Читайте также:
|
Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота
Из притчей Соломоновых
Медленно тащился поезд. Перед глазами Антона Ивановича, задумчиво глядевшего в окно, мелькали украинские деревушки. Генерала терзала мысль: зачем вызвал в столицу военный министр? В телеграмме, которую ему вручили 30 марта 1917 года, о цели командировки ничего не говорилось. Тревожная неизвестность, всевозможные догадки и предположения…
Вот и Киев. Антон Иванович вышел на перрон и вдруг услышал от пробегавшего мимо мальчишки-продавца газет слова, поразившие полной неожиданностью:
— Последние новости… Назначение генерала Деникина начальником штаба Верховного Главнокомандующего…
Да, революция умеет бросать людей в бездну или возносить на Олимп…
В то время Верховным главнокомандующим Русской армией Временное правительство назначило (правда, не без трений) генерала Алексеева вместо великого князя Николая Николаевича, которого император назначил на данный пост перед своим отречением. «В связи с общим отношением к династии Романовых», как вещали петроградские официозы, а на самом деле — из опасения Совета рабочих и солдатских депутатов попыток военного переворота, великому князю Николаю Николаевичу 9 марта было сообщено Временным правительством о нежелательности его оставления в должности Главковерха.
Назначение Деникина начальником штаба Верховного Главнокомандующего открыло уникальные возможности, чтобы раскрыть полководческий талант, показать военный профессионализм во всей его красе. Он понимал сложность, масштабность и ответственность новой должности. Антон Иванович долго и искренне отказывался от назначения, приводя достаточно серьезные мотивы: командовал всю войну дивизией и корпусом и «к этой строевой деятельности чувствовал признание и большое увлечение»; с вопросами политики, государственной обороны и администрации в таком огромном, государственном масштабе никогда не сталкивался. Смущало его и то, что Главковерха Алексеева считали мягким человеком, и правительство решило усилить его боевым генералом в роли начальника штаба. Получалось, что Деникина навязывали Верховному главнокомандующему, «да еще не слишком приятной мотивировкой».
Аргументы Деникина не убедили Гучкова. Однако Антон Иванович добился права, прежде чем дать окончательное согласие на свое назначение, откровенно переговорить с Главковерхом.
Генерала неприятно удивило то, в завершение беседы Гучков вручил ему длинные списки командующего генералитета до начальников дивизий включительно, предложив сделать отметки против фамилии каждого известного ему генерала об его годности или негодности к командованию. Таких листов с пометками, сделанными неизвестными Антону Ивановичу лицами, пользовавшимися, очевидно, доверием военного министра, было у него несколько экземпляров. А позднее, после объезда Гучковым фронта, Деникин видел эти списки, превратившиеся в широкие простыни с 1012 графами. Становилось ясным: готовится грандиозная чистка генералитета.
В Могилеве, где находилась Ставка, Антону Ивановичу предстояло прослужить всего два месяца. Но именно здесь он окунулся с головой в работу высших эшелонов российской воинской власти.
Главковерх генерал Алексеев принял нового начальника штаба сразу по прибытии того в Могилев. Михаил Васильевич не скрывал обиды по поводу назначения Антона Ивановича:
— Ну что же, раз приказано…
— Ваше Превосходительство! Позволю сказать, что я на эту должность не просился и даже долго отказывался.
Антон Иванович повторил Михаилу Васильевичу аргументы, уже известные читателю.
Алексеев внимательно выслушал. Затем вежливым, но сухим, обиженным тоном произнес:
— Понимаете, Антон Иванович, масштаб широкий, дело трудное, нужна подготовка… Ну что же, будем вместе работать…
— При таких условиях я категорически отказываюсь от должности. И чтобы не создавать ни малейших трений между вами и правительством, заявляю, что это исключительно мое личное решение.
Услышав такой ответ Антона Ивановича, Главковерх переменил тон.
