Аннотация 1 страница. Анастасия Гостева

Анастасия Гостева

Travel агнец

Travel Агнец: Повести. — СПб.: Амфора, 2001. — 204 с

Аннотация

Мы живем в век карма-колы и химической благодати, но на Земле еще остались места, где сжиганию кармы в Интернете предпочитают пранаяму. На средневековых христианских картах на месте Индии находился рай. Нынешняя Индия тоже напоминает Эдем, только киберпанковский, распадающийся, как пазл, на тысячи фрагментов. Но где бы вы ни оказались, в Гималаях или в Гоа, две вещи остаются неизменными - индийское небо, до которого можно дотянуться рукой, и близость богов, доступных и реальных, как голливудские кинозвезды.

Автор данного текста вымышлен, любые совпадения с реальным человеком случайны.

Индия — музыка и молчание, гашишные аутодафе с тяжелыми чиламами, базар и благодать или благодать базаров, бедный, бедный Базаров, он бы сошел с ума, свихнулся, возлюбил людей и лягушек или стал саду — маркиз де Сад, моющий ноги в Ганге, он еще не вернулся, а его уже провожают снова. В кафе на крышах в плетеных бамбуковых креслах — серьезные европейцы, сосредоточенные лица, стаканы с соком и ласси, полные пепельницы, с каким вниманием читают они книжки на закате Европы. Et vous mademoiselle, pratiquez -vous l'yoga ici? ça, c'est très utile[1]. Вакханалия специй и аскеза саньясинов, коровы только что не говорят по-английски, бегущий гребень бархана, мираж, искушение и искупление грехов разом, разлом, зазор, отрыв и — отрада, материализуется и тает, чтобы возникнуть через мгновение тысячей новых ликов, подкинуть вверх тысячей рук, вверх ли?

Аскетичные, выкрашенные желтой, розовой и салатной краской ашрамы Ришикеша, с солнечными свастиками, заброшенные храмы любви в джунглях — обезьяньи стаи их единственные прихожане и паломники — христианские храмы, индуистские храмы, ступы, синагоги, сикхские храмы, мечети, Гоа-эсперанто — страсть и транс охреневших тревеллеров, провал, прорва, предел и ЛСД-прасад, барабаны, перепутавшие бараку с баркаролой, литании и камлания флюоресцентных шаманов конца двадцатого века, возвращение Кецалькоатля в Америку, перепутанную с Индией, цикл завершается, и Индия спутана с Америкой вновь, но уже богами. Да не все ли равно? Планета на планете. История остановилась? Кончилась? Chill out, friend[2]. Никто не в курсе того, что она была. Не страна, а дуновение, мановение, марево, зияние. Ты либо уезжаешь, либо остаешься навсегда, это не вопрос недели или месяца. Ты либо здесь, либо где угодно — в Москве, в Лондоне, в Токио, в Кисловодске, в Фениксе, it doesn't matter, friend, it doesn't matter[3]. Но и здесь ты чужой — восторженный призрак, человек без языка и истории, кентервильское привидение, заблудившееся в Гималаях, недовсплотившаяся христианская душа, очарованная обещанием нирваны, смятенный «другой», никогда не ты, некто в промежутке, в прорехе, скользящий, мигрирующий, мающийся, пленник майи, никто, майский кот, прыгнувший с обледеневшей московской крыши за птичкой и зависший над пропастью, запутавшийся в листьях баньяна, чертыхающийся, орущий и молящий о помощи — мяу-ау-а-а-ау — а окружающим слышится ОМ-М-М, какой занятный чужеземец, какой шутник и забавник, я хочу сфотографироваться рядом с ним, one picture, please[4]...

—...Ты едешь в Индию, Настя? я тебе немного завидую, вот так вот, спонтанно, зто хорошо, это правильно, я думаю, ты многое там поймешь про себя, совершенно другая культура, это задаст тебе вектор развития на какое-то время вперед, а с кем ты едешь? я его не знаю? а я вот перестановку сделал, нравится? вот думаю компьютер купить, ты там потусуйся, найди людей, я тоже хочу туда съездить, и привези разные музыкальные инструменты, если будет возможность, Настя, ты меня слышишь?

