Молодой вождь 3 страница

Мужчины рода Медведицы сдали оружие и, опустив руки, стояли рядом с женщинами и детьми. Эти мужчины с четырехлетнего возраста приучались к охоте и сражениям и вдруг лишились сразу и занятий своих, и свободы. Они не смели взглянуть друг на друга. Так и стояли они, обезоруженные, пленные.

Раздались три выстрела. Индейцы рода Медведицы не видели, кто стрелял. Но опытные воины в долю секунды поняли, чем ответят драгуны. Четанзапа крикнул: «Ложитесь!»– и сам бросился наземь.

Прогремел залп.

Закричали дети, раненые, потекла кровь.

И все это произошло за несколько секунд.

Медленно поднялся Четанзапа. Он бросил взгляд в сторону стрелков, которые снова зарядили ружья. Грозовая Тучка поняла, что подумал Четанзапа. Но он был мужчиной без оружия.

На руках Монгшонши лежал исхудалый маленький ребенок, он был мертв. У Чапы текла кровь из бедра. Жена старого Ворона лежала в луже крови. Ее племянница Ящерка беспомощно стояла рядом. Маленькому брату Ихазапы пуля попала в живот.

Унчида и Уинона вместе с другими женщинами оказывали помощь, где еще можно было помочь. Грозовая Тучка старалась быть им полезной. Пуля в бедре Бобра засела довольно глубоко, – ее пришлось вырезать, и кровь била струей до тех пор, пока Хавандшите и Унчиде не удалось перевязать рану. Жена Старого Ворона была ранена в грудь. Взгляд ее угасал. Брат Ихазапы, мальчик лет десяти, погибал в страшных муках.

К полудню поиски оружия в лагере были закончены. Снова были сформированы походные колонны, и безоружные мужчины вместе со своими женщинами и детьми были разогнаны в различных направлениях к определенным для них местам в резервации.

Ихазапа взял к себе на лошадь раненого Бобра, который не мог ехать верхом. Убитых, завернутых в кожаные полотнища, положили на волокуши. Монгшонша несла на спине люльку‑носилки с убитым младенцем. Невидящим взглядом смотрела она перед собой и, кажется, не замечала даже собственного сына Хапеду.

На второй день после бойни род Медведицы достиг места своего поселения. Грозовая Тучка осмотрелась. Со всех сторон ее окружала пустыня: песок и выветренные скалы, жалкая трава. И нигде не видно воды. Четанзапа и Хавандшита распорядились разбить палатки. Женщины и мужчины сошли с мустангов. Мальчики собрали лошадей. Грозовая Тучка вместе с Медовым Цветком поставили типи Бобра и внесли с сестрой внутрь имущество. Затем они вышли из лагеря, чтобы присутствовать на похоронах. Трое убитых были запеленуты в шкуры, подвешены на суках засохшего дерева и таким образом защищены от волков. Происходило все это в полной тишине. Скорбное молчание было единственной формой протеста, которая еще оставалась у покоренного народа.

Теперь Грозовая Тучка пошла к Уиноне и Унчиде. Из полувысохшей лужи она принесла немного воды и пошла с Унчидой собирать топливо. Уинона тем временем сделала углубление для очага.

– Вы можете принести еду, – сказала она глухо. – Четанзапа выдает из запасов.

Грозовая Тучка побежала за скудным пайком. Уинона села у очага, и Унчида подошла к ней. Но женщины ничего не сказали друг другу. Уинона взяла нож и отрезала в знак скорби свои длинные черные глянцевитые косы. Вернулась Грозовая Тучка. Уинона отдала ей свою долю пайка. Девочка отказывалась принимать такой подарок, но Уинона была погружена в свои мысли и не слышала, что говорит Грозовая Тучка.

Девочка поела и осмотрела как следует палатку, ведь это была палатка Матотаупы, палатка Токей Ито. Кое‑что изменилось тут, и Грозовая Тучка заметила, в чем эти изменения. Шкура большого серого медведя, которого Матотаупа когда‑то уложил с помощью своего одиннадцатилетнего сына Харки, не висела больше на шесте палатки. Она лежала на земле. Грозовая Тучка недосчиталась еще белого лука, костяного лука Токей Ито. Где же он? Девочка не заметила, чтобы Уинона отдавала его, но на шесте палатки он тоже не висел.

