А мне пишут, что плакат появился на улицах советских городов не в самые первые дни войны, а в самый первый».

— Тут все как обычно. Ссылки на «одна бабушка сказала». Мне пишут и все тут. Ни проверить, ни перепроверить. О том, что у свидетелей почти через 50 лет может элементарно перепутаться в голове масса событий тех дней (аберрация памяти), мы тактично[302,303] умолчим. Но отсутствие конкретных имен расстраивает. Где гарантия, что нижеследующие примеры не придуманы Резуном? Гарантии нет абсолютно никакой, как и доверия к автору.

На улицах Ярославля — к вечеру 22 июня. В Саратове — «во второй половине дня». 22 июня в Куйбышеве этот плакат клеили на стены вагонов воинских эшелонов, которыми была забита железнодорожная станция. В Новосибирске и Хабаровске плакат появился не позднее 23 июня. Самолеты тогда летали со множеством промежуточных посадок, и за сутки до Хабаровска не долетали. Но если предположить, что самолет загрузили плакатами 22 июня, и за ночь он долетел до Хабаровска, то возникает вопрос: когда же эти плакаты печатали? 22 июня? Допустим. Когда же в этом случае Ираклий Тоидзе творил свой шедевр? Как ни крути: до 22 июня. Выходит, творил не в порыве ярости благородной, а до того, как эта ярость в нем могла вскипеть. Откуда же он знал о германском нападении, если сам Сталин нападения не ждал? Загадка истории…

— Что тут скажешь, плакат Ираклия Тоидзе — это стандартный мобилизационный плакат. Он не отличается, в сущности, от британского с Лордом Кичинером или американского Дяди Сэма. Помните, такой седовласый дядька в звездно-полосатой шляпе, который тычет в зрителя пальцем? Но дело даже не в этом. Существуют воспоминания самого Ираклия Тоидзе и его супруги о том, как был создан этот плакат:

Ираклий Тоидзе: »…. Я работал над вариантом иллюстрации к поэме «Витязь в тигровой шкуре». И вдруг — сообщение Совинформбюро о том, что фашистская армия напала на нашу страну с войной. Это потрясающее сообщение сразу переключило на создание плаката…».

Тамара Тоидзе: «Как только объявили войну, я страшно испугалась за детей. Вошла к Ираклию в мастерскую… Видимо, у меня было такое лицо, что он сразу же сказал мне: «Стой так и не двигайся!» — и сразу стал делать наброски».

Цитируемая статья находится в Интернете по этому адресу: http://www.aif-net.ru/online/longliver/24/21_01

Так родился образ Родины-Матери, который стал одним из символов борьбы советского народа в годы Великой Отечественной войны. Но даже если бы Тоидзе нарисовал свой оборонный плакат еще в мирное время? Существует изрядный корпус плакатов, однозначно атрибутируемых, как сделанные до 1941 года и распространявшиеся после начала войны. На них изображены наступающие красноармейцы, с винтовками ABC и в касках-»гребехатках», несущиеся вперед танки БТ и бомбардировщики. При этом ни у кого не возникает даже мысли объявить эти плакаты «агрессивными». Даже Владимир Богданович не сподобился. А все дело в том, что внизу на плакатах написано что-то вроде: «Дадим отпор немецко-фашистским захватчикам». Прочий контекст дорисовывает головной мозг даже если это мозг Виктора Суворова. Но продолжим:

А вот отгадка. Письмо из Аргентины. Автор Кадыгров Николай Иванович. Перед войной — старший лейтенант[304,305]на призывном пункте в Минске. Каждый призывной пункт хранил определенное количество секретных мобилизационных документов в опечатанных пакетах с пометкой: «Вскрыть в День «М».

