Глава 33. Канатоходец.

Я подошел к нему и замер рядом, не поднимая рук и не двигаясь. Опущенные ресницы, чуть склоненная голова.

Он протянул ко мне руки, и его пальцы медленно одну за другой расстегнули пуговицы на моей рубашке. Еще недостаточно сил, чтобы летать или помериться с ним магией, но достаточно для того, чтобы ровно стоять на своих ногах.

Расстегнул рубашку, положив ладони мне на плечи, так же медленно спустил ее вниз до локтей. Я не поднимал головы и намеренно не смотрел на него. Я могу уже стоять перед ним, могу сам снять эту чертову рубашку, но он продолжает все делать сам. Пуговица на джинсах, «молния». Как все же странно, когда тебя раздевает другой человек, и ты ощущаешь себя при этом куклой, неподвижной и бессловесной.

Ты делал это со мной ежедневно в течение нескольких недель. Почему именно сейчас мне так неловко? Какая разница, лежу я или стою, если ты обнажаешь мое тело изо дня в день, если ты привык к этому и не обращаешь внимания на мое смущение?

Я чуть повернул голову в сторону, когда он спустил с меня джинсы и трусы. Покорно поднял одну, другую ногу, остался в носках на коврике перед ним. Тело обдувало чуть более прохладным воздухом, и я ежился от непривычных ощущений мурашек на коже. Представил себя, абсолютно обнаженного, среди комнаты, едва не покрылся румянцем до самых корней волос, но вовремя успел подумать о том, что ему должно быть все равно. Да и не то я создание, чтобы вид моей наготы мог кого-то привлечь. Сейчас я еще более худой, чем когда-либо, почти тощий, впалый живот, торчащие бедренные кости, бледная до синевы кожа. Жалкое зрелище. Почему-то мне захотелось насладиться тем отвращением, которое я должен был вызывать у него, и я поднял взгляд на его лицо.

Видимо, я все же чего-то не понял, или у него после всего этого случились проблемы с головой, потому что я однозначно застал его врасплох. Взгляд, жадно ощупывавший мое тело, как будто он видел его впервые, и видел воплощением самого вожделения, тут же сменился его обычным непроницаемым занавесом. Но ошибиться я не мог. Он изучал меня.

Странные мысли кружились в голове, и я уже не отводил взгляд от его лица, будто стремясь снова уличить его в чем-то тайном.

Он подтянул меня ближе и сел на стул, поставив меня прямо перед собой. Процедура уже хорошо знакомая. Я снова погрузился в себя и отвернулся в сторону, ожидая, когда со мной закончат. Но какие-то смутные ощущения изменений в этот раз не давали мне покоя. Я рискнул все же еще раз посмотреть на него. Руки с бальзамом скользили по моему телу, но в этот раз как-то нарочито медленно, плавно, как будто он хотел своей неторопливостью привлечь мое внимание.

Я повернулся и встретился с ним взглядом. Точно. У него проблемы с головой. Хотя у кого бы их не было после всего нашего прошлого? Смотрит на меня с таким странным блеском в глазах, и как-то по-другому, не так, как раньше. Что это должно означать?

Я уже не боялся никакого проявления эмоций с его стороны, но он заставлял меня изумляться снова и снова.

«Я провел какую-то часть своей жизни, сходя по тебе с ума. Я хотел тебя, любил тебя. Это было ложью. Но совсем ли?»

Мы не сводили друг с друга взгляда, и я, привлеченный какой-то рухнувшей на моих глазах его внутренней стеной, не мог оторваться от его темных глаз.

Внезапно меня обдало волной жара, и я даже отступил на шаг назад, когда в его взгляде, словно в дымке магического шара, появилось нечто незнакомое мне.

Всю свою сознательную жизнь я считал, что я для тебя отвратителен, что мое лицо вызывает в тебе только мучительные вспоминания о прошлом, что я для тебя достаточно уродлив и неприятен, чтобы ты мог хотя бы коснуться меня без содрогания, точь-в-точь, как и я тебя.