— Нет, я прошу Вас не отказываться, Будем работать вместе, я помогу Вам. Наконец, ничто не мешает месяца через два, если почувствуете, что дело не нравится, уйти на первую открывшуюся армию.
Простились уже не так холодно.
Тем не менее, Главковерх не допустил Деникина к исполнению обязанностей. Тот жил в вагоне-гостинице, не ходил ни в Ставку, ни в собрание. Но 28 марта приехал в Ставку военный министр и разрубил узел: Антон Иванович вступил в должность начальника штаба Главковерха с 10 апреля.
Но тень между Деникиным Алексеевым легла. Правда, совместная работа медленно, но уверенно рассеивала ее.
«Вынужденный с первых же шагов вступить в оппозицию Петрограду, служа исключительно делу, оберегая Верховного, — часто без его ведома — от многих трений и столкновений своим личным участием в них, я со временем установил с генералом Алексеевым отношения, полные внутренней теплоты и доверия, которые не прерывал до самой его смерти», — вспоминал Антон Иванович.
Мой герой сделал внутренний выбор — не карьеры для, а на пользу Отечеству тянуть свой крест. Он пишет Асе Чиж 5 (18) апреля 1917.
«Уже несколько дней в пути мои вещи. Я лично смотрю на свой необычайный «подъем» не с точки зрения честолюбия, а как на исполнение тяжелого и в высшей степени ответственного долга. Могу сказать одно: постараюсь сохранить доброе имя, которое создали мне стрелки, и не сделаю ни одного шага против своих убеждений для устойчивости своего положения».
Первые дни проходили в сумасшедшей гонке за временем, которого явно не хватало. Это очень красочно описал Антон Иванович в «Очерках Русской Смуты»:
«…Множество поздравительных телеграмм и писем — искренних и …с расчетом. Действительно огромный масштаб и навал работы, которого я ранее в жизни не испытывал и который вначале буквально придавил меня физически и духовно. Установился невозможный режим: два раза в день в собрание и обратно — завтракать и обедать, вот и вся прогулка; рабочее время — текущая переписка, изучение истории возникающих вопросов, доклады, приемы — и так до глубокой ночи. Запас здоровья, приобретенный за три года полевой боевой жизни оказался весьма кстати. Без него было бы худо. Постепенно, однако, создавалась некоторая преемственность в работе и почва под ногами в смысле определенности решений и осведомленности».
Генерал все чаще вспоминает о той единственной, с которой никак не может встретиться:
10 (23) апреля 1917.
«В той тяжелой, нервной обстановке, в которой я живу среди той огромной и страшно ответственной работы, в кторую я ушел, мне нужен луч света. Мне нужна твоя теплая ласка... Теперь я живу не в управлении, имею две большие, приличные комнаты».
Он искренне радуется, когда невеста робко спрашивает его в одном из писем, можно ли ей появиться в Могилеве, и 4 (17) мая 1917 года пишет ей:
«Почему нельзя приехать? Конечно, можно, раз есть знакомые, где можно остановиться. Я только задерживаю радостное событие на некоторое время, так как служебная обстановка может в любой день в корне измениться, да в такой степени, что можем разминуться...
Асенька, какая там частная квартира? Я живу в том доме (рядом со штабом), в котором жил раньше бывший государь, Главковерх, я, секретарь и адъютанты».
А обстановка, однако, была очень сложной, так как Ставка радикально изменила статус. В кругу революционной демократии ее просто считали гнездом контрреволюции. Судя по корниловскому выступлению, такая оценка оказалась точной. Не случайно, она вошла в современные научные издания (например, в 2-х томный «Военно-энциклопедический словарь», изданный в 2001 году).
Но за первые три недели после Февральской революции Ставка потеряла свою силу и власть. Она превратилась в орган, подчиненный военному министру. Причем, правительство относилось к Ставке отрицательно. В частности, Ставку обвиняли в том, что якобы все назначения делаются исключительно по протекции. Деникин не согласен с такими обвинениями:
«Не оспаривая известные недочеты Ставки… считаю преувеличением обвинение в «назначениях по связям», возводимых в общее правило. Несомненно, эта слабость человеческая имела место в старой Ставке, но никогда не доходила до той вакханалии, какая проявилась в революционный период, когда были опрокинуты всякие стажи знания, опыта, заслуг под пленительным лозунгом «Дорогу талантам».
