Глава 8. Джонни Малфой. Просто поговорим

Утром мысль написать родителям уже не казалась Джонни такой уж хорошей. Он вертел ее в голове по-всякому, но, в результате, так и не взялся за перо и пергамент.
Последним уроком у них была гербология со слизерином. Джонни встал в пару с Северусом и, пока они окапывали хихикающую лиану, кратко пересказал другу на ухо содержание письма бабушки и разговоры с Гиперионом. Северус как обычно в момент глубокого раздумья закусил губу и, наконец, сказал: "Мне это не нравится".
Если бы он ответил по-другому, Джонни бы решил, что его друга подменили. Но ожидаемый ответ был получен, и теперь можно было переходить к конструктивному обсуждению.
- Мне, думаешь, нравится? - прошептал он. - Я не понимаю, что мне делать.
Северус оглянулся, нашел взглядом преподавателя, помотал головой и пробормотал:
- Они ведь для вас были как мертвые, да? Хоть и живые.
Джонни вздохнул. По правде сказать, обычно он старался вообще не думать о старших Малфоях, - эти мысли ни к чему хорошему не приводили. За ними сразу следовали другие мысли: и почему Люциус с Нарциссой не общаются с его отцом, и почему Драко никогда не говорит о родителях, и каким образом Драко и Гермиона поняли, что хотят быть вместе... Это были взрослые вопросы, и ответов на них у Джонни не было.
- Я не знаю, - наконец честно ответил он.
- В общем, я тебе только одно скажу, - еле слышно заявил Сев, - мой отец отдал бы палочку и правую руку, только бы его родители были живы.
Джонни снова вздохнул.
- Папа знает, что они живы.
- Ну, тем лучше для его правой руки, - усмехнулся Северус, и Джонни понял, что ничего больше от него не добьется.
До конца урока они успели окопать три лианы, а он принял решение.
Первокурсник равенкло, у которого он спросил про Гипериона, как-то испуганно ткнул пальцем в сторону заброшенного класса и юркнул в узкий переход к большому залу. Пожалуй, следовало сначала разведать обстановку.
Джонни остановился у закрытой двери и прислушался. Внутри смеялись и гомонили. Джонни показалось, что он узнает некоторые голоса, и он уже собирался войти, как вдруг все замолчали, и заговорил Джеймс Поттер.
- Малфо-о-ой...- лениво протянул он. - А правда, что у твоего отца темная метка? А как она выглядит?
Тишина. Женский смех. Старший Поттер популярен в школе, как только может быть популярен шестнадцатилетний капитан квиддичной команды. За ним всегда ходят какие-то девчонки и глупо хихикают.
- Малфо-о-ой, - повторил Джеймс. - Так и будешь молчать? Мы ведь сейчас придумаем что-нибудь, чтобы тебя разговорить, а, ребята?
Джонни не поверил своим ушам. Сев говорил, что брат бывает... резковат. Но Джонни всегда считал, что Северус, как обычно, преувеличивает масштаб бедствия. Сейчас Джонни подумал, что Северус, как ни удивительно для него, был очень сдержан.
Джонни распахнул дверь и влетел внутрь. Как он и ожидал, в классе было человек десять-двенадцать - вся квиддичная команда, кроме вратаря, пара однокурсников Джима, несколько девчонок помладше.
Гиперион стоял, вытянувшись по струнке, у дальней стены, тяжело дышал и переводил внимательный взгляд с одного обидчика на другого. Почему-то палочки у него в руках не было.
"Гнались они за ним, что ли?" - успел подумать Джонни, потом вытащил палочку и сказал, ненавидя себя в этот момент за срывающийся голос:
- Джеймс, если у тебя есть какие-то проблемы с фамилией Малфой, выскажи их мне.
Все обернулись.
- Джонни! - приветливо воскликнул Поттер. - А мы тут, понимаешь, выполняем проект по истории! Рисуем темную метку!
Старшекурсники рассмеялись.
Джонни показалось, что Гиперион побледнел.
В этот момент он заметил кое-что, отчего ему очень захотелось кого-нибудь убить.
- Джеймс, - тихо сказал он. - Отдай Гипериону палочку, и мы уйдем.
Джеймс с притворным ужасом уставился на чужую палочку в своей левой руке.
-Ой! - воскликнул он преувеличенно-удивленно. Его друзья снова расхохотались. - Откуда у меня это? А это точно его палочка? А то, может, у него вообще нет палочки? А вдруг он сквиб? Хей, Малфой! Ты не сквиб случайно?
Гиперион молчал. Теперь он смотрел в пол и выглядел в этот момент лет на семь-восемь в лучшем случае.
Джонни стиснул зубы. Ему было почти физически плохо от ощущения собственного бессилия. С такой толпой старших оболтусов он, хотя он был неплохим волшебником, справиться не мог в принципе. Как их уболтать, чтобы они просто отдали Гипериону палочку и отпустили его, - Джонни не знал. У него было противное ощущение, что Джеймс ловит кайф от издевательств над Гиперионом, - а свои развлечения, как Джонни помнил со слов Сева, Джеймс не любил прекращать раньше времени. Правда, Сев никогда не конкретизировал... Черт, что же делать? Можно, конечно, начать швыряться заклинаниями направо и налево, может быть, Гиперион успеет прошмыгнуть к выходу. В том, что с самим Джонни Поттер не посмеет сделать ничего особо опасного, он был уверен. Ну, наколдуют рога и копыта, - мадам Помфри от такого избавляет за пару минут. А вот в том, что Гиперион отделается так легко, когда нападающим наскучит с ним забавляться, Джонни уверен не был. В прошлом году, пока он не показал, что может за себя постоять, было несколько неприятных эпизодов, связанных с его фамилией. Правда, он никогда бы не подумал, что у Джеймса... Мерлин, у Джеймса Поттера!.. могут быть с этим какие-то проблемы. Джонни уже приготовился поднять палочку и крикнуть: "Беги!" - но в этот момент в дверях появился Северус. Он застыл на секунду, оценивая обстановку, потом повернулся к Джиму и заявил:
- Джеймс Сириус Поттер! Я смотрю, ты теперь воюешь с первокурсниками? - пафос момента сбивала только дрожь в его голосе.
Джеймс прищурился.
- Я?.. - он обернулся к друзьям за поддержкой. - Мы что, воюем?
Снова смех.
- Мы, дорогой братик, - голос Джеймса сочился ядовитой радостью, - просто разговариваем! Правда, Малфой?
Джеймс медленно, показушно начал поднимать правую руку, и Джонни уже приготовился выкрикнуть либо ступефай, либо экспеллиармус, - что-нибудь, что-нибудь! - мысленно смирившись и с рогами, и с копытами, и с любым проклятьем, которым наградят его старшекурсники, но тут Северус сделал несколько быстрых шагов и оказался между братом и Гиперионом.
Палочку он так и не достал.

