Читайте также:
|
Дождь шел третий день подряд, ни часа передышки. Изредка неистовая стихия давала робкую надежду на прекращение потопа, слегка утихая, но затем неизменно усиливала напор водяного молота. То был именно дождь. Ни грозы, ни грома, ни молнии – лишь потоки воды с неба. И от этой тоскливой монотонности ливень казался еще более удручающим и безнадежным.
Кони скользили копытами в липкой грязи, подковы изредка стучали о мелкие камешки, таящиеся под водой. Сержант отчаянно ругался, поминая всех святых, порою костеря даже языческих богов. Но, похоже, его ярость только веселила своей бессмысленностью черную завесу туч. Да и второй всадник фыркал на каждом удачном загибе, уже не стараясь прятать смех.
- Мир, может, хватит ерундой страдать, а? И без тебя тошно! – с этими словами Швальбе сдернул шляпу, двумя движениями выкрутил ее и снова нахлобучил на голову. Выкручивал скорее для порядка, поскольку бесформенный ком с жалобно обвисшими полями уже ни от чего не защищал. – От твоей ругани теплее и суше не становится.
- Гунтер, а иди ты на …! – сержант Мирослав поперхнулся на ключевом слове, сообразив в последний момент, что приятельство приятельством, но есть и границы, кои нарушать не стоит. - И советы с собой забирай!
Сержант пришпорил коня. Толку из этого, конечно, получилось мало. Тракт пошел на понижение, и грязь доходила коню почти до бабок. Весь порыв бесславно кончился через пару минут. Животное грустно заржало, призывая всадника к милосердию и здравому смыслу.
- Ненавижу Францию! – вскинув лицо навстречу дождевым струям, заорал Мирослав. – И дождь ненавижу! И долбанную осень тоже!
- А деньги? – ехидно полюбопытствовал Швальбе, который воспользовался остановкой, и догнал слегка вырвавшегося вперед напарника. – Деньги ты любишь, мой дорогой сержант?
- Нет. Сами деньги я не люблю, – неожиданно спокойным голосом ответил Мирослав. – Я люблю их количество.
- Вот и не ори. Герцог за консультацию выдал с избытком, - посоветовал капитан, снова выжимая шляпу. В процессе действия Швальбе грустно подумал, что, похоже, головному убору пришел конец. Всякой вещи есть свой срок, и шляпам тоже. Жаль, эта была хорошей, многое повидала на своем веку…
Разговаривать под дождем тяжело. Вода заглушала любые звуки, так надежно, что можно было пропустить засаду целой армии, не то, что малого отряда. И глаза залить норовила, и в рот попадала. Но молчать еще тяжелее, пусть даже и приходилось ежеминутно отплевываться. Сержант подумал с минуту, и накинул капюшон плаща. Толстая мокрая ткань тяжело легла на голову, но избавила от прямых струй ливня. Не сказать, чтобы от этого полегчало, но определенное разнообразие внесло.
Мирослав представил, сколько потом придется возиться с оружием, высушивая, полируя, уберегая от ржавчины, и совсем огорчился. Он искоса глянул на небо, пытаясь разглядеть вечернее солнце, которое теоретически еще должно было там находиться. Но предсказуемо не нашел и решил продолжить беседу.
- Странно, вообще, все получилось, – кони шли бок о бок, и можно было не напрягать горло, пытаясь докричаться до товарища. – Такие деньги, и всего лишь за какого-то оборотня? Да и то, даже не ловили, а так, пару советов. Не стоит это столько. И не стоило.
Швальбе наставительно поднял палец, словно рассекая водяную стену, и ответил:
- Не просто оборотня, а оборотня из Дикого Поля. Османы специально его у тамошнего правителя за сундук золота купили, чтобы изничтожить коварным образом благороднейшего из французских христиан.
- Ты сам в это-то веришь? Подобные сказки в Дечине даже детям не рассказывают. «Сундук золота», «османы»… - передразнил неведомого автора легенды Мирослав.
- Нет, конечно, не верю. И никто не верит. Но все делают вид. По-ли-ти-ка! – по слогам произнес Швальбе, снова воздев к небесам перст указующий. – Обычный наемник, который умел несколько больше обычного человека, вот и все дела. Но до того никому нет дела. Ведь настоящее - оно грязное и обычное. А надуманное – сплошная красивость и романтика.
Мирослав понимающе кивнул, движение вышло почти незаметным под капюшоном.