Но беда в том, что таланты зачастую определялись под большим давлением столь компетентных учреждений, как войсковые комитеты.
Помню, как самому мне пришлось выдержать большую борьбу с генеральным штабом по поводу моего требования не считаться со старшинством чинов, а предоставлять все же высшие командные должности только офицерам, прошедшим практическую школу полкового командира. В частности, я навлек на себя большое неудовольствие будущего военного министра полковника Верховского, не допустив его назначения начальником дивизии с должности начальника штаба дивизии»…
В таких специфических условиях генерал внес свежую струю в деятельность Ставки. Не без настойчивых требований Главковерха и его начальника штаба правительство довело солдатские оклады по разным званиям в армии до 7,5 – 17 рублей, во флоте — 15-20 рублей. Что касается офицерского состава, то все усилия Михаила Васильевича и Антона Ивановича оказались тщетными: офицерству даже убавили денежное содержание путем упразднения добавочных выдач, существовавших под архаическими названиями «на представительство» и «фуражные». Временное правительство, отличающееся глубочайшим дилетантизмом в военном деле, продолжало рыть «именем революции» братскую могилу русскому офицерству. Апокалипсис революции неумолимо приближался…
И все же дела эти были не самыми главными. Генерал всегда мечтал внести достойную лепту в разработку стратегии. Однако возникла трудность. Антона Ивановича беспокоила одна черта в характере Михаила Васильевича: Верховный не умел или не желал распределять среди своих главных сотрудников оперативную работу. Стратегические и другие решения принимались генералом Алексеевым единолично. Он сам приготовлял и писал своим бисерным почерком директивы и старался держать в своих руках все отрасли управления, что при грандиозных масштабах работы было невыполнимо. Поэтому Алексеев предоставил Деникину полноту обязанностей во всем, кроме… стратегии.
Опять шли собственноручные алексеевские телеграммы стратегического характера, распоряжения, директивы, обоснование которых иногда не было понятно Деникину и генерал-квартирмейстеру Юзефовичу. Много раз втроем (Деникин, Юзефович, Марков, 2-й генерал-квартирмейстер) обсуждали эту проблему. Экспансивный Юзефович волновался и просил назначения на дивизию:
— Не могу быть я писарем. Зачем Ставке квартирмейстер, когда любой писарь может переписывать директивы… — жаловался он товарищам.
Деникин и Юзефович стали поговаривать об уходе. Марков заявил, что без них не останется ни одного дня. Наконец, Антон Иванович решил объясниться с Михаилом Васильевичем откровенно.
Генерал Алексеев искренне удивился упреку:
— Разве я не предоставляю Вам самого широкого участия в работе, что Вы, Антон Иванович!
Результат беседы генерал Деникин обобщил так: оба взволновались, расстались друзьями, но вопроса не решили.
Опять «конференция» втроем. После долгих дебатов сошлись вот на чем. Поскольку общий план кампании 1917 года разработан давно и подготовка находится в такой стадии, что существенные перемены невозможны, а детали сосредоточения и развертывания войск при современном состоянии их — вопрос спорный и трудно учитываемый, однако некоторые изменения плана Деникину удастся провести. Уход же трех профессионалов только повредит делу и пошатнет и без того непрочное положение Верховного. Поэтому решили потерпеть.