Пока женщины тихо сидели в палатке, мужчины, юноши и мальчики стояли и смотрели, как драгуны едят консервы и подготавливают ночной лагерь. Чапа – Курчавый заключил, что они завтра поедут в агентуру. Часке слушал разговоры мужчин.

– Они хотят оставить нас здесь голодать? – услышал он вопрос Четанзапы.

– Надо к ним подойти и поговорить об этом.

– Это должен сделать ты.

Чапа скривил губы и обратился к Старому Ворону и воину по имени Чотанка, чтобы они пошли с ним к командиру драгун. Пришлось долго ждать и выслушать много насмешек, прежде чем им дали возможность говорить.

– Скажи нам, – начал Чапа – Курчавый. – Скажи, чем мы здесь будем жить? Наши запасы подходят к концу.

– Хо‑хо! Дакота‑ниггер! Вы лучше станете здесь жить! Вы станете рантье! Мы бы тоже не прочь так устроиться! Мы поедем завтра в агентуру, и послезавтра вам будут доставлены продукты!

Чапе в голову не пришло сомневаться в этих уверениях; не было ведь никакого смысла врать, и он перевел разговор своим товарищам.

Наступила ночь. Хапеда сидел на корточках в палатке родителей. Он молча смотрел на своего отца Четанзапу, который опустился у вновь устроенного очага. Язычки пламени лизали сучки, они освещали костлявые плечи и лыковую повязку на голове. Рана у Четанзапы, должно быть, сильно болела, но в глазах его сквозила другая, еще большая боль. И Хапеда хорошо понимал отца. Четанзапа собирался вести воинов дакота туда, где были со своими отрядами Татанка Йотанка и Тачунка Витко. И это ему не удалось.

В глубине палатки сидела Монгшонша; руки ее беспрестанно скользили по опустевшей люльке. Она наполнила ее в знак скорби черными перьями. Словно летучие мыши, налетали на юношу мрачные мысли. Детство для него кончилось.

Еще до рассвета он выбрался из палатки, выбежал вон из стойбища и в одиночестве молча смотрел вдаль на уже покрытые снегом вершины Блэк Хилса. За этими горами лежали прерии, где еще были дакоты, воины, победившие Длинных Ножей, воины, не сложившие оружия. Не придут ли они освободить своих забранных в плен братьев и сестер?

Чапа – Курчавый тоже, как и Хапеда, выскользнул из типи, а Грозовая Тучка, увидев своего дядю в одиночестве, подошла к нему. Они стояли на краю лагеря под бледнеющим звездным небом среди песка и скал. И Чапа должен был признаться ей, что мечты, которые он лелеял, рухнули. На этой земле род Медведицы никогда не сможет разводить скот и собирать такой урожай, чтобы обеспечить свое существование. Свободные люди превратятся здесь в узников и нищих. И не мог он сказать ни одного ободряющего слова девочке, что стояла рядом с ним.

Прошел день, миновала ночь. Солнце снова поднялось над горизонтом, его лучи озарили и эту убогую землю. Многие воины вышли из своих палаток и смотрели, не уедут ли наконец уайтчичуны, как обещали два дня назад. Но драгуны и не думали собираться. Более того, дакоты своими зоркими глазами разглядели, что приближается еще группа всадников. Всадники скакали по индейскому обычаю один за другим. Они были вооружены винтовками.

Всадники приблизились, и все узнали Шонку, Красное Крыло, Татокано и старого воина по имени Кровавый Томагавк, который не принадлежал к роду Медведицы. С ними – десять вооруженных белых. У лагеря драгун они спешились, быстро переговорили, и командир, видимо, дал какое‑то разрешение.