- Сплошная грязь вся твоя политика! Как и вся твоя Франция! – прокомментировал сержант измышления товарища и командира.
- А с какого перепугу Франция вдруг оказалась моей? - Швальбе так удивился неожиданному поклепу, что даже поводья выпустил. – Я лягушек не ем. И в Париже был всего раз. Как и ты, впрочем.
- Уговорил, – буркнул Мирослав, пытаясь поплотнее укутаться в промокший до нитки плащ. - Не твоя она, а французская. Леший их задери!
Лошадь капитана неудачно плюхнула копытом в глубокую лужу, и в лицо бравого сержанта полетело преизрядно брызг, окончательно испортив настроение. Конь Мирослава аж присел, когда над головой прогрохотало длинное «заклинание», поминающее родословную коня, дороги, «Ля Белль Франсе» и прочих негодяев, только тем и живущих, как только единой мыслью об окончательном превращении жизни бедного сержанта в то, что происходит с едой, если ее съесть…
Швальбе с интересом выслушал тираду, недовольно поморщился, когда разбушевавшийся сержант проехал и по его генеалогии (хотя легонько, надо признать) и добродушно спросил:
- Выговорился? А теперь смотрим чуть правее перекрестка и сворачиваем. Сегодня есть шанс подсушиться и по-человечески пожрать.
- Это все я! – с некоторой гордостью отозвался тут же притихший сержант. – Верно у нас говорят, что как с ног до головы по матушке все обложишь, так сразу легче становится.
- Это где «у вас»? – подначил Швальбе. Происхождение сержанта давно стало притчей во языцех, загадкой слишком скучной, чтобы специально ее разгадывать, но достаточно занимательной, чтобы не забыть совсем.
- «У нас», это у нас, – самодовольно ухмыльнулся Мирослав, откинув капюшон, мокрой лепешкой шмякнувшийся на плечи. – То ли Черкесия, то ли то самое Дикое Поле, родина продажных оборотней. Сам посуди, кто в моем возрасте такие мелочи помнит?
- Вот почему я тебя чехом всегда считал? – задумчиво спросил Швальбе, особо к сержанту и не обращаясь. – Правда, чехом, мать которого загуляла с кумашом.
- Книг умных перечитал много. В голове места мало. А про мать мою лучше ничего не говори. Она у меня – святая женщина, - мрачно пробурчал Мирослав.
- Все может быть, - крутанул головой капитан, решив не задуривать голову сложностями жизни.
Часовенка словно специально для них на перекрестке оказалась. Маленькая, покосившаяся, проходящей мимо войной пощербленная. Но внутри сухо, крыша целая, вода, бесперебойно льющая сверху, малый костерок не затушит. А что еще надо понимающему человеку? Неугомонный и взбодрившийся сержант сразу вслух возжелал даму, но прагматичный Швальбе резонно заметил, что по нынешнему времени на проселочных дорогах даже с бабами туговато, не то, что с дамами. Так что пришлось ограничиться походным харчем и выпивкой, благо и того, и другого было в достатке - герцог отсыпал денег от души. То ли деньги чужие, то ли и впрямь допек его тот оборотень.
За упокой оборотневой души и выпили по первой, из серебряных стаканчиков. Мир праху его! Все ж таки не всех людей без разбора грыз, а честно душегубствовал, по указу и за плату. Только больно уж невезучий оказался. Впрочем, не он первый, не он последний, чье везение закончилось аккурат на встрече с капитаном Швальбе.
- Ловим их, убиваем, а зла на земле меньше не становится. С чего так, капитан? – в отличие от Швальбе, который погружался в меланхолию уже изрядно набравшись, сержант порою начинал философствовать после первого же глотка.
- Да кто знает, шановный пан Мирослав! - капитан тоже взгрустнул немного, и на то имелись весомые причины. За стеной – дождь сплошным потоком, впереди путь неблизкий. Да еще и сержант под боком нудит. – Одни говорят, происки Диавола, другие, что природа человеческая такова, что сама по себе притягивает всякие пакости.
- А сам что думаешь? – спросил Мирослав, жуя кусок солонины, крепкой, словно дьяволово копыто.
Ливень опять усилился, капли барабанили по крыше, словно марш многотысячной армии карликов. Но внутрь часовни вода не проникала, костерок весело горел, и парила начинавшая просыхать одежда.
