Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Вторая книга 6 страница

ПЕРВАЯ КНИГА 3 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 4 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 5 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 6 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 7 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 8 страница | ВТОРАЯ КНИГА 1 страница | ВТОРАЯ КНИГА 2 страница | ВТОРАЯ КНИГА 3 страница | ВТОРАЯ КНИГА 4 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

5. Между тем многие почетные граждане, по совету Анана, сына Ионафана, пригласили Цестия в город, обещая ему открыть ворота. Но с досады он уже ничего слышать не хотел об этом; к тому же он не вполне доверял им и продолжал медлить до тех пор, пока мятежники не узнали об измене; они тогда сбросили со стены Анана и его людей и камнями разогнали их по домам. Сами же они раз­местились по башням и стали отстреливаться против тех, которые приступали к стене. Пять дней римляне делали попытки со всех сторон, не достигая никакого результата; но на шестой день Цестий сформировал сильный отряд отборных солдат, присоединил к ним и стрелков и сделал нападение на северную сторону храма. Иудеи защи­щались с высоты галерей и неоднократно отбивали атаку на стены, но вынуждены были все-таки отступить перед горячей стрельбой. Тогда римляне устроили так называемую черепаху, состоявшую в том, что передовые солдаты крепко упирали свои щиты в стены, следовавшие за ними упирали свои щиты в предыдущие и т. д. Стрелы, падавшие на этот навес, скользили по поверхности, без всякого действия: солдаты могли теперь совершенно спокойно подкопать стену и сделали уже при­готовления к тому, чтобы поджечь храмовые ворота.

6. Страшная паника охватила теперь мятежников. Уже многие бежали из города, ожидая его покорения с минуты на минуту. Но народ, напротив, как раз в этот момент вновь воспрянул духом: как только злонамеренные удалились, он приблизился к воротам с намерением открыть их и принять Цестия как благодетеля. Если бы он хоть еще немного продолжал осаду, он тотчас имел бы город в своей власти. Но я думаю, что по вине злых Бог уже тогда отвернулся от Святыни и не судил поэтому войне окончиться в тот день.

7) Невзирая на отчаяние осажденных и настроение народа, Цестий вдруг велел солдатам отступить назад, отказался от всякой надежды на успех, хотя он никакой неудачи не потерпел, и самым неожиданным образом покинул город. Его внезапное отступление воз­вратило смелость разбойникам, которые напали на арьергард и убили массу всадников и пехоты. Ближайшую ночь Цестий провел в стане на Скопе; но на следующий день он двинулся дальше, сам как будто маня за собою неприятеля. Последний еще раз уничтожил заднее войско в походе и одновременно с тем подстреливал его со стороны дороги. Арьергард не осмеливался стать против своих преследователей, так как он считал, что их необычайно много, фланги также не были в состоянии отражать нападение, так как римляне были тяжело вооружены и опасались разорвать походную линию; иудеи напротив, как они хорошо видели, были легко вооружены и вели нападение с большим воодушевлением. Так они должны были терпеть большие потери, не будучи в состоянии причинить с своей стороны какой-либо вред неприятелю. Поражаемые на всем пути и приводимые каждый раз в смятение, они падали массами. В числе многочисленных убитых были предводитель шестого легиона Приск, трибун Лонгин и начальник одного из конных эскадронов, Эмилий Юкунд. С большим трудом, потеряв также большую часть своей поклажи, они достигли, наконец, своего прежнего лагеря—Гаваона (§ 1). Цестий провел здесь в нере­шительности два дня; когда на третий день число неприятеля еще больше увеличилось и все кругом кишело иудеями, он сознал, что его медли­тельность послужила ему только во вред и что дальнейшее пребывание на месте только умножит еще более число его врагов.