Хапеда и Часке увидели, как Шонка, Красное Крыло и Татокано направились к палатке вождя. Они вошли в типи и вывели Уинону и Унчиду наружу. Потом, на глазах у всех, принялись разрушать палатку. Поломали шесты. Хапеда и Часке с отчаянием смотрели на Четанзапу. Но безоружные мужчины на площадке стойбища не могли этому помешать. Уинона и Унчида не шевелились. Старый Хавандшита тоже вылез из типи.

Когда палатка Токей Ито была разрушена, Шонка подошел к Чентанзапе.

– Созовите собрание совета! – приказал он громким голосом. – Отец резервации так желает. Когда соберется совет, вы узнаете, что произошло, почему это произошло и что еще должно произойти! У дакотов теперь новый вождь. Ваш старый недостойный предводитель не будет больше вами распоряжаться, и палатка Токей Ито – сына предателя – уничтожена навсегда! Хау!

Четанзапа подскочил к нему.

– Грязный койот! Изменник! Трус! – крикнул он Шонке, и вся накопившаяся в нем злоба вырвалась в этом крике наружу. – С оружием, которое тебе дал этот убийца Рэд Фокс, ты хочешь давить на нас! Не думай, что мужчины тебе покорятся! Оставь нас! Надо бы разрушить твою палатку и прогнать тебя, чтобы ты не поносил Токей Ито! Я сказал, хау!

Шонка, Красное Крыло и Татокано подняли револьверы:

– Молчать!

– Я не замолчу…

Все трое спустили курки, но Четанзапа уже отскочил в сторону, пули только задели его. Он швырнул Шонку наземь, ткнул Красное Крыло ножом в плечо и исчез между палатками и скалами. Взвыв, все трое понеслись за ним. Собравшиеся на площадке стойбища услышали беспорядочные выстрелы. Грозовая Тучка и Ящерка стояли рядом с Хапедой и Часке. Они дрожали от гнева и страха.

Наконец стрельба затихла. Красное Крыло появился у драгун и стал перевязывать рану. Шонка и Татокано, тяжело дыша, вышли из‑за скал, размахивая револьверами.

– Вшивый койот убежал, – крикнул Шонка. – Это – смутьян и заводила, это – друг предателя. Он получит нашу пулю. А кто попытается помочь ему, спрятать его, того тоже ждет смерть! И я требую от членов совета, чтобы они содействовали нам. А не то я скажу Длинным Ножам, и они разрушат ваши палатки, а вас, ваших жен и ваших детей расстреляют! Я сказал, хау!

Воины, которые считались членами совета, смотрели в землю. Наконец вперед тяжело выступил Старый Ворон:

– Пусть между дакотами и Длинными Ножами будет мир! То, что вы сделали, было необходимо. Мы пустим по кругу в палатке совета трубку и закрепим наше согласие! Я сказал, хау!

В палатке ждали, прислушивались. Надеялись, что Четанзапа все‑таки сумеет убежать. Медленно текли часы ожидания.

На следующее утро уехали драгуны. Днем позже ушли и индейцы‑разведчики, исполняющие одновременно и обязанности полицейских. И тут же через день появился другой отряд. Обещанного продовольствия, однако, не доставляли. Хапеда, Часке, Грозовая Тучка, Ящерка, как и все, голодали. Щеки у них ввалились, руки стали худые. Один из драгун подошел и хотел дать девочке открытую банку консервов. Запах их вызывал у девочки отвращение, мужчина – ненависть, потому что это был враг. «Потом еще станет рассказывать, что накормил дакотскую девочку, словно голодную собачонку». Горе и отчаяние владели чувствами девочки, она молчала отвернулась. Драгун с консервами в руках отправился назад к своим и был осмеян товарищами.

Этот отряд тоже скоро убрался, а продовольствия все не было.

