Седьмая книга 8 страница

[294] Signum называлось знамя когорты, состоявшее из шеста, украшенного сверху фигурой какого-нибудь животного (со времени Мария большею частью орла), под которой на шесте было прикреплено несколько круглых металлических дощечек с изображениями императоров и полководцев.

[295] И. Д. (ХVIII, 3, 2) длина водопровода определяется в 200 стадий. Раз­валины этого водопровода сохранились еще по настоящее время. См. Schick, в Zeitschrift des deutschen Palдstina-Vereines I., 1878, стр. 132 след.

[296] Такие кровопролития, судя по другим древним источникам, Пилат производил не один только раз. Он был первый из прокураторов, кото­рый начал посягать на неприкосновенность еврейской религии. Знаменитый александрийский еврей Филон; живший в одно время с Пилатом, дает сле­дующую характеристику его личности (Legatio ad Cajum, § 38): „Однажды иу­деи стали увещевать его добрыми словами, но свирепый и упрямый Пилат не обратил на это никакого внимания; тогда те воскликнули: „перестань дразнить народ, не возбуждай его к восстанию! Воля Тиверия клонится к тому, чтоб наши законы пользовались уважением. Если же ты, быть может, имеешь другой эдикт или новую инструкцию, то покажи их нам, и мы немедленно отправим де­путацию в Рим". Эти слова только больше раздразнили его, ибо он боялся, что посольство раскроет в Риме все его преступления, его продажность и хищничество, разорение целых фамилий, все низости, затейщиком которых он был, казнь множества людей, не подвергнутых даже никакому суду, и другие ужасы, превосходившие всякие пределы". Последним актом насилия Пилата было избиение многих влиятельных самарян. Депутация самарян жаловалась на него тогдашнему сирийскому наместнику Вителлию, который назначил правителем Иудеи одного из своих друзей, Марцелла, а Пилату приказал ехать в Рим оправдаться пред императором. Таким образом, Пилат после десятилетнего правления должен был с позором покинуть Иудею (И. Д. ХVIII, 4, 2).

[297] В первую половину царствования Тиверия, когда государственными де­лами фактически управлял могущественный временщик, хитрый и бессердечный Сеян, который держал в трепете весь Рим и самого императора, против римской еврейской общины воздвигнуто было гонение. Поводом к этому послужил, по свидетельству Иосифа Флавия, следующий случай. Фульвия, жена одного влиятельного сенатора Сатурнина, перешедшая в еврейство, доверилась каким-то трем обманщикам-евреям и вручила им богатые дары для достав­ления в иерусалимский храм; но те присвоили подарки себе. Тиверий, узнав об этом обмане, предложил сенату издать закон об изгнании всех евреев из Рима, если они к определенному сроку не отрешатся от иудейства. 4 000 иудейских юношей были сосланы в Сардинию и предназначены для ведения войны с морскими разбойниками; но они предпочитали жестокие наказания этой прину­дительной службе (И. Д. ХVIII, 3, 4). Это было первое гонение, испытанное евреями в Риме; оно вызвано было не столько описанным случаем, о котором другие источники, рассказывающие об этом преследовании, ничего не знают, сколько опасением римского правительства против все больше распространявшегося среди римского общества еврейского культа. Чрез 12 лет изгнанники были вновь возвращены в Рим (Филон у Евсевия, Hist. eccl. II, 5, 7; Светоний, Vita Tiber. 36 и Тацит, Annal. II, 85).

[298] Иосиф (И. Д. ХVIII, 6) пространно описывает очень характерные, дышащие полной современностью, похождения Агриппы до восшествия его на престол. Это был авантюрист, любивший в молодости прожигать жизнь, промотавший все свое состояние в товарищеских пирушках и на приобретение себе влиятельных друзей, лишившийся в конце всяких средств к существованию, погрязший в неоплатных долгах, обращаясь за деньгами как к знатным особам, так и к низким ростовщикам, заставлявший своих слуг добывать ему деньги из каких бы то ни было источников, вынужденный бежать от преследования кредиторов из одного города в другой, в минуту отчаяния покушавшийся даже на свою жизнь, пе­решедший затем на хлеба к не любившим его родственникам, перебивав­шийся милостями друзей, покинутый, наконец, всеми друзьями за разные проделки и тогда только, находясь уже на краю гибели, пробивший себе дорогу к римскому двору, бросившийся здесь в самый водоворот интриг и вражды между Юлиями и Клавдиями, пока он не навлек на себя гнева дружески расположенного к нему Тиверия и пока, наконец, он по капризу судьбы из тюремного узника не был произведен в цари, получив от преемника Тиверия, Калигулы, золотую цепь одного веса с теми же­лезными цепями, который он влачил в тюрьме.