8) Чтобы ускорить бегство, он приказал уничтожить все, что может отягчать войско в пути. Были убиты поэтому мулы и вьючные животные за исключением тех, которые носили орудия стрельбы и ма­шины; последние они сохранили на случай надобности, а главным образом для того, чтобы они не попались в руки иудеев и не были ими обращены против римлян. После этого они выступили в Ветхорон. На открытом поле иудеи их меньше беспокоили; но каждый раз, когда им приходилось спускаться вниз по узким крутизнам, одна часть иудеев, быстро забегая вперед, загораживала им выход, другая часть сзади гнала их в лощину, а главная масса, растягиваясь по отлогим сторонам дороги, обдавала войско градом стрел. Тяжело было пехоте, не знавшей как обороняться, но в еще большей опасности находилась конница: совершать спуск сомкнутыми рядами не дозво­ляла ей беспрерывная стрельба, но вместе с тем непроходимые кру­тизны мешали им набрасываться на неприятеля; с другой же сто­роны дороги зияли овраги и пропасти, в которые они падали при каждом неосторожном движении. Не имея таким образом возмож­ности ни бежать, ни сопротивляться, они в своей нужде разражались громкими воплями и криками отчаяния. Им в ответ раздавались по­бедные звуки, ликующие крики и призывы мщения иудеев. Немногого не доставало, чтобы они смяли всю армию Цестия; но наступила ночь и тогда римляне могли бежать в Ветхорон. Иудеи меж тем заняли все кругом и стали выжидать их выступления.

9) Отчаявшись в возможности открытого отступления, Цестий начал помышлять о тайном бегстве. С этой целью он избрал около четырехсот храбрейших, солдат и расставил их вдоль шанцев с приказом водрузить на них полевые знаки лагерных караулов для того, чтобы заставить иудеев думать, что все войско находится еще в стане. Он же сам с остальным войском выступил втихомолку на трид­цать стадий вперед. На следующий день, когда иудеи увидели римский стан покинутым, они напали на тех четырехсот, которые их обма­нули; поспешно расстреляли их и пустились в погоню за Цестием. Но последний в продолжение ночи выиграл довольно большое расстояние, а днем ускорил бегство до того, что солдаты в страхе и смятении оставили в дороге осадные и метательные машины, равно как и боль­шую часть других орудий, которые достались иудеям и впоследствии употреблялись против их первоначальных обладателей. Иудеи гнались за римлянами до Антипатриды, но так как не застали уже их здесь, то возвратились назад, взяли с собою машины, ограбили трупы, собрали покинутую римлянами добычу и с победными песнями вступили в сто­лицу. Сами они потеряли очень немного людей в то время, как римлян и их союзников они убили пять тысяч триста пеших солдат и триста восемьдесят всадников. Это совершилось на восьмой день месяца Дия[402], в двенадцатом году царствования Нерона (4 до разруш. храма).

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Цестий отправляет посольство к Нерону.—Дамаскинцы перебивают живущих среди них иудеев.—Жители Иерусалима, возвратившись с погони за Цестием и восстановив внутри порядок, выбирают многих военачальников, в том числе также автора этой истории.—Кое что об административ­ной деятельности Иосифа.

 

1) После поражения Цестия многие знатные иудеи оставили город, точно также как спасаются с погибающего судна. Оба брата Костобар и Саул[403] с Филиппом сыном Иакима (он же был военачальником царя Агриппы) бежали из города и отправились к Цестию. Как вместе с ними Антипа был осажден в царском дворце и как он, отказавшись от бег­ства, был убит мятежниками—об этом мы расскажем в свое время (IV, 3, 4). Цестий же послал Саула и его свиту, по их собственной просьбе, в Ахайю к Нерону с тем, чтобы они изложили пережитые ими самими бедствия и взвалили бы вину войны на Флора. Перенесением гнева Нерона на последнего он надеялся именно отвратить грозившую ему самому опасность.