Но сейчас ты глядишь без неприязни, более того — я вижу это по тому, как свободно и привычно ты смотришь на меня со вниманием, принимая и увлекая за собой, как раскрываешься мне навстречу, наконец позволив себе эту малость, что это не новость для тебя. Это для меня новость. Это для меня шок. Ты не сейчас это понял. И не тогда, когда лечил меня, полумертвого, раздевая и смазывая бальзамом все мое тело, не тогда, когда дарил мне свет и возможность видеть этот мир. Гораздо раньше. Я вижу, как понятно и приемлемо для тебя это. Ты давно понял. Ты не просто понял, ты принял. Давно. И знал это только ты.

Я изумленно раскрываю рот и не знаю, что сказать. Это было не только долгом, да? Это было не просто спасением, так ведь? Ты делал все это не только ради меня. Ты делал и для себя также. Только ты никогда бы не признался в этом. Никому. Даже мне. Хотя… наверное, хитрец в очках-половинках все знал…

Я долго стоял и смотрел на него, пока он не опустил ресницы. Я задел твое живое, впервые за столько лет. Я зацепил твою струну. И сейчас ты не знаешь, что тебе делать с этим. Ты боишься. Ты не знаешь, как быть с этим. Меня тряхнуло, будто от внезапного удара. Ты… ты же сейчас более обнажен, чем я. Ты же… Зачем ты так? Как это, должно быть, тяжело для тебя. Зачем ты это — мне? Кто я такой, чтобы так… Ну не пугай меня, закрой себя снова. Тебе же будет больно. Мне вот уже больно. Я знаю. Не надо, я все понял. Прикрой свою наготу. Не рань себя так. Но он снова поднял на меня глаза, и я в немом потрясении потерялся в них. Он не сделал этого. Он не ушел, не закрылся. Он… прыгнул… почти… сейчас… даже не спрашивая, смогу ли я поймать… Без страховки… Видимо, что-то сломалось. Я вернулся к жизни, ты все для этого отдал. Ну зачем же ты…это же не повод! Для тебя не повод. Ты же сильнее, ты не в таком держался, ты…

Я потянул руку и коснулся его щеки.

Если бы нам грозила опасность, будь мы на волосок от смерти, ты никогда бы не выдал себя. Я никогда бы этого не увидел. Ты бы до последнего, из двух оставшихся у тебя кирпичей, строил эту стену. Но у нас все хорошо. Все как никогда, черт побери, хорошо. И твою незыблемую стену, непробиваемую, нерушимую твою стену сдувает на моих глазах легким порывом ветра.

Я провел кончиками пальцев по щеке, поражаясь тому, как открыт он сейчас, как ему больно и тяжело быть таким уязвимым, тем более передо мной. Как тяготит его собственная слабость, как страшно ему идти над этой пропастью по тонкой веревке признания… Чтобы вот так, ради меня… Чтобы вот так, без страховки, на свой риск, довериться мне, признать во мне если не равного, то достойного… Меня тронуло до глубины души это его доверие. Семена были брошены в землю еще там, в кабинете директора, когда я склонился над думосбором. Уже тогда я понял, что значу для него больше, чем он хочет показать. Но все же не верил до конца в его искренность. А тем более не верил в то, что он позволит себе хотя бы подумать о балансировании над этой пропастью.

Медленно прикрыл его глаза ладонью. Прости. Я не хочу видеть, как тебе страшно.

— Так легче. Говорят. Легче делать это…

Он приоткрывает сухие губы, и я слышу надтреснутый глубокий голос.

— Легче делать что?

Я склоняюсь к нему и касаюсь губами его пересохших губ.

— Легче идти над пропастью с закрытыми глазами, так говорят…

Это так привычно, было когда-то. Это так знакомо. Вкус его губ, его дыхание…

Я приближаюсь к нему еще на шаг, обнимаю шею руками, прижимаю его голову к своей груди.