Андрей делает многозначительное лицо, как он похож на дракончика, я замираю в кресле, не в силах пошевелиться, стены стекают на пол и застывают волнами — ау, Настюш, ты где? я совершенно не могу понять, что с тобой происходит, такое ощущение, что твое тело здесь, а ты уже там, ау, Насть, ну очнись, я купил звездочки на потолок, они светятся в темноте, вот я думаю, они на побелке будут держаться или нет? черт, а, отваливаются, а если их на клей посадить...

Я еду в Индию? Слова долетают с опозданием, вибрируют, заплетаются в жгутики и снова сгущаются, африканские узоры на стенах пляшут и гримасничают, я полулежу в кресле, курю и наблюдаю, как Андрей суетится по Комнате, залезает на стул, балансирует на одной ноге, пытается прилепить в центре потолка белую пластиковую звезду, она отваливается, он трет потолок мокрой тряпкой, на потолке образуется грязное серое пятно с неврастеничными очертаниями, в окне тяжело шевелятся голые ветви, семья ворон что-то делит на балконе, снег в конце марта — разновидность китайской пытки, Андрей вновь с силой шлепает звездой о потолок, все это напоминает пародию на древний спектакль, о котором я читала в одной из святых книг, день не помню какой, звезда падает на пол, Андрей идет за клеем, возвращается со здоровой пластмассовой банкой, пытается отколупать кусочек засохшего клея, бросает банку, снова уходит и на этот раз приносит маленький тюбик, выдавливает янтарную медовую каплю и в очередной раз прижимает звезду к потолку, свершилось, пятиконечное искусственное чудо сиротливо царит на мокром пятне.

С кем я еду? Кстати, это вопрос. Я тоже его не знаю. Месяц назад Маринка, уезжая в Италию, делала ISIC[5] и познакомилась с молодым человеком, ксерившим путеводители по Индии и Непалу. Они разговорились, обменялись телефонами и разошлись. Молодого человека звали Володя, и он собирался освятить своим присутствием загадочный Восток в марте. Нас это устраивало. Впервые за два года разговоров о том как хочется, надо бы, все другое, было бы классно, зимой все едут в Гоа, пожить в монастыре, научиться играть на барабанах, и вообще, впервые кто-то, пусть совершенно незнакомый и, может быть, абсолютно чужой и чуждый, сказал — в конце марта.

Мы поговорили пару раз по телефону — спокойный голос, все складывается само собой, вы узнавайте насчет билетов, я тоже буду узнавать — естественно, я не стала ничего делать, университет, работа, французский, постоянная головная боль, визиты к иглотерапевту, чтобы что-то, наконец, сделать с этой болью, клубы, книжки — в метро, на работе, во время семинаров в университете, до трех часов ночи... Потом я заболела, резко, с температурой сорок, я знала, куда влезла и за что получила по мозгам и по всем остальным частям тела, я лежала в постели, читала молитвы и задыхалась от слез. Володя позвонил в среду вечером, вежливо осведомился, как у меня дела, и деликатно сообщил, что забронировал два билета на субботу, Москва—Дели. Если я согласна...

Андрей снова начинает бегать по комнате, садится в кресло, нахохлившись, поджав ноги, что-то напевая — как-то мне холодно, тебе не холодно? а мне вот холодно, Индия, значит, это хорошо, есть в этом какая-то сермяга, чай хочешь? там сыр есть в холодильнике — вытаскивает сигарету — значит, тебя не будет на мой день рождения? очень жаль — ищет зажигалку, ее нигде нет, он снова вскакивает, громыхает на кухне, раскидывает все на столе в комнате, в другой комнате, на шкафу, на полках, среди книг, по карманам, в моем рюкзаке — у тебя же наверняка есть — у меня нет — ну посмотри получше — у меня правда нет, что ты такой дерганый — я не могу с тобой общаться, ты какая-то очень спокойная, я тебя никак не зафиксирую, тебя здесь нет — не надо меня фиксировать — я протягиваю руку к подставке для ароматических палочек, возле которой Андрей все перерыл минуту назад, беру черную зажигалку и протягиваю ему — все хорошо, Андрюша, расслабься, я поздравлю тебя с днем рождения по телефону...