На четвертую ночь, когда все вокруг было тихо и спокойно, Хапеда испуганно вскочил со своего ложа. Он услышал, что у входа в палатку кто‑то шевелится. Это был его отец, Четанзапа. Измученная мать спала так крепко, что ничего не слышала, а отец приложил палец к губам и дал понять, что будить ее не надо. Четанзапе нужно было перевязать раны. Мальчик знал, где у матери хранятся лыковые повязки, и помог отцу найти их. В две раны, видно, попала грязь, и они уже стали гноиться. Хапеда сунул отцу трех пойманных им ящериц, и Четанзапа проглотил их. Юноша позаботился и о зимней меховой куртке для отца, достал ему одеяло из шкуры бизона. Четанзапа взял вещи и дал мальчику поручение: Чапе – Курчавому и Чотанке нужно было поехать в агентуру и потребовать продовольствия, а Ихазапе и Острию Копья – разузнать что‑нибудь о верховных вождях.

– Ты еще придешь, отец? – прошептал юноша. – Или мне с тобой где‑то встретиться?

– Я прячусь в скалах. Если этих изменников и койотов не будет, каждую третью или четвертую ночь я буду приходить в палатку. Если случится что‑то важное, найдешь меня у скалы, похожей на голову коршуна.

Четанзапа исчез так же тихо, как и появился.

Когда ночь была на исходе, Хапеда поднялся. До восхода солнца оставалось около часу. Воды было мало, и юноша обтерся снегом. Едва забрезжило утро, он вызвал из палатки восьми женщин Чапу – Курчавого и сообщил ему о тайном поручении Четанзапы.

– Хорошо… очень хорошо… – Казалось, это поручение и в Чапу вдохнуло новую жизнь. – Хорошо. Твой отец выбрал настоящих мужчин. Ты можешь идти, Хапеда, Остальным займусь я.

Когда солнечные лучи засияли над пустынной землей, над палатками, четыре воина тронулись в путь. Чапа – Курчавый и Чотанка поскакали на юг, к агентуре. Там сидели белые люди, которым было предоставлено право распоряжаться на землях дакотов, как в большом лагере для заключенных. Ихазапа и Острие Копья ушли пешком. И никто не помешал им.

Хапеда встретился с Часке, своим другом и вторым руководителем Молодых Собак. Они решили, что надо начать охоту на птиц. Можно было ставить петли, можно было пустить в ход камни. Оба вожака так были уверены в успехе, что дети повеселели, и приподнятое настроение проникло во все палатки.

Прошел день, другой, третий. Юноши все чаще и чаще посматривали, не покажется ли кто‑нибудь из мужчин, покинувших стойбище. Утром пятого дня что‑то появилось на юге. Хапеда и Часке выехали навстречу. То, что они увидели, очень удивило их.

Большой фургон тащили два рогатых, худых, как щепки, отвратительных пятнистых животных. Позади были привязаны еще четыре таких же твари; шли они неохотно, спотыкались, далеко вытягивали шеи. На повозке сидел Чапа – Курчавый и погонял упряжку. Его мустанга вел в поводу Чотанка, который шагом следовал за ними. У палаток повозка остановилась. Одно из животных в упряжке от усталости свалилось. Мужчины, женщины и дети молча смотрели, что же предпримут Чапа – Курчавый и Чотанка.

Чапа спрыгнул с телеги и выпряг обеих коров. Хапеда и Часке помогли ему. Эти животные, думали они, пожалуй, немного похожи на бизонов – у них есть рога, четыре ноги и шкура, но уж воняют они невыносимо. Чапа – Курчавый и сам едва не плакал.

– Шесть коров! – сказал он. – Но мы их можем только заколоть, потому что они вот‑вот околеют. А здесь, у наших палаток, да еще зимой, для них нет никакого корма!

Этим утром мальчики и девочки поняли разницу между охотой и убоем. Но что значит разводить животных, они из этого примера усвоить не могли.

Подошел Хавандшита. Вместе с Чотанкой они определили, как разделать тушу. Затем мужчины принялись снимать шкуру, а женщины отгоняли плетками голодных собак.

Хапеда, Часке, Грозовая Тучка и Ящерка стояли вместе с остальными вокруг пустой повозки. Только Чапа умел с ней обращаться. А что перевозить? Время больших кочевий миновало. Начиналась зима, в палатках было холодно, а дров не хватало. Мужчины решили сломать ее и понемногу жечь. Только одно колесо Чапа поставил у своей палатки. Он объяснил Грозовой Тучке, что ему хочется получше разобраться, как оно сделано.