2) Между тем жители Дамаска, узнав о гибели римлян, поспешили убить проживавших среди них иудеев. Подобно тому, как прежде они из подозрительности созвали раз иудеев на собрание в гимназии, они ре­шили, что и теперь, назначив такое же собрание, им легче всего будет осуществить задуманный план. Они только боялись своих жен, кото­рые, за немногими исключениями, все преданы были иудейской вере. Они поэтому тщательно скрывали от них этот план, напали на стеснив­шихся на маленьком пространстве десять тысяч невооруженных иудеев в вырезали их всех в один час, не подвергаясь сами никакой опасности.

3) Когда преследователи Цестия возвратились в Иерусалим, они, частью силой, частью убеждением, заставили перейти на свою сторону находившихся еще в городе римских друзей и назначили собрание в храме с целью избрания нескольких полководцев для ведения войны. Из­браны были Иосиф сын Гориона и первосвященник Анан с безгра­ничной властью над городом и особым полномочием вновь исправить городские стены. Сына Симона, Элеазара, хотя он имел в своих руках отнятую у римлян добычу, похищенные у Цестия деньги, а равно и другие государственные суммы, они все-таки не хотели поставить во главе правления, так как они видели в нем властолюбивого человека, а преданные ему зелоты вели себя как его телохранители. Недолго спустя, однако, недостаток денежный, средств и обворожительность Элеазара довели народ до того, что он подчинялся ему, как верховному повелителю.

4) Для Идумеи они избрали других полководцев, а именно: Иисуса сына Сапфия—одного из первосвященников и Элеазара, сына первосвя­щенника Анания. Прежнего идумейского начальника Нигера (по прозвищу Перейского, так как он происходил из лежавшей по ту сторону Иордана области Переи) они подчинили власти только что названных лиц. Остальная часть страны тоже не была забыта: в Иерихон послан был в качестве военачальника Иосиф сын Симона, в Перею— Манассия; в округ Фамны — ессей Иоанн, которому были подчинены также Лидда, Иоппия и Эммаус. Начальство над округами Гофны и Акра­батины получил Иоанн сын Анания; над обеими частями Галилеи— Иосиф сын Матфия[404]; к его же области была причислена Гамала—силь­нейший город в том краю[405].

5) Каждый из остальных начальников управлял вверенной ему об­ластью по своему личному усмотрению. Иосиф же, по прибытии в Галилею, старался главным образом обеспечить себе прежде всего расположение насе­ления в том убеждении, что на этом пути он больше всего будет успе­вать даже при том условии, если счастье не будет ему сопутствовать. Он понял, что сильных он привлечет на свою сторону, если будет де­лить с ними власть, простую массу—если главнейшие мероприятия он будет осуществлять чрез коренных жителей и популярных среди насе­ления лиц. В этих видах он избрал семьдесят старейших и почтеннейших мужей и поручил им управление всей Галилеей; в каждом же отдельном городе он организовал судебные учреждения из семи судей для незначительных тяжб, в то время, как более важные дела и уголовные процессы подлежали ведению самого Иосифа и упомянутых се­мидесяти.

6) Упорядочив таким образом юридические отношения в общинах, он приступил к мерам для ограждения внешней их безопасности. Так как он предвидел нападение римлян на Галилею, то он укрепил под­ходящие места: Иотапату (III, 7), Вирсавию[406], Селамин, кроме того, Кафарек­хон, Иафу, Сигонь[407], так называемую Итавирийскую гору, Тарихею (III, 10, 1) и Тивериаду. Далее он обвел окопами пещеры на берегу Генниса­ретского озера в так называемой Нижней Галилее, а в Верхней Галилее— Ахаварскую скалу[408], Сеф, Иамниф и Мероф. В Гавлане он укре­пил: Селевкию, Согану и Гамалу[409]; только сепфорийцам он предоставил самим обустроить свои стены, так как он нашел их снабжен­ными деньгами и вполне расположенными, по собственному побуждению, к войне[410]. Гисхалу (21, 1) точно таким же образом укрепил на свой собственный счет Иоанн сын Леви по приказанию Иосифа. В других работах по возведению укреплений он сам участвовал, оказывая им свое содействие или непосредственно руководя ими. Кроме того он набрал в Галилее войско, из слишком ста тысяч молодых людей и снабдил их старым оружием, как только можно было его собрать.