- Сам? Думаю, что второе к истине ближе. Не может быть Дьявол вездесущим. Иначе слишком в нем от Бога много будет. Скорее, люди сами по себе – сволочи.
- Во как завернул! - сержант развернулся к огню другим боком, чувствуя ободряющее тепло. – Хорошо, никто из Ратуши не слышит.
- Да и хрен я клал на ту Ратушу, - откровенно сообщил Швальбе. - И еще один, прямо на их верховность. Толпа выживших из ума стариков. Знаешь, Мир…
Капитан помолчал в сомнении, почесал нос, набулькал по стаканчикам, да не вина из бурдюка, а из маленькой оловянной фляжки – крепчайшей виноградной водки. И только когда адская жидкость прокатилась по глоткам и жахнула в желудках, как пороховая мина в подкопе, закончил фразу:
- … Есть негласный указ прекратить поиски Иржи Шварцвольфа.
- Ничего себе… - сержант чуть не поперхнулся куском холодного мяса, которым пытался закусить просто так, даже не грея на костре.
- А Зимний Виноградник приказано считать легендой, - добавил капитан.
- …! – проговорил потрясенный Мирослав.
- Именно, - коротко резюмировал Гунтер Швальбе.
- Хороша легенда, что и говорить…. – сержант, уже окончательно согрев бока, начал стягивать сапоги. За обыденным действием легче скрывать замешательство.
Забыть про Шварцвольфа и Виноградник… Это все равно, как если бы паписты приняли Лютерову писульку с ее сотней пунктов или сколько их там. Или протестанты отреклись от священства всех верующих.
- А вот с этим торопиться не стоит… – неожиданно и тихо посоветовал Швальбе, подняв раскрытую ладонь. – Да и костерок лучше притушить.
В первое мгновение сержант не понял, о чем речь, но быстро сообразил. Он натянул обратно мокрое голенище и тоже прислушался. Где-то, совсем рядом, несся по тракту не один десяток конных. Неслись споро, распевая похабные куплеты вовсе не куртуазных песен, да время от времени азартно выкрикивая что-то на фламандском. А впереди них, обгоняя процессию, несся собачий лай. И было в том звуке нечто такое, что заставляло кровь стынуть, а ноги - прирастать к земле.
Не лают так обычные псы…
- Вот и обсушились, – мрачно сказал Швальбе, накидывая старый плащ на костерок. Прибитое влажной материей пламя попыталось прогрызть в плаще дырку, но не справилось.
В упавшей на часовенку темноте, Мирослав проверил, как выходит из ножен клинок сабли, и тихо сказал:
- Третий день дождь. Ноябрь. Дело к ночи. И развеселая охота вдоль дороги…
- Можешь не гадать. И так ясно. Попали мы, как там говорят у вас?
- Как кура в ощип мы попали, вот как у нас говорят, – ответил сержант и потянул из нагрудной кобуры сразу два пистоля. Каким-то непостижимым образом оба оказались сухими, вот, что значат опыт и солдатская смекалка!
– Как думаешь, ежели что, поможет? В смысле, если в голову серебрушкой шарахнуть? – спросил Мирослав.
- Да кто его знает, может и поможет, – пожал плечами Швальбе. - Точно знаю, что никто из живых еще не пробовал застрелить старшего на Дикой Охоте.
- Уверен? – переспросил Мирослав, пытаясь в кромешной темноте проверить пистолетные замки. – Серебро - забава щеголей… но иногда полезно.
Шум развеселой компании приближался, обступал часовню со всех сторон. Сержант хотел, было, перекреститься, но насупился и предпочел проверить замки пистолетов. Он слишком хорошо знал, что оружие всегда надежнее молитвы.
- По крайней мере, никто не прожил так долго, чтобы рассказать об этом, – оскалился капитан. – Ну, как говорится, это все мелочи житейские. Что ж, зато о нас будут петь песни. Наверное.
- Ага. Как про Людвига с Вацлавом, и еще пару сотен погибших.
- Ничего, наши будут лучшими, и начинать пьянку станут с них! - утешил Швальбе, и шагнул к входу в часовню. От того, что ждало их снаружи, прятаться, по большому счету, бесполезно, и наемник стал так, чтобы можно было легко угостить незваного гостя палашом.
- С нашим-то, везеньем, только в песни попадать, – проворчал Мирослав и изготовился с другой стороны двери.