[299] Филипп умер бездетным; смерть его последовала на 20-м году цар­ствования Тнверия, который присоединить его тетрархию к Сирии. В такой зависимости Батанея, Трахонея и Авран находились около 2¹/₂ лет, пока они, по воле императора Гая Калигулы, не образовали опять отдельного царства.

[300] Дочь Аристовула, сестра Агриппы.

[301] Агриппа, в дни своего скитания нашедший приют и должность у Ирода, не постеснялся теперь обвинять облагодетельствовавшего его шурина и дядю в заговоре против императора. Благодаря этому доносу, Ирод Антипа был сослан (не в Испанию, а в Лугдунум в Галлии— нынешний Лион, как показано в И. Д. ХVIII, 7,2); Агриппа же приобрел теперь половину бывшего еврейского царства: Галилею, Перею, Батанею, Трахонею и Авран и вла­дения Лизания.

[302] Имя Гая, прозванного Калигулой, заклеймено вечным позором в исто­рии. Это не был деспот, совершающий свирепости в порыве ярости, а демон, проникнутый насмешливым презрением к людям. Была какая-то дьявольская ирония в том, как он ругался над законами, природой, стыдом и приличием. За недолгое свое правление он выказал все гнусные пороки и пошлости в таком размере, что для объяснения их историки останавливаются на предпо­ложении о его помешательстве. Но его сумасбродство было методическое. Так называемый императорский культ, введенный в Рим еще Августом, он возвел на такую позорную высоту, на которой он некогда находился у азиатских народов, названных цивилизованными римлянами варварами. Август первый наполнил римское государство своими статуями и храмами; но он их ставил рядом с статуями Рима и богов; божественный почести ока­зывались ему больше из рабского преклонения самих подданных, чем по его собственному настоянию. Свирепый в своем безграничном произволе Тиверий поддерживал этот „божественный культ императоров" только по отношение к памяти Августа. Сумасбродный же Калигула возвел себя в божественный сан при жизни и объявил себя даже выше всех богов: он стал являться народу то Геркулесом с львиной шкурой на плечах и бу­лавой, то Аполлоном с кифарой, то Нептуном с трезубцем, то, наконец, Юпитером с молниеносными стрелами в руке! Статуи богов были обез­главлены и, обновленные головой Калигулы, превратились в изображения бого­императора. Языческие народы нельзя было конечно удивить этой новой вы­думкой: они привыкли воздавать божественные почести своим властелинам и поклоняться им, как сверхъестественным существам; да и вообще в языческом быту одним богом больше или меньше не могло иметь особенного значения. Для иудейства же вопрос о признании императорского культа был вопросом всего его бытия—тут невозможны были никакие компромиссы и уступки.