Прошло еще три дня, и вернулись в стойбище Ихазапа и Острие Копья. Было созвано собрание совета, и скоро во всех палатках стало известно, что верховных вождей они нигде не нашли. Должно быть, они отправились со своими воинами через льды и снега далеко на север. Если они еще свободны, то прячутся от преследования Длинных Ножей, потому что боеприпасов мало. А над дакотами в резервациях поставлены теперь новые вожди. И неоткуда ждать помощи. Шонка сказал правду.

Когда вся тяжесть известий была осознана, а мясо тощей коровы съедено, состояние у мальчиков и девочек стало такое, как будто им не вздохнуть полной грудью. Лужа поблизости совсем пересохла, и женщины тащились за несколько миль, чтобы принести питьевой воды. Умываться не приходилось. Непривычная грязь унижала, безнадежность угнетала узников резервации.

Хапеда, его друг Часке и Грозовая Тучка только по вечерам ненадолго забывали о своем отчаянии и усталости. Вечерами они могли посидеть с Уиноной в палатке Четанзапы. И Унчида, которая жила теперь в палатке жреца, старалась в это время приходить сюда. Уинону на время покидала ее печаль. Она шила в сумерках одежду из меха, мокасины. Работала она не торопясь.

– Для кого же ты шьешь? – спросила как‑то Грозовая Тучка.

– Я работаю ради своего сна, – ответила Уинона.

– Что же у тебя был за сон? – допытывался Часке: от тайком посещал палатку бежавшего Четанзапы, ведь его приемная мать Белая Роза и ее муж, Шонка, не должны были знать об этом.

– Что за человека ты видела во сне? – спросил Хапеда, ощупывая меховую куртку, которая, по‑видимому, предназначалась для рослого стройного воина.

– Моего брата, – призналась Уинона.

– Он убит, – сказал Хапеда.

– Я не видела его тела.

Грозовая Тучка испуганно подняла голову. Она боялась лишиться последней надежды.

– Он убит, – повторил Хапеда, ощущая такой же страх, что и Грозовая Тучка.

– Но его дух не покорился, – строго возразила Уинона. – Он являлся мне во сне. Он вернется.

Шли дни, недели, месяцы. Снова как‑то вечером сидели мальчики и девочки у сестры Токей Ито. Уинона работала теперь реже. Вот и этот вечер она сидела сложа руки. И хотя почти не о чем было им говорить, они все равно собирались, искали поддержки друг в друге: Часке, Хапеда, Грозовая Тучка и Ящерка.

Было уже темно, когда послышался конский топот.

Это был топот крепких здоровых коней. Значит, кто‑то чужой. Мальчики и девочки прислушались.

Всадники доскакали до площадки стойбища. Топот смолк. Часке предположил, что приехало шестеро. Слышно было, как они спешились и направились к палатке Четанзапы. Дети так и оставались рядом с Уиноной.

Полог распахнулся, и вошел Шонка, за ним – Татокано, три незнакомых воина и белый человек. Белый был в штатском. Татокано вырядился в какую‑то совершенно немыслимую форму.

– Раздуть огонь! – приказал белый, вероятно служащий агентуры; его сиплый, надорванный голос срывался на визг.

Татокано перевел приказ. Грозовая Тучка выполнила его: она решила избавить Уинону от подчинения этому противному койоту. Пламя весело взвилось и осветило всех находящихся в палатке.

– Вон, поросята! – цыкнул мужчина на детей.

Медленно, сохраняя чувство собственного достоинства, поднялись мальчики и девочки, направились к выходу. Вторгшиеся в палатку мужчины расступились, давая им дорогу.

Шонка бросил угрожающий взгляд на своего приемного сына Часке, а Хапеду схватил за руку:

– Ты останься здесь!

Мальчик остановился, не поворачивая головы.

Грозовая Тучка, Ящерка и Часке выбрались наружу, но не стали отходить далеко от палатки, чтобы услышать, что произойдет.

Шонка не спускал глаз с Уиноны и Монгшонши.