С пол-квадранса ничего не менялось. Ржали кони, лаяли собаки… Звук не приближался, и не удалялся. Вдруг с задней стороны часовни, где Швальбе с сержантом поставили под навес лошадей, что-то не взвизгнуло. И взлетел к вечернему небу истошный, почти человеческий крик, на который способна только умирающая лошадь.
- Кончился Бурка, – злобно пробормотал сержант, и все-таки перекрестился пистолетом. – А чьи-то кишки я точно развешу на ограде.
- Тихо, – прижал палец к губам капитан, крепче сжимая рукоять палаша. – Сюда идут.
К входу кто-то приближался. Судя по громкому плеску грязи – большой, тяжелый, но быстрый. Сержант снова перекрестился и зашевелил губами, словно молясь. Только имена звучали вовсе не те, что записаны в Книге Книг. В который раз у капитана мелькнула мысль, что хоть сержант и на вид далеко не прост, но если глубже копнуть, то, как бы и еще сложнее не оказался. Хотя, куда уж сложнее…
Шаги прекратились у самого входа. По дверце, сметанной из досок, когда-то крепких, а нынче изрядно прогнивших, стукнули три раза. Уверено так стукнули, словно стучащий имел право входить и без стука. А сейчас просто отдавал дань вежливости и прочим правилам поведения в благородном обществе.
Товарищи даже дышать перестали.
За дверью громко расхохотались.
- Господа, неужели вы полагаете меня настолько глупым, чтобы не сделать вполне логичный вывод о наличии тут минимум двоих? – голос оказался под стать смеху – могучий баритон уверенного человека, который ни перед чем не останавливается.
Только человека ли?
- Даже если бы Вы не оставили коней, то Провиденье даровало мне некоторые возможности, не присущие простому смертному! – невидимый собеседник строил фразы очень правильно, демонстрируя если не образование, то, по крайней мере, привычку к ораторству. - Вас там ровным числом двое, и стоите по обеим сторонам двери, лелея глупую надежду, что я столь самонадеян, чтобы взять и войти. Впрочем, я такой и есть!
Собачий лай сменился истошным визгом, словно всей своре разом отвесили солидную оплеуху. Почти сразу же вслед за тем дверь разлетелась на куски, будто выбитая пушечным ядром. Мирослава отбросило под стену, выроненные пистолеты загремели по каменному полу. Капитан схватился за отбитую деревяшкой руку, и зашипел от боли.
В пролом двинулась огромная черная фигура, один единственный шаг вынес ее едва ли не на середину часовни.
- Ого, - непроизвольно проговорил Швальбе. Мирослав только сглотнул, нашаривая пистолеты.
На вид пришелец казался статуей высотой в полтора человеческих роста. А может быть, так казалось из-за темноты и взгляда снизу-вверх, с пола. Отсвечивал редкими бликами темный полированный металл доспехов, непривычного в наше время стиля. Костер, до того потухший до тускнеющих угольков, взметнулся высокими языками пламени странного зеленоватого оттенка. Огонь ярко осветил вошедшего. Да, Швальбе не ошибся. Незваный гость носил облегченную «миланьезу», вышедшую из воинской моды, дай Бог, как бы не полста лет назад. Шлем венчали огромные рога, что больше под стать оленю, нежели рыцарю. На ком ином они казались бы нелепыми, но темный верзила был каким угодно, только не смешным. Забрало шлема было поднято, но лица, несмотря на огонь, разглядеть не получалось. Под изогнутой пластиной с прорезями клубилась тьма, в которой светились два ярко-красных огонька.
- Господа! Только не надо пустой стрельбы! – достаточно благожелательно произнес пришелец. - На меня, благодаря воле все того же Провидения, ни свинец, ни серебро никакого действия не оказывают. И пытаться не надо!
Мирослав взвесил пистолет на ладони и убрал в кобуру.
- Турецкая работа, как полагаю? Отличный выбор, – одобрил оружие черный гигант. - Сразу видно настоящего ценителя! Ах, да! - он склонился в чуть манерном поклоне. - Простите, мою оплошность, вызванную лишь забывчивостью, а вовсе не отсутствием приличествующего воспитания. Я – Зеленый Егерь. А вы, господа, - он обвел часовню закованной в латную рукавицу ладонью, - С нынешнего момента мои гости. И участники Дикой Охоты!
Швальбе бессильно выругался.