Но страшная гроза могла бы однако миновать иудеев, если бы ее не на­кликали александрийцы. Евреи в Александрии никогда не пользовались дружелюбным отношением греко-македонского и египетского населения; помимо расовой розни и религиозного антагонизма, здесь существовали еще и другие причины, постоянно углублявшие пропасть, лежавшую между обоими лагерями. Во всякой борьбе между престолонаследниками, весьма часто потрясавшими египетское государство, а равно и во всех народных восстаниях против царской власти евреи всегда стояли на стороне легального правительства и силой оружия поддерживали законный порядок в стране. Во всех таких случаях евреям, предводительствуемым своими собственными полководцами, приходилось бороться со всем остальным населением, со всеми остальными политическими фракциями в Александрии. Отсюда то двойственное положение, в котором евреи в течение веков находились в Египте: с одной стороны, они были ненавидимы своими соотечественниками-язычниками, а с другой— покровительствуемы египетскими царями и осыпаны их милостями. Их гражданская равноправность зиждилась всегда на эдиктах царей, видевших в своих подданных-евреях единственную надежную опору престола и вверявших им поэтому самые ответственные посты, как например, охрану крепостей и Пелузия, составлявшего ключ в Египет со стороны Азии. Впо­следствии, когда царство Птоломаидов стало подпадать под влияние римлян, а затем превратилось в римскую провинцию, римские Цезари — Юлий, Ав­густ и Тиверий— утверждали евреев в одинаковых их правах с греками. Но при сумасбродном Калигуле александрийцы нашли удобный момент от­нять у евреев унаследованные ими веками гражданские права. Это было сде­лано собственной властью тогдашнего императорского наместника, Флакка, объявившего александрийсиих евреев пришельцами и бесправными. Немед­ленно после этого они были изгнаны со всех четырех частей города и сте­снены в принадлежавший им квартал, Дельту; оставленные ими жилища и мастерские были разграблены и разорены. Самая Дельта была оцеплена чернью и солдатами, решившимися заморить все еврейское население голодом и зноем; если кто отваживался переступить через осадную линию, то он был подвергаем мучительной казни. Этим, однако, не исчерпывались страдания евреев: их не оставили в покое и в тесном гетто, куда они были загнаны. То чернь, предводительствуемая разными юдофобами тогдашней александрийской школы, вторгалась в синагоги и устанавливала здесь статуи императора; то Флакк, под предлогом отнятия оружия у евреев, снаряжал в Дельту войско которое при этих обысках совершало ряд возмутительных наси­лий, не разбирая ни возраста, ни пола; то по приказанию того же Флакка были схвачены 38 наиболее влиятельных членов верховного совета, закованы в цепи, поволочены в театр и здесь на глазах ликовавшей александрийской толпы подвергнуты бичеванию. Эти ужасы продолжались несколько месяцев, пока Флакк—не за его зверские насилия над евреями, а за другие преступления—не был отозван в Рим (он был осужден на изгнание и впослед­ствии казнен). Травля евреев в Александрии на время прекратилась, но их гражданское положение продолжало оставаться в высшей степени неопределенным; религиозные же преследования время от времени возобновлялись: евреев принуждали под страхом пыток и казней нарушать святость суб­боты, есть свинину, принимать в синагогу статуи императора, или же прямо переходить в язычество. В те печальные дни выступил известный Апион— один из первых ненавистников Израиля, сделавший юдофобию специальной своей карьерой. В своей „египетской истории" или в особом, направленном против евреев сочинении (вопрос о том, написал ли Апион специальную книгу о евреях, еще спорный; см. Schьrer, Geschichte, II, 779; A. Sperling, Apion der Grammatiker und sein Verhдltniss zum Judenthum, стр. 18 след.) Апион оклеветал евреев, их религию, нравы и самое происхождение еврейской нации; одновременно с тем он и устными проповедями на площадях возбуждал против них чернь в Александрии и других городах. Поощренный этими уличными успехами, Апион во главе депутации выступил, наконец, обвинителем еврейского народа пред императором Калигулой. Чтобы предотвратить беду, александрийские евреи также отправили в Рим депутацию под предводитель­ством знаменитого Филона. Но что могла возразить депутация Филона против таких веских обвинений, как то, что евреи не едят свинины или что они только одни из всех народов, подвластных Риму, не поклоняются и не жертвуют статуям императора? В это же время в Ямнии произошло столкновение между евреями и местными жителями—язычниками, которые со­орудили жертвенник в честь императора, и тогда Калигула, раздраженный упорным отказом евреев воздавать ему божественные почести, предписал Петронию истребить поголовно всех иудеев, если они не примут в иеруса­лимский храм его статуй. Таким образом, несчастье, постигшее александрийских евреев, разразилось теперь над всей Иудеей (И. Д. ХVIII, 8, 1. Филон in Flaccum; legatio ad Cajum).

[303] Река Вил (Belus), тоже Пагида, ныне Нааман, упоминается также у Тацита (Hist. V, 7) и Плиния (Hist. natur. 5.19, 36,26), как источник добы­вания стеклянного песку.

