Пятая книга 5 страница

4. Многие, побуждаемые нуждой, открыто соскакивали со стены и бе­жали к римлянам; другие бросались вперед с камнями в руках, делая вид, что идут в бой, а затем скрывались у неприятеля. Но их по­стигала еще худшая участь, чем тех, которые оставались в городе; утоление голода, которое они находили у римлян, еще больше ускоряло их смерть, чем самый голод, пожиравший их дома. Ибо, вследствие голода, они являлась к римлянам распухшие и как бы одержимые водянкой; и вот, переполняя в таком состоянии свой пустой желудок, они лопались. Только те избегали этой горькой участи, которые, наученные опытом, медленно умеряли свой голод и лишь постепенно вводили пищу в отвык­ший от питания организм. Однако, и спасшихся таким путем ожидало еще другое несчастье. Сирийцы заметили, что один из перебежчиков при испражнении подбирал золотые монеты. Последние, как мы уже выше сообщали (10, 1), они бывало проглатывали прежде, чем покидали город, так как мятежники всех обыскивали. А золота было очень много в городе: за двенадцать аттик покупали такое количество золота, какое, обыкновенно, имело стоимость двадцати пяти аттик. Как только хитрость эта была обнаружена на одном перебежчике, разнесся слух по всем лагерям, что переметчики приходят наполненные золотом. Тогда многие арабы, а также и сирийцы вскрывали животы искателям убежища, чтобы отыскать золото в их внутренностях. Это было самое страшное из всех бедствий, постигших иудеев: в одну ночь было распорото около двух тысяч человек.

5. Когда Тит узнал об этом гнусном деле, он был готов оцепить виновных всадниками и всех их расстрелять; однако, громад­ное количество этих виновных удерживало его от своего намерения, ибо подлежавших наказанию было гораздо больше, чем погибших упомянутым образом. Ввиду этого, он созвал к себе предводителей вспомогательных отрядов и начальников легионов (ибо и римляне были замешаны в этих зверствах) и, обратившись с негодованием к тем и другим, произнес: «Неужели среди моих солдат есть такие, которые, из-за гадательного барыша, способны совершить нечто подобное? Неужели они не стыдятся своего собственного оружия, сделанного также из золота и серебра?» Арабам и сирийцам он сказал: «А вы, в чужой для вас войне, хотите прежде всего самовольно удовлетворить ваши инстинкты, а затем, за вашу свирепую кровожадность и вашу ненависть к иудеям, сделать ответственными римлян. Вот некоторые из моих собственных солдат уже разделяют с вами ту позорную репутацию, ко­торой вы пользуетесь». Самим же солдатам он грозил смертью за по­вторение этого преступления и отдал приказ по легионам, чтобы подозри­тельные были выделены и приведены лично к нему. Но жадность к день­гам, как видно, не боится кары; человеку врожден отвратительная любовь к наживе и ничто не подвергает его стольким опасностям, как сре­бролюбие, ибо всякая другая страсть имеет свой предел и может быть обуздана страхом. Во всем, этом, впрочем, участвовала и рука Прови­дения, Которое отвергло весь народ и все пути спасения превратило для него в пути гибели. То, что Цезарь воспретил своими угрозами, совершалось те­перь над перебежчиками тайно: варвары встречали и резали беглецов еще прежде, чем другие могли их заметить; оглядываясь, чтоб не быть замеченными кем-либо из римлян, они их вскрывали и выни­мали из внутренностей омерзительную добычу. Впрочем, только в некоторых найдено было золото, большинство же пало жертвой несбывшихся надежд убийц. Ввиду этой опасности, многие, решившиеся уже на переход к римлянам, теперь воздерживались от этого^[641].

6. Между тем Иоанн, когда у народа уже нечего было брать, обра­тился к святотатственному грабежу: массу принадлежавших храму священных даров, богослужебной утвари, кувшинов, чаш и столов, он приказал расплавить; даже посланные Августом и его супругой в дар кружки для вина не были пощажены. В то время, когда римские импера­торы во все времена окружали храм почетом и умножали его сокровища, иудей сам расхитил дары иноземцев. Своим окружающим он гово­рил: «предметы, посвященные Богу, можно без всякого стеснения упо­требить на служение Богу, а те, которые борются за храм, имеют право черпать из него средства к существованию». На этом основании, он позволил себе также взять из внутреннего храма священного масла и священного вина, которые священники хранили для окропления жертв всесожжения, разделил их между народом, а последний, без страха, израсходовал того и другого больше гина^[642]. Я не могу умолчать о том, что мне внушается скорбью. Мне кажется, если бы римляне медлили уничтожением этих безбожников, тогда сама земля разверзлась бы и по­глотила бы город, или его посетил бы потоп, или, наконец; молнии стерли бы его, как Содом; ибо он скрывал в себе несравненно худ­шее из всех поколений, которые постигли эти кары. Безумие их ввергло в гибель весь народ.

7. Но зачем мне перечислять в отдельности все бедствия народа? Достаточно вспомнить показания Манная, сына Лазаря, бежавшего в те дни к Титу и утверждавшего, что чрез одни единственные ворота, на­ходившиеся под его охраной, со дня разбития лагеря пред городом, т. е. от 14-го Ксантика до 1-го Панема^[643] вынесено было сто пятнадцать тысяч восемьсот восемьдесят мертвых. По истине ужасающее число! А между тем Маннай не был начальником стражи, а был поставлен у ворот для ведения счета только тем мертвецам, за погребение которых уплачивалось из городской кассы (13, 3); но было еще много умерших, которых хоронили родные и близкие. Погребение состояло в том, что трупы выносили за город и там их бросали на произвол судьбы. Многие перебежчики из высшего сословия, прибывавшие за Ман­наем, определяли число мертвых из неимущего класса, выброшенных за ворота в 600 000; число остальных никак нельзя было определить. Когда, рассказывали они дальше, не было возможности, вследствие недо­статка сил, выносить умерших бедняков, последних сваливали в большие дома и здесь их запирали. Мера пшеницы доходила в цене до таланта; а когда затем, вследствие обнесения города стеной, нельзя было доставать и зелени, голод увеличился до того, что люди рылись в клоаках, шарили в старом навозе, чтобы отыскивать жалкие кру­пицы корма. То, чего раньше нельзя было видеть без отвращения, сде­лалось теперь предметом питания. Римляне, слыша только рассказы об этом, проникались сожалением, мятежники же, которые видели все это своими глазами, оставались вполне равнодушными к этому, пока не пришел и их черед испытать нужду. Злой рок их ослепил, и они не видели, что предстояло городу и им самим.

Конец пятой книги.

Дата добавления: 2015-08-26