...Мы сделали визы в четверг, за пятнадцать минут до закрытия визового отдела в посольстве Индии, в пятницу отдел не работал, я наврала в университете, что опять еду работать в Лондон, я спешно поздравила дедушку с семидесятилетием, я отпросилась на работе, я кашляла, капала «Нафтизин», глотала таблетки, отменяла уроки французского, ужасно извинялась перед иглотерапевтом, динамила всех и вся, снова пила таблетки, тайком от родителей сбивая температуру, пыталась собрать вещи, считала деньги, вновь и вновь предпринимала тщетные попытки выложить на диван все, что нужно взять с собой, я не понимала, зачем я это делаю, почему, какого черта собравшись за два дня, плюнув на все я прусь к черту на рога, голова, сердце, живот болели разом и попеременно, опять похолодало, шел снег, я была скорее сомнамбулой, нежели человеком.

Володя, с которым я, наконец, познакомилась лично, производил впечатление милого домашнего мальчика, некурящего, никогда не пробовавшего даже травки, только что получившего диплом инженера, серьезного, никаких закидонов, никакой эзотерической паранойи, простое типичное лицо, костюм, кожаная куртка и — о, Боже — галстук, комсомольский работник или профсоюзный деятель, словом, ничего общего ни с одним из моих друзей-приятелей, на которых только что нет клейма «Готов к отправке в Индию», но у которых нет денег. Мы сидели в кафе на проспекте Мира, он говорил разумные слова о том, что все уже решено, и не нами, что там будет совсем другое время, что он очень хочет покататься на слоне, я пребывала в трансе — никаких мыслей, никаких эмоций, я спросила его, зачем ему туда, он что-то ответил, в отличие от меня он знал, хотя бы приблизительно, он хотел покататься на слоне.

У него были карты, какой-то знакомый ждал нас в Дели, в отеле, кто-то что-то рассказывал, он давно готовился к этому путешествию...

Картинки, узоры, «the pattern of timeless moments»[6], городские граффити на деванагари, имена богов везде — в названиях гостиниц, грузовиков, туристических агентств, магазинов, ресторанов, школ, «ОМ ltd.», «Hare Krishna inc.», я вспоминаю песню Майка про город N, фирму «Иисус Христос и Отец», здесь это звучит иначе — алтарь в каждом доме, алтари на улицах, статуи богов, украшенные венками из цветов, упитанный Ганеша, соблазнительная Лакшми, уличные попрошайки, читающие мысли, «новые индусы» с радиотелефонами, цивилизация прошлого или антиутопия будущего — развалины, лачуги, руины, трущобы, узенькие загаженные подворотни, обваливающиеся карнизы, ветхие балкончики, углы, закоулки, западни, склепы, открытые сортиры посреди тротуаров и — факсы, ксероксы и «internatonal phonecalls» через каждые пять шагов, автобусы и поезда, следующие строго по расписанию, гигантские парки с фонтанами, разлеты проспектов и махины пятизвездочных отелей, банков, промышленных корпораций, грязные рваные простыни и рубашки, серо-коричнево-линялые полощутся на ветру, захлестывают с громким булькающим звуком тарелки спутниковых антенн, тоже непривычно серые, как будто сетчатые, не прилизанные по-европейски, не отлакированные, притулившиеся на выступах и подоконниках, под немыс­лимыми углами, вопреки всем законам физики или по иным, неоткрытым законам, уличные ресторанчики, пугающего цвета железная и алюминиевая посуда, грязные потолки с коричневыми вентиляторами, свисающими новогодними гирляндами и шарами из фольги, чай с молоком, кока-кола и вкуснейшие и славнейшие милк-шейки, груды мусора, лепешки коровьего навоза, рекламы компьютерных курсов и социальная реклама — большой плакат с нарисованными тортом, плюшевым мишкой, еще парой столь же невинных предметов и подпись: «Может ли быть в них бомба? Может. Звоните...» — японские ноутбуки, босые факиры, прокаженные с отваливающимися руками и ногами, мужчины-продавцы, с накрашенными розовым лаком ногтями, округлые и блаженно-коварные, сикхские мальчики, с волосами, подобранными в черные платки, собранными в шишечку на макушке, взрослые сикхи, с подколотыми «невидимками» бородами...

