
[410] Сообщенное здесь о расположении сепфорийцев к войне против римлян не соответствует истине. Сепфорийцы не только не сочувствовали войне, но прямо стояли на стороне римлян. Уже во время похода Цестия Галла против Иерусалима они выказали свое нерасположение ко восстанию иудеев. Они укрепили свой город не против римлян, но в пользу их. Самому Иосифу пришлось впоследствии пойти против изменнического города и взять его силой. О двусмысленном положении, занимаемом сепфорищами во все время войны и о миролюбивом их настроении свидетельствуют многие показания в „Жизни" Иосифа Флавия (см. Vita 8, 22, 25; 45, 65, 67).
[411] Иосиф рисует себя здесь чрезвычайно деятельным начальником края, истым вождем революции и преданным борьбе за независимость, каким в сущности он должен был бы быть в качестве полководца, которому вверена была охрана самой важной в стратегическом отношении области—Галилеи, куда неприятель должен был прежде всего вторгаться, чтобы проникнуть в самую Иудею. Но в совершенно другом свете он выставляет себя в своей „Жизни", которую он слишком 20 лет спустя опубликовал, как бы в ответ Юсту из Тивериады, который в своей не сохранившейся „Истории Иудейской войны" представил Иосифа как настоящего организатора восстания в Галилее и как врага римлян. Вот как автор объясняет мотивы, побудившие его примкнуть к восстанию и взять на себя начальство над Галилеей.
„Когда мне исполнилось 26 лет, говорит Иосиф, я отправился в Рим. Прокуратор Иудеи послал трех священников, людей именитых и моих друзей, чтобы дать ответ пред императором за какой-то неважный проступок. Я от души желал им помочь... Корабль, на котором я ехал и на котором было до 600 пассажиров, потерпел крушение в Адриатическом море. 80-и из нас, умевшим плавать, удалось спастись. Божий промысел прислал нам навстречу судно из Кирены, которое приняло нас на борта. Прибыв в Дикеархию, я подружился с актером еврейского происхождения, по имени Алитур. Этот человек состоял в большой милости у императора Нерона и при его помощи я получим доступ к императрице Поппее. Вскоре мне удалось выхлопотать освобождение священников и, кроме этой милости, получить еще от императрицы большие подарки, после чего я возвратился в мое отечество. Я нашел последнее в сильном брожении: беспрерывно росло общее желание другого порядка вещей; масса была совершенно готова восстать против Рима. Я призывал мятежников к их долгу и по мере сил и возможности старался навести их на другие мысли... Мне не удалось их переубедить—так велико было их безумие, вызванное отчаянным положением. Тогда я уже должен был бояться, что мои неоднократные напоминания и советы могли сделать меня предметом презрения и навлечь на меня подозрение в том, что я действую за одно с неприятелем. Чтобы избегнуть опасности смерти, грозившей мне после взятия замка Антонии (это было 15-го Аба, когда зелоты штурмовали крепость и разбили римский гарнизон—См. II, 17, 7), я скрылся внутри храма... После этого я вновь примкнул к священникам и именитым фарисеям. Нас охватил немалый страх, когда мы увидели, что народ стоял уже вооруженный, и мы находились в большом затруднении. Препятствовать восстанию не было больше в нашей власти, а между тем мы лично находились в большой опасности. При таких обстоятельствах мы стали показывать вид, как будто сочувствуем вожакам народа, но делали это для того, чтобы умерять их рвение. Мы надеялись, что Цестий вскоре прибудет с значительными силами и тогда народное движение и вся эта военная сутолока прекратятся; но наши надежды не сбылись... После поражения Цестия, те из старейшин Иерусалима, которые рассчитывали на счастливый успех сирийского правителя, увидели, что мятежники снабжены оружием, между тем как им самим его недоставало. В это время они узнали, что Галилея еще не вся восстала против римлян. Тогда они послали меня туда с двумя священниками, честными и благородными людьми, Иоазаром и Иудой, с поручением убедить злодеев, взявшихся уже за оружие, передать последнее достойнейшим людям нашей нации, пока не определятся в точности виды и намерения римлян („Жизнь" 3—8)...