Нежить почти всегда уязвима, ее можно поразить серебром, холодной сталью, костью или деревом. Удар в тень, огонь, на худой конец даже тривиальная молитва – много способов придумано и опробовано. Но есть сущности, которые непосильны для любого оружия и действия. Дикая Охота – кавалькада призрачных всадников – из их числа. Кто-то говорит, что ее возглавляет языческий бог Один, кто-то рассказывает, что эльфы веселятся, принимая устрашающий смертных облик. Охота встречается редко, но если уж судьба свела с ней, остается только молиться о быстрой смерти, потому что альтернатива намного, намного хуже…
Никто и не увидел, как сержант Мирослав сплюнул и коснулся левой рукой невесомого мешочка, что висел на кожаном шнурке возле нательного креста. Вернее, сразу трех крестов – обычного, восьмиконечного, по обычаю схизматиков, и коптского, с кругом над перекладиной.
Взамен погибших коней, Зеленый Егерь самолично подвел новым спутникам двух жеребцов. Громадные зверюги, с переливающимися под шкурой мышцами и пышущими огнем глазами, смотрели на будущих седоков до крайности злобно. Не как на будущих хозяев, а, к примеру, как на мешок овса…
Первым решился капитан. Швальбе, подойдя поближе, он неожиданно резво запрыгнул в седло, словно тощий черный стервятник вспорхнул. И тут же, от всей своей широкой души шарахнул раскрытыми ладонями по настороженным ушам. Жеребец взвился на дыбы, но капитан держался крепко и тут же повторил процедуру. Животное осело на задние ноги, возмущенно мотнуло головой и затихло, признав верховенство всадника.
- Силен! – присвистнул Егерь и повернулся к сержанту. – А теперь и ты давай. Сумей преодолеть глупые запреты разума, называемые страхом.
На будущее представление решил посмотреть не только Старший. Все всадники выстроились кругом, оставив в центре Мирослава и его возможного будущего коня. Даже несколько псов уставились, вывалив огромные языки чуть ли не до самой земли.
Сержанту даже не по себе стало от пристальных взглядов. Странно, но хотя Охотники находились совсем рядом, они словно терялись в тумане – очертания были изменчивы и расплывчаты. Неестественно бледные лица плыли растаявшим воском, обретая сходство то со свиными рылами, а то вовсе с чертячьими рожами. И рога с копытами мелькают, и шерсть с хвостами… Дождь продолжался, но так же изменил природу, капли будто зависали в воздухе, неспешно рассыпались в мелкую водяную пыль.
Сержант вновь хотел, было тронуть мешочек на груди, но сдержался и вместо этого размашисто перекрестился, заставив ближайших выродков шарахнуться, а Егеря неодобрительно наклонить шлем.
- Да и чхал я на вас! – громко сообщил Мирослав и подошел вплотную к коню. Тот шарахнулся в сторону, обнажив крупные зубы, вовсе даже не похожие на лошадиные, а больше схожие с волчьими клыками.
- Келпи! Настоящий! – крутнул головой Мирослав в восхищении. И резким движением поймал коня за повод. Тот попытался дернуться, но настойчивый человек, ухватившись покрепче, повис всем весом. Адскому созданию волей-неволей пришлось наклонить голову к земле. А потом все ниже и ниже, пока водяной дух не уткнулся мордой точно в старательно размешанную ногами и копытами грязь. И только потом обреченно фыркнул, когда почувствовал спиной тяжесть сержантской задницы.
- Забавный метод! – похвалил сержанта Зеленый Егерь. – Никогда не зрил воочию, хоть и наслышан. Как Вас зовут, неведомый умелец?
- Вы так спрашиваете, любезный, как будто это имеет хоть какое-то значение?! - Мирослав оскалился в ответ совсем не хуже своего нового коня.
- Иезус Распятый Вас подери, господа! – залился вполне искренним смехом Егерь. – Вы мне нравитесь все больше и больше! Право слово, я начинаю сам себя хвалить за абсолютно и совершенно бессмысленный поворот на этот Диаволом забытый тракт! Так же как и за то, что смирил первый порыв забрать ваши души, пренебрегая бренными телами!
Вслед за Господином угодливо начали смеяться и все остальные. Всадники захлебывались смехом, громко ржали кони, даже собаки взлаивали так, что можно было принять за смех…
- Вперед, господа! - наконец скомандовал Егерь и в нетерпении, поднял коня на дыбы. – Дорога ждет! А наше время близко к концу!