– Встать! – заорал он на них, после того как белый человек провизжал это по‑английски.

Женщины поднялись.

– В палатке будет произведен обыск.

Женщины молчали.

– Где вы прячете Четанзапу, этого изменника и убийцу? Он будет повешен! Красное Крыло умер от его ножевой раны!

Женщины продолжали молчать.

Лагерные полицейские принялись поднимать с пола одеяла и расшвыривать по сторонам.

– О! – сказал Шонка и направился к Уиноне. – Ты держишь свои ноги в тепле! Ну‑ка сойди с этой медвежьей шкуры!

Уинона отступила в сторону. Белый с помощью Шонки развернул тяжелый серый мех. Хапеда впервые увидел, что тут было завернуто: длинная священная трубка, которую пускали по кругу, прежде чем приступить к трапезе у вождя, головной убор из перьев орла, недошитая куртка из бизоньего меха, крой для меховых мокасин и основание для ступательных лыж.

Лица Шонки и маленького человека с визгливым голосом скривились в издевательской усмешке:

– Собираешься одеть Четанзапу?

И Шонка, и четверо других индейцев понимали, что женщины не будут отвечать. Однако белый ждал ответа.

– Где Четанзапа? – прерывающимся от раздражения голосом спросил белый.

Женщины молчали.

Шонка схватил Хапеду за плечо и пихнул его к матери:

– Я заберу этого щенка с собой, если ты не скажешь, для кого шила одежду?!

Монгшонша задрожала:

– Я не шила ее.

– Ты ее не шила? – Шонка оставил Хапеду и подступил к Уиноне. – Зачем шила ты? – Он выставил вперед подбородок.

Белый собрал одежду.

– Хау. Шила я, – сказала Уинона, и всех поразил ее новый незнакомый глухой голос.

– И ты хочешь изготовить снегоступы?

– Хау. Я натяну на них жилы.

– И ты шьешь мокасины?

– Хау. Я шью мокасины.

– Так это ты, подлая волчица, помогаешь жить Четанзапе?

– Нет.

Белый окончательно потерял терпение:

– Дай же ты этой бабе по роже! Отлупи это лживое отродье! Что она там лепечет? Кому она приготовила одежду?

– Для кого ты шила одежду? – снова заорал Шонка.

– Для Токей Ито.

Шонка отпрянул и недоуменно уставился на девушку:

– Ты что, рехнулась?

Уинона молчала.

– Для кого ты шила одежду?

– Я тебе уже сказала.

– Ты лжешь. Тот, о ком ты говоришь, давно сгнил!

– Я с ним говорила.

Шонка отступил еще на шаг, подтащил к себе Хапеду.

– Если вы, женщины, будете помогать Четанзапе, я укокошу этого щенка! Поняли?

Монгшонша закричала, как раненое животное:

– Мой мальчик!

– Поняла?! – Шонка снова сделал шаг у Уиноне.

Уинона молчала.

– Твой брат давно подох и закопан!

– Я с ним говорила.

Шонка пришел в замешательство. Белый был вне себя.

– Хватит! – крикнул он Шонке. – Хватит возиться с этой идиоткой! Меня зовут Лэвис, и я еще в цирке Майерса научился обращаться с этими краснокожими свиньями.

Уинона подошла к белому и, не говоря ни слова, выхватила у него из рук меховую одежду, положила ее на медвежью шкуру и уселась сверху.

– Вы воры! – сказала она Шонке и мужчине, назвавшемуся Лэвисом. – Одежда принадлежит Токей Ито.

Белый смотрел на индианку. «Пятеро вооруженных против такой штучки и эта штучка – побеждает!» Он готов был расхохотаться, но только свистнул.

– Кто‑то тут из вас сошел с ума, либо эта тетка, либо ты!

– Она, – сказал Шонка. – Она помешалась. А кроме того, она еще умеет и колдовать. Ведьма!