Терпеть, правда, пришлось недолго, так как в конце мая, по решению Временного правительства, генерал Алексеев, а за ним вскоре Деникин, Юзефович, Марков оставили Ставку…
А пока Антон Иванович смог все-таки сосредоточиться на подготовке летнего наступления армии. Соответствующую директиву Верховный Главнокомандующий подписал в марте 1917 года. Действия генерала в этот период противоречивы. Так, на совещании в Ставке 21 мая 1917 года отмечалось, что Деникин небезуспешно занимался вопросами демобилизации 40-летних солдат, проводившейся по решению Временного правительства. Он выступил умелым координатором между тылом и фронтом, что нашло одобрение у всех Главкомов армиями фронтов.
Однако при оценке разведывательных данных Деникин проявил нервозность и колебания. Ставка располагала разведывательной информацией о том, что если Россия выходит из войны, то на нее сразу нападает Япония. А если Россия сможет организовать наступление, то Япония выставит на Дальний Восток один миллион человек для участия в войне на стороне русских, но потребует за это Уссурийский край. Начальник штаба Главковерха, видимо, сомневался в достоверности такой информации. Тем не менее, он счел нужным срочно и в строго секретном порядке направить всем Главнокомандующим армиями фронтов соответствующую ориентировку.
Ему еще не хватало военного-политического кругозора, опыта руководства агентурной разведкой, находившейся у него в подчинении. Подобного опыта он не мог приобрести в войсках в тактическом звене.
Деникин считает, что готовящимся наступлением можно победоносно завершить войну. Он твердо верит в его успех. Антон Иванович с энтузиазмом поддержал идею Брусилова о создании ударных батальонов. Генерал отправил военному министру телеграмму с просьбой допустить делегацию черноморских моряков в запасные полки Петроградского и Московского гарнизонов, чтобы «после горячего призыва вызвать желающих поступить в эти батальоны и приступить к действию незамедлительно, ибо каждый день дорог».
Подобный оптимизм зиждился на логике военного профессионала, учитывающего только военные факторы. Генерал не представлял в полном объеме степень разложения армии.В отличие от него, более опытный генерал Алексеев осознал это. Он телеграфировал союзникам о том, что подготовка летнего наступления серьезно осложняется «неудовлетворительным духовным состоянием армии».
В совместных трудах и заботах отношения начальника штаба ос своим Главковерхом становились все более теплыми. Буквально перед своей отставкой он сказал Деникину:
— Вся эта постройка, несомненно, скоро рухнет, придется нам снова взяться за работу. Вы согласны тогда, Антон Иванович, тогда опять работать вместе?
Деникин искренне выразил старому русскому воину-патриоту свое согласие.
Да, у Михаила Васильевича многому можно было поучиться. Настало время поведать более подробно о том, кто такой генерал Алексеев. Человек, с которым Антона Ивановича судьба свяжет и в апокалипсисе революции, и в лихолетье русском смуты — безумии братоубийства — множеством крепких невидимых нитей.
Советская военная энциклопедия сообщает: «Алексеев Михаил Васильевич [3(15) ноября 1857, Тверская губ., ныне Калининская обл. – 8.10.1918, Екатеринодар, [ныне Краснодар], одни их главных руководителей российской контрреволюции в 1917 – 1918, генерал от инфантерии (1914)».
Советская историческая энциклопедия, правда, уточняет, что генерал Алексеев не просто один из главных руководителей российской контрреволюции, а еще и «один из главных организаторов буржуазной помещичьей контрреволюции (курсив мой — Г.И.) в 1917 – 1918 гг.». Кроме того, Советская историческая энциклопедия сообщает, что Алексеев «родился в семье сверхсрочнослужащего солдата…».
Однако солидное советское научно-справочное издание умалчивает — этот сверхсрочнослужащий солдат за мужество и военные способности был произведен в офицеры и произведен в штабс-капитаны. Один из приказов по 64 пехотному Казанскому полку за 1857 год ставил в известность: «…штабс-капитан Алексеев рапортом донес, что у него родился сын Михаил, перемену эту внести в послужной список штабс-капитана Алексеева».