Дикая Охота понеслась дальше, не разбирая пути…
Странное дело. Вроде и ливень прекращаться не собирался, но вот не чувствовалось его. Рушащаяся с неба стена воды разбивалась о невидимый купол над головой. До Швальбе с сержантом долетали лишь редкие капельки, и те – теплые, словно летний грибной дождик.
Скачка захватывала, пьянила, от нее закипала кровь, струясь по жилам чистым огнем. Часы сменяли друг друга, подобно мгновениям. Вечер закончился, минула ночь, подступило утро, а безумная вакханалия продолжалась, и силы всадников и зверей не убывали. Какой-то невезучий отряд, попавшийся навстречу, стоптали, даже не заметив. Мелькнули распахнутые в удивлении глаза, захрустело под тяжелыми копытами, да плеснуло теплым и липким в лицо… И долго еще звучали раскаты довольного смеха Егеря.
Дождь, казавшийся сошедшим со страниц Библии, повествующих о Великом Потопе, начал помалу стихать. Тучи уже не стояли сплошной завесой, кое-где мелькали первые робкие прорехи. Капитан даже пару ранних солнечных лучей успел заметить краем глаза.
Но всему свой срок, конец настает даже для адских забав.
Кавалькада остановилась в глубокой балке. Всадники быстро спешивались, собирали лошадей в табун. Швальбе и Мирослав с облегчением покинули седла, и растянулись на земле, пытаясь унять боль в затекших ногах. Их тут же плотным кругом обсели псы, ровно тринадцать штук. Здоровенные твари, вблизи на собак и не очень-то похожие. Скорее они смахивали на гиен, но ландскнехты африканских тварей в жизни не видывали и о том не догадывались. Ну а изображения диковинных зверей в бестриарии, любой мало-мальски опытный человек, всерьез не воспринимал. Каждый пес с хорошего теленка в холке, золотисто-коричневой расцветки, только полоса вдоль спины угольно-черная. И смотрят пронизывающе, умными желтовато-зелеными гляделками. Еще немного и заговорят. О здоровье матушки справятся. И голову откусят.
Мирослав поежился, и только легкое прикосновение мешочка успокоило сразу же. Если все обстоит именно так, как рассказывал выживший из ума бродяга, что тот кисетик выменял на две серебрушки, шанс есть. И у него, и у капитана. Лишь бы только все пошло нужным образом…
- Что трясешься, укротитель лошадей? - спросил незаметно подошедший Егерь. – Не тронут. Если вести себя хорошо будешь.
В преддверии утра предводитель Охоты растерял хорошее настроение, а вместе с ним и налет куртуазности.
- Сначала уйдем мы, торя тропу. Потом – кони. Потом вы, и только после - мои собачки. Понятно? - Егерь устал и прямо на глазах становился все злее. - На моих песиков не действует серебро и железо. Попробуете что-то вытворить, и они вас распустят на клочки и сожрут. Не пойдете за нами – тоже сожрут. Вы, волею Провидения, попали в мою свиту, и хода назад для вас уже нет.
Глаза, всю ночь пылавшие адским пламенем, потускнели под утро и ничего не выражали. Но ландскнехты готовы были поклясться, что нечто под забралом испытующе всматривается в них, ожидая ответа. Швальбе кивнул, с такой неохотой, что аж позвоночник скрипнул. Мирослав просто двинул подбородком – дескать, понял.
Егерь принял молчаливое согласие наемников. Неторопливо развернулся, и быстро зашагал в глубь оврага, где вспыхивало время от времени пламя, пуская зеленоватый отсвет по округе.
- Мир, а, по-моему, мы вляпались, – грустно, но безо всяких привычных богохульств, сказал капитан, – Драться с ними и в самом деле бесполезно. Это адские псы, от них можно только бежать.
Словно почуяв, что речь идет про них, одна из псин поднялась, и тяжело переступая лапами, подошла поближе. Снова уселась, внимательно наблюдая за каждым движением
- Как-то слишком скучно все завершается, тебе не кажется, любезный мой сержант? – еще печальнее закончил капитан и начал растирать ногу. – Всегда думал, что меня порвет на сотню маленьких гунтеров какое-то особо страшное чудище, а я перед смертью пущу ему кровь так, что скотина издохнет рядом. А тут… попались по-глупому и помрем без урона врагу. И хочется еще раз послушать, как отец Лукас призывает на нашу голову проклятия.