7. Убежденный в том что римское войско обязано своей непобеди­мостью главным образом господствующему в нем духу дисциплины и постоянному обиходу с оружием, он должен был позаботиться об ознакомлении своего войска с практическим учением; но так как он считал, что строгую дисциплину можно поддержать лишь большим чи­слом предводителей, то он сформировал свое войско больше по образцу римского и назначил над ними многочисленных начальников. Солдат он разделил на маленькие корпусы и поставил их под команду предводителей каждого десятка, сотни и тысячи людей, а над этими предводителями стояли начальники больших отделений. Он обучал их передаче друг другу военных лозунгов, трубным сигналам к наступлению и отступлению, стягивание и развертывание флангов, дальше,— как побеждающая часть подает помощь другой части в случае стесненного положения последней, и всегда напоминал им о необходимости хранить присутствие духа и закалить себя телесно. Но чаще всего он, для того, чтобы сделать их подготовленными к войне, рассказывал им при каждом удобном случае о прекрасном порядке в римском войске и ставил им на вид, что они будут иметь дело с людьми, которые, благодаря своей телесной силе и мужеству, покорили почти весь мир. Еще до начала войны, говорил он, он хочет испытать их военную дисциплину на том, оставят ли они привычные им пороки: воровство, разбойничество и хищничество, бесчестные поступки против их соотечественников и стремления наживаться за счет разорения сво­его ближнего; ибо для успеха войны чрезвычайно важно, чтоб солдаты принесли с собою чистую совесть, те же, которые из дому являются уже испорченными, те имеют своим противником не только надвигающегося неприятеля, но и самого Бога.

8. С такими и другими напоминаниями он обращался к ним безу­станно. Он имел уже вполне организованное войско из шестидесяти тысяч пехоты, двухсот пятидесяти всадников и, кроме этих сил, на которые возлагал главнейшие надежды, еще около четырех тысяч пятисот наемников. Шестьсот отборных солдат составляли его личную стражу. Все войско, за исключением наемников, без труда продовольствовалось городами, потому что каждый из перечисленных нами городов посылал на действительную службу только одну половину, а другую половину удерживал у себя для добывания средств на удовле­творение нужд первой, так что одни состояли под оружием, а другие употреблялись для различных работ и, снабжая вооруженных съестными припасами, взамен этого пользовались защитой, доставленной им по­следними[411].

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Иоанн из Гисхалы.—Его интриги против Иосифа и меры, принятые последним против них.—Иосиф вновь подчиняет себе несколько отпавших от него городов.

 

1. В то время, когда Иосиф вышеописанным образом правил Галилеей, против него объявился противник в лице сына Леви, Иоанна из Гисхалы — пронырливейшего и коварнейшего из влиятельных лю­дей, который в гнусности не имел себе подобного. Вначале он был беден и это отсутствие средств еще долгое время лежало камнем преткновения на пути его злодейства; но зато он всегда был готов солгать и в совершенстве владел искусством делать свою ложь правдо­подобной; обман он считал добродетелью и пользовался им против лучших своих друзей. Он притворялся человеколюбивым, но в дей­ствительности был до крайности кровожаден из корыстолюбия, всегда он носился с высокими планами, но строил их всегда на своих гнусных плутовских проделках. Начав свою карьеру с обыкновенного разбойника, занимающегося своим ремеслом на собственный риск, он вскоре нашел себе товарищей, не уступавших ему в смелости, сначала немногих, а с течением времени все больше и больше. Он не принимал ни одного, которого можно было бы легко побороть, а выбирал себе исключительно людей, отличавшихся крепким телосложением, решимостью и военной опытностью. Так довел он свою шайку до четырехсот[412] человек, состоявших большею частью из беглецов из области Тира и тамошних деревень. С ними он, грабя везде, шнырял по всей Галилее, возбуж­дая многих, находившихся в томительном ожидании предстоящей войны[413].