Почему сикхи убили Индиру Ганди? — Ну, как, она же ввела законопроект, по которому женщин после третьего ребенка в обязательном порядке стерилизуют, чтобы ограничить прирост населения, а у сикхов с этим очень строго — почему именно женщин? я не понимаю, почему постоянно наезжают на женщин? — потому что если стерилизовать мужчину, он после этого трахаться не сможет, а женщине ничего не будет — ты что, охренел, да? я говорю про стерилизацию, а не про кастрацию, в твоей любимой прогрессивной Голландии это очень распространенная операция — да что ты ко мне-то привязалась, а? я же не Индира Ганди — почему нельзя было приучить всех пользоваться презервативами, поставить спирали? — все, Настя, relax[7], ee уже убили, а потом ты не была в индийской деревне, там же со времен Будды ничего не изменилось, какие, к черту, презервативы — нет, но все-таки это свинство, так поступить с женщинами — вот и сикхи тоже так решили...

Съел мороженое, бросил обертку где придется — ветер сдует, индианки, сидящие на асфальте с разложенными украшениями, сумками, книгами, звенящие разноцветными браслетами, с серебряными кольцами на пальцах ног, и дородная индийская хакерша в горчичного цвета сари, владелица и владычица семи «Пентиумов»: «I work out software»[8]. Кин-дза-дза, какой ты дикий европеец, сейчас мы позабавимся, разведем тебя на деньги, и очки у тебя классные, хочешь скажу, как зовут твою маму, всего сто рупий, не хочешь, хорошо, не буду, еще двести...

...Мы просыпаемся в час дня и курим гашиш, легкий завтрак, куда мы пойдем сегодня, сегодня? мы? ты хочешь сказать, что не пойдем? нет, ну почему же, пойти-то пойдем, только куда? вентилятор старается из последних сил, сине-зелено-оранжевые круги закручиваются в спираль, если погасить свет и направить на вентилятор фонарик, в темноте образуется вращающийся цветной вибрирующий туннель, но это ночное баловство, а сейчас утро, час дня, сквозь закрытые ставни просачиваются звуки Main Bazar'a, неутомимый сосед-израильтянин, слушавший ночь напролет Гоа-транс вперемешку с фольклорными еврейскими напевами и «Pink Floyd», релаксирует под «Yellow Submarine».

Мы дивимся его разносторонности, я говорю, нам повезло, что эта разноплановая личность не наш соотечественник, иначе нам пришлось бы слушать Филиппа Киркорова и группу «Лесоповал». А почему бы и нет, отвечает мой спутник, Филя Киркоров — мой любимый персонаж. Человек зарабатывает деньги как может, честно пашет, это не его вина, что у нас в стране все так дерьмово, и наш родной шоу-бизнес устроен так, как он устроен. Очень многие люди его слушают. Сам по себе он очень прикольный. — И ты слушаешь? — Я меломан. Если мне будет вообще нечего слушать, и кто-то поставит Киркорова, я буду слушать Киркорова. Я не получу от этого какой-то крутой экстаз, но и не стану орать fuck off. — Да, но сам по себе ты слушаешь Боба Марли и «King Crimson», а у нас в стране никогда не будет ни того ни другого, потому что такие, как Киркоров, не захотят уступить свое место у кормушки таким, как Боб Марли. — Да ну, Насть, это ахи­нея, если ты думаешь что Давид Боуи очень озабочен появлением подрастающей поросли в недрах лондонского андеграунда и всячески им способствует, то ты ошибаешься... — Не надо сравнивать Киркорова с Боуи! Я не питаю иллюзий относительно Боуи, но там сама ситуация построена таким образом, что продюсеры заинтересованы в появлении новых и молодых, и пусть там на сто дебилов один Эрик Клэптон, но он есть, а у нас — нет. — Да, брось, настоящая музыка всегда некоммерческая, я знаю людей, которые и у нас, и в Лондоне делают такие вещи, что просто пиздец, и ты о них никогда не узнаешь, потому что им просто лень заниматься созданием собственного лейбла, или у них нет денег...