В Вязьме Михаил Васильевич поступил по экзамену вольноопределяющимся во 2 гренадерский Ростовский полк, из полка — в Московское юнкерское училище. Училище он заканчивает в 1876 году по первому разряду и выходит прапорщиком в свой родной 64 полк, с которым после отбывает Турецкий поход (1877 – 1878 гг.). За храбрость он получает Станислава третьей степени и Анну третьей и четвертой степеней. Из прапорщиков он уверенно поднимается до штабс-капитана. По реестру выслуги тех лет от прапорщика до подпоручика полагалось три с половиной года службы, от подпоручика до поручика — около четырех лет и от поручика до штабс-капитана — от пяти до шести лет.
В 1887 году Михаил Васильевич поступает в Академию Генерального штаба, за плечами турецкий поход и четыре года командования ротой, а всего двенадцать лет пресно-суровой строевой службы. В 1890 году Алексеев первым в выпуске оканчивает Академию, ему присуждают Милютинскую премию (по имени знаменитого военного реформатора Д. Милютина) и назначают в штаб 1 армейского корпуса.
«Советская историческая энциклопедия» сообщает: «Благодаря исключительной работоспособности, приобрел большой опыт и широкие познания…С 1898 года … профессор истории в военной Академии. В русско-японскую войну 1904 – 1905 гг. он — генерал-квартирмейстер 3-й Маньчжурской армии…».
Еще в марте 1904 года Михаил Васильевич произведен в генерал-майоры. Принимал участие в печально известном Мукденском сражении. По возвращении в Петербург назначен обер-квартирмейстером Главного управления Генерального штаба. Это уже признание его способностей. Активно участвует в военной реформе, являясь членом ученого комитета, по-прежнему читает лекции в Академии Генерального штаба.
В 1908 году Алексеев — начальник штаба Киевского военного округа. Он, без представления своим начальником, произведен Николаем II в генерал-лейтенанты. Честь для избранных! В 1912 году генерал-лейтенант Алексеев назначается командиром 13 армейского корпуса. В 1914 году, с получением известия о мобилизации в Австро-Венгрии, в Петербурге была проведена военная игра для срочно созванных командующих приграничными военными округами и их начальников штабов. Действия Михаила Васильевича оказались настолько выше, грамотнее, что тут же было принято решение назначить его начальником штаба Юго-Западного фронта, действующего против Австро-Венгрии. Вот штрихи колоритного портрета Михаила Васильевича, нарисованного М.К.Лемке7.
«Алексеев работает неутомимо, лишая себя всякого отдыха, Скоро он ест, еще скорее, еще скорее, если можно так выразиться, спит, а затем спешит в свой незатейливый кабинет…
Алексеев — человек рабочий, сурово воспитанный трудной жизнью бедняка, мягкий по выражению чувств своих, но твердый в основании своих корней… Человек, которого нельзя представить ни в какой другой обстановке, практик военного дела, которое знает от юнкерского ранца до руководства крупными строевыми частями; очень доступный каждому… товарищ всех подчиненных, неспособный к интригам…
Алексеев глубоко религиозен. Он всегда истово крестится перед едой и после… Отсюда же у него неспособность всегда предвидеть чужую подлость. Он готов в каждом видеть хорошее…
…Корнет Н.М. Алексеев8 имел разговор с Пустовойтенко… Пустовойтенко убеждал молодого человека выйти из строя, чтобы успокоить отца, который нервничает и те иногда, может быть, портит дело государственной важности. Он все выслушал; очень достойно заявил, что из строя не уйдет, и вчера же отправился в свой полк…».
После взятия крепости Перемышль, с 17 марта 1915 года, Алексеев — Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта. Ему пришлось пережить все беды «года великого отступления». 4 августа того же года произошло разделение фронтов на Северный и Западный.