Глава 9. Драко Малфой. Сказка на ночь

- Напугала она меня страшно, - рассказывала Драко тетя Андромеда. - Стоит и стоит. И незнакомый кто-то, она же не бывала у меня никогда, а чары только своих обозначают.
Драко был процентов на девяносто уверен, что наложенные Поттером охранные чары способны определить почти любого британского волшебника, а при некоторой настройке еще и добрую половину магглов, но, видимо, тетке пользоваться такими было бы сложновато.
- А у меня в последний раз так вот под дверью Кингсли стоял, - сказала вдруг Андромеда. - Стоял, стоял, а потом вошел и рассказал... Я бы тогда повесилась, если бы не Тедди, ты знаешь. А теперь вот она... Стоит. И я выбежала. А это Цисса.
- И о чем... о чем вы говорили?
- В основном она плакала. И спрашивала о тебе. Я рассказывала. Потом она рассказывала про Гипериона... А я про Тедди. А потом мы еще поплакали, - она грустно улыбнулась. - А потом она вернулась в мэнор, а я решила вот... к тебе.
Драко уже несколько дней не мог собраться с духом и написать матери. И теперь, во время разговора с Андромедой, у него возникла безумная, даже гриффиндорская в своем безумии идея, - ничего не писать, а отправить тетку домой, уложить Ану спать (как находящийся в отпуске до одиннадцатого сентября он отвечал за режим дочери), оставить на страже эльфа, а самому аппарировать к мэнору, и будь что будет. "Все-таки гриффиндорцы - заразные", - сказал он сам себе после ухода Андромеды и пошел в детскую.
Ана, естественно, читала.
- Ани, пора спать, - сказал Драко.
Ана хитро на него посмотрела и заявила:
- А ты мне сказку обещал.
У Драко, у которого все мысли уже были где-то в мэноре, в предположительных разговорах с родителями (или только с матерью; или только с отцом - хотя вот этого не хотелось бы), в голове что-то щелкнуло. Действительно, он обещал дочке сказку. Обмануть ее ожидания он не мог. Пусть она взрослая девочка и через два дня уже пойдет в школу, но не отказывать же из-за этого ребенку в сказке. Беда была в том, что этим вечером все детские истории напрочь вылетели у него из головы.
Драко понял, что придется импровизировать.
- Ложись, - сказал он, - а я буду рассказывать.
В голове уже сам собой складывался рассказ, за который Грейнджер его бы, пожалуй, убила.
- Жили-были, - начал Драко, - три друга. Два мальчика и девочка. Они были учениками доброго волшебника. Хорошие были ребята, только... ну... безрассудные очень. Иногда из-за этого влипали во всякие идиотские истории... В общем, они совершили много подвигов. И жил тогда же еще один мальчик. Плохой мальчик. Он обзывал других детей, ругался с ними, думал, что ему все должны, потому что... Потому что... Потому что он лучше всех по праву рождения. Так ему говорили родители, а мальчик им верил, потому что очень их любил. Потому что родители его очень любили, - Драко запнулся.
"Мерлин, что я несу?" - подумал он.
Ана смотрела на него выжидательно.
- А потом началась война, - продолжил Драко. - Война со злым волшебником. И три друга, которые учились у доброго волшебника, поняли, что должны сделать все, чтобы этого волшебника, злого волшебника, победить. А добрый волшебник умер. А злой волшебник взял третьего мальчика, плохого мальчика, в ученики. И учил его... Всякому плохому. А три наших героя искали всякие волшебные вещи, чтобы победить плохого волшебника.
- Меч? - внезапно спросила Ана.
Драко вздрогнул.
- Что?
- Ну обычно в сказках бывают заколдованные мечи.
- А... Да, Ани. Меч в том числе. Ну они много всего волшебного нашли, но, самое главное, они смогли победить злого волшебника. Потому что... Потому что...
- Я знаю, пап, - серьезно сказала Ана. - Потому что дядя Гарри умер, хотя на самом деле остался жив, а твоя мама соврала злому волшебнику, что он мертв, потому что беспокоилась о тебе, а потом он смог победить Вол-де-мор-та, потому что победил тебя, и старшая палочка подчинялась ему, а не... ну, не тому. Пап, лучше расскажи, как вы с мамой поженились. А еще лучше, расскажи, почему ты поссорился с родителями. Мы с Джонни поспорили. Он говорил, это потому, что ты стал аврором. А я говорила, это потому, что ты подружился с дядей Гарри.
Драко на мгновение закрывает глаза.
- Я поссорился с родителями, - говорит он как можно более спокойно, - потому что они меня слишком любили. Извини, Ани, ты, наверное, еще не поймешь. Но раз уж ты спрашиваешь... Иногда любви недостаточно, Ани. Нужно еще знать, что хорошо, а что плохо.
- А ты знаешь, что хорошо, а что плохо?
- Да, - твердо отвечает Драко. - Теперь я это очень хорошо знаю.
- А раньше не знал? А как вообще это узнать?
- Раньше... Раньше я не знал. Когда я учился в школе, Ани, я думал, что я лучше твоей мамы, потому что ее родители - магглы, а мои - волшебники.
"Малфой, - сказала бы ему сейчас Грейнджер, - ты сошел с ума. Ей восемь лет, Малфой!"
И Драко ответил бы ей: "Есть вещи, которые в восемь лет узнавать не рано".
- А когда ты думал, что я - сквиб? Ты думал, что Джонни лучше меня?
"Так тебе и надо, Малфой, - думает Драко. - Получай. Прямо по морде, по наглой белобрысой морде".
- Ани, - говорит он, шмыгая носом, - ты забыла, что плохой мальчик давным-давно, не без помощи твоей мамы, стал хорошим мальчиком. Мне было бы грустно, если бы ты была сквибом, но только потому, что ты бы не узнала, как это прекрасно - магия. Только поэтому. Я люблю вас с Джоном одинаково.
- Но если бы я была сквибом, я бы училась в маггловском колледже, - говорит Ана. - И я могла бы стать космонавтом.
Драко мысленно ставит галочку - поговорить с Грейнджер про обучение дочери. Может быть, Хогвартс можно совместить с какими-нибудь маггловскими курсами? Может ли волшебница стать космонавтом? Как вообще становятся космонавтами?
И в этот момент Ана говорит сонным голосом:
- Я знаю, что вашей с мамой любви нам достаточно, пап. Всегда было достаточно. Даже если бы ты все еще был плохим мальчиком.
Драко кажется, что он сейчас заплачет, прямо как Нарцисса в гостях у Андромеды. К счастью, дочь уже спит.
Драко вызывает эльфа, строго-настрого наказывает ему следить за дочкой и аппарирует к ограде Малфой-мэнора.

Глава 10. Роуз Уизли. Беззвучно

Роуз Уизли всегда считала, что ее родители - совершенно обычные волшебники. Пожалуй, слишком обычные. Иногда из-за этого она их даже... стеснялась, наверное, как еще скажешь.
Конечно, она всегда знала, что они - герои второй новейшей магической войны, которые вместе с тетей Джинни, тетей Гермионой и дядей Невиллом помогали дяде Гарри победить Темного Лорда. Но это было абстрактное знание. В их повседневной жизни героическое начало никак не проявлялось.
Вот, например, дядя Гарри и дядя Драко - авроры, и Джонни с Севом часто рассказывали ей об их работе. Это было ужасно интересно.
А о своей работе с дядей Джорджем папа почему-то говорить не любил. Возможно, их труд на благо магазина приколов был просто не очень-то увлекателен. Биологические изыскания мамы Роуз пока, к сожалению, совсем не могла понять. Ей все не терпелось стать постарше, чтобы разобраться хотя бы в этом, - может быть, тогда она и сможет утверждать, что ее мама занимается чем-то невообразимо важным.
Так что Роуз оставалось только читать как можно больше и тихонько мечтать о необычной жизни.
Так продолжалось довольно долго. Наверное, лет до восьми-девяти.
Пока однажды, когда она была в гостях у Малфоев, Джонни, выскочивший к родителям на секунду, о чем-то спросить, не вернулся обратно в детскую с совершенно неописуемым выражением лица.
- Кто хочет посмотреть на знаменитый скандал Грейнджер-Малфоя? - спросил он, задыхаясь от быстрого бега.
Северус угрюмо покачал головой и остался сидеть, уткнувшись носом в книгу.
Роуз метнулась вслед за Джонни.
Сквозь щель между неплотно прикрытой дверью в кухню и косяком она впервые в жизни наблюдала за ссорой взрослых.
Тетя Гермиона стояла к ней вполоборота, поэтому происходящее Роуз могла оценивать только по выражению лица дяди Драко. К сожалению, никаких ярких эмоций он не проявлял, более того, он молчал, так что недавно освоенное ею искусство чтения по губам применить было не к чему. Но по мере того как жестикуляция его жены становилась ожесточеннее, его губы все белели и белели, а глаза расширялись. Наконец он что-то быстро и неразборчиво сказал, и мать Джонни занесла руку как для пощечины (Роуз с трудом подавила желание зажмуриться и убежать), а он вдруг хищно улыбнулся и произнес что-то вроде: "Третий курс, Грейнджер".
Роуз даже помотала головой от удивления - было похоже, что все-таки ей еще тренировать и тренироваться.
Но, видимо, он сказал что-то по-настоящему важное.
По крайней мере, пощечины не было.
Теперь родители Джонни беззвучно кричали друг на друга (дяде Драко все же не удалось сохранить невозмутимость), и Роуз казалось, что она выхватывает какие-то отрывки: "мой сын", "маггловские уроки", "зачем", "сошла с ума", "как была магглой"... Пожалуй, она была только рада, что не видит, что же говорит тетя Гермиона.
В тот момент, когда в воздух, поднятая стихийной магией кого-то из спорщиков, взвилась первая тарелка, Роуз отпрянула от двери, посмотрела на Джонни безумными глазами и бросилась от кухни прочь.
Позже, обдумывая увиденное, она решила, что самым страшным во всей подсмотренной сцене была тишина, - если бы она слышала, как они ругаются друг на друга, ей было бы проще смириться с происходящим.
Как Джонни мог так спокойно упоминать о родительских ссорах, для нее было загадкой.
С того дня Роуз больше никогда не мечтала о том, какой была бы ее жизнь, если бы ее родителями были не Луна Лавгуд и Рон Уизли.
Когда же кто-нибудь из взрослых, застав ее в библиотеке с художественной книгой или с учебником Хьюго, говорил, что она очень похожа на Гермиону Грейнджер в детстве, она, раньше очень таким сравнением гордившаяся, только вздрагивала и хмурилась.
Впрочем, когда Сев и Джонни приходили к ней за советом, за чем-нибудь, что можно было найти только в книгах, она по-прежнему была рада быть им полезной.
Одно время ей даже нравился Джонни. Он был милый мальчик.
Вот только в конце первого курса она вдруг поняла, что на самом деле ей нравится Джеймс Поттер. Ее двоюродный брат Джеймс Поттер, которого даже в страшном сне нельзя было бы назвать милым мальчиком. Это ее испугало.
Джеймс Поттер, по которому сохли старшие девчонки всех факультетов, отличный ловец, невероятный красавец, самоуверенный наглец, после полугодового преследования добившийся ко дню Святого Валентина благосклонности Лены Забини, первой красавицы школы.
Роуз знала все это и еще много всего другого. В конце концов, он был ее двоюродным братом.
И все же, каждый раз, когда она видела Джеймса, она теряла дар речи, и у нее в то ли груди, то ли в животе что-то обрывалось.