– Ведьма! – Белый решительно шагнул вперед и вдруг опешил: остановившийся взгляд Уиноны был устремлен на него, и он медленно отступил. – У нее действительно недобрый взгляд, – пробормотал он, и впервые голос его прозвучал тихо: ведь хотя он и не признавал никаких духов и колдунов, в глубине его сознания тоже жило суеверие.

Он глянул на Монгшоншу. Когда Уинона села, села и та. Она снова поглаживала наполненную черными перьями люльку.

Белый постучал пальцем по лбу.

– Обе спятили! Пошли! А ты, – повернулся он, выходя из палатки, к Хапеде, – ты будешь повешен, если попытаешься что‑нибудь сунуть отцу! Мы вернемся! Оставьте напрасные надежды! Ваш вождь Крези Хорс, или, как вы его зовете, Тачунка, сдался со своими воинами. Генерал Майлс преподал ему хороший урок. Крези Хорс с двумя тысячами людей, полу замерзшими, полуголодными, на пути в агентуру. Это для вашего сведения. Так что имейте в виду!

Шонка со злорадством перевел эти слова.

Пятеро индейцев и белый покинули палатку.

Часке, Грозовая Тучка и Ящерка еще стояли неподалеку.

– Проваливайте прочь, поросята! – И Шонка дал Часке пинка, как бы показывая, чему он успел научиться у белых.

Дети отошли в сторонку и долго еще смотрели вслед ненавистным предателям и белому человеку. Всадники уже исчезли из поля зрения, а они все не двигались. Перед ними лежала бесплодная земля, над ними простиралось зимнее звездное небо.

В палатках никто не собирался ложиться, пока лагерная полиция не покинула стойбище. Из типи Четанзапы выскользнул Хапеда и присоединился к друзьям. Он попросил девочек отойти в сторонку, потому что ему надо было поговорить с Часке о важном деле. Без всякой обиды девочки удалились.

Мальчики остались вдвоем и Хапеда начал:

– Часке! Я верю тебе, как самому себе. Никому не говори о том, что я тебе сейчас скажу!

– Хау. Я буду молчать.

– Тачунка Витко разбит. Он идет со своими в резервацию.

Часке не проронил ни слова.

– Дальше, – продолжал шептать Хапеда, – сегодня ночью придет мой отец. Я должен дать ему какой‑нибудь еды, но у нас в палатке ничего нет, а мать боится у кого‑нибудь спросить, потому что Шонка и этот злой человек по имени Лэвис пригрозили меня убить. Ты должен мне помочь. В палатке Шонки, где живет Белая Роза, сестра твоей умершей матери, нет ни в чем недостатка. Иди к своей приемной матери Белой Розе, скажи, что ты голоден, и попроси у нее мяса!

– Я лучше бы откусил себе язык, чем стал попрошайничать. Да еще у жены паршивого койота.

– И все же сделай это, Часке.

– Хорошо, я сделаю это, хау.

Часке с тяжелым сердцем направился к палатке, где жила Белая Роза, к палатке, которая и для него самого служила пристанищем. Белая Роза, жена Шонки, всех в стойбище сторонилась.

В щель полога палатки виднелся свет, значит, огонь в палатке еще не потушен. Часке решительно шагнул внутрь, чтобы вдруг не отказаться от своего решения.

Белая Роза сидела у огня и вышивала пояс. Подняв взгляд, она заметила Часке, и так как тот молчал, она спросила:

– Чего ты хочешь?

– Мяса! – ответил Часке, и слово это прозвучало так, будто он его выплюнул.

– Поэтому‑то ты и пришел в палатку?

– Да.

Пояс, который вышивала Белая Роза, выскользнул из ее рук.

– Для кого тебе нужно мясо?

– Не для меня. Разве ты не знаешь, что все голодают? Только в твоей палатке хватает еды.

Белая Роза снова окинула мальчика, вроде бы неприязненным взглядом, в то же время мучаясь от стыда. И вдруг она поднялась, достала четыре банки консервов, сунула их мальчику.

– Вот возьми! И я не спрашиваю, кому ты их даешь. – Она снова уселась к огню продолжать вышиванье.

Часке не мог произнести ни слова. Проворно, как ласка, выскользнул он со своей добычей наружу.

