Китай. Приезд и первые впечатления

В туманное, холодное и временами дождливое воскресенье, какое и можно было ожидать в конце февраля (1854 г.), у берегов острова Гацлафф бросил якорь корабль под названи­ем «Дамфрис» в ожидании рулевого, который доставит судно в Шанхай. На корабле в Китай прибыл Хадсон Тейлор. Каза­лось, сто лет прошло с тех пор, как он и его мать вместе пре­клонили колени в молитве незадолго до начала длительного путешествия из Ливерпуля. Родители Хадсона приехали про­водить его в порт, хотя из-за задержки рейса отцу пришлось уехать домой раньше, чем корабль отправился в плавание. Затем были долгие месяцы плавания, зачастую сопровожда­емые штормовой погодой, когда корабль шел к цели, време­нами сбиваясь с курса из-за бури, настигнутый циклоном и слепящими снежными метелями; но теперь путешествие до­стигло завершающей стадии, и желтая, мутная вода вокруг говорила о том, что судно находится в устье великой реки.

Закутанный в теплую одежду Хадсон Тейлор прогуливал­ся по палубе, изо всех сил пытаясь согреться и сохранять тер­пение. Странным днем было это воскресенье — последним днем в море. Он уже давно упаковал свои вещи и был готов покинуть корабль. Поскольку шторм и холод мешали зани­маться другими делами, Хадсон все больше раздумывал и молился.

Только на следующий день Хадсону удалось высадиться в Шанхае, и то практически одному и без вещей — «Дамфрис» не мог причалить из-за встречного ветра.

Невозможно описать мои чувства, когда я ступил на берег. Сердцу было так тесно, что оно готово было выпрыгнуть из груди, а по щекам текли слезы благодарности и призна­тельности.

Вскоре на него стало находить глубокое чувство одино­чества: вокруг нет ни одного друга или знакомого, ни одной протянутой руки, чтобы приветствовать его, никто даже не знает его имени.

Вместе с благодарностью за освобождение от многих опас­ностей и радостью, что, наконец, нахожусь на китайской зем­ле, я вдруг ясно осознал, как далеко от меня были те, кого я любил, и что я чужой в чужой земле.

Тем не менее, у меня было три рекомендательных пись­ма, и я особенно рассчитывал на совет и помощь одного из адресатов, которого я хорошо знал и высоко ценил и кото­рому меня рекомендовали наши общие друзья. Конечно, я сразу же навел о нем справки и был весьма озадачен тем, что узнал, — месяц или два назад он умер от лихорадки, пока я был в море.

Опечаленный этим известием, я спросил о местонахож­дении еще одного миссионера, которому было адресовано другое письмо. Но и здесь меня постигло разочарование.

Он недавно уехал в Америку. Осталось еще третье письмо, но мне его дал малознакомый человек, и я ожидал от него меньшего, чем от первых двух. Однако оно и стало источ­ником Божьей помощи.

Итак, с письмом в руке Хадсон покинул расположенное у реки Британское консульство, чтобы найти резиденцию Лон­донской миссии, расположенную на некотором расстоянии, в противоположной стороне местного поселения. По обе­им сторонам его приветствовали незнакомые виды, звуки, запахи, особенно когда европейские дома уступили место ки­тайским магазинчикам и жилым постройкам. Здесь говори­ли только на китайском, и почти не встречались люди других национальностей (если вообще они были). Улицы станови­лись теснее и все более и более заполнялись людьми. Балко­ны, свисающие над рядами раскачивающихся вывесок, поч­ти закрывали небо. Трудно сказать, как Хадсону удавалось на протяжении одной или двух миль не сбиться с пути, но нако­нец показалась часовня Лондонской миссии, и Хадсон вошел в ворота, которые были всегда открыты.

Перед ним стояло несколько зданий, среди которых были здания больницы и жилые дома. У первого встречного он спросил доктора Медхэрста, которому было адресовано ре­комендательное письмо. Для впечатлительного и сдержанно­го Хадсона было нелегким испытанием представиться тако­му важному человеку, как доктор Медхэрст, который вместе с доктором Локхартом впервые основал протестантское мис­сионерское движение в этой части Китая. Почти с облегчени­ем Хадсон узнал, что доктор Медхэрст в резиденции больше не живет. Стало быть и он уехал!

Больше выяснить ничего не удалось, поскольку слуги-ки­тайцы не говорили по-английски, а Хадсон ни слова не пони­мал на их диалекте. Ситуация зашла в тупик, пока не пока­зался европеец, которому новоприбывший незамедлительно представился. К своему облегчению, Хадсон узнал, что раз­говаривает с мистером Эдкинсом, одним из молодых мисси­онеров. Эдкинс тепло его встретил и объяснил, что супруги Медхэрст переехали в Британское консульство, поскольку комнаты, которые они занимали, располагались в пределах видимости и слышимости постоянных военных действий у Северных ворот города. Как бы там ни было, доктор Локхарт остался, и Эдкинс предложил проводить Хадсона к нему, пригласив в одно из зданий миссии.