[304] В самом Риме, впрочем, дело евреев между тем приняло, благо­даря заступничеству Агриппы, более благоприятный оборот. Агриппа, нахо­дившийся как раз в то время при императоре, случайно узнал об опас­ности, угрожающей его единоверцам. Это известие на него произвело такое сильное впечатление, что он упал в обморок, от которого он только оч­нулся на следующий день. Поправившись, он немедленно представил импе­ратору обширную записку, в которой он умолял его об отмене данного им приказа, выставляя ему на вид, что никто из его предшественников никогда не потребовал от евреев ничего подобного, противного законам их веры. Ходатайство его не осталось без надлежащего действия: Калигула написал Петронию, чтобы он евреев оставил в покое. Но полученное вслед за тем от Петрония донесение об упорстве евреев и о его медлительности привело Калигулу в такую ярость, что он приказал ему лишить себя жизни. Но прежде чем этот приказ дошел до места назначения, Калигула умер от рук заговорщиков. Так Филон рассказывает о заступничестве Агриппы (Legat. ad. Cajum, § 35—41). У Иосифа Флавия рассказ этот является в следующем виде: Когда Кали­гула отдал известный приказ Петронию, Агриппа был в Риме; долгое время он был безутешен и не знал, что предпринять для отвращения беды; наконец, он прибег к следующей тактике. Он устроил у себя во дворце пир для Калигулы и затратил на этот пир неимоверные средства, так что он обилием и утонченностью блюд и роскошью обстановки превосходил всякие ожидания гостей и приводил в изумление самого императора, славившегося своим мотовством и обжорством. Развеселившись от вина, Кали­гула, в порыве благодарности за столь широкое гостеприимство хозяина, просил его пожелать себе от него что-нибудь, обещав заранее исполнить всякое его пожелание, если только это будет в его власти. Агриппа был слишком опытный царедворец, чтоб сразу воспользоваться таким лестным предложением для намеченной им цели: он отклонил его в очень учтивой, но ре­шительной форме, заявив, что ему нечего больше желать себе, ибо он и так уже высоко облагодетельствован милостями императора. Тогда только Калигула, тронутый скромностью Агриппы, начал настаивать на своем тре­бовании. Как будто по принуждению, Агриппа объявил тогда свою просьбу, заключавшуюся в том, чтоб император сам добровольно отказался от своего желания установить свои статуи в иерусалимском храме. Это была конечно очень смелая просьба, сопряженная с опасностью жизни для Аг­риппы. Но Калигула с одной стороны был поражен бескорыстием Агриппы, просившим для других там, где он с большей уверенностью в успехе мог просить лично для себя; с другой же стороны, ему было стыдно в при­сутствии многих гостей, пировавших вместе, с ним, отказать Агриппе в просьбе, на которую он сам настойчиво вызывал его. Он действительно исполнил обещание и написал Петронию, чтобы тот распустил войско и оставил без исполнения его прежний приказ, а в случае статуи уже по­ставлены в храме, то удалить их немедленно. Дело окончилось бы таким образом к общему благополучию, как вдруг, сейчас после отправки письма, прежде чем оно могло дойти до места назначения, получено было известное донесение Петрония. Приведенный в ярость неповиновением последнего, свое­нравный Калигула написал ему угрожающее письмо и вновь предписал ему исполнить его приказ. (И. Д. ХVIII, 8, 7, 8).

[305] Полное имя его: Тиверий Клавдий Друз Нерон Германик, младший сын старшего Друза, брат отца Калигулы, Германика— следовательно дядя убитого императора.

[306] В И. Д. ХIХ 1—4, подробно описываются заговор против Кали­гулы и посредничество Агриппы между сенатом и Клавдием. Участники в заговоре имели в виду вместе с монархом убить и монархию и восстановить старую республику или аристократическую конституцию. Сенат и кон­сулы, лишенные всякой власти и служившее только игрушками в руках це­зарей, по смерти Калигулы мечтали о восстановлении своего прежнего значе­ния; у ораторов развязались языки: клеймя с трибуны столетнее рабство, в которое ввергли римлян деспотические цезари, они призывали сенаторов на борьбу за свободу. Но в это самое время преторианцы вытащили уже из дворца трепетавшего со страха Клавдия, который думал, что его ведут на казнь, понесли на плечах в свой стан за город и провозгласили его императором. А преторианцы составляли тогда могущественную силу. Прежде они были разрознены по всему Риму и его окрестностям и размещены на квартирах у граждан. Тиверий же, желая приобрести в них послушное орудие для порабощения нации, собрал их в один укрепленный стан пред Виминальскими воротами (castra praitoria). Цель была достигнута: воины, поселенные отдельно от граждан и образовавшие особую корпорацию, сделались враждебно настроенными к гражданам и готовыми на всякие насилия над ними. Но держа в трепете весь Рим, они сделались грозой самих императоров: они низ­вергали их и возводили на престол по своему произволу. Во время пере­ворота после Калигулы преторианцы стали в оппозицию сенату, ему не сочувствовал также и народ, который давно уже привык к монархическому образу правления и не признавал законной власти за сенатом; даже солдаты, стоявшие на стороне последнего, требовали восстановления единодержавия. Сенат находился в большом затруднении и действовал нерешительно. Но и Клавдий, несмотря на то, что все шансы были на его стороне, был слишком слабоумен и бесхарактерен, чтоб уметь воспользоваться благоприят­ствовавшими ему обстоятельствами. Риму предстояло тогда испытать одну из тех кровопролитных междоусобиц, какую он переживал в последнем периоде республики. От этой опасности спас город и государство Агриппа, который, приняв на себя посредничество между непризнанным еще императором и сенатом, внушил первому твердую решимость не выпускать из рук доставшейся ему власти, а с другой стороны убедил консулов и вож­дей сената не вступать в неравный бой с преторианцами.