Глава 11. Джонни Малфой. Не без урода

- Джим, - сказал Северус спокойно, - отпусти его.
Джеймс прищурился.
- А то что, о брат мой? Ты мне угрожаешь, о великий и ужасный Северус Поттер?
Девчонки хихикали, не переставая. Гиперион застыл у стенки и не реагировал на отчаянное жестикулирование Джонни из-за спин нападавших - хотя как раз сейчас, когда все внимание Джеймса было переключено на Сева, у Малфоя был шанс сбежать. Джонни вздохнул и встал рядом с Северусом.
- Ты знаешь, что, - все так же спокойно сказал Поттер-младший.
Лицо Джеймса перекосилось от злости. В этот момент он был откровенно некрасив. Он сильно оттолкнул Сева (тот отлетел на Джонни, и они оба покатились по полу), запустил в Гипериона чем-то невербальным, зашвырнул палочку Малфоя в угол класса и, коротко бросив своим: "Пошли", - вымелся за дверь. За ним, недоуменно посмеиваясь, потянулись остальные.
Джонни аккуратно вылез из-под Северуса (тот отполз к стене и сел, прислонившись к ней спиной), отряхнулся, поднял палочку Гипериона и попытался понять, что же такое сделал Поттер с Малфоем-самым-младшим. Гиперион стоял навытяжку с закрытыми глазами.
- Отойди, - странным голосом сказал сзади Северус.
Джонни сдвинулся в сторону.
- Фините инкантатем, - пробормотал друг и задушенно всхлипнул.
Гиперион ожил и сполз на пол.
Джонни оглянулся, чувствуя себя идиотом: он стоял с двумя палочками в руках между плачущим Северусом и бледным, задыхающимся Гиперионом.
- Джиму, - тихо сказал Северус, - невербально пока только ступефай удается. А его ступефай я даже без палочки могу снять. Проверено.
Джонни представил, при каких обстоятельствах Северусу пришлось без палочки снимать ступефай от старшего брата, и его передернуло.
- Ненавижу, - вдруг отчетливо заявил Сев. - Как же я его ненавижу, придурка.
Поскольку сказать Северусу Джонни, в общем, было нечего, он решил сначала выяснить, что с Гиперионом.
- Ты как? - спросил Джонни, опускаясь рядом с ним на колени.
Гиперион приподнялся на локте, протянул руку за своей палочкой, замер на секунду, затем резко встал. Джонни поднялся следом.
- Слушайте, это было познавательно, - сказал он наконец. - Спасибо, что заступился, Джон.
Он подошел к Северусу и коротко поклонился:
- Меня зовут Гиперион Абрахас Малфой, и я тебе должен.
Сев, не поднимаясь, пожал протянутую руку.
- Меня зовут Северус Колин Поттер, и ты мне ничего не должен, - и он снова закрыл глаза.
- Ты брат Джеймса? - с откровенным любопытством спросил Гиперион. - Он всегда такой? Это, знаешь, очень интересно все, хотя... Довольно неприятно.
- Я не хочу об этом говорить, - пробормотал Сев. - Извини. Когда-нибудь в другой раз.
- Извини, - сказал Гиперион без малейшего раскаяния в голосе.
Джонни решил вмешаться.
- Я тебя искал, - сказал он Гипериону. - Я хочу принять... Принять приглашение Нарциссы. Только надо дождаться каникул...
- Не надо, - решительно заявил Гиперион. - Напиши родителям, пусть пришлют письмо, что разрешили. Я напишу своим. Пойдем к директору.
- Что?
- К директору. Отпрашиваться на субботу, - он повернулся к Севу, коротко кивнул. - Поттер.
- Малфой, - ответил тот, не двигаясь.
- Малфой, - эхом произнес Гиперион, кивая Джонни, и вышел из класса.
Джонни присел рядом с Севом.
- "Познавательно"! - передразнил Северус. - Он вообще как, нормальный?
- Я не очень уверен, - ответил Джонни. - Но хочется верить, что нормальный. Все же, член семьи.
- Ваша семья...
- Что?
- Ничего. Кто бы мог подумать, что Джим пристанет именно к нему, а?
- Меня он никогда не трогал.
Северус фыркнул.
- Слушай, чем ты его взял?
- Он тырит деньги у родителей. По мелочи, конечно, но мать его убьет, если узнает. Ему не хватает на цацки для Забини, - Северус хмыкнул. - Не хватало. Лена дала ему от ворот поворот в понедельник, ей теперь нравится семикурсник из хаффлпаффа. Вот он и бесится, кстати. Я уж не чаю, когда он, наконец, найдет себе новую и успокоится. Так-то все мне достается, ну и команду он дрессирует... И еще некоторым неудачникам, так, по мелочи... Но я не думал, что он вдруг полезет к Гипериону. Первый курс, ну, можно подумать, великий подвиг, с таким сцепиться!..
- Да ты же знаешь, как у меня было...
Северус помолчал.
- Но я не думал, что Джеймс до этого дойдет. Правда, не думал. Даже когда он меня доводил.
- Но почему ты мне не рассказывал?
- Да какая разница? Я никому не рассказываю. Он же идеальный сын, ловец, капитан команды. А я? Неудача какая-то с точки зрения родителей. Одна сплошная неудача.
- Неправда. Они тебя любят.
- Любят, - легко согласился Северус. - Только этого недостаточно, понимаешь?
Джонни вздохнул. Ему казалось, что он все-таки не понимает.
- Раньше он такой не был. Последние года два-три только.
- Переходный возраст?
- Думаю, да. Слава еще. Дает в голову, как я подозреваю. Не то, чтобы мне когда-нибудь удалось проверить.
Джонни зажмурился.
- Если переходный возраст, то пройдет. Наверное.
Северус рассмеялся. По-настоящему весело рассмеялся. Джонни немедленно полегчало.
- Я думаю, пройдет. Он был хороший брат, ты знаешь? Раньше. Я с Рози говорил, ну так, абстрактно. Она немного почитала...
Джонни представил, что такое "немного почитать" для Рози, и улыбнулся.
- Говорит, обычно проходит, - продолжил Северус. - Ну, годам к двадцати. Еще и стыдно бывает.
- Представляешь, он к тебе приходит и говорит: "Прости меня, брат!" - а ты ему такой: "Нет, никогда, ни за что!" - и он уходит, поверженный!
- Ну а что, когда ему будет двадцать, мне как раз исполнится шестнадцать. И у меня тоже будет переходный возраст!
- По-моему, у нас с тобой уже переходный возраст.
- В двенадцать?
- Я не знаю. Надо спросить Рози.
Они посмеялись, потом помолчали.
- Но ведь он должен понимать, что ты на самом деле никогда к родителям не пойдешь?
- Он все понимает прекрасно, - хмыкнул Сев. - Просто он с детства, если уж начал... Играть... Остановиться уже не может. Его, мама говорит, спать загнать было - страшное наказание. А тут же еще поклонники, команда, девочки. В общем, я ему предоставляю столб, в который он может влепиться головой и уйти, не потеряв ничего в глазах обожателей.
До Джонни вдруг дошло.
- Зато ты сам...
Северус горько хохотнул.
- Знаешь ли ты, о славный представитель семейства Малфой, в этой школе еще кого-нибудь, кто пал бы столь же низко? Младший брат-ябеда. Что может быть чудеснее?
- Сев... - сказал Джонни.
- Ничего, Джонни, - ответил ему Северус, - ничего. Зато у них нет таких друзей, как вы с Роуз. Вы стоите как минимум половины моих проблем, - он хитро подмигнул.
Джонни моментально подхватил:
- Только половины? - спросил он обиженно.
Северус рассмеялся. Джонни опять задумался, как у одних родителей могли вырасти такие непохожие дети. Они с Аной, при всей разнице в характерах, были в миллион раз ближе друг к другу, чем Северус и Джеймс. Джонни не в первый раз подумал, что это что-то в именах.