Мы лежим на кроватях друг напротив друга и радостно спорим, выуживая бесконечное количество аргументов непонятно откуда, как Мэри Поппинс из ее бездонного саквояжа. С добрым утром! А не покурить ли нам? Мы вспоминаем Володю, и нас снова, как и вечером, охватывает истерический смех. Приехать в Индию на два часа и улететь? ЭТО НЕВОЗМОЖНО. THIS IS IMPOSSIBLE. Ax, да, моего нового спутника зовут Алексей. Мы смотрим друг на друга и давимся от смеха. Вновь и вновь мы вспоминаем события вчерашнего вечера, пытаясь вычленить хотя бы приблизительно возможное объяснение поступку Володи.

В самолете он все время молчал, потом стал говорить, что какая-то часть его осталась в Москве, что он не может понять, что происходит, что-то очень тревожит его, я была уверена, что это нормальный мандраж, что все будет классно, почему-то я чувствовала, что лечу домой, Володя вдруг встал и пошел знакомиться с парнем, которого заметил еще в Москве, в аэропорту, тот явно выделялся из орды шоп-турис-тов, пользующихся услугами компании «East Line», и явно летел в Индию не впервые. Сейчас, в самолете, Володя о чем-то расспрашивал его, жестикулируя и то приседая на корточки в проходе, то вставая, чтобы пропустить стюардессу и размять затекающие ноги. Я наблюдала некоторое время за этими маятнике образными движениями, потом тоже подошла познакомиться. Молодого человека звали Алексей. Смесь рэйверского и ориентального стилей, на руках индийские фенички, книжка Ошо рядом на кресле, ленивый взгляд, вежливая улыбочка, типа, первый раз в Индию, ребята? несколько формальных слов, поговорим после посадки. Знаем мы всех этих крутых ребят-промоутеров, «natural-born clubers»[9], вся их Индия — в Гоа и обратно. Но я не могу оторвать взгляд от большого перстня с лазуритом на указательном пальце левой руки, потом смотрю на свою левую руку, на очень похожее кольцо с точно таким же камнем, оно само наползло мне на палец два года назад и как приросло, — человек, выбравший похожее кольцо, не может быть чужим. Впрочем, ерунда все это. Володя по-прежнему не находил себе места.

Дальнейшие события напоминали голливудский фильм, смотря который думаешь, надо же было выдумать такой бред. Мы оказались в одной очереди на таможне — просто так встали, взяли одно такси на троих — просто потому что так дешевле, вместо того, чтобы ехать в отель, где нас ждал Володин знакомый, мы поехали в отель вместе с Алексеем — просто не знаю почему, из всех вариантов комнат с душем и горячей водой в «Hare Rama guest house» была только комната на троих — просто все остальные были заняты. Так мы оказались втроем — просто по случайному стечению обстоятельств.

Мы заплатили за номер, кинули на пол рюкзаки, два гарных индийских парубка спешно наводили порядок после выехавших пять минут назад постояльцев, мыли пол и застилали постели, Володя встал, прошелся пару раз по комнате из конца в конец — обычная комната, три кровати, низкий столик, два кресла, железный сейфовый шкаф не то для одежды, не то для слитков с золотом, которые сложно заподозрить у обитателей комнаты за пять долларов в сутки, тумбочки у кроватей, туалет, раковина, душ, окна на террасу индийского дома, до которого можно дотянуться рукой, пожилая толстая индианка спит на плетеной кровати, ничего невыносимого, страшного или шокирующего — Володя посмотрел на часы, посмотрел на меня и спросил — как ты относишься к тому, чтобы поехать дальше с Алексеем?..