[307] Восстановив Иудейское царство в прежних его пределах, Клавдий позаботился также о благе евреев, рассеянных по всему римскому государ­ству. Два эдикта были изданы им, по просьбе Агриппы и Ирода, в пользу евреев: одним были восстановлены гражданские права александрийских евреев; другой же был разослан во все римские провинции; этим эдиктом евреи повсеместно были уравнены в правах с коренным населением, а всем азиатским и европейским народами; а также римским наместникам повелевалось не препятствовать евреям открыто и свободно исповедывать религию их отцов. (И. Д. XIX, 5).

[308] По И. Д., сооружение городской стены было прекращено еще при жизни Агриппы, вследствие приказа Клавдия. Агриппа, зная хо­рошо, как непрочна римская дружба, зависящая от единоличной воли им­ператора, хотел, повидимому, доставить своей столице более верную гарантию ее будущей политической свободы в виде сильно укрепленной стены. Но тогдашний правитель Сирии, Марз—заместитель Петрония—не замедлил до­нести об этом Клавдию и выставить поведение Агриппы в подозрительном свете, вследствие чего и последовал приказ о приостановлении работа. Еще одно неприязненное столкновение иудейского царя с сирийском наместником указывает также на стремление Агриппы к завоеванию себе большей само­стоятельности, чем та, которую могло ему доставить личное и случайное благо­расположение того или другого императора. Он даже замышлял устроить тайный союз восточных царей, находившихся в одинаковой зависимости с ним. В Галилейском городе, Тивериаде, куда Агриппа отправился од­нажды под видом прогулки, съехались: Антиох, царь Коммагены, Сампси­герам из Эмесы, Котис из Малой Армении, Полемон из Понта и Ирод из Халкиды. Но свидание шести сильных царей опять встревожило Марза, усмотревшего в нем нечто, угрожающее спокойствие римского государства; он отправил к каждому из царей отдельных уполномоченных с предписанием удалиться на родину.