- Странные у Вас желания, пан капитан! – ухмыльнулся Мирослав с неуместным моменту весельем. – Нет, чтобы, напоследок девок возжелать румяных да пива пенного… Отца Лукаса ему подавай! А раньше времени помирать, никогда не стоит. Сам сколько раз говорил, что на каждую хитрую дупу найдется курец с левой резьбой?
Ближайший пес зевнул, звучно лязгнув клыками, скребнул по земле. Лапа у зверя была скорее обезьяньей, с длинными подвижными пальцами и втягивающимися когтями.
- Говорил. И что? - несколько оживился Швальбе, ободренный недвусмысленными намеками товарища.
- Да ничего! - еще шире оскалился сержант и проговорил тихо, почти не шевеля губами. – Как сделаю, руби и прыгай. Сильнее и шибче.
Капитан, словно дурак какой, хотел переспросить, что именно собрался делать сержант, но в глубине балки, куда ушел Егерь и его дьявольская свита, вдруг полыхнуло вовсе уж несусветно. Даже ослепило немного. Не успели наемники протереть глаза, как окружившие их собаки начали недвусмысленно подталкивать в том направлении. Толкали лобастыми гладкими мордами, безбожно пачкая нитями вонючей слюны. Когда та попадала на кожу – жгло, как разогретым железом. Пришлось подчиниться и спуститься в овраг, скользя по грязи мокрыми сапогами.
Идти довелось не так уж долго и то главным образом из-за того, что каждый шаг давался с трудом. Через пару минут неторопливой ходьбы странная процессия оказалась у глухой стены, где между выступающими корнями деревьев виднелся четко очерченный квадрат пульсирующего огня. Черного огня с веселыми зелеными искорками. Корни шевелись, как живые, ходили волнами, будто щупальца морского зверя спрута.
Вопреки обещанию Егеря ландскнехты остались, а псы один за другим входили в молчаливую темную завесу и исчезали бесследно средь пляски языков угольно-черного пламени. Пока не остался последний зверь, самый большой. Скотина размерами с доброго быка, ну может быть самую малость поменьше. Но только самую малость. И так стал, сволота, чтобы не проскочили никак, оставил один путь – в «дверь». Тварь скалилась в почти человеческой усмешке, вбирая и выпуская обратно когти, похожие на ятаганы.
- Холера ясна, - пробормотал сержант.
Мирослав с Гунтером шагнули вплотную к «двери». Любопытные языки пламени пытались дотянуться до них. Прикоснуться, пометить вечным знаком…
Мирослав поднял ногу, нацеливаясь, было, шагнуть прямо во тьму. Но в последнее мгновение резко отшатнулся в сторону.
- Кабыздох помойный! – гаркнул сержант прямо в морду адской твари. Гунтер, надеясь, что все понял верно, и в свою очередь дернул ногой, зачерпывая солидный шмат грязи, так, чтобы набросить прямо в ухмыляющуюся слюнявую харю.
Пес Охоты растерялся на одно мгновение, но сержанту этого хватило. Сухо щелкнули курки пистолетов, появившихся в руках Мирослава, словно по волшебству. В снопах искристого огня и дыма два серебряных шарика врезались в золотистую морду.
Серебро не могло убить тварь, но удар двух кругляшей - каждый с лесной орех и жжет, как целое гнездо пчел! – отбросил пса, исторгнув истошный вой из его глотки. Швальбе, выдернувший из ножен палаш быстрее, чем хашишейский ассасин выхватывает кинжал, рубанул наотмашь, целясь в кончик подвижного черного носа. И попал. Надо думать, это было очень больно, зверь завыл еще истошнее, вращая безумными слезящимися глазами, ударил по земле хвостом со смешной кисточкой на конце и ринулся на капитана.
Железные пальцы Мирослава вцепились Гунтеру в воротник и рванули в сторону, уводя из-под самых когтей пса. Воющий от боли и безумной ярости золотисто-коричневый вихрь пронесся мимо, обдав запахом серы и паленой шерсти. Пронесся – и канул в черном квадрате, с разгона вломившись всей тушей во врата, отделяющие этот мир от совершенно иных мест, кои не следует поминать всуе. Да и не всуе тоже.
Мирослав сорвал с шеи приснопамятный кожаный мешочек и бросил следом, как гренадер, штурмующий бастион. И тьма исчезла. Не было ни шума, ни вспышки, просто черный огонь свернулся угольным вихрем, сжался в точку и сгинул. Только волна жаркого воздуха прошелестела по балке, да так, что мокрая трава аж закурилась паром.