2) Он мечтал уже о том, чтобы сделаться полководцем и носился с еще более широкими планами, только недостаток денег мешал их осуществлению. Видя, что Иосифу сильно нравится его деловитость, он сумел прежде всего склонить его на то, чтоб он ему доверил возоб­новление стен его родного города. Благодаря этому, ему удалось нажи­ваться на счет богачей. Затем он под ловко придуманным предлогом ограждения сирийских иудеев от употребления масла неприготовленного иудеями[414], испросил у Иосифа право доставлять им этот продукт к границе. За тирийские монеты, равняющиеся четырем аттическим драхмам, он покупал четыре амфоры, а продавал по той же цене пол-ам­форы[415]. Галилея вообще производила много масла, а тогда как раз имела хороший урожай, в то время, когда сирийцы терпели недостаток в масле. Поставляя им сам один огромные партии, он нажил себе известную сумму денег, употребленную им вскоре против того, который доставил ему эту прибыль[416]. У него сложилось предположение, что если ему удастся низвергнуть Иосифа, то он сам получит начальство над Гали­леей, а потому он приказал подчиненным ему разбойникам настойчивее преследовать свое разбойничье ремесло[417] в надежде, или при волнениях и беспорядках, которые подымутся во многих местах, каким-нибудь изменническим путем убить полководца, когда тот поспешит на помощь стране, или же, если он будет остерегаться разбойников, то очер­нить его в глазах населения. Затем он распространял молву, будто Иосиф только и помышляет о том, чтобы все предать римлянам, и многими подобными происками добивался падения последнего.

3) В это время несколько молодых людей из деревня Дабаритгы, принадлежавшие к наблюдательному корпусу на Большой равнине, напали на управляющего Агриппы и Вереники, Птоломея, и отняли у него весь багаж, заключавший в себе, между прочим, немало дорогих материй, массу серебряных бокалов и шестьсот золотых слитков. Так как они не могли утаить награбленное, то они доставили все Иосифу в Тарихею. Последний порицал их насильственный образ действий против царских особ и отдал все, что они принесли, на сохранение бо­гатейшему тарихейскому гражданину Энею, с намерением при удоб­ном случае переслать это собственникам. Это, однако, накликало на него большую беду. Участники в грабеже, в досаде на то, что им ничего не досталось от добычи, проникнув также намерение Иосифа, ценою их трудов оказать услугу царской чете, еще в ту же ночь побежали в свои деревни и повсюду изображали Иосифа, как изменника. Они подняли на ноги также и ближайшие города, так что к утру на него нахлынуло сто тысяч вооруженных. Они собрались в тарихейский ипподром, где было произнесено много страстных речей против Иосифа. Одни кричали, что нужно отрешить от должности изменника, другие— чтоб предали его сожжению. Иоанн и вместе с ним Иисус сын Сап­фии, тогдашний начальник Тивериады, все больше раздували ярость толпы[418].

