Часть 35. 1931 год. Работа в электромастерской.

На фото: сестра Михаила Ильича – Галина (она сидит) с подругой Шурой Васильевой. 1931 год.

Москва, 19 марта 1931 года.

Вчера мне исполнилось 17 лет. А сегодня к 8 часам утра я поехал первый раз в электромастерскую, на работу. Зав мастерской передал меня заву какого-то цеха, а зав цеха – мастеру. У этого мастера уже есть трое учеников, а я – четвёртый.

Мастерская – это небольшое двухэтажное здание, переделанное из сарая, и часть её находится в простой одноэтажной пристройке. Внутри стоят раскалённые железные печки, около которых жарко, а если отойти немного дальше, то сильно дует со всех сторон. Легко простудится.

Рабочих человек – 110, или что-то в этом роде. Делают или, вернее, собирают здесь электросчётчики, амперметры, вольтметры, ваттметры, трансформаторы и ещё что-то. Подробности запишу дальше, когда ближе познакомлюсь.

Москва, 21 марта.

Утром – -3, днём – +3. Сильно тает. Сегодня я работал не у первого мастера, которого зовут Афанасий Маркович Чепцов. Ему лет 35-40, с брюшком, весёлый по отношению к мастерам, но несправедлив к их ученикам, требуя то, чего они не знают, и учит очень малому. Новый мастер, которому меня передали, – Яков Иванович Древицкий, сидящий через два стола в этом же цехе, седой старик лет 60-ти или старше, но бодрый. Носит под спецовкой хороший костюм с галстуком. Научить он может гораздо большему, чем первый мастер. Требует во всякой работе красоту. Я разбирал вольтметр, обтачивал для него стрелку. Пробовал работать на маленьком токарном станке для металла, приводимому в движение моторчиком. Мастер же весь день возился с мелким механизмом прибора для измерения сопротивления, сидя со вставленным в глаз увеличительным стеклом. Завтра у меня выходной день, как и у всей мастерской.

Москва, 23 марта.

Хожу на работу в мастерскую. Новый мастер, Яков Иванович, показался мне вначале лучше Афанасия Марковича, но теперь думаю наоборот, так как Я. И. почти ничего не даёт мне делать. Его работа заключается в починке испорченных приборов. Мне же он даёт только ходить на склад (во дворе) за материалом, делать стальные четырехгранные инструменты для работы с токарным станком, проверять приборы, красить катушки с обмотками, собирать и разбирать мелкие приборы, и это всё. Почти полдня сижу, ничего не делая. Начинаю в 10 часов утра, кончаю в 5 дня. Всего в этой комнате 13 столов и 16 человек рабочих (с учениками). Из этих 16 человек – три женщины.

Москва, 24 марта.

Днём в тени +5, тает. В Москве ожидается большой разлив Москвы-реки, наводнение, по силе больше наводнения 1926 года, или же вода может дойти, если будут дожди, к уровню наводнения 1908 года.

Москва, 27 марта.

Получил с биржи труда повестку на работу, когда она уже не нужна. Получили письмо от дедушки, Никиты Михайловича Субботы, из села Дмитриевского, Северного Кавказа. Написано 15 марта. Привожу выписку из письма:

«Теперь я опишу неприятности с климатическими условиями у нас, я не писал, но не мог утерпеть, потому что при моей жизни так не было. Именно в первых числах декабря прошлого (1930 года) выпал снег порядочно, поднялся дурновей и продул семь суток, поснесло весь снег в сугробы или кучи при морозах в 10,12. В последних числах того же декабря опять выпал снег почти до пол аршина(1), через два дня опять поднялась метель, т. е. дурновей Астраханский поснёс снег опять в сугробы, продул 11 суток. В январе месяце текущего года выпал снег более пол аршина. 23 января с ночи поднялся опять Астраханский дурновей при морозах до 22 и продул без перерыва, не отдыхая ни на одну минуту 31 сутки, опять поснесло весь снег в сугробы. Теперь и Миша знает, какие у нас халупы и дома. Их всех поровняло снегом с крышами, было много таких людей, что повыходили со своих домов на квартиры в середину села, там сугробы меньше, но мы с матерью пережили, три лампы день и ночь горели, дрова все пожог. Всё ещё так сяк, но надоело снег от калитки откидать и от дверей. Но всё пережили. Работы в полях ещё нет, земля ещё очень сырая, если будет тёплая погода, числа с 20 марта начнутся полевые работы».

И ещё дед пишет, что он «очень оплошал здоровьем, совсем некуда». Снёс соломенную крышу с сарая для корма корове, так как нечего ей есть. Письмо он заканчивает своим сочинением:

«Мы живём среди полей

И снегов сыпучих;

Нет счастливей, веселей

Мужиков могучих!

Наши деды и отцы

Нам примером служат;

Все в колхозе молодцы, –

Ни о чём не тужат!»

Москва, 31 марта.

В мастерской на работе ничего нового. Я начинаю думать, что мастер мне ничего не показывает (мастером я называю хорошего рабочего, который может иметь ученика) и не даёт делать то, что я буду делать в будущем, потому что боится конкуренции или снижения зарплаты. Он один на всю мастерскую исправляет приборы и получает зарплату по 200-400 рублей в месяц.