Он не ждал, что его переубедят, он не сомневался, он все решил, он летит обратно тем же самолетом, на котором мы прилетели, извини, пожалуйста, ты уверена, что у тебя все нормально? если ты скажешь, я останусь... У меня все было прекрасно. Я была дома. Я знала Володю два дня, Алексея два часа, мне было абсолютно все равно, оставаться с кем-то из них или оставаться одной. Я просто оставалась...

Гашишные разговоры №1

— а ты прикинь, Серега, что Володъка-то, который с Настюхой прилетел, 6 тот же еечер улетел обратно

— так значит, он не твой муж?

— о Боже! нет конечно! я с ним два дня назад познакомилась

— да, это сильно, что же его так убило-то бедного'?

— а непонятно, мы вот с Настькой тоже думали, вроде нормальный парень, совершенно адекватный, и вдруг такой задвиг

— причем понимаешь, он же даже не думал, он вцепился в свой рюкзак и даже ужинать на крышу с ним пошел

— но главный прикол в том, что по дороге он решил купить себе непальскую куртку! представляешь, приехать в Индию на два часа, чтобы купить куртку на Main Bazar'e

— a y меня была идея шить одежду из конопли, знаете, очень модно в Европе, я пришел с этим к одному мужику в Москве, но он чё-то обломался

— нет, не знаем, Летка, ты знаешь? он тоже не знает, а вообще это круто — конопляные платья с кислотными вставками! ха-ха-ха! модные вставки этого лета! покупаешь платье, ходишь и вставляешься! ой, дайте мне водички, я умираю

— да, это классно! и такие специальные конопляные корзиночки, чтобы ходить за грибами! ха! Красная Шапочка-97! как хаш-то? по кайфу?

— у кого ты брал?

— у знакомых кашмирцев.., а почему нет? я в Амстердаме видел такие ежедневники на год со специальными конвертиками для ЛСД-марок — на каждый день новая картинка... такое миленькое конопляное платьице и девяносто вставочек на лето... фольклорные мотивы, возвращение к корням... Анастасия, что ты делаешь, оставь в покое выключатель, черт, я сейчас все просыплю, Настенька, ну пожалуйста, включи свет... а Володька-то сейчас в Москве...

— а как он улетел-то? без проблем?

— ну, как, мы приехали в Samrat, к истлайновцам, знаешь, такой крутой отель, типа кобры, лифты, подсветочка, швейцары у дверей, все дела, «отель Самрат, европейский комфорт в самом сердце Индии, уникальный дизайн поможет Вам окунуться в атмосферу этой удивительной страны, вы почувствуете себя не чужестранцами, но желанными гостя­ми, уютные номера, европейский сервис, неповторимый индийский колорит, который вы даже не заметите...», там такие конкретные мужики, Миша и Денис, как они называются-то, Настюх, групповоды?

— групповеды, это древнее санскритское слово

— мы им объяснили ситуацию, так, короче, все ясно, никаких проблем, вы прилетели с авиакомпанией «East Line», у вас есть обратные билеты, в чем проблема, так, значит, у тебя билет на тридцатое, но ты хочешь улететь сегодня, без проблем, улетишь, вот, познакомься, это Серега, Серега, тут с тобой еще человек летит, нормально, так, у тебя билет на шестое, ты хочешь улететь тридцатого, отлично, позвони по этому телефону, предупреди заранее, это наш представитель, занимается билетами, а что с визой? так, понятно, в случае чего дашь десять долларов пограничнику, нет проблем, у нас однажды вся группа въезжала без виз, так, а что с девушкой? у тебя ничего не меняется? ну, за исключением мальчика, я понял, все нормально, звоните...

— да, причем там такая советская атмосфера в номере, водка, мужики киряют, девочки режут салатики, блатные песни в магнитофоне, такая советская гостиница, в натуре, ну давай, разливай, за посадку, короче...

— классно, классно, а вы представляете, как припухнут пограничники в Домодедово, когда увидят человека, улетевшего на чартере и вернувшегося на следующий день?

— я не знаю, как там пограничники, а я уже припухла, я иду на крышу проветриваться...

— эй, то естъ вот так вот уже и побежали? все-таки сильна еще в тебе, Анастасия, московская закалка...