Несмотря на то, что за плечами генерала Алексеева была и строевая служба, и преподавательская деятельность, и командные должности самых высоких рангов, настоящим его призванием стала все-таки штабная работа. Именно в ней в полной мере смогли проявиться присущие ему трудолюбие, тщательность и склонность к аналитическому мышлению. Сослуживец, например, В.Н.Егорьев, будущий советский военачальник, вспоминал:
Это был офицер, способный работать, ни сходя с места весь день, человек «с изумительной памятью, позволявшей ему находить любую бумагу, человек, умевший одновременно диктовать разные вещи двум машинисткам, неутомимо писавший красивым бисерным почерком, вечно ровный в характере и благожелательный ко всем, в том числе и к писарям».
Именно данные качества способствовали, в значительной степени, тому, чтобы Михаил Васильевич занял с 23 августа 1915 года должность начальника штаба Верховного Главнокомандующего, в которые скоро себя назначил Николай II. Таким образом, генерал Алексеев оказался де-факто руководителем Российских Вооруженных Сил. За короткое время он получает ордена Белого Орла, Владимира и генерал-адъютантство.
В ноябре 1916 года генерал Алексеев вынужден уехать в Севастополь на лечение. В Морское собрание, где он разместился, подан прямой провод из Ставки. Здесь случилось довольно интересное событие. На аудиенцию к нему прибыли представители некоторых думских и общественных кругов, которые совершенно откровенно заявили, что назревает переворот. Хотя в беседе с ними генерал указал на недопустимость каких бы то ни было потрясений основ государственности во время войны, тем не менее, не донес о заговоре государю, как того, казалось бы, требовал долг присяги.
В судьбоносные часы Февраля 1917 года при опросе командующих фронтов об участи Николая II генерал Алексеев высказался за незамедлительное отречение царя от престола и предпринимает для этого все возможное. Император пережил это чрезвычайно болезненно, вполне справедливо приняв за измену.
После падений династии Романовых Алексеев — Верховный Главнокомандующий. Но 21 мая 1917 года его сместили, ушел в отставку и Гучков, вместо него военным министром теперь — Керенский. Обязанности Главковерха принимает генерал Алексей Алексеевич Брусилов. Михаил Васильевич простится с войсками трогательными словами в своем последнем приказе:
«Почти три года вместе с вами я шел по тернистому пути русской армии. Переживал светлой радостью ваши славные подвиги. Болел душой в тяжкие дни наших неудач. Но шел с твердой верой в Промысел Божий, в призвание русского народа и в доблесть русского воина.
И теперь, когда дрогнули устои военной мощи, я храню ту же веру. Без нее не стоило бы жить.
Низкий поклон вам, мои боевые соратники. Всем, кто честно исполнил свой долг. Всем, в ком бьется сердце любовью к Родине. Всем, кто в дни народной смуты сохранил решимость не давать на растерзание родную землю.
Низкий поклон от старого солдата и бывшего вашего Главнокомандующего
Не поминайте лихом
Генерал Алексеев».
Алексеев уедет в Смоленск, хотя и будет числится в должности военного советника Временного правительства. В Смоленске старый генерал (старый не по возрасту, а по усталости и болезням) проживал на Верхне-Пятницкой улице в доме Пастухова. Там же он приступил к созданию «Алексеевской организации». Это уже то, что называют контрреволюцией…
Вот с какой уникально личностью служит бок о бок в Ставке Антон Иванович.
Однако должность начальника штаба Главковерха все больше начинала тяготить Деникина. Вслед за отставкой генерала Алексеева, он принимает решение уйти из Ставки. Такая возможность представилась в реальности.
Новый Верховный Главнокомандующий А.А. Брусилов. Оставил нам интересные воспоминания о первой встрече с Антоном Ивановичем.
Встретив нового Главковерха на вокзале, Деникин здесь же попросил дать ему какую-либо армию, так как обширная стратегическая и, особенно, канцелярская работа для него не под силу. Брусилов согласился. Вскоре открылись вакансии Главкома армиями Северного и Главкома армиями Западного фронтов. Деникин больше устраивал Западный фронт. По его мнению, на Северном фронте обстановка, хотя и была трудной, но дела мало, на Западном же фронте открывалось широкое поле деятельности, можно с успехом развивать боевые операции.