[309] В И. Д. Иосиф дает следующую характеристику личности Агриппы I. „Агриппа был в высшей степени щедр; своих подчиненных он старался привязать к себе богатыми подарками; но он далеко не был похож на своего деда Ирода. Этот был от природы жесток и необуздан и открыто признавался, что он душой более эллин, чем Иудей. Украшая на свой счет чужестранные города, устраивая бани и театры в одних, храмы и колон­нады в других, он своей собственной стране не оказывал ни малейшего внимания; Агриппа же, напротив, был человеколюбив и ко всем одинаково великодушен; он был любезен с иностранцами, но к своим подданным он относился с большей участливостью. Точно также он охотно и подолгу жил в Иерусалиме, соблюдал добросовестно отечественные законы и во всех отношениях служил образцом добродетели; не проходило ни одного дня, чтоб он не совершал жертвоприношения. Характерен также следую­щий факт, рассказываемый Иосифом. Однажды, когда Агриппа уехал в Кесарею для присутствования на играх, один из именитых законоучи­телей, по имени Симон, созвал народное собрание и объявил царя безбожником и недостойным поэтому быть допущенным в храм. Начальник города письменно донес об этом Агриппе. Тогда последний приказал привести Симона в Кесарею и, посадив его затем рядом с собою в театральной ложе, спросил его ласково и добродушно: „Скажи теперь, Симон, что тут совершается противозаконного?" Симон не знал, что возразить, и извинился пред царем. Агриппа не только простил его, но помирился с ним и отпустил его обратно в Иерусалим с подар­ками. Таким образом Агриппа своим добродушием расположил к себе даже непреклонных фарисеев. В Талмуде встречаются об Агриппе самые похвальные отзывы. Он имел обыкновение смешиваться с толпой, когда последняя с песнопением приносила в храм первые плоды с полей и садов, и сам даже носил свою корзину с плодами в святилище. Он возобновил упраздненное Иродом чтение Второзакония в конце субботнего года. Однажды во время чтения пред народом в храмовом дворе установленной для этого случая главы, дойдя до стиха: „Из среды твоих братьев выбери себе царя", он вспомнил свое полуидумейское происхождение и заплакал. Фарисеи тогда ободряли его словами: „Ты наш брат, ты наш брат!" Дальше об Агриппе известно, что он, подобно своему деду, имел страсть к строительным предприятиям; неимоверно большие средства он затратил на укра­шения тогдашнего римского города Берита (ныне Бейрут) в Сирии, в котором построил театр, амфитеатр, бани и колоннады; все эти здания сла­вились своей красотой и роскошной обстановкой. На сколько вообще Агриппа был щедр на постройки и на раздачу подарков, доказывает то, что извле­кая из своего царства 12 миллионов талантов, он должен был еще при­бегать к займам. В течение своего короткого царствования он сменил несколько первосвященников: вместо Теофила, сына Анана, он назначил Симона Конофера, сына Боефа, затем он устранил Симона и возвел в первосвященнический сан Маттафию, сына Анана, а после—Элионая, сына Канфера. Он умер в Кесарее внезапно на 54 году от роду, искренно оплакиваемый иудеями. Три года он царствовал над тетрархией Филиппа, на четвертом году он получил также тетрархию Ирода Антипы, а последние три года он был полновластным царем и над всей Палестиной. Царствова­ние Агриппы было вечерней зарей самостоятельной политической жизни иудеев. После смерти этого благочестивого царя, возродившего свободу нации, Иудея опять подпала под власть римских прокураторов и недолго спустя она была вовлечена в гибельную войну с римлянами, (ХIХ, 7, 2, 3, 4; 8, 1 и 2).

[310] Молодому Агриппе было тогда 17 лет; он находился в Риме и воспи­тывался при дворе Клавдия; когда умер его отец, император хотел было послать его в Иудею с царскими полномочиями, как наследника; но этому решению воспротивилась толпа императорских вольноотпущенников, приобретших уже тогда всесильное влияние на Клавдия (И. Д. ХIХ, 9, 2).