— Прекрасно! Резун приводит имя свидетеля. В сравнении с «учителем из Жмеринки» — это большой прогресс. Впрочем, свидетель якобы живет в Аргентине. Туда не пошлешь красных следопытов уточнить показания. Даже в суд повесткой не вызовешь. Более того, даже сомнений в том, что есть такой человек, не развеешь. Теперь внимательно присмотримся к свидетельству Кадыгрова. Мне в течение нескольких лет пришлось занимать должность помощника начальника участка оповещения Промышленного райвоенкомата г. Смоленска. Так вот. Документы хранятся в самом РВК. Это повестки общего и особого потока, которые при мобилизации распределяются по участкам оповещения. Там их распределяют посыльным, которые должны обеспечить доставку. Общий поток идет в РВК, где к этому времени развертывается призывной пункт, а особый поток своим путем добирается до места службы. Есть еще категория призывников, у которых есть мобпредпи-сания со сроком явки к месту службы. У меня, например, мобпредписание со сроком явки «немедленно». Где бы я ни был в момент объявления мобилизации — сразу знаю куда двигаться.

В конце 1940 года таких документов стало поступать все больше.

Поскольку в конце лета 1939-го в СССР была введена всеобщая воинская повинность, а к середине 1940-го к СССР добавились новые территории, то количество граждан, подлежащих призыву, увеличилось. В данном случае, если допустить, что приводимый Резуном рассказ Кадыгрова — правда, в пакетах могли быть внутренние инструкции, которые его лично не касались, тем более что мы даже не знаем и не можем узнать, в какой должности он мог работать в военкомате. Кроме всего прочего, мы не знаем даже, в каком из военкоматов Минска находился этот самый Кадыгров — в городском и Ворошиловском на площади Свободы, в Сталинском на улице Бакунина или в Кагановичском на улице Мясникова? Что-то подсказывает мне, что ни в одном из указанных.

И вот в декабре поступили три огромных пакета, каждый — о пяти сургучных печатях. То же предписание: «Вскрыть в День «М». Пакеты секретные, и положено их хранить в сейфе. Но вот беда: не помещаются. Пришлось заказать стальной ящик и использовать его вместо сейфа.

Ох, и любит Владимир Богданович игры в Страшную Тайну. Если секретные, то так сразу и в сейф! А просто поставить засургученные конверты в охраняемую дежурку, или положить в опечатываемое хранилище, которое есть в каждом РВК и в котором, собственно, хранятся повестки? Влезть в них никому в голову не придет, тем более что незаметно отпарить печать все равно никому не удастся.

Прошло шесть месяцев, 22 июня — война. Что делать с документами? Молотов по радио сказал, что война началась, но сигнала на вскрытие пакетов не поступало. Вскроешь сам — расстреляют. Сидят офицеры, ждут.[306,307]

Ага, конечно. Сразу после обращения Молотова был зачитан Указ Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации с утра, 23 июня. После этого действия работников военкомата должны были соответствовать имеющимся у них инструкциям. Так что чем заняться, они могли даже не придумать. Например, разворачивать призывной пункт и пункты оповещения, которых без мобилизации просто не существует. Много дел было, тем более что уже 23 июня, в единственный день мобилизации, который успели провести в Минске, в военкоматы, не дожидаясь повесток, пришло 1315 добровольцев. А на следующий день Минск был подвергнут жесточайшей бомбардировке. Военкоматы, кроме РВК Кагановичского района, вынуждены были выехать за пределы города.

А сигнала нет. Соответствующий сигнал так и не поступил. Но к вечеру по телефону — приказ: пакеты с такими-то номерами уничтожить, не вскрывая, пакеты с такими-то номерами — вскрыть.

Сигналом является ПРЕДПИСАНИЕ и надпись: «Вскрыть в День «М».Никаких дополнительных знаков или намеков не нужно. Военкоматы начинают работать сразу же после объявления приказа о мобилизации. И еще — вопрос, который меня очень интересует: КАКИЕ ДОКУМЕНТЫ в военкомате могут подлежать уничтожению при объявлении мобилизации? Цель военкомата — просто осуществление призыва граждан на военную службу и отправка их в войска. Военкомат работает на мобилизацию. Для чего бы она ни проводилась — для обороны или для наступления, действия военкомата всегда однообразны — оповещаем граждан путем вручения им повесток, проводим медосмотры и направляем граждан на военную службу. Все-таки какие же документы должен уничтожить военкомат при получении приказа о начале мобилизации?

Дата добавления: 2015-08-26