Написал письмо Жоржу Гекельману в Краснодар, и отправил вопрос в консультационное бюро журнала «Наука и Техника» в Ленинград насчёт языковедения (о значении латинского языка в учёном мире в будущем).

Москва, 1 апреля.

Сегодня у меня выходной день. На улице -2. Пошёл на биржу узнать, куда бы меня послали. А оказалось, что доктор должен сделать ещё диагноз (заключение), и для этого снова необходим санитарный осмотр, снова должен несколько раз приходить на биржу и только месяца через 2-3 я бы мог узнать результаты. Чтобы не разводить эту никчемную канитель, я удрал и больше на биржу не пойду. Баста!

В Москве-реке воды меньше, чем было зимой. По краям она замёрзшая метра на два от берега. Идёт снег.

Дочитывал вторую книгу Н. Огнёва(2) «Дневник Кости Рябцева». Есть интересные мысли. Автор пишет (из письма Виктора Шахова Рябцеву): «Но жизнь есть лишь осмысливание бессмыслицы. Удовольствие и наслаждение жизнью есть её цель, и эту цель нужно доставить всем, даже самому последнему люмпен-пролетарию».

Или (у Огнёва стенография речи Н. Ожегова): «Ведь, говоря об интеллигенции, мы подразумеваем группу, несущую на себе функции культурного ускорения. Так вот, разве старые интеллигенты несут эту функцию? Инженеры служат на заводах под контролем рабочих. Какие новые формы общественной жизни творят инженеры? Участвуют ли адвокаты, врачи, бывшие земцы в этом культурном ускорении? Вы, пожалуй, скажете: учителя. Да ведь учителя – это только категория, и эта категория всегда была и есть на задворках у «высшей» и «средней» интеллигенции».

Ещё: Интеллигенция разбита историей на тысячи, на миллионы кусков. Одни куски попали за границу, смешались там с грязью, и настолько смешались, что уже не различишь, где грязь, а где осколки брильянта. Другие куски здесь, у нас в России, в Советском Союзе, и – ах, какое разнообразие они собой представляют». «…отдают революции единственную свою ценность – мозги. В большинстве – это рядовые низовые работники: учителя, врачи, техники, агрономы…» «Мы (интеллигенты после революции) в очереди стояли, а без сахару остались, мы хотели быть солью земли, а оказались антрацитовым пеплом, до воды разбавленными чернилами…» и всё в этом роде.

Я это выписал вот для какой цели: объяснить сущность болтологии Константина Михайловича Чулицкого(3) из его разговоров, что он из себя представляет в настоящее время и к какому классу и к какой партии он может принадлежать. До революции – он крупный помещик, имел большие доходы, жил в роскоши, хорошо знаком с биологией, юрист, выступает часто в судах. Кажется, был даже генералом, я не проверял. Всё это я пишу из его же слов, откровений, особенно когда он пьян, и часто проговаривается. Папа о нём всё знает, но молчит. И так, он интеллигент, бывший помещик. И сравнивая его с одним из героев книги – Н. Ожеговым, видно, что есть сходство. 13-го марта К. М. говорил (дословно): «Изобретает (и изобрёл) машину не рабочий, а тот, кто руководит им (служащий, «ум государства»). «Последний идиот – Сталин. Только Ленин есть мозг, остальные дураки» (приводит примеры). «Высшая идея капитализма – социализм». Последнее высказывание, на мой взгляд, совершен неверно. У капитализма, кроме захваченных идей, нет никакой «высшей» идеи, тем более, социализма. Далее его слова: «Если дать сейчас нашему крестьянству оружие, оно пойдёт на того, кто ему его дал». «Восстания крестьянства, и восстания крупного, в СССР не избежать». И далее о себе: «Я индивидуалист, анархист, говорю, и всегда буду говорить так». Насчёт крестьянства и восстания и папа согласен с К. М., должно быть, поддаётся на его агитации. А я думаю, что К. М. просто старый интеллигент-меньшевик и анархист, и не знаю, как он ещё не вредитель. Он часто говорит, что «дикая сила (рабочие) без мозга (служащих) – это ничто». Он думает, что рабочие и коммунисты, притесняя старую интеллигенцию, отпиливают себе собственную ногу, свою опору, без которой долго не просуществуют. Но, как Ожегов (у Огнёва), так и Чулицкий забыли о новой рабочей интеллигенции.

*****

(1) Аршин – русская мера длины, равная 0,7 метра.

(2) Огнёв Н. [псевд.; наст. имя – Михаил Григорьевич Розанов (1888-1938)], русский писатель.

(3) Чулицкие – друзья семьи И. Н. Субботы, переехали их Симферополя в Москву. Вот как их описывает Михаил Ильич: Конст. Мих. – лет 50, среднего роста, худощавый, «бывший», любит охоту, выпивает, довольно умный, его жена – Мария Николаевна, дети: Лев (27 лет), Алексей (23 года), Ирина (11 лет).

*****

Дата добавления: 2015-08-17