Генерал Брусилов, памятуя, что Деникин, «отличный боевой генерал и при отсутствии соперников на своем фронте не будет иметь случая применять дурные черты своего характера на деле», дал добро. По утверждению Брусилова, Деникин в прежде занимаемой должности чувствовал себя неуютно:
«Более неподходящего человека к занятию этой должности, конечно, надо было найти, и кто рекомендовал его на эту должность — понять не могу».
Другую версию излагает в «Очерках Русской Смуты» Деникин.
Он вспоминает, что Ставка встретила нового Главковерха необычайно сухо и холодно, так как Брусилову не могли простить революционно-демократических взглядов. И Деникин не мог, в силу внутренних убеждений, работать с Брусиловым. Поэтому Антона Ивановича удивил тот диалог, который произошел между ним и новым Главковерхом:
— Что же Вы, Антон Иванович! Я думал, что встречу в вас своего боевого товарища, что будем вместе работать, а вы смотрите на меня волком…
— Это не совсем так: мое дальнейшее пребывание во главе Ставки невозможно, да, кроме того, известно, что на мою должность предназначен уже Лукомский.
— Что? Как они посмели назначить его без моего ведома?
Больше ни Деникин, ни Брусилов к этому вопросу не возвращались. Антон Иванович в ожидании заместителя продолжал работать с Брусиловым дней десять. В нравственном отношении работа была для него крайне тяжелой.
С Алексеем Алексеевичем Антона Ивановича связывала служба с первых дней войны. С новым Главковерхом он пережил много тяжелых и радостных дней боевого счастья — никогда незабываемых. Но Деникин тяжело воспринимал «другого» Брусилова, который так нерасчетливо не только для себя, но и для армии терял обаяние своего имени. Во время докладов каждый вопрос, в котором отстаивание здравых начал военного строя могло быть сочтено за недостаток «демократичности», получал заведомо отрицательное решение. Было бесполезно что-либо спаривать и доказывать. Иногда Главковерх прерывал текущий доклад и взволнованно говорил:
— Антон Иванович! Вы думаете мне не противно махать постоянно красной тряпкой? Но что же делать? Россия больна, армия больна. Ее надо лечить. А другого лекарства я не знаю.
Вопрос о назначении Деникина занимал Брусилова более чем Антона Ивановича. Деникин отказался высказать свои пожелания, заявив, что пойдет туда, куда назначат. Шли какие-то переговоры с Керенским. И однажды Главковерх сказал Антону Ивановичу:
— Они боятся, что если вас назначат на фронт, вы начнете разгонять комитеты.
Антон Иванович улыбнулся:
— Нет, я не буду прибегать к помощи комитетов, но и трогать их не стану.
Деникин не придал никакого значения этому полушутливому разговору, но в тот же день через секретаря прошла телеграмма Керенскому:
«Переговорил с Деникиным. Препятствия устранены. Прошу о назначении его главнокомандующим Западного фронта».
И генерал-лейтенант Деникин уехал в Минск, взяв с собой в качестве начальника штаба генерал-майора Маркова. Перед этим состоялась короткая радостная встреча Антона Ивановича и Ксении Васильевны, которой он ранее писал:
«Низко кланяюсь и прошу исполнить Твое обещание — прибыть в Могилев... Жду с невероятным нетерпением».
Асе удалось прибыть в Могилев до отъезда своего жениха в Минск, где размещался штаб Западного фронта, которым он командовал.
Возвращаясь к версии Брусилова, заметим, что тот, в своих воспоминаниях почему-то умолчал об одном важном моменте. В приказе №433 от 10 июня 1917 года в связи с назначением Деникина Главнокомандующим армиями Западного фронта новый Главковерх писал:
…являясь ближайшим сотрудником Верховного Главнокомандующего «во всех вопросах высшего командования», генерал с горячей любовью к Родине, с глубоким знанием военного дела и с редкой прямолинейностью и самоотвержением выполнял многочисленные обязанности по службе... «Не много пробыл генерал Деникин на должности начальника штаба Верховного Главнокомандующего, но и за короткое время успел полно и ярко проявить все свои знания и громадные силы духа и характера, заслужив уважение своих сослуживцев и подчиненных», — констатирует Брусилов.