Друзья и телохранители Иосифа, за исключением четырех, разбежались все от страха пред нападением толпы. Он сам еще спал, когда уже имел быть подложен огонь; затем он поднялся и хотя оставшиеся при нем четыре телохранителя советовали ему бежать[419], он все-таки, не страшась ни покинутого своего положения, ни многочисленности врагов, выскочил к толпе в изорванном платье, с покрытой прахом голо­вой, закинутыми на спину руками и привязанным сзади к шее своим собственным мечом[420]. Это возбудило сожаление дружественно расположенных к нему людей, в особенности жителей Тарихеи; те же, ко­торые прибыли из деревень и ближайших окрестностей и были озлоб­лены против него, поносили его и требовали, чтоб он немедленно выдал сокровища, составляющие общественное достояние, и сознался бы в своих изменнических связях. Вид, в котором он предстал перед ними, породил именно в них мнение, что он не намерен отрицать возникшие против него подозрения и прибег ко всем этим средствам, способным возбудить жалость, для того, чтобы вымолить прощение. Но в действительности обнаруженная им полная смиренность была только прелюдией к задуманной им военной хитрости, и только для того, чтобы раздвоить негодовавшую против него толпу по пред­мету ее злобы, он обещал им во всем признаться. Когда он получил позволение говорить, он произнес: «Эти сокровища я не имел в виду ни послать к Агриппе, ни присвоить и себе, ибо никогда я не буду считать своим другом вашего противника или личной выгодой то, что вредит общим интересам. Но я видел, что ваш город, о граж­дане Тарихеи, в высшей степени нуждается в защите и не имеет никаких запасных денег для сооружения его стен,—вот почему я решил из боязни пред тивериадцами и другими городами, претендующими на эту добычу, сохранить втайне этот клад для того, чтобы на эти средства выстроить вам стену. Если вы этого не одобряете, то я прикажу привести сюда добытое добро и отдам его на разграбление; если же я имел в виду вашу пользу, то казните вашего благодетеля!»

4. Тарихеяне ответили на это громкими одобрениями, тивериадцы же и другие ругали и угрожали. Обе части оставили Иосифа в стороне и затеяли спор между собою. Опираясь на тарихеян, которых он склонил в свою пользу, а их было около сорока тысяч, он уже смелее заговорил со всей толпой и строго укорял ее в поспешности. Что ка­сается спорных денег, заключил он, то прежде всего он укрепит на них Тарихею, но и для остальных городов будут приняты меры безопасности; они не будут терпеть недостаток в деньгах, если только они соединятся против тех для борьбы с которыми нужно собрать эти деньги а не восстанут против того, который их доставляет.

5. Тогда удалилась та часть толпы, которая видела себя обманутой в своих надеждах, хотя все еще озлобленная; две тысячи вооруженных[421] все-таки напали на него и с угрозами окружили дом, в который он еще во время спасся бегством. Против них Иосиф опять употребил другую хитрость. Он взошел на крышу, дал знак рукой, чтоб они замолчали и сказал: «Он собственно не знает, в чем состоит их желание, ибо он их не может понять, когда они все вместе кри­чат. Но он готов сделать все, чего от него потребуют, если они нескольких из своей среды пошлют к нему в дом для того, чтобы он мог спокойно объясниться с ними». По этому предложению к нему зашли знатнейшие из них вместе с коноводами. Иосиф приказал потащить их в самый отдаленный угол его дома и при закрытых дверях бичевать их до тех пор, пока не обнажатся их внутренности. Толпа в это время стояла на улице и полагала, что продолжительные переговоры так долго задерживают депутатов. Иосиф же велел внезапно распахнуть двери и выбросить вон на улицу обагренных кровью людей[422]. Этот вид нагнал такой страх на угрожавшую толпу, что она бросила оружие и побежала прочь.

6. Это усилило зависть Иоанна, и он задумал новое покушение против Иосифа. Под видом какой-то болезни он письменно просил у Иосифа разрешения пользоваться теплыми целебными купаньями в Ти­вериаде. Иосиф, не подозревавший еще о его кознях, предписал адми­нистрации города оказать Иоанну должное гостеприимство и заботиться о его нуждах. Добившись всего этого, он уже спустя два дня стал пре­следовать настоящую цель своего прибытия в Тивериаду. То ложными россказнями, то подкупом он начал побуждать жителей к отпадению от Иосифа. Сила, поставленный Иосифом для наблюдения за городом, немедля написал ему о предательских затеях. По получении письма, Иосиф в ту же ночь выехал и с наступлением утра был уже в Тивериаде. Народ вышел ему навстречу; Иоанн, хотя догадывался, что прибытие Иосифа касается лично его, послал одно из своих доверенных лиц сказать ему, что болезнь приковывает его к кровати, вследствие чего он не может встретить его лично. Когда же Иосиф собрал тивериад­цев в ипподром и только что хотел было начать им говорить о содержании письма, Иоанн тайно послал вооруженных людей с поручением убить его. Когда собрание увидело этих людей, обнажавших свои мечи еще на некотором отдалении, оно громко вскричало; Иосиф обернулся на этот шум и, увидев сверкающие уже над его головой мечи, побежал вниз к берегу (он во время своего обращения к народу стоял на кургане вышиною в шесть локтей), вскочил в тут же стоявшее судно и с двумя телохранителями поплыл в открытое озеро[423].