Глава 12. Драко Малфой. Визит

Если бы Драко Малфоя вдруг спросили, чего он ожидал, внезапно свалившись на голову родителям, ответить он бы не смог. Собственно, это был один из самых, пожалуй, необдуманных поступков в его жизни. И не надо ничего говорить про свадьбу с Грейнджер, - просто потому, что как раз свадьба с Грейнджер была для него событием очень и очень тщательно обдуманным. Вот влюбился он - да, неожиданно. Но от него тогда совсем ничего не зависело. А сейчас... Сейчас происходящее было целиком и полностью на его совести, - хотя, собственно, ничего особенного, казалось бы, не происходило.
Оказавшись у ворот мэнора, он почувствовал легкий вздох отслеживающих чар и с трудом подавил вбитое в него годами тренировок желание выхватить палочку. Либо его впустят, либо не впустят. Причинить ему вред магия имения не сможет, - наследник или нет, он все еще оставался Малфоем.
Прошло секунд десять, затем одна створка распахнулась, и навстречу Драко вылетел верещащий эльф. Он склонился в глубочайшем поклоне и, не переставая быстро и неразборчиво лепетать приветственную речь, замахал руками, показывая, что Драко должен войти. Малфой шагнул вперед и даже не почувствовал, как перед ним расступаются защитные чары - собственно, он никогда их не чувствовал и раньше, для него, наследника, их и не существовало вовсе. Осознавать, что и сейчас он входит в мэнор не просто как гость, было одновременно и приятно, и неуютно, как будто он кого-то обманывал.
Драко шел по парку и думал, а точнее, пытался думать, что сказать отцу и матери. Мысли путались.
Родители ждали в холле. Мать комкала в руках кружевной платок, но лицо ее было спокойно. Отец смотрел на него как обычно, как часто смотрел раньше, - выжидательно и оценивающе, словно прикидывал, сколько СОВ сын сумеет сдать на высший балл. Как будто ничего не произошло.
Драко почувствовал, как изнутри поднимается волна гнева, а правый висок привычно заломило. "Сейчас он что-нибудь скажет, -подумал Драко, - и я аппарирую прямо отсюда. С этого самого места".
Молчание затягивалось, становилось весомым и ощутимым.
Мать кашлянула, собираясь что-то произнести, но отец жестом остановил ее, на секунду прикрыл глаза, затем шагнул вперед, протянул Драко руку и сказал, словно в прорубь бросился:
- Я был неправ, сын.
В этот момент он казался гораздо старше своих шестидесяти трех, и, судя по лицу, он был уверен, что Драко на рукопожатие не ответит.
Драко почему-то (глупо, необъяснимо, невовремя, совершенно ни к чему) вспомнилось, как много лет назад, сразу после последней битвы, в которой он так и не принял участия, Поттер в больничном крыле Хогвартса протянул ему руку и помог встать после проклятия, которым его тогда наградила Грейнджер.
Гнев пропал мгновенно, сменившись недоумением: неужели он и вправду услышал то, что услышал?
Головная боль, впрочем, осталась, но сейчас было не до нее.
Драко преодолел оставшиеся между ними два с половиной метра и, чуть замешкавшись, неловко обнял отца.
Такого он никогда раньше не делал, даже в детстве.
Потом у него на шее повисла рыдающая мать, и дальше на некоторое время все вокруг смешалось радужным рождественским конфетти.
Кажется, он тоже плакал. А может, и нет.
Драко пришел в себя только в гостиной, за накрытым к чаю столом. Сладостей хватило бы, чтобы накормить прожорливый аврорский отряд, - и еще бы осталось.
-...мы так мечтаем познакомиться, - говорила мать. - Я понимаю, Гермионе может быть неприятно посещать мэнор, мы могли бы встретиться где-то... На нейтральной территории. Или, наоборот, если она согласится, устроить пышный прием. Или...
Драко пытался сосредоточиться на ее словах, но получалось плохо. Так что он просто смотрел, как она говорит, смотрел на молчащего отца, задумчиво покачивающего в ладони коньячный бокал, и меньше всего ему хотелось думать о приемах, или о наследстве, или о том, какие воспоминания Грейнджер сохранила о мэноре, или о том, как рассказать родителям в двух словах, как он жил все эти годы. Он дождался паузы в речи матери и попросил (наверняка, совершенно некстати, но сейчас у него не было сил на соблюдение правил приличия):
- Расскажите мне о Гиперионе.
Теперь он слушал очень внимательно.
Про то, как мать волнуется, потому что мальчик растет очень отстраненным. Про то, что они не сомневались, что он попадет в равенкло. Про то, как он не любит фуа-гра, но обожает черничный морс.
- Я хочу с ним познакомиться, - сказал Драко. - Я хочу, чтобы вы познакомились с Джоном и Аной. И с Грейнджер. По-настоящему познакомились.
Мать кивает, уже, кажется, готовая снова начать свои бесконечные обсуждения будущих приемов и званых ужинов, но тут вдруг оживает отец.
- Ты назвал сына Джоном, - тихо говорит Люциус.
И Драко понимает, что отец не обвиняет, не давит. Просто констатирует факт.
Так, по всей видимости, выглядит искреннее недоумение в исполнении Люциуса Малфоя.
Драко кивает.
- Хочу отметить, - говорит он, - что ты тоже не назвал моего брата, прости Мерлин, Скорпиусом.
И Люциус смеется.