В этом тоне автор еще во многих других местах автобиографии своей говорит о себе; он как бы старается выставить себя жертвой обстоятельств, толкнувших его в войну, к которой он не питал ни малейшего сочувствия. Однако „Жизнь" Иосифа ничто иное, как плохо придуманная и не менее плохо составленная самозащита, которая должна была оправдать его в глазах римлян в виду возведенных на него Юстом обвинений. Нет сомнения, что Иосифа нельзя причислить к самоотверженным героям, предпочитающим смерть унизительной свободе, но он во всяком случае не был тем изменником, каким он сам себя изображает в своей автобиографии. Он был лишь слабохарактерным человеком, который при первой неудаче бросил знамя и ради собственного спасения не постеснялся даже передать себя в руки неприятеля.
[412] Из § 6 настоящей главы и „Жизни" § 66 видно, что Иоанн имел в своем распоряжении многотысячное войско, состоявшее не только из сирийских эмигрантов, но и из туземцев.
[413] Характеристики Иоанна из Гисхалы, которого Иосиф выводит на сцену, этого героя, ставшего впоследствии столь известным, нельзя не признать в высшей степени пристрастной и продиктованной ему ненавистью и озлоблением. Он здесь самым беспощадным образом клеймит умершего уже своего противника, не приводя, однако, ни здесь, ни после, ни одного веского факта для подтверждения столь позорящего изображения личности Иоанна, кроме того, что последний тайно и открыто боролся с ним, Иосифом, и обвинял его в измене, сначала пред жителями Галилеи, а потом пред иерусалимским синедрионом. К счастью, автор не скрывает деяний своего противника, из которых мы узнаем, что Иоанн из Гисхалы употребил нажитые им богатства на укрепление своего родного города и на содержание четырехтысячного отборного войска, набранного им из эмигрантов, бежавших из Тирских и Сирийских городов, где евреи терпели самые кровавые преследования, и что он, в противоположность Иосифу, поспешившему при первом удобном случае предаться римлянам, бежал от последних из Галилеи в Иерусалим и в геройской защите этого города занял достойное место на ряду с Симоном-бен-Иаир и Элеазаром-бен-Симон.
[414] Одно из знаменитых восемнадцати постановлений в воспрещении иудеям употребления масла, приготовляемого язычниками.
[415] Аттическая драхма чеканилась из чистого лаврионского серебра (от лаврионских рудников, лежащих к северу от мыса Суния), весила 4,36 грамма и стоила приблизительно 34 коп. сереб. Амфора равнялась 26 литрам или 2,11 ведра. Таким образом в Галилее масло (оливковое) продавалось по 34 коп. за 2,12 ведра, а в Сирии—в восемь раз дороже.
[416] Монополию на продажу масла Иосиф предоставлял Иоанну против воли, боясь, как он выражается в „Жизни" § 13, в противном случае, чтоб народ не забросал его каменьями.
[417] Из „Жизни" § 10 можно видеть ясно, что дружина Иоанна не представляла собою шайки разбойников, а патриотический отряд, мстивший сирийцам за постоянную резню проживавших в их городах евреев и опустошительные набеги на еврейские города. Из того же § видно также, что сам Иоанн вначале принадлежал к миролюбивой партии и примкнул к зелотам лишь после того, как сирийцы опустошили его родной город, Гисхалу.
[418] Иисус взял свиток Торы в руки, стал пред толпой и сказал: „Граждане! Если вы не возненавидите Иосифа за то, что он хочет предать нашу отчизну врагу, то вы должны ненавидеть его за то, что он враг вот этой святой Торы и открыто нарушает ее заветы" («Жизнь» § 27).