— Только иди, слышишь? Иди над этой пропастью ко мне. Не смотри вниз. Смотри только на меня. Я пошел за тобой когда-то в объятия смерти, иди теперь ко мне в жизнь! Ты должен жить. Мы оба. Мы заслужили это!

Он обхватывает меня руками, совсем как тогда, и я прижимаюсь к его горячему телу. Нахожу и опираюсь рукой на его предплечье. Как тогда. Он вздрагивает, тянет меня к себе, прижимает так, что я враз вспоминаю забытые ощущения при лечении. Обнимаю его лицо ладонями, поднимаю к себе и приникаю к его губам. Впервые осознанно, теперь уже забирая его боль.

Его руки ложатся на мои бедра, поглаживая, лаская, стискивая меня. Я ощущаю его касания везде, я трусь об него щекой — волосы, щеки, губы, нос, лоб, прикрытые веки. Трусь жадно, исступленно. Как будто хочу слиться с ним, стать его частью. Его ноги смыкаются за мной, он обхватывает мои икры ногами, руками, как та хищная антенница на уроках гербологии оплетает меня, я ощущаю себя связанным, спутанным, я втираюсь в него всем телом, и это более желание души, чем желание тела.

Он внезапно разворачивает меня спиной к себе, усаживает между своих разведенных ног, и я ощущаю твердость плоти в его брюках.

Обнаженный и беззащитный, я лежу спиной на его груди, вытянутый в одну тонкую линию, он целует мою шею, ласкает грудь и живот, зарывается носом в волосы.

Мне так хорошо, так спокойно, что я отбрасываю от себя все мысли. Мыслей просто нет в размякшем, как растопленное масло мозгу.

Только радость, благодарность, страсть, и что-то еще…

Его руки скользят по моей груди, задевая затвердевшие соски, легонько процарапывая ногтями кожу. Я извиваюсь в его объятиях, закидываю руки назад, обнимаю его за шею, и наши губы снова сливаются в поцелуе.

Он приподнимает меня и подталкивает вперед. Я опираюсь руками на стол передо мной, улыбаясь тому, какое подходящее место мы выбрали для всего этого.

Ладони ложатся на мои ягодицы, оглаживая, разминая, лаская. Он склоняется надо мной, целует выступающие косточки позвоночника, бедер, исследует мои ягодицы. Это так великолепно, что я безвольно опираюсь лбом о сложенные на столе руки. Мои ягодицы раздвигают, лаская промежность кончиками пальцев, запуская язык вглубь горячей плоти, я извиваюсь, постанываю, расставляю ноги шире и выпячиваю к нему задницу.

Снова поворачивает меня лицом к себе, я приближаюсь, но меня останавливают. Он стискивает руками мои бедра, целует живот, медленно и тянуще касаясь языком нежной кожи, почти вылизывая меня. Я подаюсь назад, раскидываю руки в стороны, закрываю глаза. Я парю в его руках в невесомости, я лечу.

Понимаю, что давно выдаю себя с головой восставшей плотью, и коварно улыбаюсь, не глядя на него. Губы легонько пробегают по короткому пушку в самом низу живота, касаются напряженного члена, я вздрагиваю и выдаю низкий сладостный стон. Как давно я не касался себя, как давно не испытывал приятных ощущений!

Не до того было. А больше и некому.

Еще пара прикосновений губ, легких, почти невесомых, хотя мне хочется просто схватить его за подбородок и толкнуться в рот изо всех сил. Снова разворачивает меня спиной, сажает себе на колени. Я широко развожу ноги, пытаясь потереться об него хотя бы ягодицами.

Он все ласкает меня, заводит руку вперед и охватывает мой член рукой. Я выгибаюсь, выдыхаю в его шею, сладко постанываю в теплую кожу.

Пальцы скользят под меня, лаская промежность, вымазывая меня чем-то липким и чуть влажным. Я снова прогибаюсь дугой, когда его пальцы касаются меня, осторожно скользят внутрь. Втягиваю воздух через сомкнутые зубы от внезапной боли и тянущего чувства где-то глубоко внутри, стискиваю его шею рукой, приникаю к губам.