В те дни появление в Шанхае англичанина, тем более мис­сионера, без предварительного извещения было событием довольно необычным. Большинство людей прибывали ре­гулярными почтовыми рейсами, которые ходят раз в месяц, и их приезд вызывал общий восторг. В тот день никого не ждали, даже «Дамфрис» еще не прибыл в порт из-за ветра, поэтому, когда Эдкинс выходил и входили другие люди из Лондонского миссионерского общества, Хадсону Тейлору пришлось заново объяснять, кто он и что тут делает. Очень скоро новые знакомые поняли ситуацию, в которой находил­ся молодой миссионер, и им ничего не оставалось делать, как принять его в один из своих домов. Они не могли оставить его без жилья, да и местное поселение было настолько пере­полнено людьми, что комнату невозможно было снять ни за какие деньги. К счастью, в распоряжении Локхарта была свободная комната. Он жил один, так как его жене пришлось вернуться в Англию; с искренней любезностью он пригласил Хадсона Тейлора погостить, позволив ему платить скромную сумму для покрытия расходов на питание.

Когда вопрос с проживанием был решен, Эдкинс повел Хадсона знакомиться с супругами Мэрхед, которые также входили состав работников Лондонского миссионерского об­щества в Шанхае, а также представил его чете Бэрдон из Цер­ковного миссионерского общества, которые снимали свобод­ный дом в той же резиденции. Бэрдоны пригласили Хадсона вечером на ужин. Они были молоды и недавно поженились, жили в Китае всего один или два года и с самого начала про­никлись к новому знакомому симпатией, на которую Хадсон отвечал взаимностью.

Вот где был ответ на многие молитвы и раздумья. На не­которое время он был обеспечен необходимым и находился в благоприятных обстоятельствах. Хотя он не мог долго зло­употреблять гостеприимностью доктора, но по крайней мере у него было немного времени, чтобы присмотреться к ситуа­ции и найти постоянное жилье. Поэтому на следующее утро он встал, полный решимости заняться этим делом, а затем раздобыть несколько книг и найти учителя, чтобы как мож­но скорее начать изучение китайского языка. Это был пер­вый день Хадсона в Китае.

Вещи с корабля были перенесены на квартиру доктора Локхарта. Хадсон испытывал своеобразное ощущение, мар­шируя по переполненным улицам впереди процессии но­сильщиков. Все его вещи болтались на жердях, которые они несли на плечах, и при этом на каждом шагу то ли пели, то ли кричали в различных тональностях: «Оу-ва Оу-вэй», — причем некоторые брали несколько выше. Впрочем, они не испытывали горя или душевных страданий, хотя, судя по их крикам, можно было так подумать. К тому времени, как Хад­сон раздал носильщикам часть мелких монет, полученных им в обмен на мексиканский доллар, он уже получил первый урок делового общения с китайцами.

Затем подошло время ежедневного богослужения в боль­нице, которое на этот раз проводил доктор Медхэрст. И Хад­сон впервые в жизни слушал проповедь Евангелия на язы­ке, с которым ему предстояло так близко познакомиться. В разговоре, который произошел после служения, Медхэрст посоветовал Хадсону начать изучение языка с мандаринско­го диалекта, на котором говорит большая часть населения Китая, и пообещал, что найдет ему преподавателя. Вечером было еженедельное молитвенное собрание, на котором Хад­сон был представлен другим миссионерам. Таким образом, интересный день, полный воодушевляющих надежд, закон­чился единодушным ожиданием Бога в молитве.

Но не прошло и недели, как Хадсону открылась и другая сторона шанхайской жизни. Ежедневная газета передает со­общения о ночных сражениях; на городской стене, располо­женной не более, чем в полумиле, мелькают огни часовых;

из окон видны жестокие бои, где прямо на глазах убивают и ранят людей; терпеливые поиски комнаты в китайской части поселения только подтверждают тот факт, что найти жилье невозможно; первое столкновение с язычеством; сцены чело­веческого страдания в городе запечатлелись в сознании Хад­сона неизгладимым ужасом.

О некоторых из этих впечатлений Хадсон пишет сестре через десять дней по приезде:

В субботу я ходил на рынок. Я никогда не видел такого грязного места, как Шанхай! Под ногами сплошная грязь. Она не так заметна в сухую погоду, но если в течение часа льет дождь, такое ощущение, что идешь по болоту.

Не идешь, а скорее плывешь! Я обнаружил, что ни дом, ни даже комнату найти невозможно, и почувствовал, что упал духом.