Его же солдаты взялись вдруг за оружие и пошли на убийц. Опа­саясь, что при возникновении междоусобицы, весь город может сде­латься жертвой злонамеренности немногих людей, Иосиф приказал своим через посла, чтобы они только заботились о своей безопасности, но не убивали никого из виновных и никого не подвергали ответствен­ности. Повинуясь этому приказу, те остались в покое; но жители окрест­ностей, услышав об измене и ее зачинщике, вооружились против Иоанна, который между тем успел уже бежать к себе на родину, в Гисхалу. Со всех городов Галилеи стеклись к Иосифу тысячи вооруженных людей и объявили себя готовыми выступить против общего врага, Иоанна, и сжечь его вместе с городом, который оказывает ему убежище. Он благодарил их за сочувствие к нему, но старался смяг­чить их гнев, ибо он лучше хотел преодолеть своих врагов умом, чем лишить их жизни. Узнавши от отдельных городов имена лю­дей, отпавших вместе с Иоанном (граждане добровольно выдавали своих земляков), он объявил чрез герольдов, что тот, который в течение пяти дней[424] не оставит Иоанна, того имущество он отдаст на разграбление, а дома виновных вместе с их семействами уничтожить огнем. Этой угрозой он мгновенно привел на свою сторону более трех тысяч человек, которые явились и положили свое оружие к его ногам. С остатком из двух тысяч[425] сирийских беглецов Иоанн стал агитировать тайно, после того, как ему не удалось сделать это открыто. Так он тайно отправил послов в Иерусалим с целью заподозрить все более возраставшую власть Иосифа и велел им сказать: «если не примут мер против него, то его вскоре увидят, как тирана в столице». Народ это предвидел и не обращал внимания на посольство. Но сильные и некоторые из стоявших во главе из зависти послали втайне деньги Иоанну для того, чтоб он мог набрать наемное войско и побороть Иосифа. В то же время они решили между собою отрешить его от должности правителя. Полагая, однако, что одного их решения не будет достаточно, они послали две тысячи пятьсот тяжеловооруженных и четырех высокопоставленных мужей: Иоазара, сына Номика, Анания сына Саддука, и Симона и Иуду сыновей Ионафана[426], (все очень искусные ораторы) с поручением отвратить от Иосифа расположение народа, и если он добровольно отдастся им в руки, то дать ему возможность оправдаться; если же он насильно будет отстаивать свой пост, то по­ступит с ним, как с врагом. Иосифу было сообщено письменно его друзьями о выступлении войска, но причин они не могли ему объяснить, так как план его врагов хранился втайне[427]. Он поэтому не принял никаких мер предосторожности и таким образом на сторону врагов тотчас же перешли четыре города: Сепфорис, Гамала, Гисхала и Тивериада. Но скоро он без кровопролития вновь возвратил себе эти города, хитростью овладел четырьмя предводителями и сильнейшими из вооруженных и послал их обратно в Иерусалим. Народ не мало был возмущен против них и наверно убил бы их со всеми их спутниками, если б они не спаслись бегством[428].