[311] Во время правления этих двух прокураторов, в Иудее произошли следующие события. Первый из них, Фад, вступив в управление новопре­вращенной провинцией, потребовал выдачи ему первосвященнического обла­чения для хранения их в крепости Антонии. Такой порядок существовал и при прежних прокураторах; названное облачение находилось под охраной римлян в течение всего года и выдавалось первосвященнику к судному дню для совершения службы в Святая-Святых храма. С этим актом, самим по себе унижавшим гордость нации, была связана другая цель, глубже затра­гивавшая ее интересы, а именно: сосредоточие в руках прокуратора права назначения и устранения первосвященников. Этой цели добивался также Фад; его поддерживал и сирийский наместник Кассий Лонгин, который, опасаясь вооруженного сопротивления, прибыл в Иерусалим с отрядом войска. Но иудеи не сопротивлялись, а просили только разрешить им отправить по этому поводу посольство в Рим. Благодаря заступничеству молодого Агриппы, посольство имело успех: первосвященнические облачения были оставлены в храме, а верховная власть над храмом и право назначения первосвященников были вверены брату Агриппы I, царю Халкиды, Ироду. Последний устранил с первосвященнического поста Элионая и передал его сан Иосифу, сыну Камия или Кемеда, а после—Анании, сыну Небедая. Новое превращение иудейского царства в римскую провинцию вызвало опять к жизни прекратившиеся на время революционные движения зелотов. Иудейская масса в Перее делала нападения на греческое население Филадельфии (быв. Раббат-Аммон); другой революционный отряд под предводительством Толомея производил набеги на арабов и идумеев. Вскоре появился также лжепророк, по имени Февда (упоминается также в деяниях Апостол. 5, 36), увлекший за собою к Иордану огромную массу людей обещанием освободить их от рабства, после того как он переведет их чрез реку по суше. Со всеми этими римскими врагами воевал Куспий Фад и разбивал их в сражениях или внезапных нападениях. Последовавший за Фадом прокуратор Тиверий Александр был перешедший в язычество еврей, сыпь алабарха Александра Лизимаха и племянник еврейского философа александрийской школы Филона. При нем революционное движение зелотов еще более усилилось. Александру уда­лось схватить главных их вожаков, Якова и Симона—двух сыновей основа­теля этой партии Иегуды Галилеянина. (См. II, 8, 1 и примечание к этому §); оба были преданы распятию. В правлении же Александра произошло известное событие, так радостно встреченное всем тогдашним еврейством. Царица адиабенская, Елена, которая вместе со своими сыновьями и всем царским домом открыто приняла еврейскую религию, прибыла из дальней своей родины с большим торжеством в Иерусалим для жертвоприношения в храме. Ее прибытие совпало как раз с неурожайным годом для Иудеи и было в высшей степени спасительно для бедствовавшей народной массы, так как царица затратила богатую свою казну на покупку хлеба в Египте и раздачу его населению Иерусалима и других иудейских городов. Не даром имя „Hilna ha'malka" так запечатлелось в памяти народа; до сих пор один из древних полуразвалившихся дворцов Иерусалима, невдалеке от места храма; слывет в массе народа под названием: „дворец Елены-царицы". Тело ее и известного сына ее, Изата, были перевезены в Иерусалим и похоронены в великолепном мавзолее, устроенном царицей еще при жизни в трех стадиях от города. (И. Д. XX, 1—5). Этот мавзолей, состоявший из трех пирамид, вероятно; тождествен с так называемыми „царскими усыпальницами", находящимися в окрестности Иерусалима. Предположение это, высказанное многими учеными, отчасти подтверждается найденным известным французским археологом de Saulcy в „усыпальницах" саркофагом с двуязычной надписью, свидетельствующей о погребении в этом месте царицы сирийского происхождения. См. Renan, Journal asiatique 1865, стр. 550 сл.; Хвольсон, сборник еврейских надписей. 67 сл. Изображение саркофага и надписи у de Saulcy, Voyage en Terre Sainte. I, 377, 385.

[312] Тигран и Александр (I, 28, 1).

[313] Вместе с царством Ирода к Агриппе перешло право заведывания храмом и назначения первосвященников.

[314] Александр правил Иудеей только несколько лет; впоследствии он достиг высшего назначения—наместника императора в Египте. Мы еще раз встре­тимся с ним при осаде Иерусалима.

[315] По И. Д.—20 000.

[316] На севере от Иерусалима.

[317] По И. Д. Гинея—ныне Дшеник—на юго-востоке Израильской долины.

[318] По И. Д. убито было много галилеян. Нападения самарян на галилей­ских пилигримов происходили весьма нередко. Враждебное отношение самарян по отношению к евреям, проезжавшим через их страну, была глав­нейшей причиной, побудившей первых Маккавеев лишить их самостоятель­ности и присоединить их территорию, и без того принадлежавшую евреям при первом храме, к иудейскому царству.

[319] По более правдоподобному рассказу в И. Д., вмешательства Кумана в это дело требовали не самарийские, а галилейские представители. Куман же остался пассивным вследствие подкупа, полученного им от самарян.

[320] Элеазар еще до столкновения галилеян с самарянами уже несколько лет предводительствовал вольным отрядом.

[321] Кроме себастийцев, участвовали в нападении еще четыре когорты пе­хоты и сами самаряне.

[322] Преемник Анании, сына Навата.

[323] Иудеи жаловались именно на то, что Куман был подкуплен самаря­нами и вследствие этого не принял своевременно мер к предупреждению междоусобицы. (И. Д. XX, 6, 2).

[324] Паллас, вольноотпущенный Антонии, матери императора, пользовался всемогущим влиянием при Клавдии и в союзе с его женами, сначала Мессали­ной, а потом Агриппиной, управлял государством и самим Клавдием и сделал царствование его столь же ужасным, как и Калигулы. Тацит в своих анналах (ХII, 54) дает подробную характеристику Палласа, и перейдя к брату его, Феликсу, также бывшему рабу, говорит: „Но брат Палласа, Феликс, состоявший много лет прокуратором в Иудее, превосходил его в жадности; могущество, которое его прикрывало, внушало ему уверенность, что всякие преступления пройдут для него безнаказанно. Он действовал свирепо и произвольно с гордостью царя и низостью раба".

Дата добавления: 2015-08-26