Глава 13. Гарри Поттер. Детские игры

Когда Джеймс впервые ударил Северуса, Гарри Поттер серьезно поговорил со старшим сыном, потом попытался поговорить с младшим сыном, наткнулся на запертую дверь, постучал, посидел полчаса на полу в коридоре, постучал еще раз, негромко чертыхнулся и пошел на кухню, где Джинни готовила морковный пирог.
Гарри сел за стол, пару раз крепко приложился лбом к столешнице, встал, обнял жену, уткнулся носом ей в шею и спросил:
- Джин, я идиот, да?
- Нет, - серьезно ответила она, разворачиваясь к нему. - Нет, ты не идиот. Я была в детстве влюблена в национального героя Гарри Поттера, но я бы никогда не вышла замуж за идиота Гарри Поттера.
- А за кого ты вышла замуж?
- За тебя, идиот!
Гарри кажется, что сейчас она замахнется на него полотенцем, как Молли, но она притягивает его к себе и крепко целует в губы. Она пахнет корицей и совсем немного фрезиями.
Он вздыхает, и тут Джинни говорит невпопад:
- А ты помнишь, сколько мы с тобой женаты?
Гарри задумывается.
- Ну... Я примерно помню дату... И мог бы высчитать, конечно... Но вообще, Джин, мы, кажется, всю жизнь вместе. Я не знаю, сколько лет мы женаты. Это плохо?
- Я тоже не помню, - выдыхает Джинни ему в губы (они все еще стоят, обнявшись). - Я думаю, что это не плохо. Мы и вправду как будто всегда... Мне кажется, у Рона с Луной точно так же. И у Билла с Флер. И, может быть, даже у Чарли с МакДи... - она смеется. - А вот Гермиона и Драко всегда точно знают, сколько лет, месяцев и дней женаты. Как будто каждую секунду считают. Как будто все еще не могут поверить, ты представляешь?
- Это плохо? - повторяет Гарри.
- Я не знаю, - отвечает Джинни. - Я не знаю.
Гарри вздыхает.
- Я не могу поверить, что наши дети нам не доверяют. Что Джим может ударить Северуса. Что... Я не понимаю, Джин. Не понимаю. Мы ведь любим их обоих... Мы не должны были... Я не должен был так их называть. Это все имена.
- Глупости, - говорит Джинни, и в этот момент она похожа не на мать, а на отца. - Глупости и предрассудки. Гермиона говорит, есть такая маггловская наука... генетика или что-то. Наши дети - внуки Джеймса Поттера и Молли Прюэтт-Уизли. Ты же никогда не думал, что они вырастут тихонями?
- Северус - тихоня.
Джинни качает головой.
- Нет. Джейми перерастет эти проблемы и будет обычным хорошим волшебником. А Северус... Знаешь, что Гермиона говорит про тихий омут?
Гарри пожимает плечами.
- Сев очень сильный волшебник. Он еще сам этого не чувствует, но уже всем видно. В конце концов, мы же тогда чуть без дома не остались!
Джинни смеется.
- Я тогда впервые в жизни порадовалась, что мы живем в этом склепе.
- Это не склеп, - обижается Гарри.
- Теперь-то нет, а когда мы въехали...
- Ну знаешь, вспомнила!
- Ладно, ладно, - она снова целует его, на сей раз в знак примирения. - Не склеп. Но он мне раньше совсем не нравился. Пока я не поняла, что это и вправду - наш дом. Ну и конечно, антипожарные заклятия в стенах...
Они смеются.
- Кстати, - вспоминает Гарри, - со мной тут Милли говорила...
- Что, и с тобой? - вскидывается Джинни. - Пока тебя не было, Булстроуд выела мне весь мозг! Она всегда была такая зануда, или это школа на нее влияет?
Гарри пожимает плечами.
- Не знаю, если честно. Может быть, она права, что Северусу не стоит учиться в Хогвартсе?
- А где? В Салеме? - угрожающе спрашивает Джинни. - Только через мой труп!
Гарри откровенно любуется женой. Последние несколько лет она стрижется коротко, и такая мальчишеская стрижка молодит ее неимоверно. Разъяренная, особенно похожая на шестнадцатилетнюю Джинни Уизли, о которой он мечтал ночами в зачарованной Гермионой палатке, Джинни прекрасна.
- А помнишь, - тоже невпопад спрашивает он, - как ты охотилась на Малфоя осенью девяносто восьмого?
Джинни улыбается.
- И, честно говоря, совсем об этом не жалею. За Гермиону я бы тогда вас с Роном убила, не то, что Малфоя. Женская солидарность, понимаешь?
Гарри хохочет.
- Хорьку просто повезло, - продолжает она, - что он изменился... - она молчит и заканчивает задумчиво, - Что я изменилась.
Несколько секунд тишины, потом Джинни звонко хлопает ладонью по столешнице:
- Но Салем - никогда! У Сева друзья тут. Видела я этот Салем, ходят по струночке, все какие-то одинаковые: "Да, мэм! Нет мэм!"
- Милли говорит, специальные методики...
- "Новые методические подходы для работы с особо магически одаренными детьми"! - довольно похоже передразнивает Джинни. - Хогвартс был хорош для тебя, почему вдруг он плох для Северуса?
Гарри, которому, по правде сказать, и самому совершенно не хочется отправлять младшего сына на учебу в Америку, решает с ней не спорить.
- Но что мы будем делать с Джимом? - спрашивает он. - Не думаю, что он может вправду навредить брату, но это все как-то не очень здорово.
- На ближайшую неделю он наказан, - яростно говорит Джинни, возвращаясь к тесту. - Никакой метлы. Пусть подумает о своем поведении. А ты забудь эту идиотскую идею про имена. Северус Снейп был самым смелым из известных мне людей. Колин Криви был отличным другом. Это - хорошие имена для нашего сына. Так что немедленно перестань обвинять себя в какой-то ерунде, иначе получишь скалкой. Лучше постарайся все-таки поговорить с Севом. Он должен знать, что мы его любим. И что Джеймс тоже его любит, пусть и по-своему. Что Джеймс это перерастет.
Гарри вздыхает, целует ее в макушку, давит в себе желание приложиться лбом о стену, идет и снова садится под дверью в комнату младшего сына.
Иногда ему кажется, что он до сих пор ничего не понимает в жизни, как не понимал в пятнадцать лет. Потом он вспоминает, что Джиму как раз пятнадцать, и глубоко задумывается.