В автобиографии Иосиф рассказывает еще другой случай столкновения его с Иисусом сыном Сапфии. Иерусалимский синедрион возложил на Иосифа, между прочим, уничтожение в Тивериаде дворца Ирода I, украшенного, вопреки еврейским законам, разными идолами и статуями. Прибыв в Галилею, Иосиф застал в Тивериаде две партии: аристократы с Юлием сыном Капелла, Иродом сыном Миара, Иродом сыном Гамала и Компсом сыном Компса во главе составляли миролюбивую партию и проповедовали верность римлянам и Агриппе; другая же часть еврейской знати и простая масса населения примкнула к восстанию; ими руководили Юст сын Писта и Иисус сын Сапфии. Юст принадлежал к знатному роду, прежде состоял секретарем у царя Агриппы, по свидетельству Иосифа обладал в совершенстве греческой образованностью, великим даром слова и впоследствии написал на греческом языке историю иудейско-римской войны (недошедшую до нас), в которой обличал Иосифа во многих искажениях Иисус сын Сапфии пользовался среди народа еще большей популярностью, чем Юст. Приступая к исполнению данного ему поручения, Иосиф все-таки не хотел порвать с партией приверженцев Рима и предварительно завязал с ее главарем, Капеллой, продолжительные переговоры, которые вывели из терпения Иешую сына Сапфии. Последний, не дождавшись Иосифа, сам сжег дворец Ирода, разграбил хранившиеся в нем сокровища и вместе с тем убил всех греков и других язычников, проживавших в Тивериаде.—"Я был этим очень возмущен,—заключает Иосиф свой рассказ,—и возвратившись в Тивериаду, я позаботился о сохранении всех тех царских сокровищ, которые можно было вырвать из рук похитителей». („Жизнь", §§ 9, 12 и 13).
[419] В «Жизни» (28) Иосиф рассказывает, что телохранители изменили ему и перешли к его врагам, а единственный из них, который остался с ним, по имени Симон, советовал ему „упасть на свой меч и сам себя убить, как подобает храброму и мужественному полководцу; если же он будет медлить, то он попадет в руки его врагов, которые будут глумиться над ним и предадут его позорной казни. Но он, Иосиф, не хотел наложить на себя руки и вверился Божьей воле".
[420] В приведенном месте Иосиф доканчивает картину и говорит, что он „упал пред толпой на землю, громко зарыдал и оросил землю своими слезами".
[421] По «Жизни» (30) павших было 600 человек.
[422] Параллельное место „Жизни" (30) гласит: „Когда вошли ко мне уполномоченные, я схватил рукой самого дерзкого из них и приказал бичевать его тело кнутами; после я отрубил ему мечом одну руку, повесил ее ему на шею и выбросил его на улицу. Толпа испугалась этого зрелища, ибо думала, что имею в доме много солдат".
[423] Несколько иначе этот эпизод излагается в «Жизни» (17 и 18) „Иоанн в Тивериаде привлек на свою сторону и побудил к отпадению от меня всех тех, которые постоянно носились мыслью о войне с римлянами и во главе их Юста и отца последнего Писта. Сила же известил меня чрез курьера об измене и просил немедленно прибыть для усмирения мятежа. Я взял 200 человек и выслал вперед курьера, чтобы предупредить тивериадцев о моем прибытии. К утру, когда я приближался к городу, ко мне вышли навстречу жители и между ними также Иоанн, который приветствовал меня растерянно, и поспешил удалиться к себе домой. Прибыв на ипподром я удалил моих телохранителей и оставил при себе только десять из них. И взошел я на возвышение, и обратился к жителям Тивериады со словами упрека за их измену. Но прежде чем я кончил, один из моих солдат шепнул мне, чтоб я перестал говорить, ибо никто меня не слушает, и тут же указал мне на подосланных Иоанном палачей. Вместе с моим телохранителем Яковом я бросился тогда к берегу".
Дата добавления: 2015-08-26; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
СЕДЬМАЯ КНИГА 8 страница | | | СЕДЬМАЯ КНИГА 10 страница |