— Ты хочешь? — шепчет он в мои волосы.

Я киваю в его волосы.

— Но ты ведь никогда так…

— Я вообще никак никогда…

Он чуть отстраняет меня, заглядывает в лицо. Мои опьяненные желанием глаза блестят от легкой улыбки.

— Не переживай. Я хочу принадлежать тебе здесь и сейчас. Будь со мной.

На мои щеки сыплются горячие поцелуи, он опускает руку вниз и вновь охватывает тонкими длинными пальцами мой член.

Я уже не могу молчать. Я извиваюсь в его руках, не прекращая стонать. А его ласки не прекращаются ни на мгновение, и я уже почти не ощущаю своего тела — в ушах шумит кровь, меня буквально выкручивает от желания, я прикрываю глаза и подаюсь к нему, трусь о его пальцы. Он вводит в меня еще один, и я вытягиваюсь в струнку, ощущая себя пронзенным насквозь, от его горячего языка в моем рту до пальцев, растягивающих меня. Легкий толчок, я приподнимаюсь и ощущаю на своей заднице довольно ощутимые укусы.

Пара минут, меня опускают снова к нему на колени, и я ощущаю своей промежностью другую, бархатную, но твердую плоть. Он захватывает мой язык, берет меня в плен губами, руками, и я вскрикиваю ему прямо в рот, когда его член входит в меня, очень медленно, толчками, продвигается во мне. Я сжимаю его руку, тяжело дышу в шею, хватаю губами мочку уха.

Мне больно, иногда меня будто разрывает на части, но это не важно. Я хочу этой боли, хочу, чтобы он брал меня, жестко, властно, хочу, чтобы он видел, как я ценю то, что он дает мне, как много значит для меня его доверие.

Мне хочется звать его по имени, хочется шептать имя ему в волосы, выдыхать его в порыве наслаждения, но я не смею. Он не давал разрешения мне так себя звать, и я не хочу нарушить то хрупкое понимание, что есть сейчас между нами.

Когда он внезапно покидает мое тело, я негодующе мычу, но моих ягодиц снова касаются пальцы, и я ощущаю новую порцию вязкого вещества, вызывающего прилив крови и чуть заметное покалывание. Сейчас он входит в меня уже легче, я принимаю его, насаживаюсь сам, приподнимая и опуская бедра, выгибаюсь назад, ловя его руками за спиной.

Он целует меня в шею сзади, и я тихонько постанываю в ответ. Всеобъемлющее, подавляющее ощущение принадлежности захватывает меня, я подаюсь вперед, опираясь руками на стол, и он тянется вслед за мной, приподнимаясь.

Он входит сильнее, резче, я просто схожу с ума от ощущения его горячего тела во мне, его рук на моих плечах, которые он успевает сжимать, от скользящих по моей коже его длинных волос, когда он наклоняется целовать мою спину. Мне так хорошо, что я готов заорать. Но я только завожу назад руку, и прижимаю его к себе, как могу, неловко, сжимаю ягодицы, он стискивает рукой мой член, и я с криком изливаюсь ему в руку. Пара коротких толчков, и он без сил падает мне на спину.

Короткое очищающее, я остаюсь стоять у стола, когда он подходит сбоку и кладет мне руку на спину.

— Тебе нужно отдохнуть.

— А как же лечение?

— Пойдем, я полечу тебя в кровати. Тебе надо поспать.

Я улыбаюсь ему уголками губ, хотя сейчас мне хочется просто подойти, обнять его и простоять так вечность.

— Хорошо.

Не помню уже ничего. Как заснул, лежа ничком на кровати под его ласкающими прикосновениями, не помню, говорил ли еще что-то ему. Спокойный здоровый сон закрыл мои глаза, и я впервые спал таким удовлетворенным.

25.02.2013

Дата добавления: 2015-08-17