Глава 14. Джонни Малфой. Маленький принц

Гиперион осмотрел Джонни скептически. Поправил на нем галстук, одернул мантию, тяжело вздохнул и сказал:
- Ладно, сойдет. Только молчи, хорошо?
Джонни озадаченно кивнул.
Сам Гиперион выглядел ослепительно. Как будто его только что выстирали, отгладили и накрахмалили. Целиком, с ног до головы. Прическа вызвала у Джонни приступ особенной зависти - самому ему никогда не удавалось так аккуратно уложить волосы. Выражение лица Гипериона было и вовсе неподражаемым: в нем читались одновременно легкая аристократическая усталость, уверенность в себе, спокойствие и безразличие к окружающим. Невозможно было поверить, что именно этого мальчика совсем недавно загнали в угол желающие поразвлечься старшеклассники, - зато очень хорошо представлялось, как он говорит: "Это было... познавательно", - моментально забывает о мимолетном недоразумении и возвращается к каким-то своим занятиям, свойственным только высшему обществу.
Джонни так увлекся разглядыванием Гипериона, что не заметил, как они подошли к двери МакГонагалл. Он даже не знал, называли ли они пароль, - или горгулья, охраняющая вход, сама отпрыгнула в сторону, пораженная прямо в каменное сердце внешним видом Малфоя-младшего.
Гиперион постучал, открыл дверь, пропустил Джонни вперед, вошел следом, незаметно оттеснил Джонни в сторону и поклонился директору. МакГонагалл сухо кивнула.
- Госпожа директор, - тихо, но очень понятно сказал Гиперион, - мы с Джоном просим вас отпустить нас на званый ужин в Малфой-мэноре. Наши родители прислали свои разрешения и просьбу воспользоваться вашим камином, - он, не глядя, протянул Джонни руку.
Джонни сначала не понял, чего он хочет, потом, мысленно обозвав себя идиотом, суетливо похлопал по карманам, достал письмо от отца, вложил в протянутую ладонь.
Гиперион отдал оба пергамента МакГонагалл.
Директор внимательно прочитала письма, поджала губы и сказала:
- Молодые люди, я надеюсь, вы понимаете, что эта просьба противоречит как минимум трем школьным правилам?
Джонни вздернул подбородок, приготовившись защищаться до последнего, но Гиперион шагнул чуть вперед и вбок, заслоняя от него директорский стол и заодно ощутимо наступая на ногу.
- Я прошу прощения, госпожа директор, - произнес он еще тише, хотя Джонни казалось, что так тихо уже невозможно говорить отчетливо, - но, как, несомненно, написали мои родители, в нашем случае присутствуют особые обстоятельства.
Джонни не видел лица МакГонагалл, потому что перед ним маячил затылок Гипериона, но он прекрасно мог представить, как она хмурится и внимательно смотрит на них. Сам он находился в полном недоумении, однако, похоже, в словах Гипериона был смысл, поскольку МакГонагалл встала из-за стола, кивнула и сказала:
- Сегодня в четыре часа пополудни ровно я открою для вас камин до Малфой-мэнора. Прошу не опаздывать.
- Спасибо, госпожа директор, - тихо ответил Гиперион, коротко кланяясь, и, обойдя Джонни, направился к двери.
- Спасибо, госпожа директор, - промямлил Джонни и, путаясь в полах мантии, бросился за Гиперионом.
Они молча прошли три лестничных пролета вниз, потом Гиперион дернул его за руку, затаскивая в заброшенный класс трансфигурации. Когда дверь захлопнулась, Гиперион отпустил Джонни и сел прямо на пыльный пол, прислонившись к спинке парты и со вздохом облегчения вытянув ноги.
- Ну ты даешь, - только и смог сказать Джонни.
Выражение лица и глаз Гипериона плыло: от надменности к ошарашенности, от возвышенного спокойствия к усталости, от безразличия к беспокойству. Он молчал.
Джонни присел на парту, понял, что не может разговаривать с Гиперионом, глядя на него сверху вниз, сполз на пол тоже.
Протянул руку, похлопал по колену.
Гиперион передернул плечами, моргнул и сказал нормальным своим голосом:
- Слушай, ужасно это тяжело, ты знаешь. Я хоть и регулярно тренируюсь, и все равно, ужас что.
- Я бы не смог, - искренне заявил Джонни. - Это же Мерлин знает как вообще так можно!
- Смог бы, - уверенно сказал Гиперион. - Это, знаешь, у Малфоев в крови. Я уж не говорю про Блэков. Видел бы ты, как мама отшивает неприятных визитеров. Вот где истинный класс.
- Ну...
- Точно, точно тебе говорю. Вот твой друг... Северус, да?
Джонни кивнул.
- Он бы, скорее всего, не смог. Он уж очень нервный, мне показалось.
Джонни стало обидно за Северуса. Он, конечно, нервный, но не Гипериону бы об этом рассуждать.
- Он вовсе не...
- Извини, извини, - перебил его Гиперион, поднимая руки. - Я не хотел ничего плохого сказать, честное слово. Он хороший. Слушай, я молчу. Просто я имел в виду... Ну, в общем, ты понял.
Джонни нехотя кивнул.
- Вот интересно, - протянул он, - а мой отец тоже так может?
- Я думаю, - с усмешкой сказал Гиперион, - что он может даже лучше. У него было больше времени для тренировок.
Джонни видел Драко разным.
Как тот смотрел на Гермиону, когда она ненадолго отворачивалась.
Как приземлялся на поле, зажав в кулаке трепыхающийся снитч, и вскидывал взгляд на ловца проигравшей команды.
Как кривился от боли, зажимая зубами наскоро трансфигурированную деревяшку, когда доктор Грейнджер шила по живому огромную рваную рану на бедре (как понял Джонни потом, отец потерял слишком много крови, и Гермиона просто побоялась терять время на обезболивающие зелья и чары, - и даже не подумала оглянуться на предмет чересчур любопытных малолетних зрителей).
Как любовался на Ану, стащившую его палочку и рассыпающую в разные стороны гроздья разноцветных искорок.
Но представить отца таким вот ледяным принцем Джонни не мог.
- У него давно не было практики, - сказал он наконец.
Гиперион пожал плечами.
- Такое не забывается.
Тут Джонни сообразил, что так ничего и не понял.
- А что было... Ну, в письме?
Гиперион вздохнул.
- Я тебе этого не говорил, - заявил он, подтягивая колени к подбородку. - Люциус смертельно болен. Колдомедики дают ему от силы два месяца... Потом все. Но запомни: я ничего не знаю, ты ничего не знаешь. Понятно?
Джонни так обалдел от новой информации, что еле сообразил кивнуть.
- Ты... Ты так об этом говоришь...
- Я не знаю, как об этом говорить, - ответил Гиперион, и Джонни понял, что он предельно честен. - Правда, не знаю. Мать устраивает истерики, когда думает, что никто не видит, отец словно собрался всю работу за сорок лет переделать за оставшийся месяц, эльфы в мэноре как с ума посходили... Но ведь бессмысленно же дергаться из-за того, что не можешь изменить, Джон! Люциус почти спокоен, и я считаю, что он прав.
Джонни выдохнул.
- Я... Я не знаю, что бы я чувствовал... Если... Если...
Даже просто думать о смерти кого-то из родственников было почти физически больно.
- Не грузись, - Гиперион подскочил, - ничего нельзя изменить, а нам пора собираться. Надень какую-нибудь мантию поприличнее, хорошо? Ровно в три сорок восемь в директорском кабинете.
Они вышли из класса и побежали вместе до развилки на первом этаже, где Джонни повернул налево, а Гиперион направо.
О Люциусе Малфое и его странных отношениях с младшим сыном Джонни решил подумать потом.

Глава 15. Драко Малфой. Семейный обед

Драко не знал, как пройдет обед. Он боялся даже предполагать.
Сначала он поговорил с Грейнджер, чтобы быть уверенным, что она, по крайней мере, не откажется. Жена удивила его тем, что согласилась моментально, - при условии, что воссоединение семьи пройдет на нейтральной территории. Ее нежелание посещать мэнор было, конечно, ожидаемым.
Мать предложила какой-то ресторан во Франции, и, когда Грейнджер сказала, что ее в таком случае все устраивает, Драко даже не стал уточнять, что это за ресторан.
Естественно, раз место выбирала Нарцисса, это было очень дорого, очень пафосно и, что гораздо удивительнее, безумно вкусно. Еда в заведениях такого рода обычно вызывала у него отвращение.
Еще он совершенно не представлял, как родители будут обращаться к Гермионе. По имени? По фамилии? Почему-то его тошнило при одной мысли от обоих вариантов, но когда его мать в первый раз подняла глаза на его жену и сказала: "Гермиона, дорогая, я так рада вас видеть", - его внезапно отпустило. Отец молча поцеловал невестке руку и весь вечер довольно успешно избегал прямых обращений. В основном все его внимание было сосредоточено на Джоне.
В самом начале ужина Драко заметил кое-что, что Гермиона, пожалуй, хотела бы от него скрыть, - быстрый поворот к Люциусу, легкое движение палочки. Он дождался момента, когда все внимание отца и матери было сосредоточено на детях, наклонился к жене и прошептал:
- Грейнджер, ты могла хотя бы на сегодня забыть, что ты целитель.
Она даже не покраснела.
- Я всегда целитель, - ответила Гермиона так же тихо, - я целитель без перерывов на сон и обед, дорогой мой. И это были всего-навсего безобидные диагностические чары!
Драко хотел спросить, что же ей показали эти чары, но Люциус как раз решил поднять очередной тост, - и Драко не стал привлекать излишнего внимания к теме целительства.
Весь вечер он смотрел на Гипериона. И на родителей.
Видел, как Нарцисса что-то спрашивает у Аны и с серьезным видом выслушивает воодушевленный ответ. Видел, как Люциус улыбается Джону и кивает, показывая внуку старинные магические часы на цепочке.
Но больше всего, по правде сказать, он смотрел на брата.
Ему казалось, что они совсем не похожи с этим серьезным мальчиком, терпеливо объясняющим Джону назначение каждого из выложенных перед ними добрых двух десятков столовых приборов. И никогда не были похожи. Даже когда самому Драко было одиннадцать. Но потом Гиперион поворачивался к Нарциссе и улыбался ей, и Драко вспоминал, как сам во время подобных мероприятий все время искал ее взгляд. Правда, он не мог врать себе, - тогда, в детстве, Драко Малфой смотрел на мать, чтобы прочитать в ее глазах одобрение. Его младший брат, наоборот, своей улыбкой сам показывал ей, что все в порядке, не о чем беспокоиться.
"Все-таки не похожи, - думал Драко, - поразительно, насколько мы с ним разные".
Гиперион, как и рассказывала ему Нарцисса, все время казался отстраненным. Он вроде бы вот только что был с ними, смеялся какой-то шутке Джона, - и через секунду уже словно оказывался где-то не здесь, уходил в свои мысли, закрывался от окружающих. Драко это неуловимо нервировало - и он представлял, насколько тяжело должно было быть родителям. Сам он всегда был "здесь и сейчас", как и почти все окружающие его люди. Даже Луна Лавгуд - и та за последние лет пятнадцать стала как-то приземленнее.
Впрочем, у него было мало знакомых равенкловцев. Факультету воронов, насколько Драко мог судить, Гиперион подходил просто идеально.
Вечером, отправив мальчишек в школу, распрощавшись с родителями, уложив Ану спать, Драко спросил Грейнджер:
- Ну как?
Больше всего он боялся ответов: "Бессмысленная трата времени" или "Отвратительно".
Чуть лучше был бы вариант: "Могло быть и хуже".
Впрочем, как обычно, предугадать реакцию жены он не смог:
- Твои родители, если уж захотят, могут быть на редкость приятными людьми, - сказала она задумчиво, выпутывая расческу из длинных прядей. - Гиперион вообще хороший парень. Немного Луну, конечно, напоминает... Но я думаю, они с Джоном найдут, о чем пообщаться.
Она вдруг резко отвернулась от зеркала, встала, оставив расческу на столике, подошла к сидевшему на краю кровати Драко и опустилась перед ним на колени, взяв его правую руку в свои. Драко от удивления застыл.
- Малфой, - сказала она тихо, - ты должен с ним поговорить. С Люциусом. У него рак, Драко. И магглы это лечат.

