НЕ ОСТУПИСЬ!

Хочу спросить коллег: умеем ли разговаривать с ребятами их языком? Своим, учительским — да, умеем. А ребячьим, который то и дело корректируем как неправильный, несовершенный? Одной «зримой» фразой школьник иной раз выдаст информацию, которой, при нашей-то речевой манере, на целый урок хватит. Люблю слушать ребят, когда они, не имитируя нас, разговаривают. На уроках не всегда есть такая возможность, зато в коридоре... Будучи дежурным, слежу не только за порядком, но и за «беспорядком»: в разноголосой сутолоке пытаюсь уловить обрывки реплик, диалогов. Иную фразу тут же и запишу, а порой — только словечко, меткое, задиристое. Не для повестей и романов, а для другой «эпопеи», что зовется уроком и которую написать не проще, чем повесть или роман. Урок как жанр искусства необычайно труден. Лев Толстой понимал это, когда, отложив перо, открывал Яснополянскую школу.

Итак, «урок» и «коридор», образно говоря, две сферы педагогического мастерства, где в обоюдном обогащении разных стилей и опытов ищешь свой путь к ученику. —

«...Ты мной живешь, как червь яблоком!» — говорит Настя Барону («На дне»). После «хохота мужчин», обитателей ночлежки, в ответ звучит саркастическое: «Ах... дура! Яблочко!» Хотя Насте всего 24 года, но ассоциировать ее с яблоком... По словам ночлежников, она «чёртова кукла»,

«ворона», «шлюха», «мразь»... Как ни горьки эти оценки, ответить — нечем. Разве что пьяными выкриками, а чаще — слезами, беззвучными, «медленными», что ж по щекам, а по душе катятся. Видели когда-нибудь, говорю ребятам, в школьном коридоре, под батареей, огрызок яблока? Так вот это — Настя! «Пожалуй!» — написано на лицах ребят.

Это — их язык! Продолжать, досказывать не надо. Если «яблочко», которое в тексте, — намек, то огрызок под батареей — уже целая картина. Тем не менее продолжаю.

Ни от кого не услышит Настя тех слов, какие однажды сказал женщине, чем-то на нее похожей, Александр Блок.

Эта прядь — такая золотая

Разве не от старого огня? —

Страстная, безбожная, пустая,

Незабвенная, прости меня!

Настя услышит другое: «Цыц, леди!» И снова — слезы... «Ненаглядной», «драгоценной», «любезной» назовет ее Рауль — из растрепанной книжки... Сама себе она даст убийственную оценку: «я — таковская!» Между прочим, кто объяснит блоковское «незабвенная, прости»? Да, мы помним тех, перед кем виноваты... На этом, в сущности, построен сюжет толстовского «Воскресения». Однако вернемся к уроку. Что пожелать напоследок Насте? Какой совет дадим? Не подойдут ли строчки Есенина?

Да и ты пойдешь своей дорогой

Распылять безрадостные дни.

Только нецелованных не трогай,

Только негоревших не мани.

Ребята размышляют. О чем-то гораздо большем, чем урок. Так с ними еще никто не разговаривал. Это — язык самой жизни! Ее болевые точки. Не изощряясь в научной терминологии, я соприкоснулся с одной из них. Уже в самом конце урока записали тему: «Не оступись!» (по пьесе «На дне»), чтобы мысленно еще раз «прокрутить» весь разговор. Тема несла в себе одновременно и рубрику, и вывод, и — предупреждение. Потому и пишет ее на доске девочка, невысокая. А я прошу, чтоб повыше писала. Поминутно одергивая рукой модную коротенькую юбчонку, покрываясь пунцовым румянцем, для себя и для всех пишет она: «Не оступись!»

Ревнивый апологет «культурных ценностей» наверняка спародирует и меня, и девочку, и мое отношение к ней и к Горькому. Кому, простите,

возмутится он, нужны подобные «примитивы»? Где разговор о драматургических новациях Горького? О том, почему действие при обилии монологов не только не ослабляется, а, напротив, динамизируется? Зачем в пьесе музыкальный фон? И еще десять «почему» и «зачем», обращенных к книге и только к ней. «Во тьму филологии влазьте!» Копаться же в сумерках жизни.— нечего. Это — урок литературы! Нет, возражу я, и влезать, и копаться будем, углубляя нравственную, воспитательную идею. Художественные тонкости и болевые точки не противостоят, а синтезируются. Тонкости помогают острее и тоньше ощутить, а затем в той же манере реализовать «точку». Впрочем, «тонкости», когда они сориентированы на точку, уже совсем иного качества. Единственный в пьесе, кто читает книгу, это Настя! Не Актер, не Сатин, не Барон... Почему? Это поважнее, чем понять, отчего именно со 2-го акта, а не с 1-го или 3-го, начинается песня. Горький точно обозначает возраст своих героев. Эта тонкость уже не просто работает на точку, а выявляет ее. Большого ума не надо, чтобы уйти в книгу от тех, к кому ты с нею пришел. Еще и в пример поставят. А рядом, подобно Насте, без каких-либо внешних кричащих примет опускаются на дно успешно (!) окончившие школу некоторые наши ученики. Вот и получается: учили и... выпустили. Уже не ребятам, а своим коллегам хочу дать совет: «Не оступись!» Не ты, так кто же?

Воспитательно работаю не только со своим учеником, но, и с каждым.

По дороге в школу меня обгоняет восьмиклассник.

- Подожди! К зубному сегодня идете?

- Нет.

- На экскурсию?

- Нет.

- Тогда почему портфель пустой?

Дальше идем вместе, замедлив шаг, беседуем о «перепутьях» восьмого класса, о том, что не поздно еще наполнить портфель книгами... «Медлительным, вдумчивым пешеходом», скажу строчкой поэта, надо быть всюду: и в классе, и на улице. Особенно сейчас, когда нас обгоняют автобусы, такси, электрички... Спешка и жадность — два бедствия, которым, как умею, всячески учу противостоять.

Дата добавления: 2015-08-26