Думаю, что некоторую ясность в проблему вносит переписка Антона Ивановича со своей невестой:
21 апреля (4 мая) 1917.
«Горизонт не проясняется. Все еще политическая война бушует на грани здравого смысла. Остановимся или перевалит?»
4 (17) мая 1917.
«Перемена военного министра (Керенский заместил Гучкова), несомненно, отразится на всей высшей военной иерархии.
14 (27) мая 1917.
«Медленно, но верно идет разложение. Борюсь всеми силами. Ясно и определенно стараюсь опорочить всякую меру, вредную для армии, и в докладах, и непосредственно в столице. Результаты малые... Но создал себе определенную репутацию. В служебном отношении это плохо (мне, по существу безразлично). А в отношении совести покойно. Декларация воина-гражданина [Керенского] вколотила один из последних гвоздей в гроб армии. А могильщиков не разберешь: что они, сознательно или не понимая, хоронят нашу армию?
Ежедневно передо мной проходит галерея типов: и фактически (лично), и в переписке. Редкие люди сохранили прямоту и достоинство. Во множестве хамелеоны и приспосабливающиеся. От них скверно. Много искреннего горя. От них жутко».
? мая 1917.
«Временное правительство, относясь отрицательно к направлению Ставки, пожелало переменить состав ее (Брусилов заменяет Алексеева). Ухожу и я, вероятно, и оба генерал-квартирмейстера. Как странно: я горжусь этим. Считают — это хорошо, — что «мало гибкости». Гибкостью у них называется приспособляемость и ползание на брюхе перед новыми кумирами. Много резкой правды приходилось им выслушивать от меня. Так будет и впредь. Всеми силами буду бороться против развала армии.
Странно уже совсем: предложили должность командующего фронтом, отказался наотрез. Предложили должность Главкосева, отказался наотрез. Предложили Главкозапа9— полусогласился, указав, однако, что мое отрицательное отношение к гибельным экспериментам с армией нисколько не изменится.
Назначение мое на такой высокий пост было бы крайне непоследовательным... Пост более скромный — командарма — удовлетворило бы меня вполне. А тебя?
Вот где собака зарыта! Гнетут боевого русского генерала политические игрища, в которые он все более втягивается. Не хочет он работать рядом с революционными проходимцами, мечтающим сделать карьеру под плеск революционной пены. Деникину, в отличие от Иоанна Богослова, Бог не посылает апокалипсических видений грядущей смуты. Но чует: быть беде, он борется против разложения армии (я об этом еще расскажу), но не видит эффекта. Так уж лучше в войска. Там должно быть вроде бы все ясно. Если бы. И там разложение. Люцифер давно уж правит бал. И все же боевая работа, как-то ближе…
Тем не менее, все же изложенные версии ухода Деникина из Ставки противоречивы. Подлинную картину сегодня вряд ли можно восстановить.
Ясно только одно: Антон Иванович верен своим принципам и не желает сохранять высокое положение на службе за счет торговли ими. Уходу Деникина из Ставки способствовало и то, что он не видел позитивной реакции Временного правительства на регулярную информацию о тревожном положении армии.
Деникин, как начальник штаба Ставки Верховного Главнокомандующего, в короткий промежуток времени не раскрыл своих потенциальных возможностей. Уход же его из Ставки — крик души. Антон Иванович неукоснительно соблюдает свои нравственные принципы.
Садимся, читатель, в машину времени. Маршрут — на Западный фронт, где моему герою предстоит стать одной их ключевых фигур в последнем наступлении Русской армии…
Дата добавления: 2015-08-20; просмотров: 49 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Год глазами Деникина | | | Последнее наступление |