8) С этих пор страх пред Иосифом удерживал Иоанна внутри стен Гисхалы. Несколько дней спустя Тивериада опять отпала после того, как жители ее призвали к себе на помощь царя Агриппу[429]. Так как последний не прибыл в назначенный срок, а в этот день по­явились некоторые римские всадники, то они чрез герольда объявили Иосифа изгнанным из их города. Об их отпадении немедленно дано было знать в Тарихею. Иосиф же как раз разослал всех солдат для сбора провианта и потому не мог ни выступить сам один против отпавших, ни остаться там, где он находился, так как в том случае, если бы он медлил, царские отряды могли бы достигнуть города; независимо от этого, следующий день выпал в субботу, по причине ко­торой он ничего не мог предпринять. Вследствие этого он задумал перехитрить отпавших. Он приказал запереть ворота Тарихеи, дабы никто не мог открыть его план тем, против которых он был составлен; затем он велел собрать все лодки, находившиеся в озере: их оказалось двести тридцать и в каждой из них не больше четве­рых гребцов. С ними Иосиф немедленно отплыл в Тивериаду. На таком расстоянии от города, на каком их нельзя было ясно видеть, он приказал пустым лодкам остаться в открытом озере в то время, когда он в сопровождении лишь семи невооруженных телохрани­телей подъехал ближе к городу. Но как только противники, не пере­стававшие его ругать, увидели его со стены, то, полагая, что все суда переполнены тяжеловооруженными, бросили свое оружие, начали махать масличными ветвями, как люди, просящие помощи, и молить его о пощаде города.

9) Иосиф пригрозил им серьезно, жестоко укорял их в том, что они, первые, которые начали войну с римлянами, заранее пожирая свои силы в междоусобицах, идут только на встречу желаниям неприя­теля, что они ищут крови человека, заботящегося об их безопасности и не стыдятся запереть город пред тем, который окружил его стеной. При всем том он изъявил готовность принять к себе всех тех граждан, которые признают свою вину и помогут ему овладеть городом. Немедленно явились к нему все десять влиятельнейших граждан Тивериады. Он приказал поместить их в одну из лодок и отплыть с ними далеко в озеро. Затем он потребовал к себе пятьдесят других из важнейших членов магистрата под предлогом получить и от них залог верности. После этого он выдумывал еще другие по­воды, чтобы вызывать к себе все больше и больше людей, точно он желал заключить с ними договор, и каждый раз приказывал рулевым как можно скорее ехать в Тарихею и там заключить всех пленных в тюрьму; таким образом он захватил в свои руки весь Совет, состоявший из шестисот членов, да еще двух тысяч простых граждан и в челнах отправил их в Тарихею[430].

10) Так как остальные громогласно указывали на некоего Клита, как на главного зачинщика отпадения, и просили Иосифа выместить на нем свой гнев, то он, решивши никого не наказывать смертью, послал одного из своих телохранителей, Леви, с приказанием отрубить ему обе руки; во из боязни пред массой врагов тот не хотел идти сам один. Клит же, видя, как Иосиф, полный негодования, сам, стоя в лодке, порывается вперед, чтобы лично исполнить наказание, начал умо­лять с берега, чтобы хоть одну руку оставил ему. Иосиф удовлетворил его просьбу с тем, чтоб он сам отрубил себе одну из рук. И действительно, тот правой рукой поднял свой меч и отсек себе левую—так велик был его страх пред Иосифом. Таким образом последний с пустыми лодками и только семью телохранителями подчинил своей власти граждан Тивериады и снова склонил город на свою сторону. Спустя несколько дней он взял Гисхалу, отпавшую одновременно с Сепфорисом, и отдал ее солдатам на разграбление. Все то, однако, что можно было собрать, он опять возвратил жителям города, равно как и жителям Сепфориса и Тивериады[431]; ибо уже после покорения последних он ограблением их хотел дать им предостережение, в то время как возвращением им имущества он вновь покорил их сердца.


Дата добавления: 2015-08-26; просмотров: 73 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ВТОРАЯ КНИГА 5 страница| ВТОРАЯ КНИГА 7 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.01 сек.)