...Мы торчим в Дели, как какие-нибудь fucking шоп-туристы, наши маршруты отличаются постоянством муравьиных троп: в офис Дипака, к тибетцам на Janpath market, снова к Дипаку, к кашмирцу, продающему танка, в гостиницу, в ресторан на крышу, в German Bakery, в комнату. Нам нужно совершить чудо: продать индусам ноутбук со сканером, принтером и модемом и профессиональную фотокамеру со всякими наворотами, а на полученные деньги купить тибетские благовония, одежду, поющие чаши. Сначала мы пробуем меняться. Дипак, давний приятель Алексея, шестнадцатилетний хозяин сети магазинчиков, торгующих индийскими благовониями и сопутствующим товаром, известная личность в районе Main Bazar'a.

Мы находим его в конторе, состоящей из двух крошечных комнаток, разделенных фанерной перегородкой, и небольшого склада, где вовсю идет подсчет и упаковка товара, а покупатель неопределенной национальности пересчитывает деньги. Я ловлю себя на мысли, что, если бы не яркие фотографии богов на стенах и не импровизированный алтарь под стеклом в стенной нише, возникает полная иллюзия заштатного советского учреждения, со столами, засиженными мухами, и скорбным интерьером. Но то, что в России отдавало бы нищетой и обреченностью, здесь выглядит усталостью и спокойным безразличием древнего мира, уже не снисходящего до того, чтобы уделять внимание подобным мелочам.

Невысокого роста, щупленький и смазливый, в серых джинсах, пижонских замшевых ботинках на высоком каблуке с острыми носами и залихватски расстегнутой на груди рубашке, он трогательно протягивает мне влажную лапку, висящую как тряпочка, и улыбается, поджимая губки. Я осторожно не столько пожимаю ее в ответ, сколько дотрагиваюсь, он корчит приветственную гримаску, осведомляется у Лешки об их общих знакомых из Москвы, и начинается один из их безумных диалогов на английском, в котором из всех времен существует только настоящее, как у загадочных племен амазонской сельвы, а антонимы с виртуозной легкостью заменяют друг Друга в полном согласии не то с принципами гегелевской диалектики, не то с древним законом взаимодействия инь и ян. Take и give, large и little, send и receive[10] кружатся в вальсе, приседают в ритме сиртаки, отплясывают гопака, сталкиваются, разлетаются, разбиваются вдребезги, восстают из небытия, я слежу, затаив дыхание, как ткется это безумное полотно, и задыхаюсь от катарсического смеха спустя час, в конце разговора, когда на протяжении пятнадцати минут джентльмены самозабвенно обсуждают судьбы большей и меньшей половин! некоего мифического груза, оставленного у Дипака загадочной девушкой Наташей полгода назад.

Мы дарим привезенные из Москвы подарки: индивидуальную сирену для отпугивания ночных грабителей, ионизаторы воды и биостимуляторы потенции — веселенький выбор, блеск. Индусы сконфуженно вертят в руках инструкции по использованию стимулятора потенции, написанные на русском. Я весело предлагаю свои услуги в качестве переводчика. Индусы растерянно улыбаются и делают вид, что не расслышали. Приносят молочный чай, мы курим и улыбаемся, ах какие мы умнички и зайчики, как мы славно потрепались за жизнь, вот только что-то надо делать с компьютером...