Глава 16. Северус Поттер. Магия в крови

Сколько Северус себя помнил, ему всегда, всегда чего-то не хватало. Он только никогда не понимал, чего именно. Ощущение неполноты, нецелостности, нехватки самого важного грызло его изнутри, и он, по-честному, всегда думал, что это - нормально. Что все остальные ощущают то же самое. В конце концов, с этим ощущением можно было жить. Неприятно, но можно.
Когда ему исполнилось восемь, он понял, что ни у Джонни, ни у Роуз таких проблем не возникает. Тогда он решил, что, возможно, это взрослые вопросы, и, соответственно, он просто слишком рано повзрослел. Северус пошел бы посоветоваться с отцом или с матерью, но не знал, как описать переполняющее его чувство неправильности. Он наблюдал за родителями несколько месяцев подряд и не заметил ни следа тех ощущений, которые он испытывал сам. Возможно, взрослые потому и были взрослыми, что лучше справлялись?
Так или иначе, Северус не смог заставить себя поговорить с родителями и не смог придумать, с кем еще он мог бы посоветоваться. Вместо этого в девять лет он завел дневник. Черную тетрадь он прятал в тумбочке, зачарованной отцом таким образом, чтобы открываться только в ответ на его, Северуса, прикосновение. Не то, чтобы ему было, что скрывать... Но чем меньше окружающие знают о тебе, тем меньше у них шансов над тобой посмеяться. Северус ненавидел, когда над ним смеялись, даже если это были его лучшие друзья, и даже если они не хотели на самом деле его обидеть. Об этом он тоже писал в своем дневнике.
И никому не показывал.
Восемнадцатого июня 2016 года Северус Поттер в первый и в последний раз за все одиннадцать лет своей жизни ощутил себя единым целым - в тот момент, когда прикоснулся к своей волшебной палочке. К своей палочке.
Это было... Это было как будто бы у него вместо сердца распустился вдруг поющий цветок. Ощущение счастья было таким пронзительным, что он вдохнул - и забыл выдохнуть. От взмаха его палочки по магазину разлетелись разноцветные искры, которые не растворились в воздухе через две секунды как у белобрысой девочки перед ним и не осыпались на пол как у рыжего мальчика еще раньше, а сначала собрались в переливающийся шар над головой мастера Олливандера, и потом снова рассредоточились по всему залу, то вспыхивая, то погасая. Олливандер покачал головой, но ничего не сказал. Мать прижала Северуса к себе, как будто хотела защитить его от чего-то... От него самого?
И Северус целую минуту думал, что теперь, когда он, наконец-то, нашел свою недостающую часть, палочку, все будет просто отлично.
А потом все кончилось, искры погасли, цветок в сердце замолчал и засох, и Северус снова стал обычным мальчиком одиннадцати лет с ощущением неполноты и неправильности жизни.
Тогда он решил, что все дело в заклинаниях. В тот же вечер он достал палочку из футляра, забрался на чердак и, вопреки строгим родительским наказам, прошептал: " Люмос ". На кончике палочки загорелся слабенький огонек, но больше ничего не произошло. Это было так обидно, что Северус даже расплакался. Он рыдал, и рыдал, и рыдал, и никак не мог остановиться. Наконец, слезы кончились, он с четвертой попытки налил воды в пыльный треснутый стакан, найденный в чердачных залежах, кое-как умылся и спустился вниз, праздновать.
Если бы ему в тот день кто-нибудь сказал, что через пять лет он будет на этом же самом чердаке утешать плачущего Джеймса и даже наколдует ему воду для умывания, он бы очень, очень удивился. Отношения с братом у Северуса уже почти год были хуже некуда.
В общем, так получилось, что одиннадцатый день рождения в жизни Северуса Поттера был самым худшим.
Теперь, когда он знал, каково это - быть целым, жить стало только сложнее.
Обо всем этом и о многом другом, чем он не мог поделиться даже с лучшими друзьями, Северус по-прежнему писал в дневнике. И меньше всего он ожидал, что его дневник может оказаться в руках у старшего брата. Однако именно это и произошло в начале октября 2017 года.

Глава 17. Джонни Малфой. Выручай-комната

После семейного ужина так как-то получилось, что Гиперион в библиотеке обычно подсаживался к Джонни. У него были приятели-первогодки в равенкло, но, по его собственным словам, с ними было "неинтересно". Что именно Гиперион считал интересным, Джонни понял довольно быстро, - как и то, что шляпа не зря отправила Гипериона Малфоя на факультет Ровены.
Гиперион был настоящий исследователь. Он изучал людей.
Джонни и сам полагал себя знатоком человеческой натуры, но ему и в голову не приходило экспериментировать на студентах. Джонни мог первым заметить, что слизеринке Алине Корел нравится хаффлпаффец Денис Демир, но ему вполне хватало этого знания, никаких дополнительных действий он по этому поводу не предпринимал. Гипериону ничего не стоило невзначай упомянуть при Алине в библиотеке, что Демира вчера видели с девицей с равенкло, и до ночи потом не сводить глаз с расстроенной девчонки.
- Ты не понимаешь, - говорил он, когда Джонни припирал его к стенке, - ты ничего не понимаешь! Это же самое интересное!
- Что, ну что может быть в этом интересного? Ты же ей весь вечер испортил!
- Да ладно тебе, - отвечал Гиперион. - Она через три недели не вспомнит, о ком сегодня шла речь! А ты еще год будешь из-за нее переживать, да? Глупо, Малфой!
- Сам Малфой, - мрачно заявлял Джонни.
Впрочем, долго сердиться на Гипериона он не мог, но и оставлять попытки убедить родственника в том, что люди - не игрушки, не собирался.
- Я начинал с эльфов, - объяснял ему Гиперион. - Но эльфы совсем не интересные, чуть что - дверью по пальцам, и поди с ним поговори после этого!
- Мама, когда была школьницей, хотела их освободить. Чтобы все эльфы были свободные. Как Добби.
- Ты меня прости, - хмыкал Гиперион, - но только магглорожденной ведьме могла прийти в голову такая идея. С непривычки к эльфам. А Добби был безумен, это знают все эльфы Малфой-мэнора. Я за лето у них столько всего выяснил, ты не представляешь!
Джонни разжимал кулаки и выдыхал. К Гипериону невозможно привыкнуть. С ним можно только смириться. Тем более, что Гиперион уже задумался об очередном эксперименте и, как обычно, не заметил недовольства Джонни.
- А интересный, наверное, был проект? Что она делала? А студенты что говорили? А сами эльфы что?..