Белая Роза оставалась у огня. Она больше не работала. Руки ее праздно лежали на коленях. Куда был направлен ее взгляд, она и сама не знала. Ее мысли были в прошедшем, в тех временах, когда она была маленькой девочкой, подругой Уиноны. Она была тогда весела и счастлива. Когда Шонка взял ее в свою палатку, начались ее страдания. Он не пользовался уважением воинов стойбища; к жене своей он относился пренебрежительно. Уинона, сестра Токей Ито, стала чураться Белой Розы. Все презирали Шонку. Никто не разговаривал с его женой. Словно бы между ней и всеми остальными пролегла пустота, которая не пропускала ни слова, ни взгляда, ни жеста, ни улыбки. Даже сирота Часке, который принадлежал к палатке Шонки, редко в ней появлялся, а с тех пор как Шонка пошел на службу к белым людям, мальчик тоже перестал разговаривать с Белой Розой. Только теперь, обратившись за мясом, он впервые снова заговорил с приемной матерью.

Белая Роза не жаловалась мужу на свое безрадостное существование. Ела она мало, спала мало, захочется – поработает немного. И чувствовала она себя так, словно бы уже умерла, только мужчины и женщины рода Медведицы забыли ее похоронить. Когда Часке заговорил с ней, она испугалась. Когда ушел, она снова впала в свое уныние, из которого не видела выхода.

Мальчик поспешил к Грозовой Тучке, чтобы отдать ей жестянку с мясом. Сверкнувшие глаза девочки были ему благодарностью. Две банки предназначались Хапеде. Тайно, за пределами стойбища, в укромном уголке среди скал, передал он их ему. Последнюю банку он сохранил для матери Хапеда – Монгшонши и знал, что та поделится с Уиноной и Унчидой.

Чувствуя, что Белая Роза, жена Шонки, все же совершила какое‑то доброе дело, Часке теперь, после долгого перерыва, пришел на ночлег к ней в палатку. Постель ему была приготовлена.

Стойбище затихло. Под звездным небом, среди пустынной земли уснули люди. Они спали так, как спят узники, голодные, усталые, преследуемые сомнениями, тревожными мечтами, в осуществление которых они не осмеливались верить, но и отказываться от которых тоже не могли.

Хапеда проскользнул в типи и улегся на свое ложе. Сон не шел к нему. Без конца думал о побежденном большом вожде Тачунке Витко, который теперь так же, как и он, Хапеда, должен жить по указке белых людей, думал об отце, который с гноящейся раной погибал в пустыне. Хапеда хотел отдать ему обе банки консервов, но Четанзапа взял только одну. В эту ночь не только Уинона видела сны, видел сон и Хапеда. Он видел, что Токей Ито жив и что он вернется, чтобы помочь своим.

Далеко от Бэд Ленд – «плохой земли», – на берегах Миссури, тоже было темно, и сверкали звезды. Когда миновала ночная пора и занялся день, мутная мгла не дала ему разогреться. Воды Миссури шумели вольно и спокойно, скрывая свое коварство. Осенние дожди давно поливали землю. Трава от ночных заморозков покрывалась инеем. На форту Рэндол готовился к отъезду отслуживший срок майор Джонс. В помещении, которое было обставлено для форта слишком комфортабельно, но для городской квартиры слишком скромно, миссис Джонс, супруга экс‑майора, устраивала прощальное чаепитие. Она весело смеялась, взыскательно осматривала стол. Ее старая черная служанка устроила все очень мило. Чашки и тарелки на шесть персон, серебряные приборы, сияющие в белом свете, что проникал через поднятую раму окна, глянцеватое полотно камчатной скатерти. Назначенный час близился. Появился мистер Джонс. Он был в штатском. Супруга объявила ему порядок застолья.

– Твоей дамой будет кузина Бетти. Этого, Дик, не избежать…

Мистер Джонс был человек опытный в таких делах и покладистый. Кузина Бетти, состоятельная вдова, владелица мельниц, требовала внимания. Дик кивнул, не пытаясь возражать.

Дата добавления: 2015-08-17