Мы возвращаемся в гостиницу, Дипак оглядывается, вертит в руках чилам, внимательно изучает устройство бамбуковой вертикальной трубки, поворачивается ко мне — do you smoke?[11] В Индии этот вопрос не подразумевает сигареты, сигареты не в счет, речь идет о траве и гашише. Я киваю. Дипак снова поджимает губки и с серьезной важностью начинает ощупывать компьютер, осторожно гладит пальчиком клавиатуру, вертит в руках сканер, я представляю себе Дипака в постели с округлой и податливой индийской барышней, так же сосредоточенно гладящим ее указательным пальчиком, да, это интересно, он согласен меняться, сколько мы за него хотим? нам не нужны деньги, он понял, на какой денежный эквивалент нам нужен товар? тысячи на две, без проблем, у него есть потрясающие индийские благовония, одежда, ароматические масла, чиламы, трубки, кальяны, все что угодно... нам не нужны индийские благовония, нам нужны тибетские, мы показываем список, Дипак печально смотрит на лазерный принтер и кивает, конечно, конечно, никаких проблем, он достанет тибетские, не совсем по списку, правда, или совсем не по нему, но какая разница, очень много людей покупают у него благовония, каждый день приходит очень много покупателей, а индийские тоже очень даже ничего, если мы хотим, он также может дать нам одежду, трубки, чиламы, арматические... нам не нужны трубки, мы не имеем права продавать в Москве трубки для гашиша, нам нужны тибетские благовония, если он не может... мы закуриваем и понимающе переглядываемся, с Дипаком все ясно, Алексей начинает убирать компьютер, Дипак провожает его взглядом, мы должны зайти к нему в контору, показать, как все это работает, мы обязательно договоримся, конечно, мы обязательно зайдем, завтра утром, или сегодня вечером, а сейчас у нас дела, see you later[12]...

Теперь к тибетцам, на Janpath market. Тибетские лавки тянутся на протяжении метров ста по одной стороне улицы. После сутолоки и тесноты Main Bazar'a Janpath Lane кажется широким проспектом. Снаружи невозможно отличить один магазинчик от другого: выставленные в немыслимых количествах дешевые деревянные, стеклянные и пластмассовые бусы и ожерелья всех цветов, стилей, размеров и форм, которые только можно вообразить, вываленные прямо под ноги груды рюкзаков, сумок, сумочек, кошельков, расшитых красным и голубым бисером с белыми ракушками, подвешенные на крючьях тибетские куртки, сверкающие на солнце нашитыми зеркальцами и переливающимися камушками, дешевые танка, маски, тряпичные куклы, скульптуры, статуэтки, майки с надписями «Free Tibet» и «Save Tibet», колокольчики, поющие чаши, благовония, серебряные кольца в стеклянных витринах, браслеты на руки и на ноги, серьги, огромные ритуальные трубы из монастырей, множество предметов без названия. Маленькая сухонькая седая старушка, стриженная под мальчика, с морщинистым приветливым лицом, в длинном тибетском платье, словно сошедшая с фотографии из этнографического справочника, что-то перекладывает в темноте лавки. Я стою, завороженно глядя, как быстро двигаются ее руки, пока Лешин голос не выводит меня из оцепенения.

Мы заходим в один из магазинов, в полумрак и запах тлеющих ароматических палочек. Вдоль одной стены тянутся полки, доверху забитые упаковками с благовониями, другая стена сплошь завешена все теми же бусами и браслетами. Круглолицый тибетец поднимается нам навстречу из-за прилавка. Мальчик лет десяти спешно начинает разгребать для нас проход в лежащих на полу коробках. Мы объясняем цель нашего визита, у нас есть ноутбук со сканером, принтером и модемом, мы хотим обменять его на благовония, мы уже покупали у вас благовония раньше, на какую сумму вы хотите меняться? осведомляется тибетец, у него есть сын, он должен вернуться через два часа, он изучает компьютеры, это может быть интересно, но надо посмотреть, что за компьютер и сколько мы за него хотим, мы хотим две тысячи, это невозможно, Индия свободная страна, у нас есть все, посмотрите кругом, на каждом шагу японские компании продают «Pentium»ы, a вы предлагаете четыреста восемьдесят шестой, пусть даже с лазерным принтером и всем остальным за две тысячи, нет, это исключено, максимум долларов шестьсот, нам кажется, что мы сходим с ума, может быть, мы ослышались? нет, все верно, и вообще, нам лучше сходить на Palika Bazar и продать там компьютер, а потом купить благовония, нет, фотокамера их не интересует, а сын вернется через два часа, это не точно, но если вы придете, то, может быть, он уже вернется, или еще нет, вы сами увидите, вы возвращайтесь через два часа, и он либо уже будет, либо еще нет...

Дата добавления: 2015-08-26