В тот день в начале октября, как это обычно бывает, беды ничто не предвещало. Они сидели в библиотеке, Джонни с Розой сверяли ответы по гербологии, Гиперион читал заданную главу по трансфигурации, Стэн задумчиво мастерил бумажную лягушку, а Северус, отгородившись ото всех рюкзаком, судорожно записывал что-то в дневник. Этот дневник, насколько знал Джонни, он вел второй или третий год и никогда никому не показывал. Оставалось только догадываться, какие именно мысли он доверял бумаге.
Джеймса Джонни сначала не заметил. Он только почувствовал, как напрягся Гиперион, потом услышал возню рядом и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как черная тетрадка оказывается в руках Джима, а Сев в ужасе тянется к брату, который моментально отскакивает.
- Джим, - шипит Рози, - это слишком, слышишь?..
Но Джеймс, не обращая на нее внимания и удерживая Сева на расстоянии вытянутой руки, открывает дневник…
И Северус, не говоря больше ни слова, не взяв свои вещи, разворачивается и вылетает в коридор.
Издалека приближается грозная мадам Пинс. Джонни с Рози переглядываются, подхватывают сумки и несутся следом за другом. Краем глаза Джонни видит, как Гиперион бежит за ними.
Северуса они догнали только на седьмом этаже, когда он уже почти скрылся за дверью, которой раньше на этом месте не было. Джонни кое-как успел ухватить ручку, пропустил вперед Рози, потом у него под рукой протиснулся Гиперион, а затем он сам шагнул внутрь. Дверь захлопнулась, и они оказались в полной темноте, пока Рози не пробормотала: " Люмос ", - и он увидел, что они находятся в небольшой пустой комнате, и у дальней стены свернулся клубочком Северус. Джонни с Рози подошли к нему, Джонни поставил на пол свою сумку и рюкзак Сева, и они сели рядом с другом, Джонни справа, Роуз слева. Гиперион пристроился в противоположном углу. Помолчали, посидели в тусклом свете палочки. Потом Северус посмотрел на них и хрипло сказал:
- Ну и дураки. Теперь она и вас тоже не выпустит.
Роуз ахнула. Гиперион согнул ноги и положил подбородок на колени. Джонни огляделся и понял, что ни в одной из стен нет двери, через которую они только что вошли, - что в комнате нет вообще никакой двери. Он подавил желание потрясти Северуса за плечи, на несколько мгновений закрыл лицо руками, потом повернулся к другу и спросил:
- Ну и что ты такое сделал?
- Ничего я такого не сделал, - ответил Северус угрюмо. - Вас тут вообще не должно было быть, понятно? Откуда вы вообще взялись? Я сказал выручай-комнате, что хочу остаться в ней навсегда, ясно? И она сделала мне комнатку. А теперь вы тут зачем-то...
Он снова опустил голову, и плечи его затряслись.

Глава 18. Драко Малфой. Бесполезная трата времени

За прошедший месяц Драко разговаривал с отцом трижды.
В первый раз он безо всякого предупреждения аппарировал к воротам мэнора на следующий же день после разговора с Грейнджер, пролетел мимо потрясенных эльфов, поцеловал мать в щеку и совершенно неприлично захлопнул прямо перед ней двери отцовского кабинета. Пока Люциус поднимал взгляд от разложенных на столе пергаментов, Драко наложил на комнату несколько новейших антиподслушивающих заклинаний и, сбиваясь, пересказал все, что ему прошлым вечером сообщила Грейнджер о раке и магловских способах его лечения. Как выяснилось, волшебники болели раком настолько редко, что колдомедицина даже не озаботилась сколько-нибудь действенными заклинаниями и зельями. Опыт магглов, конечно же, никто перенимать не пытался. Какими словами Грейнджер обзывала магов за консерватизм и устаревшие способы лечения, Драко при всем желании передать бы не смог.
Люциус внимательно выслушал сына, тяжело вздохнул и сказал:
- Драко, неужели ты и вправду думаешь, что я соглашусь участвовать в каких-то маггловских... как ты сказал? "Разработках"?..
Что Драко наговорил отцу после этого и что выслушал в ответ, он, по правде сказать, совершенно не запомнил. Через час он обнаружил себя перед запертыми дверями кабинета, трясущимся от бешенства. Он отстранил мать и абсолютно не заботясь о том, как это выглядит, аппарировал прямо с того места, где стоял.
Вечером он впервые за очень много лет расплакался, не сумев ответить на вопрос Грейнджер: "Что случилось?".
Во второй раз Драко договорился о визите заранее, обсудил с матерью все интересующие ее темы, съел обед из трех блюд, не почувствовал вкуса ни одного из них, и, наконец, снова закрылся с отцом в кабинете.
Результат был тем же самым.
Через три дня после этого аналогичную попытку совершила Гермиона. Драко уже понимал, что на успех рассчитывать не приходится, но был благодарен ей за поддержку. Люциус был безупречно вежлив с женой сына, но однозначно дал понять, что маггловские методы лечения им не рассматриваются ни при каких обстоятельствах.
Драко нанес визит матери, когда точно знал, что отец отправился по делам на материк.
Сначала они, как обычно, поговорили о детях, и только после обеда он, наконец, не выдержал:
- Мама, - сказал он, внезапно меняя тему, - это ведь его единственный шанс!
Лицо Нарциссы на секунду исказилось, затем она снова улыбнулась ему - той же милой улыбкой, что была на ее губах весь вечер.
- Ты не понимаешь, дорогой, - сказала она, погладив его по руке. - Впрочем, это неудивительно. Ты просто совершенно не знаешь своего отца. То, чего ты добиваешься, - невозможно. Смирись.
Она помолчала несколько секунд и добавила:
- Я - смирилась.
Драко не сдался.
В конце сентября он, вывернувшись наизнанку и задействовав все связи Поттеров и Уизли вместе взятых, достал четыре билета на "Сон в летнюю ночь" в постановке магического шекспировского театра.
Спектакль был великолепен. Люциус, в качестве ответного жеста, пригласил их в клубный ресторан на Диагон-аллее, в котором Драко в последний раз был лет в тринадцать, а Грейнджер не была вообще никогда. Разговор вращался вокруг нейтральных тем, и Драко не мог не восхититься выдержкой родителей. Если бы он не знал от эльфов мэнора, что отец начинает и заканчивает день обезболивающими зельями, а мать не может уснуть без бокала сна-без-сновидений, он бы, без сомнений, поверил тому, о чем завтра напишут в "Пророке" на странице сплетен из жизни высшего общества - что старшие и младшие Малфои наконец-то помирились, и обе пары пребывают в самом расцвете жизненных и общественных сил.
Когда он бросил Грейнджер на растерзание Нарциссе и остался с отцом наедине в курительной комнате (не раньше, чем Люциус пожал пять или шесть нужных рук и еще с несколькими магами в возрасте обменялся сдержанными кивками), Малфой-старший сразу сказал:
- Драко, давай не будем.
Драко ощутил себя воздушным шариком с дыркой в боку.
- Не надо зря тратить свое и мое время, - продолжил Люциус. - Тем более, у меня и так его мало. Я изменил завещание. Почти все остается Нарциссе и Гипериону, в том числе и мэнор. Я знаю, что ты позволишь им там жить, даже если магия рода и примет наследником тебя. Поверь мне, я оставлю тебе и Грейнджер достаточно, чтобы ваши дети никогда ни в чем не нуждались. Не возражай. Единственно, я настаиваю, чтобы никто не трогал павлинов. Я знаю, что вы все их терпеть не можете, но, надеюсь, вы будете себя сдерживать. Теперь слушай про акции...
Драко понял, что слишком устал, чтобы возражать. Он на секунду прикрыл глаза, отгоняя чувство беспомощности и сосредотачиваясь на словах отца. Ему потребовались все его способности к концентрации внимания, полученные на аврорских тренировках.
Об акциях и прочих способах вложения денег он в последний раз размышлял лет в пятнадцать.

Глава 19. Джеймс Поттер. Совесть

Дата добавления: 2015-08-27