На следующий день, в воскресенье, я присутствовал на двух богослужениях Лондонской миссии, а во второй по­ловине дня пошел в город с мистером Уайли. Ты никогда не видела город в состоянии осады или войны. Пусть Бог убережет тебя от этого зрелища! Мы шли некоторое время вдоль городской стены, и как печально было видеть ряды развалин возле города. Сгоревшие, взорванные, разрушен­ные на части дома, — каких только развалин здесь не было! Подумать страшно, как страдают люди, которые здесь когда-то жили, а теперь, в это суровое время года, вынужде­ны бежать из дома, от родного очага, от всего... Когда мы достигли Северных ворот, за стенами города шла жестокая схватка. Одного мужчину принесли мертвым, второго — с простреленной грудью, а третий, у которого я осматри­вал руку, казалось, был в ужасной агонии. Пуля прошла ему сквозь руку, поломав кость. Мы могли бы ему помочь только в том случае, если бы он согласился пойти с нами в больницу. Доктор Локхарт, который подошел к нам как раз в тот момент, сказал, что иначе с него сдерут нашу пере­вязку... Так грустно видеть вокруг столько нищеты, видеть эти бедные создания в таких страданиях и нужде и быть не в состоянии чем-нибудь помочь или рассказать об Иисусе и Его любви. Все, что я могу, — это молиться за них. Но разве Он не всемогущ? Несомненно. Слава Богу, мы знаем, что Он всемогущ! В таком случае, давай горячо молиться, чтобы Он помог им.

Хадсон Тейлор ожидал испытаний и трудностей, кото­рые обычно ассоциируются с миссионерской работой, но все оказывалось не так, как он ожидал. Трудностей, приходящих извне, не было вообще, если не считать холода, который по­рядком ему докучал, но страдания разума и сердца, казалось, с каждым днем увеличивались. Он едва ли мог выглянуть из окна, не говоря уже о том, чтобы выйти на улицу, не став свидетелем такой нужды и бедствия, каких не видел никогда. Пытки, причиняемые солдатами обеих армий своим несчаст­ным пленникам, от которых они надеялись получить деньги, и опустошения, совершаемые мародерами в поисках еды и одежды, несказанно терзали Хадсона. И над всем этим на­висала темная пелена язычества, которая оказывала на него тяжелое духовное давление. Многие храмы были полностью или частично разрушены, и идолы — повреждены, но, не­смотря на это, люди поклонялись им, плача и моля о помо­щи, которая никак не приходила. Было очевидно, что их боги не могут спасать. Они и себя самих-то не могут защитить в опасное время. Но в своей крайней нужде богатые и бедные, простые и знатные все равно обращались к ним, потому что больше было не к кому.

Смотря на все это, легко себе представить, как Хадсон жаждал рассказать им о Том, Кто может спасти. Но он не мог связать и нескольких слов так, чтобы его поняли. Это вы­нужденное молчание и огорчало его больше всего, так как он привык свободно говорить о духовных вещах. Пять лет назад, с самого начала своего посвящения, он полностью от­дался служению проповеди Евангелия. А теперь впервые его уста были закрыты, и, казалось, ему никогда не удастся на этом ужасном языке сказать то, что лежит на сердце. Все это не могло не повлиять на его собственную духовную жизнь. Выхода духовным потокам не было. Только спустя некото­рое время Хадсон осознал, что в таких случаях духовные ка­налы тем более нужно хранить чистыми и открытыми для Бога. Из-за стремления скорее выучить язык каждая его сво­бодная минута была посвящена учебе, и Хадсон стал мень­ше молиться и питаться духовной пищей, Божьим Словом. Конечно же, враг воспользовался этим, как можно видеть из ранних писем Хадсона к родителям, в которых он изливал свое сердце:

Я нахожусь в очень трудном положении. Доктор Локхарт временно пригласил меня к себе, поскольку жилье невоз­можно найти ни за какие деньги... Никто не может жить в городе, потому что там почти беспрерывно идут бои. Мое окно выходит на городскую стену... И по ночам виден огонь пальбы. Пока я пишу, идет перестрелка, и дом дро­жит от грохота пушечной канонады.

В комнате так холодно, что я с трудом могу думать и дер­жать ручку. Из моего письма к мистеру Пиарсу вы увидите, в какой я растерянности. И только из-за того, что миссио­неры были так добры ко мне и приняли меня с распростер­тыми объятиями, я боюсь быть им в тягость. Да направит меня Иисус правильным путем... Я люблю китайский на­род более, чем когда-либо. О, как бы я хотел помочь этим людям!..

Было так холодно и тяжко, что поначалу я едва ли пони­мал, что делаю и говорю. Тогда я в полной мере осознал, что значит быть далеко от дома, в театре военных действий и не иметь возможности понимать или быть понятым. Крайняя нужда и бедствие китайского народа и моя неспособность помочь им или даже направить к Иисусу задевали меня за живое. Сатана обрушился на меня потоком, но здесь был Тот, Кто поднял Свое знамя. Иисус здесь, несмотря на то, что большинство о Нем не знают, а некоторые пренебрега­ют Им. Но Он здесь и драгоценен для Своих.

Дата добавления: 2015-08-26