Швальбе сидел, опершись спиной о склон, и думал, что впервые в жизни после крепкой заварушки его не держат ноги. Не стоят и все тут. Затем капитан подумал, что могло бы ждать наемников на той стороне. Представил удел, что страшнее смерти – вечное странствие в нечестивой компании, без остановки и надежды. В объятиях ужаса от осознания того, как постепенно гибнет, растворяется все, что связывало тебя с миром живых. Все, что делало тебя человеком. Пусть не самым лучшим, не самым честным. Да скверным, чего уж там! Но все же человеком, с бессмертной душой, которую всегда готов принять милосердный и любящий Господь. Если только сама душа не искажена, не отравлена Охотой…
Он снял шляпу, пришедшую в окончательное разорение, покрутил в чуть подрагивающих пальцах и отбросил в сторону. Вдохнул побольше воздуха и разразился громогласной тирадой. Если бы рядом оказался кто-то, кто мог ее записать, вдохновенная речь ландскнехта вошла бы в историю, дабы сохраниться в веках непревзойденным, сияющим эталоном ругани. Но единственным слушателем оказался лишь сержант, обессилено присевший на ближайший корень - неподвижный и твердый, как и положено части обычного дерева. Впрочем, Мирослав был достойным знатоком, способным оценить каждый оборот, всю гамму сравнений.
Наконец капитан выдохся и замолк.
- Э-э-э… Гунтер, - почти робко спросил сержант. – А меня то за что?.. Я же нас вроде как спас.
- Спас! Твою мать, - заорал Швальбе. – Твоя хрень на шнурке, она же только врата закрыла! А я то думал, она эту погань развеет! А если бы я не успел рубануть?!
- Ну, успел ведь, - тихонько заметил Мирослав.
- Заррррраза! – звучно рыкнул Швальбе, окончательно отводя душу, и коротко выдохнул. - Мир, клянусь удом святого Петра, я и знать не хочу, что такое мой сержант таскает на шее. Но, ради всего святого, если, конечно, для тебя такое есть в мире нашем! Предупреждай в следующий раз!
- А кому я сказал, чтобы «руби и прыгай»? – искренне удивился Мирослав.
- Ну да… Виноват, – через силу признал Швальбе. – Как-то слишком уж вышло все быстро и неожиданно. Старею, наверное…
- И кто тебе злобный деревянный голем? – усмехнулся Мирослав.
Швальбе снова выругался, уже спокойнее и без души, больше для порядка, нежели раздражения ради.
- На все воля Господня… - философски заключил сержант и натужно поднялся. – Пойдемте, герр капитан, дорогу искать. Потому что, видит Бог и мать его, Мария, я ни хрена не представляю, куда нас затащили эти вылупки…
- Знаешь, вот есть ощущение, что мы сейчас где-то на юге Франции. Овернь или Лангедок. Рельеф уж приметный больно.
- Жеводан, что ли?
- Так точно, герр сержант. Именно Жеводан.
- Вот и отлично! Да, Гунтер, когда окажемся в Дечине, намекни Отцам, что те травки, которые пошли в котел к собачке и серебряным пулькам, не только закрывают прорехи. Они и время неплохо крутят по своему усмотрению. Лет через сто или полтораста… всякое в здешних краях может случиться.
- Мир, тебе охота выслушивать их брюзжание по поводу применения запретных средств? И мне не хочется. Вот и молчи, достаточно будет упоминания о серебре и нашей смекалке. Встретили, вкрались в доверие, после как следует отпинали во славу Божью, за что не против получить премиальные. И хватит на том. А еще…
Гунтер подобрал палаш, шевельнул бровями, оценив глубокую выщерблину, что осталась на крепкой стали после встречи с мягким псиным носом. Похоже, клинок придется укорачивать и перетачивать, такой скол не загладишь и лучшим точильным камнем…
- А еще, - продолжил он. – Как-то хорошо оно легло друг на друга – Вольфрама помянули с Виноградником, а тут и Охота…
- Накличешь, - Мирослав невольно втянул голову в плечи и оглянулся на то место, где канула в неизвестность адская кавалькада со всей сворой.
- Ага, - согласился Швальбе. – Поминать пока не станем. Но подумаем, крепко подумаем. [12]
Дата добавления: 2015-08-26; просмотров: 46 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| О талисманах и верных заговорах. | | | О том, почему капитан Швальбе любит запах пожара по утрам. |